В рюмочную «У Ларисы» Нобель и Аглая ввалились голодные, усталые и обессиленные. Августовский Петербург был беспощаден: раскаленный до предела серый асфальт опалял своим жаром жителей и гостей столицы, витавшая в воздухе пыль лезла в нос и глаза, из-за отсутствия тени спрятаться от теплового безумия было негде. При всех этих вводных условиях любой другой остался бы в прохладном отеле, заручившись вентилятором и льдом, но не Нобель. Он собирался максимально освежить в своей памяти город, и даже то, что тот в это время пытался избавиться от всех своих жителей, не остановило его от семичасовой пешей прогулки по центру, сопровождаемой комментариями смирившейся со своей участью Аглаи. Поэтому, закончив свое турне на улице Рубинштейна, со словами «В Питере — пить!» пара ворвалась в первый же бар, намереваясь опустошить его полностью.
Заняв столик в глубине зала, девушка, предварительно осмотревшись по сторонам, достала наполовину заполненную кровью ёмкость.
— Странные у вас правила, — кивнув в сторону бутылки, усмехнулся Нобель. — Обращать нельзя, на людях убивать нельзя, силу демонстрировать нельзя, но вот пить что-то похожее на кровь в общественном месте — это можно, это пожалуйста…
— Во-первых, здесь мало посетителей, — прохрипела Аглая, голос которой оказался не готов к таким долгим экскурсиям, — во-вторых, её легко можно спутать с вишневым соком, или с томатным. В-третьих, даже если бутылка покажется кому-то странной — как будто я разрешу постороннему из неё пить! А в-четвертых, поверь моему опыту — люди не склонны замечать странности и нелепости, по крайней мере в России. Лучше скажи мне, что будешь заказывать?
— Все и сразу, — пробежавшись глазами по написанному мелом на доске меню, заявил Нобель. — Начать можно с чего угодно, главное — градус не понижать. А вы?
— Мне кажется, что после стольких пройденных вместе километров можно перейти на «ты», — вместо ответа кокетливо подмигнув, махнула рукой девушка и отошла к стойке.
Нобель улыбнулся. Аглая ему понравилась — немного, не до потери сознания или ускорения пульса. За неё не хотелось драться, как за Ингрид Бергман, или петь о ней серенады, как о Вивьен Ли — с девушкой было просто интересно, весело и легко, несмотря на её жуткую манеру доказывать во всем свою правоту. Однако больше всего Эммануила занимало то, что лицо вампирши казалось ему до боли знакомым, хотя он никак не мог вспомнить, где и при каких обстоятельствах мог его встретить. Вдобавок девушка совершенно не собиралась помогать ему в этом маленьком расследовании, крайне скупо рассказывая о своем прошлом. Упомянула лишь о том, что отец был вампиром, что обратили её в разгар Гражданской войны и что в Департаменте она служит уже около тридцати лет. Сам факт дежавю, в совокупности с утаиванием биографии, наталкивал мужчину на мысль, что с Аглаей была связана какая-то загадка, которую ему необходимо отгадать. Поэтому Нобель, рассчитывавший разговорить девушку в неформальной обстановке, был неприятно удивлен, когда она поставила на столик порцию сидра — ему и стакан вишневого сока — себе.
— Ты же не против начать с чего-то полегче? — пододвинув к опешившему вампиру пинту, Аглая поймала его взгляд в сторону второго напитка. — А, это… Не пойми неправильно, я не стесняюсь и не хочу тебя обидеть. Просто я пью редко и только по исключительным случаям, так что сегодня обойдусь соком. За знакомство?
