Смиряться данностью – смерти подобно

В темноте было спокойно – ни звуков, ни чувств, ни переживаний. Все это напоминало одну большую медитацию, в разы глубже тех, в каких ведьме приходилось бывать до этого. Пространство слилось в один большой темный кокон, внутри которого существовало всё и ничего одновременно, будто все знания и ощущения мира сосредоточились в одной точке и, по непонятной причине, вмиг потеряли всю свою значимость и ценность. Никакой боли и радости, холода и тепла, никаких забот. Только чистая всепоглощающая пустота… И тихий, едва различимый голос, слишком подвижный для окружающего покоя, знакомый до фантомной боли, возникающий и тут же теряющийся в неясном белом шуме. Такой близкий и невыразимо далекий, родной и неизвестный одновременно. Он звучал невнятно, говорил как на выдуманном языке, толком без слов, но сам факт его наличия будто мерно раскачивал лодку спокойствия, в которой находилась колдунья. Затем снова появились смутные ощущения тревоги и волнений, и чем дольше это продолжалось, тем явственнее становилась иллюзорность происходящего. Кокон словно трещал по швам; разрывался, распадаясь темными нитями, открывая скрытый непроницаемым слоем отрешенности, яркий звездный свет, ослепляющий и неотвратимый. Прошла, наверное, вся возможная вечность, легко уместившаяся в одно мгновение, и девушка, ощущая грубую отрезвляющую сухость в глазах, медленно разомкнула неподъемные веки. Над головой, как и всю жизнь до этого, величественно возвышалось бесконечное ночное небо, здесь отдающее по краям изумрудной зеленцой. Сквозь тонкие, едва виднеющиеся облака, на нем яркими серебряными точками выделялись звезды, отдельные и собранные в причудливо сгруппированные кучки и изящные орнаменты. Вокруг цвела жизнь. Она сонными мерными шагами ступала везде, до куда могли дотянутся взгляд, разум и, – дальше всего, – сердце. Эта энергия, до краев наполнявшая собой мир вокруг, билась живительным ключом, растекалась бесконечными полноводными реками во все стороны света, до самого края галактики, собирая, объединяя, наполняя. Жизнью дышала даже, казалось бы, сухая обескровленная трава, тихо жужжащая от ее крошечных обитателей и ветра; рядом слышался теплый треск костра и едкий, но от того еще более приятный, копченый запах дыма, заполняющий собой легкие и привносящий в атмосферу искру чего-то по-настоящему волшебного. Все было на своем месте и ровно так, как до́лжно. В теле вместе с болью вновь заработавших легких чувствовалась спадающая, хотя и ощутимая, изнеможенная усталость: ноги и руки затекли, в глазах будто застыл крупный невидимый песок, и почему-то страшно ныл правый бок. Ведьма только сейчас, сквозь неясную слабость, осознала и почувствовала эту жизнь в себе, и даже несмотря на неприятные ощущения, впустила ее с глубоким надрывным вдохом. С трудом шевельнувшись, она ощупала себя, наспех и слегка небрежно замотанную в подозрительно знакомую коричневую ткань, и поймав от нее тонкий, почти выветрившийся металлический запах, резко вспомнила. Погоня. Граната. Кровь. Дин… Паника в один миг овладела всем существом и девушка, едва не вскочив, повернулась к дереву, тут же падая обратно на спину и хватаясь руками за живот от пронзительного невидимого выстрела. Вокруг ничего не поменялось – даже воздух, обрамляющий колдунью, не дрогнул. Живой и практически здоровый Мандалорец умиротворенно полусидел-полулежал, облокотившись спиной на толстый оранжеватый ствол причудливого дерева. Запрокинутая голова и едва различимо мерно вздымающаяся грудь свидетельствовали о минутном добровольном забытье, в котором он, вероятно, пребывал с недавних пор. Следом за этим зрелищем пришло глубокое облегчение и новый поток воспоминаний: последний штурмовик со снайперкой, тщетно скрывавшийся в зарослях, грязные окровавленные тряпки, бакта-капсула и запретная практика обмена. Тут же стало кристально ясно откуда взялась эта нестерпимая боль в правом боку. «Вот же зараза…» — пронеслось в голове, прежде чем со стороны дерева послышалась возня. — Эй, ты как? — прервал тишину спокойный, искаженный коммуникатором и недавним сном голос посреди неторопливого шуршания. На мгновение показалось, что в интонации обычно невозмутимого охотника проступила неподдельная забота. — Жить буду, — закашлявшись, прохрипела смутьянка, никак не рассчитывая на такую подлость от собственного горла. Мандалорец легко поднялся с нагретого места и направился к ней, выуживая откуда-то с пояса небольшую плоскую бутыль воды. — Давай, глотни, — тоном не предполагающим возражений произнес он и склонился над внезапно занервничавшей девушкой, поддерживая за спину и прикладывая к ее губам горлышко, вырезанное, по ощущениям, прямо из льдин Хот. Почему-то сразу забылось, как это – думать, говорить, дышать… Под плечами оказалась крепкая рука