Жизнь после Тетради Смерти

      …Очевидно, он не умер.       Пока что.       Он точно не знал, как долго пробыл здесь, но, по всей видимости, прошло не так много времени. Это походило на какую-то низкопробную шутку, ведь, в конце концов, он уже успел подумать свою последнюю мысль… хотя, может и нет.       Это несколько сбивало с толку, не говоря уже о том, что раздражало.       Он умирает во второй раз, и, несмотря на это, не может понять, что происходит.       Сердечный приступ, убивший его в прошлый раз, не забросил его сюда, в это, по всей вероятности, чистилище – тогда была просто холодная, бесчувственная смерть. А сейчас он потерял сознание, но не умер, и, казалось, был ещё вполне способен на размышления.       Как ни странно, в голову пришла всего одна мысль.       …серьёзно, что ли?       Шекспир?       "Гамлет", конечно. Смерть, смерть и ещё раз смерть – вот всё, о чём на самом деле шла речь в пьесе, но по необъяснимой причине это напомнило ему о деле Киры…       Ах, да, он же отправил Ниа то сообщение много месяцев назад. Часть строки. Он был уверен, что его преемнику хватит ума, чтобы увидеть в ней едва уловимую подсказку.       "Быть или не быть…"       Он упоминал это лишь однажды, в одной из своих редких бесед с воспитанниками дома Вамми. Он установил с ними связь через ноутбук, и они спрашивали, а он отвечал. Большинство вопросов было из серии: "были ли вы там-то…" или "почему вы поступили так-то…" Немногие из них отложились в его памяти, хотя он, возможно, оставил в их умах глубокий след своим нестандартным ответом на вопрос: "Чего вы боитесь?"       Насколько Эл мог припомнить, ни Ниа, ни Мелло не произнесли тогда ни слова. Конечно, они его слушали, но выражение их глаз было неприязненным. Это отличало их от остальных детей, именно поэтому он, в конце концов, отметил их как двух своих лучших преемников.       Мэтт, занявший третье место, говорил мало, однако один вопрос всё же задал. Всего один, и это для него казалось несколько нехарактерным, если вспомнить, что Эл слышал о нём раньше.       "Какая ваша любимая пьеса Шекспира?"       Некоторые дети захихикали, но L ответил на вопрос без капли сомнений.       "Быть иль не быть, – начал он. – Вот в чём вопрос…"       …Достойно ль       Смиряться под ударами судьбы,       Иль надо оказать сопротивленье       И в смертной схватке с целым морем бед       Покончить с ними? Умереть. Забыться.       И знать, что этим обрываешь цепь       Сердечных мук и тысячи лишений,       Присущих телу. Это ли не цель       Желанная? Скончаться. Сном забыться.       Уснуть… и видеть сны? Вот и ответ.       Какие сны в том смертном сне приснятся,       Когда покров земного чувства снят?       Вот в чем разгадка. Вот что удлиняет       Несчастьям нашим жизнь на столько лет.       А то кто снес бы униженья века,       Неправду угнетателей, вельмож       Заносчивость, отринутое чувство,       Нескорый суд и более всего       Насмешки недостойных над достойным,       Когда так просто сводит все концы       Удар кинжала! Кто бы согласился,       Кряхтя, под ношей жизненной плестись,       Когда бы неизвестность после смерти,       Боязнь страны, откуда ни один       Не возвращался, не склоняла воли       Мириться лучше со знакомым злом,       Чем бегством к незнакомому стремиться!       Так всех нас в трусов превращает мысль,       И вянет, как цветок, решимость наша       В бесплодье умственного тупика,       Так погибают замыслы с размахом,       В начале обещавшие успех,       От долгих отлагательств. Но довольно!       Офелия! О радость! Помяни       Мои грехи в своих молитвах, нимфа.       К концу его недолгой речи все притихли. Одни дети выглядели ошарашенными, взгляды других были скептическими.       Мэтт просто кивнул.       – Гамлет, акт 3, сцена первая… Красиво, – он снова вернулся к своему "геймбою", ни произнеся больше ни слова.       – А… почему Гамлет? – спросила одна девочка.       Невидимый для них Эл усмехнулся.       – Потому что, – ответил он, – я каждый день сталкиваюсь с проблемами принца Гамлета.       "Разве детям не пора уже знать такие вещи?" – удивился он про себя. Впрочем, одно дело, когда про L говорят учителя, и совсем другое – услышать ответ непосредственно от великого детектива.       – Но вы же не принц! – закричал один из мальчиков.       – Нет, но я всегда стою перед непростым выбором, – объяснил Эл. – В своей профессии я постоянно вынужден принимать почти невозможные решения и отдавать приоритет тому, что я считаю важным для себя.       – И этот приоритет – закон, правильно? – спросил кто-то.       – Может быть, – согласился он. – Но как вы думаете, сколько законов я соблюдаю, работая над определёнными делами?       – Все?       – …на самом деле, почти ни одного. Я сейчас говорю не о нарушении некоторых правил, как, например, правила светофоров. Проблема в том, что многие следственные органы ограничены законом. И когда возникает особо сложное дело, они звонят мне, потому что знают – я решу задачу, несмотря ни на что. Это одно из преимуществ моего положения… но оно также может быть кошмаром.       – А что в этом плохого?       – То, что мне часто приходится отправлять людей на казнь.       Все молчали. В глубокой тишине дети смотрели на экран ноутбука широко открытыми глазами.       Мэтт перестал играть в свой "геймбой", Мелло отвлёкся от поедания шоколада, а Ниа уже не был так сосредоточен на своих игрушках.       Теперь у них у всех в глазах было одинаковое выражение.       – Не поймите меня неправильно, – мягко продолжил Эл. – Я знаю, что это необходимо. Это задача, которую необходимо выполнить. Но от этого не становится легче… Поэтому тот, кто однажды займёт моё место, должен быть решителен… Нет, больше, чем решителен, он должен быть лучшим. Будьте самыми умными, будьте самыми сильными, будьте тверды в своих убеждениях. Также, с долей осторожности хочу добавить, что, возможно, в своих стремлениях стать лучше некоторые из вас смогут взять верх надо мной. Это нормально. Если так случится…       Он умолк.       – Что, если так случится? – спросил какой-то малыш.       Эл тогда помолчал и ответил им какими-то обобщёнными фразами. Он так и не произнёс то, что на самом деле крутилось у него в голове.       Если это случится, значит, вы стали монстром.       