— Судя по всему, мы здесь ненадолго, — недоверчиво произнес Нобель, глядя на то, как девушка осушает стакан с соком, в который предварительно добавила немного крови. — Мне все-таки очень хочется, чтобы вы… чтобы ты взяла себе что-нибудь покрепче, а то мне как-то неудобно пить одному. Хемингуэй говорил, что в одиночку пьют только алкоголики, а ему я в этом вопросе доверяю…
— Хемингуэй? Эрнест Хемингуэй? — повторила Аглая в недоумении. — Который «Прощай, оружие» и «По ком звонит колокол»? Но он же сам…
— Да, он и сам был алкоголиком, — грустно проговорил вампир, отпивая залпом четверть порции. — Вот только я помню его другим — не одиноким и вялым параноиком, а полным сил и энергии гением. Возможно, это звучит странно, но до женитьбы на Мэри он был другим человеком — жадным до жизни, рисковым, неуёмным и порой невыносимым из-за своего «мачизма» и неумения проигрывать. А то, что с ним потом стало — совсем другая история…
Атлантический океан, 1934 год
Соленый ветер дул с востока. Заходящее солнце окрасило океанские воды в переливчато-фиолетовый тон, из-за чего гладь, рассекаемая лайнером, напоминала складчатый муар. На палубе играл оркестр, пассажиры вели разговоры, однако все это превращалось в неразборчивую звуковую кашу, когда сливалось с морским шумом и криком чаек.
За спиной Нобеля оставалась не только Швеция, покинутая им в период Великой Депрессии, но и Германия, в которую вампир так поверил и так обманулся. Его восхитило то, что было вначале, когда кайзера свергли, а на место монархии пришла Веймарская республика — такой молодой и новой по духу стране хотелось помогать. Но она пала — а вместе с ней исчезла и пелена восторга.
Нобель никогда не воспринимал национал-социалистов серьезно — да, они существовали в его плоскости координат, но где-то между «Мюнхенским обозревателем» и баварским пивом. Он и подумать не мог, что эта популистская партия, горланящая во все горло расистские, реваншистские и милитаристские лозунги, придет когда-нибудь к власти. Но с каждыми выборами НСДАП продвигалась все дальше и дальше по парламентской лестнице, пусть и оставаясь на вторых ролях. А потом наступило 27 февраля 1933 года. В этот день произошло что-то — и Германия умерла. Она больше не виделась ему такой, как прежде, хотя на следующее утро улицы Берлина были такими же чистыми, а небо — таким же ясным, как и в прошлое. Внешне ничего не изменилось, однако он чувствовал, что за каких-то двадцать четыре часа Германия сошла с ума.
Первый год Нобель еще как-то пытался приспособиться к новой реальности, обосноваться в возникшем государстве, найти в нем крупицы хорошего — но не получалось. Национал-социалисты сжигали книги, бойкотировали еврейские магазины и арестовывали всех тех, кто мог составить им хоть какую-нибудь внятную оппозицию. Не одного его возмущало то, что происходит: сначала уехал Брехт, за ним последовали Манн и Ремарк, не вернулся из США Эйнштейн. Нобель понимал, что в какой-то момент ловушка захлопнется, и покинуть страну будет невозможно, но сил на решительный шаг у него никак не находилось. Лишь после предостережений Хьюго Эккенера [1], сообщившего ему о готовящейся облаве на иностранцев, вампир за считанные часы собрал чемодан и ночью покинул Берлин на первом попавшемся поезде.
— Навсегда покидаете Германию? — спросила его обаятельная блондинка-соседка по купе, стоило Нобелю занять купленное место. — И не страшно?
— Я не немец, и Германия — не моя родина, — вздохнул Эммануил, обернувшись к окну, за которым медленно пробегал ускользающий Берлин. — Да и не впервой, к тому же. Накануне Первой Мировой я уехал из России, чтобы помочь родственникам в Швеции, потом так же легко покинул Швецию, чтобы помочь создать Веймарскую республику, так что я уже, в некотором смысле, привыкший…
— Это другое, — хрипловато заметила девушка, пуская дым из мундштука куда-то в сторону. — Одно дело — бежать, когда знаешь куда и зачем, другое — когда знаешь, откуда и от чего.
Марлен (а именно так звали его соседку) и натолкнула его на мысль, куда стоит эмигрировать. Доехав до Гавра с пересадкой в Париже, пара села на лайнер «Иль де Франс», следовавший в Нью-Йорк. И вот уже третий день, как он просыпается посреди Атлантического океана, измеряет шагами лакированный паркет палубы и всматривается в горизонт, пытаясь разглядеть в нем свое будущее. Свое шестисотлетнее насыщенное будущее.
— И не надоело? — над ухом Нобеля раздался звонкий голос, на который вампир тотчас обернулся. — Не надоело стоять столбом, пока ваша дама скучает одна?