с металлическими наручем, гармонично дополняя собой прохладу целительной влаги. — Вот так. Отстранившись, рыцарь проверил повязку на ноющем девичьем боку, затянул узлы потуже, чтобы рана не открылась снова и, подкинув в шелестящий огонь пачку чахнущей травы, уселся чуть поодаль прямо на голую землю. — Ну, — начал он голосом, привычно наполнившимся вселенской усталостью, — и зачем ты повелась на очевидную провокацию? Времени в обрез, нам нельзя так рисковать. Тем более, что могли скрыться, там до леса меньше мили оставалось… — Не могли, — перебив мысль, шумно и ужасно недовольно кряхтя, проскрежетала ведьма. — У них снайпер был. — Снайпер? — чуть ли не с усмешкой от недоверия переспросил Мандалорец. Весьма вероятно, он, в несвойственной манере, даже вздернул бровь от броской неправдоподобности сказанного. — Ага. Сидел недалеко от места, где нас взяли. Удивительно, что второй рядом не заныкался. Они обычно отряды сопровождают на сложных миссиях: засядут где-нибудь и смотрят, чтобы все шло гладко, а пехота, знай себе, шарится внизу. Странно, что этот так долго соображал – пока мы там разбирались, мог сто раз нас снять… Ладно, меня как минимум. Охотник помедлил с ответом. — Хм, раз так… Местность тут паршивая, да и помех много – нас же почти вплотную обступили, — вслух подумал он, тут же развивая мысль: — Думаешь, мы настолько им нужны? Они ведь не знали, зачем мы здесь. — Ну, учитывая, какая вокруг глушь… Тут либо готовят совсем новичков, – чтоб их сразу в пекло не кидать, – либо вышкаливают тех, на кого особо не рассчитывают, но почему-то не увольняют в запас – мало ли, понадобятся где. И те, и те готовы на что угодно, лишь бы выслужиться перед начальством и свалить поближе к цивилизации. Сам посуди: мандалорец-наемник и беглянка с Альсаи. Просто подарок для местных. — Хорошо, что пошли вместе, — немного поразмыслив, изрек наемник, поворачивая беседу в совершенно неожиданное русло. — Для одного их было бы многовато. Спасибо, что прикрыла. — Не скромничай, — хитро еле ухмыльнулась девушка, из вредности пропуская последние слова. — Они, может, и превосходят числом, но с тобой им точно не тягаться. К тому же слухи быстро разносятся, а эти ребята, как ты наверняка заметил, мало того, что ленивые, так еще и легковерные. Впрочем, нам это оказалось только на руку – завалили всего восьмерых вместо двадцати… — Я серьезно, — без тени веселья прервал ее мужчина. — Спасибо. Обстоятельства и тон разговора недвусмысленно намекали, что благодарил охотник совсем не за информацию о стрелке, и от этого внутри у ведьмы заворошилось что-то, от чего она так давно бежала и встречи с чем избегала всеми возможными способами. Несколько долгих секунд она молчала, а потом выпалила быстрее, чем смогла себя остановить: — Я бы никогда себе не простила, случись с тобой что… — С ужасом осознав, что ляпнула, она тут же, слишком уж демонстративно усмехнувшись, добавила, во избежание лишних вопросов: — То есть, э… Такие гады в Галактике орудуют, а тебе же еще малыша воспитывать, а, папаша? «Совершенно не убедительно» — укоризненно подытожил внутренний голос. — Верно. Но ведь дело не в этом, – будто вторя ее мыслям, уверенно и спокойно обличил Дин меткой фразой неудачный обман. «И откуда он, чтоб его, взялся, весь такой проницательный?!» Натянутая улыбка мгновенно спала с усталого девичьего лица – даже не видя его, можно было с уверенностью сказать, что колдунья заметно помрачнела. Поджала местами потрескавшиеся губы, нахмурилась, от чего на лбу проступила небольшая складка, подковырнула когтем холодную землю, явно не горя желанием продолжать этот “допрос”. — Да, – выдыхая, наконец отрешенно согласилась она, не в силах отнекиваться и ясно осознавая, насколько бесполезно скрывать очевидное от своего спутника. — Вернее, и в этом тоже, конечно, просто… Тихо рыкнув от неясной досады, девушка плотно зажмурилась, прикрывая лицо рукой и неаккуратно сминая кожу на щеках. Какое-то время потребовалось, чтобы собраться и найти в себе настоящее мужество объяснить свои мотивы – один конкретный мандалорец более чем заслуживал быть посвященным в некоторые неудобные подробности. — Я всегда гордилась тем, что даже не просиживая в медитациях сутками могла держать голову холодной. В нужный момент не поддаваться панике и действовать, — несмело начала она издалека, вознося взгляд к темным небесам. — Пай-девочкой меня и близко не назвать: для окружающих я была, если не преступницей, то генератором проблем уж точно, а когда пришли имперцы – стала еще и крысой. Она тяжело вздохнула, снова ощущая такой знакомый груз вины на своих плечах, но рассказ не прервала. — Мы не войны и никогда ими не были, и когда пала Республика, стало очевидно, что надолго от Империи ни сбежать, ни спрятаться не выйдет. Повсеместно начались чистки и вербовки: тех, кто хоть как-то сопротивлялся или отказывался подчиняться, просто вырезали, иногда перед этим знатно покалечив, — неприятные воспоминания мерзким холодком пробежались по спине, прячась где-то в леденеющих от ветра кончиках пальцев. — Меня никто не уговаривал присоединиться, не устраивал показательных казней. Я пошла им навстречу сама. Рано или поздно, так или иначе, нас бы все равно всех порешили... Сотрудничество стало единственным способом выиграть время на планирование каких-никаких дальнейших действий, и, – если очень повезет – может, даже выжить. Постепенно появилась стратегия. Не самая лучшая, но хотя бы более-менее надежная, и чтобы она сработала приходилось много марать руки: искать юнцов, даже не закончивших подготовку; допрашивать, преследовать, лгать, подкупать… Иногда и убивать. Колдунья, резко прерывая тяжелый монолог и нервно перебирая в руке край чужого плаща, шумно выдохнула, словно старалась что-то заглушить. — И каждый раз, приставляя нож к чужому горлу, сдавая кого-то инквизиторам, я видела в них себя. Ту маленькую себя, у которой на глазах так же уничтожили сотни людей, стерли в пыль целые деревни… И страх. Даже самые храбрые боялись. Не за себя – за своих родных и любимых, которым слишком часто случалось видеть смерть по-настоящему дорогого человека воочию и быть при этом абсолютно беспомощными... — толчками выпадали слова из вновь пересохшего девичьего горла. — Они все просто пытались выжить. Многие – искренностью и честным трудом. А у меня были холодная голова и цель, и все эти жизни я собственными руками принесла им в жертву. Ведьма совсем поплохела. Кожа на ее лице и шее пошла асимметричными пятнами, а в глубине глаз коварно замерли, в ожидании самого неподходящего момента, жгучие злые слезы. — Когда подвернулся случай сбежать, мои в великодушное спасение семьи, – даже не сородичей, – и всеобщее благо не поверили ни на йоту, — силком запихнув лишние сантименты куда подальше, довершила мысль она, почти сквозь зубы. — Сочли обычным предательством, окрестили продажной изменницей и вышвырнули из деревни. Даже не дослушали. Сказали, что если надумаю вернуться, служба «этим кровожадным вредителям» покажется мне курортом. Империя же требовала только полного и беспрекословного подчинения – им было глубоко наплевать чем я занимаюсь вне заданий. Не знаю, была ли это очередная насмешка судьбы или обычное воздаяние, но я осталась абсолютно одна меж двух огней, без дома, без семьи… Без надежды. Каждая пауза в этом рассказе, казалось, могла легко его закончить. Но девушка, точно назло себе и всем, кто стал причиной этих воспоминаний, упрямо продолжала, стараясь как можно крепче держать себя в руках. — В итоге, кое-как вырвалась. Подкупила нескольких офицеров, грохнула одного пилота, угнала истребитель и на волю. Шаталась где попало и с кем попало. В какой-то момент стало так тошно, что решила вернуться. Хоть одним глазом глянуть, как там… — неожиданно она запнулась. Голос предательски дрогнул, как водная гладь от неосторожно брошенного камня, — …дома. Логика, даже в самые страшные времена не покидавшая расшатанный разум, в который раз пришла на помощь, хотя и не смогла скрыть вырвавшихся на свободу эмоций. — На самом деле, это было чистое самоубийство – лететь без разведки и нормального оружия, но тогда это не особо волновало. А дома, в общем-то, больше и не было. Везде только огромные кострища – в воздухе столько гари было, что без респиратора и вздоха не сделать; большинство рек и озер осушили, леса повырубали под корень. Видимо, чтобы пополнить бесконечное множество заводов еще одним. Все бы отдала, чтобы забыть тот пейзаж… Из наших не осталось никого. Я потом только узнала от контрабандистов, что они перестрелку устроили, и еще какую. Не представляю, какой был план, если он вообще был… Судя по рассказам, они, в какой-то момент, просто кинулись на штурмовиков, но те их за считанные минуты всех перебили. Даже братской могилы не осталось… Повисла скорбная тишина. Дин все это время лишь молча слушал, не отвлекаясь и ничего не спрашивая, а под конец, выждав, тихо произнес, будто утешая: — Они сделали свой выбор. Ты никак не могла на это повлиять. — Я знаю, но… — звучно шмыгая носом, даже не дослушав фразу до конца, ведьма сразу запротестовала, будто за нее отвечала та самая обиженная, маленькая девочка.