***

      Спустя какое-то время он понял, почему у Ниа, Мелло и Мэтта была такая неприязнь в глазах.       Потому что они о нём кое-что знали. Нет, не то, кто он, где находится или даже как его зовут. Но они знали нечто куда более важное.       Они знали, что он откровенно лгал.       Когда Элу задали вопрос о том, чего он больше всего боится, он ответил, что боится монстров. Особенно тех монстров, которые лгут. А потом признался, что сам является таким монстром. Большинство детей, слышавших это, по здравым рассуждениям решили, что хотя L может солгать, он не станет поступать так с ними. Когда разговор перешёл к его объяснениям насчёт Гамлета, о том, что он решительный и посылает людей на смерть за их преступления, дети бессознательно убеждали себя, что L – их кумир, и что он честен, что он ненавидит, когда люди умирают по его приказу. Эл отлично понимал человеческую натуру и был на 99,9% уверен, что у детей были именно такие мысли.       Тем не менее.       Ниа, Мелло и Мэтт видели его насквозь.       Эти трое знали его. Предыдущий урок не был выкинут ими из головы только потому, что он касался того, кому они верили и кого почитали. Им хватило ума снять розовые очки. Могло показаться глупым, что только эти трое смогли должным образом оценить ситуацию, но Эл знал человеческую природу достаточно хорошо, чтобы с уверенностью утверждать: таких, как они – трое на миллион. Они абсолютно никому в мире не доверяли до конца, а уж L они не доверяли особенно.       Ни с кем из них Эл никогда не встречался лично. Кроме Мелло, который сумел его вычислить. Но неважно, был ли Эл для него L или незнакомцем с фальшивым именем, Мелло больше ни разу не анализировал его и не подвергал сомнению его слова.       "Эй, L, – спросил он. – Чего это ты врал, говоря, что не любишь сажать преступников на электрический стул?"       Эл скользнул по нему взглядом и слегка нахмурился, недовольный резким тоном Мелло.       "…Хочешь услышать очередную ложь? – ответил он вопросом на вопрос. – Или сказать тебе правду?"       Но Мелло уже знал правду. Так же, как Ниа и Мэтт.       То, что Эл не сожалел о смертях злодеев, ещё не значило, что он наслаждался ими.       Но безразличие к ним всё равно делало его монстром.       Лживым, бесчувственным монстром.       

***

      И теперь всё, что он мог делать – это вспоминать, почти неосознанно, слова Шекспира.       "Так всех нас в трусов превращает мысль, и вянет, как цветок, решимость наша в бесплодье умственного тупика …"       Это было правдой: когда в профессиональную жизнь начинали вмешиваться излишние раздумья и сомнения, это приводило к ужасным последствиям. Эл мог засвидетельствовать это, поскольку единственным делом, коснувшимся его лично, было дело Киры – и это обернулось для него не очень хорошо.       Однако.       Эл совершенно забыл, что Гамлет перед смертью действительно нашёл ответ на свой вопрос.       Быть.       Изменить человеческую природу нельзя. Разве что ненадолго усмирить, но никогда не подавить полностью. После того, как Эл впервые умер, он начал понимать это, хотя и не позволял этой мысли целиком укорениться в сознании. Он старался действовать так же логично и беспристрастно, как раньше, но не мог. Из-за того, что сделал Лайт. Впервые в жизни Эл захотел убить кого-то голыми руками – и был полностью готов сделать это. Впервые он позволил себе испытать беспредельную ярость, он, наконец, постиг концепцию мести – и понял, почему это так чертовски приятно.       Он смог узнать и кое-что ещё.       Когда Мидо назвал его другом.       "Ты считаешь это другом?"       "Он мне больший друг, чем когда-либо был ты".       Доктор мог не признаваться в этом. Он мог просто ответить "нет", и у Лайта не возникло бы намерения убить его.       Но Мидо ответил иначе. Он открыто сказал правду, глядя в глаза своему потенциальному убийце.       …       Действительно ли сомнения делают людей трусами?       …       Быть.       Впрочем, слишком поздно волноваться об этом.       Что бы ни должно произойти, это произойдёт…       Мидо не оживит меня во второй раз.       Последним, что Эл мог вспомнить, была по-настоящему умиротворяющая мысль о том, что Шекспир был прав.       Умереть,       Уснуть,       Уснуть, и может…       Видеть сны.       А потом сон поглотил его без остатка, и больше он уже ни о чём не думал.