— А, Четырнадцатый, — узнав в собеседнике «господина Хемингуэя», с которым его познакомила недавно Марлен, Нобель отошел от фальшборта. — Я так борюсь с морской болезнью. Да и Марлен — не «моя дама», как вы выразились, мы просто в один момент уехали из Германии. Если думаете, что ей скучно — развлеките её сами. Вы же писатель, у вас наверняка есть собственный «караван историй».
— Я бы с радостью, но такую diosa нужно веселить, будучи самому в прекрасном расположении духа, а ваша кислая мина мне порядком подпортила настроение, — не подбирая выражений, заявил Эрнест, после чего схватил вампира за плечи. — Вы маячите у меня перед глазами на этом месте третий день, и от вашего скучающего вида меня уже тошнит. Так что выбор у вас небольшой: либо вы сейчас со мной идете в бар и изливаете душу, или что там у вас вместо неё, либо я вас выброшу за борт.
— Мы проговорили в тот вечер не больше трех часов, — подытожил Нобель, выйдя из своеобразного транса. — За это время я успел стать «Мэнни», узнать все о боксе и выучить имена как минимум четверти его женщин — тех, кого он запомнил. В ответ я получил охотничье ружье и приглашение пожить у него месяц-другой, которое не смог отклонить. Собственно, после моего переезда во Флориду мы уже не расставались, вместе были и на Кубе, и в Испании, и в Африке однажды… А как обычно проводят время два жадных до жизни и ощущений друга? Алкоголь, девушки, охота и дебаты. Пили мы, понятное дело, много — удивительно, что я вообще что-то помню из того периода жизни! Но кружась на этой карусели, мы совсем упустили из виду тот момент, когда перешли границу дозволенного. С алкоголем ведь как — вначале это кажется ребячеством, позже — актом проявления зрелости, а в конце уже невозможно остановиться. Он и не остановился…
— А вы, вы не пытались помочь ему, наставить на путь истинный?
— Как ты себе это представляешь? «Друг мой Эрнест, ты уже выпил девять стаканов виски, давай-ка отложим десятый в сторону»? Он же взрослый мужчина, а не подросток в период пубертата, его не получится запугать, заругать или задавить. К тому же, в последние годы мы не виделись — он женился, а я вернулся в Швецию. За двадцать лет Эрнест позвонил мне лишь однажды — прямо перед смертью, из реабилитационной клиники. Плакал, ругался, клялся, что его прослушивают агенты ЦРУ, а я покивал на все это и выбросил из головы, стоило ему повесить трубку. Прошло меньше месяца после этого звонка, как Эрнеста не стало. Кто знает — может, если бы я не бросил его в тот момент, если бы поверил в его паранойю, он был бы жив…
— Кто был бы жив? — как будто из ниоткуда выросшая фигура молодого рыжеволосого человека вплотную подошла к столу. — Ой, кажется, я вмешался в ваш разговор, прошу меня простить. Ни в коем случае не хотел вас смутить.
— Давно не виделись, князь, — процедила вытянувшаяся в струну от волнения Аглая. — Какими судьбами в наших краях?
— Проходил мимо, увидел тебя, решил поздороваться, — снисходительным тоном пояснил вампир. — Мы же с ней старые друзья, она вам обо мне не рассказывала?
— Не больше, чем просто знакомые, — бросила девушка, не отрывая взгляд от сидевшего напротив Нобеля. — В одном только вы правы — настолько старые, что я про вас и помнить забыла.
— Мда, манеры за это время у тебя не улучшились, — с деланным сожалением заметил молодой человек, состроив недовольную мину. — А стиль… Боже мой, Руневские совсем тебя испортили! Со мной ты одевалась гораздо лучше, чего уж скрывать…
— Если уж мы говорим о моде, — осмотрев князя с головы до ног оценивающим взглядом, прошипела Аглая, — то ваш наряд вам не к лицу и не к месту. Или вы перепутали дверь и попали сюда вместо клуба «Голубой огонек»?
— Шутить изволишь? — поправляя пиджак цвета фуксия, усмехнулся рыжеволосый. — Что же, кажется, у вас тут своя компания, и мне в ней места не найдется. Жаль, что ты меня не соизволила познакомить со своим собеседником. Помню, твой прошлый спутник оказался весьма интересным…
С этими словами князь развернулся, махнул рукой и направился к выходу. Выпалив «Прости, это срочно», Аглая сорвалась с места и направилась за ним. Девушка сумела догнать его лишь на улице.