— Я же все делала, только бы их уберечь, а в итоге не только облажалась по полной, но стала той, кого когда-то клялась уничтожить... — она горько усмехнулась своей неожиданной поэтичности, стирая грязными ладонями подло выбравшуюся с ресниц, одинокую крупную слезу, стремглав покатившуюся по щеке прямо к уху. За совершенные поступки и их последствия всегда строже всех судит собственная совесть. Для нее не существует времени и оправданий. Ее можно ненадолго усыпить, обмануть, но в конечном счете она неотвратимо и грозно настигнет, как ни увиливай. Наверное, охотнику тяжело было понять происходящее, и для него вся эта душевная дилемма чужда хотя бы потому, что он перед своей совестью чист. Его жизнь чуть ли не с рождения вертится вокруг непреложных постулатов и кодексов, и вряд ли он когда-нибудь поступался своими принципами в погоне за отмщением. Оно и хорошо. — Знаешь, — подал вдруг голос он, словно опять услышал ее внутренний монолог, — иногда настоящая справедливость в том, чтобы даже после страшных ошибок суметь раскаяться и искренне простить. Для начала – себя. Растерявшись, девушка невольно задумалась. В этом, определенно, был смысл. Она так долго жила мыслями о мести – врагу ли в лице Империи, или самой себе? – держалась на силе чистой ярости и мечтах об этой самой справедливости, и к чему в итоге это привело?.. Часто кажется, что высшее правосудие в том, чтобы причинить виновнику своих бед как можно больше боли, но для совести прощение – все же самый беспощадный и самый честный приговор. — Да... Да, наверное, ты прав. Если бы только это могло что-то изменить…. Оба синхронно умолкли, погружаясь каждый в свои беспокойства. В треске местных насекомых и шорохе тревожащих траву порывов ветра незаметно проскользнули несколько минут. Атмосфера тягостной безысходности, вынуждающей забиться в самый темный из всех возможных углов и пустить себе плазменный заряд прямо в висок, стала постепенно, как растекающаяся по коре смола, рассеиваться, испаряясь в небо и там незримо смешиваясь с облаками. Первым, нарушая некогда тяжелое молчание, осведомился рыцарь, в угоду ли обстановке или из чисто человеческого великодушия смягчив обычно отстраненный тон: — Как себя чувствуешь? Едва поворачивая голову в сторону его голоса, девушка вновь мгновенно нацепила маску праздного гаерства, явно не стремясь возвращаться к терзающим философским размышлениям, что успела натворить за свою жизнь. — М-м, будто пару минут переваривалась в брюхе песчаного червя. Тошнит страшно, голова гудит, ну и вот это, — ведьма, брезгливо одергиваясь, неловко указала на окровавленные тряпки, в которые превратилась ее одежда и некогда недурной плащ у себя на животе, — просто омерзительно, надо сказать. Никогда в жизни так не хотела помыться… Кста-ати, модница, есть идеи как нам до порта доковылять? — спросила она, скорее чтобы предотвратить назревающую неудобную паузу, чем действительно выслушать предположения. — Учитывая твое состояние – ни одной. — Охотник недолго помолчал, обдумывая перспективы. — Пока темно, будет легче оторваться от погони, но если я тебя понесу далеко мы точно не уйдем. Оставаться надолго тоже не стоит – в любой момент может подтянуться еще отряд, а то и не один. — И не поспоришь. Из игрушек чего-нибудь осталось? Наемник, глубоко вздохнув, усиленно зарылся в карманы и через пару секунд изрек: — Два магазина для бластеров, несколько гранат и таймер. Не густо. — А винтовка? — Заряды кончились. Еще когда мы были на базе. Девушка озадаченно запыхтела, медленно поворачиваясь на здоровый бок в сторону весело танцующих в окружающей тьме огоньков рыжего пламени. Они причудливыми всполохами ложились на идеально гладкую броню, окрашивая ее желто-оранжевым цветом, а где-то покрывая глубокими темно-синими тенями. Мерзкое состояние, как ни крути, значительно скрашивал немного медлительный, но свободно дышащий и, главное, живой Мандалорец. Глядя на него, девушка вдруг вслух задумалась: — Сколько я была в отключке? — Где-то четыре часа, — безучастно ответил он, словно говорил о чем-то само собой разумеющимся, пока пересчитывал припасы. Немая сцена заняла, без малого, секунд десять. — Четыре?.. Надо срочно отсюда сматываться. — Ведьма поймала себя на навязчивом дежавю. Мужчина же молчал, видимо, прикидывая в голове варианты разной степени паршивости. — А у тебя часом нет еще… Ну, этих твоих, волшебных штук? — внезапно спросил он, запнувшись на адекватном синониме к “волшебным штукам” и так и не сумев его подобрать. — Э-э… Прости? — В смысле, может есть что-то вроде того, что ты сделала тогда? Девушка сначала не совсем вникла, про какое из всех случившихся “тогда” говорит ее спутник, но когда все-таки догадалась, быстро замотала головой. — Нет. “Чего-то вроде” нет, и слава Силе. Такого вообще существовать не должно – слишком опасно. — Почему? Все удивление колдуньи тотчас же красочно отразилось на ее лице. Судить по обложке, конечно, чревато, но этот вопрос слишком уж шел вразрез с образом наемника Гильдии, не вдающегося в детали без крайней необходимости. Опасно, значит опасно, чего не понятного-то?! — Ну… Как бы попроще объяснить, — задумалась вслух она, переводя в голове сложные определения на родном языке и подбирая подходящие метафоры. — Знаешь, что такое Сила? — В общих чертах. Какие-то сверхъестественные способности, чтобы управлять которыми, нужно учиться с малых лет. Грогу такой. — Довольно грубо, но, в целом, верно, — девушка чуть скривилась лицом от описания, данного охотником. Точнее, от того, как варварски он представил то, на понимание чего у лучших мастеров уходили десятки лет. — Сила – это энергия, которая течет в каждой частичке вселенной. Она буквально повсюду. В растениях, воде, земле, в животных. И во всех нас. Чтобы использовать, ее нужно чувствовать, а это самое сложное. Джедаев, – тех, с кем рос твой Грогу, – этому учат с самого детства. Они обращаются к Силе как к инструменту, оружию. У нас был совсем другой подход. Для нас она – лекарство, пища, плодородная почва, и чтобы ее постигать мы использовали целую кучу медитаций и обрядов. Что-то подобное я и провела. Это был своего рода обмен, только на совершенно ином уровне. — Хочешь сказать, ты “забрала” у меня рану? — помедлив, переваривая новые подробности, скептически уточнил мандалорец. Ведьму снова покоробило. — В общем, да, — только и смогла выдавить она, едва сдерживаясь от целой тирады пояснения всех тонкостей и нюансов, тут же сменяя тон обратно на поучительный: — и бесследно такое не проходит даже для тех, кто всю жизнь практикуется. Последствия слишком непредсказуемы, по- — А снова это провернуть нельзя? Только в обратную сторону, чтобы я отдал тебе часть сил, — перебивая, ухватился за абсурднейшую идею воин, видимо, не привыкший мириться с обстоятельствами так просто. — Сколько тебе нужно для полной регенерации? — Ты соображаешь, что я говорю, безумец?! — с круглыми глазами возмутилась колдунья, но все-таки прикинула: — Сутки где-то. Самое быстрое – час, не меньше, но это почти невозможно… — “Почти”, — подчеркнул наемник, прерывая акцентом ее скепсис. — Теории нам сейчас вряд ли помогут. Время уходит, надо хотя бы попробовать. — Слушай, это тебе не шутки. — серьезно осадила его девушка, искренне поражаясь такой беспечности. — Сейчас как раз тот случай, когда попытка вполне может стать пыткой. Для неподготовленного разума даже проверенные практики – огромный риск, а то, что ты хочешь провернуть – вообще чистое безумие. В прошлый раз нам просто фантастически повезло, не более. — И все-таки… — Ты, напомню, был при смерти, а я чуть не опоздала! — И на что это повлияло? — Ну… — она тут же сдулась, по порядку прокручивая в голове события тех злополучных минут, в поисках ответа. — По правилам, нужно быть полностью расслабленным и сосредоточенным одновременно. Тогда ты не думал ни о чем, кроме как не отключиться – балансировал на самой грани. Возможно, это помогло, но не уверена. — Так что, снова придется проделать во мне дыру? — Еще чего?! И вообще, я пока ни на что не согласилась! — упиралась ведьма. — Во-первых, самого обряда как такового и нет, по сути – все как-то само собой получилось. А во-вторых, я даже примерно не представляю, что случится, если ничего не выйдет. Шансы откинуться прямо тут у нас более, чем реальные, понимаешь? — Либо так, либо оставить тебя здесь, пока солдаты не объявятся. Не думаю, что второй вариант лучше, — в его словах пышно зрело зерно истины, спорить с которым не было никакого резона. Он снова прав, как бы это ни раздражало. Оказаться в руках не брезгующих пытками убийц, которым от тебя нужна, в лучшем случае, информация – так себе перспективка, даже для сильной духом и телом. Девушка тяжело вздохнула и глянула на наемника исподлобья, почти физически ощущая, как под глаза залегли темно-фиолетовые тени. — Ты уверен? — она смотрела не мигая, не отводя взгляда, ловя каждый, даже, казалось бы, незначительный жест, каждый вдох. Ну как до него не дойдет, что она – совсем не та, за кого ему следовало бы отдать жизнь даже чисто теоретически? — Не стоит оно того, слишком уж велик риск… — Таков путь. Отчаянно захотелось пробить голову, правда, кому именно разобраться так и не вышло. По крайней мере, охотник точно в норме, раз опять толкает эту свою высокопарную мандалорскую присказку. Едва не цокнув языком, ведьма, все также пристально вглядываясь в темные разрезы блестящего стального шлема, как могла тянула время, придумывая самые страшные исходы этой авантюры и какими способами будет карать себя за то, что не смогла отговорить сумасброда в бескаре приберечь свой неуемный героизм для более подходящего случая. И кого она пыталась обмануть? Глупо было надеяться, что воин так просто возьмет и одумается. — Помоги встать, — наконец признавая поражение, проскрипела она, тщетно пытаясь усесться в пригодную для медитации позу собственными силами. Тугие повязки и по ощущениям неравномерно, но затянувшаяся рана в правом боку явно были против. Долго ждать не пришлось: рыцарь почти сразу оказался рядом, аккуратно придерживая ее за спину и руки, предлагая опереться на себя. Было что-то гипнотическое в его движениях. Что-то особенное, будоражащее нутро. Незримая, но вездесущая, хладнокровная твердая сила в идеальной пропорции смешанная с изысканной, совершенно не свойственной обычным наемникам обходительностью и приправленная щепоткой гордого величия. Будто дикий неукротимый зверь, живущий исключительно по собственным правилам, сейчас пожелал быть покорным. «Настоящий Мандалорец» — поймала себя на мысли девушка, едва уловив почти выветрившийся горклый запах чего-то маслянистого, исходивший от его кожаных перчаток. — Садись рядом, — ненароком скомандовала она, стараясь придать голосу самый непринужденный тон, — и слушай внимательно. От тебя зависит наша… Наш успех. «Будем оптимистами, хотя бы на этот раз». Мужчина тем временем устроился рядом, выдержав приличную дистанцию. Смерив ее скептическим взглядом, девушка уточнила: — Да не бойся, я не кусаюсь. Ближе, вот сюда, — похлопала она по холодной земле в паре сантиметров напротив себя. Наемник охотно повиновался, молча пересаживаясь и теперь почти соприкасаясь с ведьмой коленями. — Так, ладно… Я сейчас немного помедитирую, настроюсь. Тебе тоже надо подготовиться: сядь удобно, чтобы, по возможности, ничего не затекло. Потом закрой глаза и вспомни самые яркие события своей жизни, в подробностях и как можно детальнее. Болезненные в том числе, их можно даже в первую очередь. Чем ярче будут чувства – тем лучше. И постарайся не уснуть. — Хм… — Что? — Слышал, что джедаи избегают эмоций. Они, вроде как, мешают. Девушка по-доброму усмехнулась, будто услышала речи несмышленого малыша. — Неразумно отказываться от того, что даровано тебе с рождения. Как по-твоему, правильнее будет избавиться от руки, просто потому что она “вроде как” мешает, или научиться ею пользоваться? — задала она риторический вопрос. — К тому же, я не джедай. Тишина звучала красноречивей слов. Человек, в совершенстве освоивший ремесло немого выполнения четких требований, более без лишних уточнений и комментариев, принялся за дело: немного поерзал на своем месте и, чуть откинув голову назад, не без усилий погрузился в потаенные воспоминания. Ведьма же, брезгливо морщась, отлепляя от тела ненавистную окровавленную ткань и выпутываясь из теплого коричневого плаща, уселась в позу лотоса. Веки сами собой опустились, спина выпрямилась почти без участия головы, а дыхание постепенно углубилось и выровнялось. Отвлекала только запекшаяся рана, не позволяющая забыть о себе ноющей, иногда резко-рвущей от каждого движения болью. Сознание капля за каплей сливалось с окружающим покоем и едва различимым на его фоне треском веток в костре. Вскоре почти незаметно протекли вязкие минуты, по прошествии которых внутренние часы, отсчитывающие каждый прошедший миг, подали краткий сигнал. Девушка медленно приоткрыла тут же заслезившиеся от резкого теплого света глаза, на ощупь добралась до мужских ладоней и бережно накрыла их своими. Тревожить рыцаря – на первый взгляд такого мирного, отдыхающего – очень не хотелось, но дело, не требующее отлагательств, накладывало определенные обязательства. — Эй, герой, — шепнула она, — нам пора. Держи указательные пальцы на моих венах, вот так. И смотри в глаза. Не отрываясь, ни о чем не думая… Сосредоточиться после короткого мига умиротворения, для охотника оказалось легче, чем она ожидала – последние указания он выполнил почти незамедлительно. Оголенную кожу ласково защекотали редкие порывы прохладного ветра, пока пара настраивалась на ритуал. Залитые кровавыми разводами лохмотья окончательно высохли, похрустывая на теле и местами осыпаясь на землю крупными винно-бордовыми хлопьями. Дыхание – и свое, и чужое – стало громким, почти оглушительным, по сравнению с окружающим шорохом травы и трескотней ночной живности, и какое-то смутное ощущение незавершенности, утайки, резко выделялось среди такой правильной, почти до конца собранной картинки. — Дин, — смакуя звучание, позвала она по имени, готовая зрить через темные разрезы брони прямо в нутро, вынуждая быть предельно откровенным, — я чувствую тебя. Смотри в глаза. Промедление и колебания, начинающиеся где-то на уровне чужого сердца, заметить не составило никакого труда, и тем ярче на их фоне проявилась решимость и чуть ли не ребяческая непреклонность. Он очень стралася, пересиливал себя как мог, стоически игнорируя страхи и робость, и лишь какая-то очевидная, искусно скрытая чем-то неведомым, крошечная деталь все так же необратимо портила почти завершенный пазл. Такие непохожие, теперь связанные разумы, – искушенный и почти невинный, – стали как никогда близки, и разделяла их только эта тонкая причудливая пелена, слишком грубо очерчивающая границы достижимого. Сначала показалось, что разорвать ее не составит никакого труда, но препятствие со временем только разрасталось и густело. — Не выходит, — с тихим, как от боли, стоном выдохнула девушка неутешительный вердикт, так и не размыкая их руки. Еще не в реальности, но уже и не в той упоительной неге, куда они оба так стремились попасть. — Что-то не так… — Мгм, — соглашаясь, коротко пропыхтел охотник, будто его разбудили глубокой ночью, прямо посреди крепкого сладкого сна. Едва достигнутый градус концентрации, такой необходимый для гармоничного вступления в таинства ритуала, стремительно и неумолимо полетел вниз горящей кометой. Тонкая ниточка связи, тщательно закрученная такими трудами, натянулась до фантомного звона и, покрываясь по краям пушистой бахромой, грубо надровалась, как от надреза тупого ножа. От этого у обоих от шеи и ключиц к спине пробежали нехорошие крупные мурашки, а в висках шумно застучала густеющая кровь. В пальцах напротив – разлилась колкая прохлада, медленно перетекающая в леденящий мороз, усиливающийся с каждым прикосновением воздуха. — Холодно… — неосознанно, и от того тягуче, как околдованный, произнес Мандалорец, в подтверждение общих ощущений. Двушка в ответ лишь стиснула в ладонях кожу его перчаток. — Мне тоже. Кто знает, эта ли фраза послужила катализатором к действию, но в следующие мгновения произошло удивительное. Бунтарка не увидела, скорее ощутила кожей, как Дин прикрывает глаза, обрывая зрительный контакт; почувствовала, как он сбрасывает ее холодные ладони, потом колеблется всего долю секунды, в пару движений, – целенаправленно, почти остервенело, – срывает с рук, пожалуй, одну из важнейших деталей своего образа с, запыленными землей, оранжевыми кончиками пальцев и… Где-то в далекой-далекой Галактике словно взрывается, с оглушительным отзвуком, сверхновая. Резкое, крепкое прикосновение. Грубые, невероятно жаркие ладони, точно сотканные из янтарных всполохов пламени. Кожа к коже, ни миллиметром дальше. В точке, где они касались друг друга, казалось, сосредоточилось все сущее бытие. — Ох… — с приглушенным звуком сорвался невольный выдох с обветренных девичьих губ. Восхитительное, звеняще-живое тепло, возникшее из их сцепленных рук, плавно разлилось по венам тонкими золотыми струями, постепенно заполняя собой до самых краев. Сердце, замерев, пропустило удар. Кроме потрясающе-оглушительной пустоты, в голове не осталось ничего: тело, поддавшееся изумительной легкости, слегка повело вперед, в сторону сидящей напротив фигуры. Они оба, теряя всякий контроль от внезапной слабости и накатившей эйфории, встретились на полпути, с глухим забавным стуком ударяясь лбами, и вместе с этим находя друг в друге надежную, нерушимую опору. Время слилось в одну медленную реку, течение которой ничто не смогло бы изменить; тянулось, как горячее сливочное лакомство в старом котелке. Две беспокойных, но по-детски упрямых души, сидели неотрывно друг от друга, будто сплелись не только разумами, но и телами. В мыслях у Мандалорца, ожидаемо, было чрезвычайно шумно. В несмолкаемом, как от стада диких животных, гомоне изредка вылезали совсем чужие и отдаленно знакомые голоса. Они тут же чуть ли не зубами вырывали инициативу у предшественников и галдели, галдели, без единой передышки, каждый переманивая на свою сторону. Ни слова не удавалось разобрать, и мутные образы, изредка сопровождавшие эту какофонию, оставляли после себя только четкое ощущение паники и предчувствие неминуемой катастрофы. В груди защемило ноющей тоской. «Они все ненавидят тебя, Мандо. Потому что ты – легенда» — отчетливо слышен довольный ликующий голос кого-то, отдаленно напоминающего перекупщика. Слова разносятся эхом и тут же прерываются другими: «Ты стал для него отцом» — мелодичный женский голос тут же умолкает, уступая другому. «Ты мог бы остаться здесь, с нами...» — говорящая почти умоляет, предчувствуя неуверенный, но неизбежный отказ. «Снимал ли ты когда-нибудь свой шлем?» — снова говорит женщина, но совершенно другая – она звучит властно, непреклонно, пресекая любые попытки обмана. Обрывки фраз и очертания разных людей появляются и тут же угасают, разлетаясь пушистой пылью, не позволяя ухватиться за себя и рассмотреть поближе. И совсем глубоко, за всеми этими очертаниями и голосами, в кромешной темноте, скрывается, забившись в самый неприметный угол, маленький черноволосый мальчик с честными карими глазами, усиленно прячущий лицо в сгибе локтя. Он неосознанно теребит пальчиками складки бордового балахона, в который его наспех укутала мама, когда они виделись в последний раз. Снаружи грохочут взрывы, выстрелы, шумят механизмами дроиды и гулко разносятся, безжалостно сотрясая воздух, истошные вопли. Тонкая полоска света, временами мерцающая кроваво-красным, сумела пробраться сквозь закрытые створки подвала, едва рассеивая окружающий мрак. Ему страшно. Безумно страшно, до слез и мелкой дрожи, но бояться нельзя. Только не сейчас. Сейчас нельзя быть слабым. Никто к нему не придет, не вернет домой к родителям и любимым игрушкам, не спасет. Нужно быть сильным, стойким, храбрым. Нужно держаться… “Сейчас” не закончится ни когда придет один из мандалорцев, на руках унося дрожащего ребенка подальше от кровавой бойни, ни когда на мальчишку впервые наденут шлем, взваливая на его хрупкие плечи спасительное, но все же бремя – быть верным незыблемым правилам новых устоев жизни. “Сейчас” длилось бесконечными одинаковыми годами, когда выживание было не главной – единственной – целью, и продолжается до сих пор, щедро подкрепляемое отеческой ответственностью, всепоглощающим чувством вины и очередного долга – спасти маленького ушастого несмышленыша, пусть даже ценой собственной жизни. Так чудовищно тяжело, невыносимо… Весь масштаб трагедии ведьма так и не сумела постичь до конца: постепенно заплаканный малыш превратился в красное размытое пятно, смешался с вновь появившимся гомоном тысяч голосов, а затем и вовсе растворился, оформляясь в непримечательный степной пейзаж с чахлым оранжеватым деревом на фоне. Рядом все также трещал догорающими ветками небольшой костер, как якорь в привычно осязаемой реальности, а прямо напротив сидел, усиленно стараясь отдышаться, тот самый мальчик с честными карими глазами. Возмужавший, несгибаемый, закаленный боями и страшными лишениями; облаченный в сияющий, непробиваемый, под стать его воле и помыслам, чистый бескар. Вместе с необычайно сладким воздухом и новым взглядом на образ Мандалорца, в голову ударило неистовое желание прижать его к себе покрепче и не отпускать больше никогда, но девушка сдержалась. «Будет потом шарахаться, а то и вовсе сбежит». Невероятным усилием удалось поднять голову и отпустить его руки, в знак окончания ритуала. — Получилось? — медленно выпрямляясь и оглядывая поочередно себя и девушку, спросил охотник, будто сам не верил тому, что говорит. — Да… Кажется, да, — с улыбкой выдохнула колдунья, всем своим существом ощущая невообразимое облегчение и приятное густое тепло на месте, где раньше кожу холодила кровавая дыра. — Поверить не могу… Ты как? — Полный порядок, только голова немного кружится, — заверил он, возвращая перчатки на законное место и тут же пытаясь подняться. Все еще не до конца пришедший в себя после утомительных походов по чужому разуму вестибулярный аппарат такому решению яростно воспротивился, роняя наемника обратно на землю. — Не торопись, дай себе время привыкнуть. Все размышления над вопросами вроде “Как же все-таки оно получилось?”, “Почему это было так легко?” и “Как бы повторить?” полностью затмили исключительный подъем сил, чувство все нарастающей эйфории и удивительная внутренняя гармония. Колдунья, особо не пытаясь совладать со всем этим, легко встала, размяла чуть затекшие места и направилась к остаткам костра: небольшая кучка рыхлой земли полетела в уже начинающие тлеть, горячие угольки. Через пару мгновений тусклый свет совсем погас, оставляя путников в кромешной тьме, которую сразу несмело тронули едва заметные серебристо-розовые лучи восходящего на горизонте светила. Присев на корточки рядом с рыцарем, девушка, недоуменно и совершенно не скрывая восхищения, спросила: — Вот скажи, как у тебя это получается, а? Упорно лезть на рожон и все равно выбираться из любого дерьма? — Я полон сюрпризов, — сыронизировал он, снова предпринимая попытку встать с холодной земли. «…Которые непременно стоит разгадать» — пропуская момент, когда на лице успела расцвести хитрая улыбка, закончила про себя смутьянка, вслух только довольно хмыкая. — Что ж, надеюсь, сейчас как раз откроется один из них и досветла мы уже будем в порту. И я очень тебя прошу, — не-джедайка протянула охотнику руку, помогая подняться, — постарайся больше не попадаться под бомбы. Хотя бы сегодня. — Думаешь, снова с магическими махинациями так не повезет? — Не думаю, а знаю – это и в первый раз было слишком. А, возможно, нам и не повезло, и через пару часов мы дружненько рассыпемся в труху, — весело рассмеялась девушка, обращая полный жизни взгляд к медленно подползающему к краю земли местному “солнцу”. — Погнали, а то вдруг на запах легкой добычи сбежится всякий сброд, и повяжет нас, как последних неудачников. Кто последний, с того выпивка! Ведьма договорила и тут же сорвалась с места, оставляя охотника в гордом одиночестве. — Если навернешься, я тебя не потащу – сама поползешь! — поддаваясь воодушевлению, крикнул он ей вслед. — Что поделать, таков путь! Звонкий девичий хохот и уверенно набирающие темпа тяжелые рыцарские шаги слились в один бодрый бег, и постепенно скрылись среди редких тоненьких деревьев, оставляя после себя невидимый глазу шлейф восторга, освежающей бодрости, уверенности в собственной силе, и едва дымящиеся, теплые угольки.