— Что это было? — схватив его за руку, выплюнула вампирша. — Что за спектакль ты устроил? Следишь за мной? И не говори, что оказался в этом баре случайно, у тебя никогда ничего не происходит случайно!
— Если бы тут была моя охрана, тебя бы уже скрутили за нападение на неприкосновенное лицо, — холодно произнес князь, глядя на вампиршу сверху вниз. — Тебе повезло, что сегодня я без неё. В любом случае, мы, видимо, не прояснили это в момент нашего знакомства, но со мной так разговаривать нельзя. Вторая попытка?
— Зачем ты пришел сюда, ради чего? — уже спокойнее произнесла девушка, взяв себя в руки.
— Если я скажу, что мне просто хотелось тебя увидеть, ты мне поверишь? — спросил князь, натягивая на лицо свою фирменную ухмылку. — Попробуй на секунду представить, что я действительно проходил мимо, внезапно увидел тебя в окне и решил поздороваться. Кажется, это не преступление, а даже наоборот, проявление вежливости и уважения…
— Не поверю, — безапелляционно заявила девушка, сжав губы.
— И будешь права, — потянувшись к её щеке, заметил вампир. — Хотя, вынужден признать, что я все-таки временами осведомляюсь о тебе. Как никак, ты — моя лучшая воспитанница.
— Говори точнее, я — единственная выжившая твоя воспитанница, — перехватив тонкое запястье у своего лица, выдавила Аглая. — И поверь, в этом нет ни йоты твоей заслуги. А потому спрошу еще раз: для чего ты нашел меня? Снова решил провести эксперимент, чувствую я к тебе что-то или нет? Может ты не заметил, но я уже давно не влюбленная в тебя двадцатилетняя дурочка, которая следует за первым твоим зовом.
— Именно поэтому ты побежала за мной, оставив своего спутника в гордом одиночестве? — кивнув в сторону бара, усмехнулся князь. — За тем, чтобы сказать о том, что ты оставила все в прошлом и больше ничего ко мне не испытываешь? Кажется, так было и в шестьдесят седьмом, и в девяносто третьем… И мы оба знаем, чем это закончилось. Как там его звали? Твоего недо-кавалера?
Девушке очень захотелось ударить его, прокричать все уши имя того, о ком вампир постоянно намекал, но никогда не говорил прямо. И ей не составило бы труда сделать ему больно, вот только это бы значило, что он выиграл. А она — проиграла.
— Напрашиваешься на пощечину? — серьезно произнесла Аглая, немного сощурившись. — Такой услуги я тебе не окажу. Я побежала за тобой, думая, что у тебя есть серьезные причины, чтобы осмелиться прийти ко мне после всего того, что ты сделал. Что же, если это не так… Прощайте, князь, надеюсь надолго.
— Что же, в этот раз я действительно по важному поводу, а не для того, чтобы позлить тебя, — раздалось прямо над ухом Аглаи, когда она подошла к двери в бар. — Дело, которым ты сейчас занимаешься… Не суйся туда.
— Почему? — обернувшись, спросила Аглая, вот только нигде вокруг вампира уже не было.
***
— Кто это был? — первым делом поинтересовался Нобель, когда девушка вернулась к столику.
— Гость из темного прошлого, Феликс Феликсович Юсупов, — ответила Аглая, которую после разговора с князем заметно трясло. — Не знаю, как вы, а мне нужно что-то выпить. Может, возьмем что-нибудь еще?
— Однако я так мало о тебе знаю, — рассматривая шесть внезапно заказанных маленьких стопок с разноцветными жидкостями, заметил Нобель. — К тому же, просто пить шоты по одному как-то не комильфо… Поэтому предлагаю совместить приятное с полезным и сыграть в «Я никогда не…». Надо же, ты даже не отказываешься! Тогда я первый, надо подумать… Я никогда не… не видел русского писателя!
— Да неужели? — выпив первый шот залпом, скривилась Аглая. — За все сто лет — ни одного?
— Немецких видел, американских знал, — пожал плечами вампир, вспоминая литературные дебаты с Эрнестом. — С Маяковским пересекался, но он все-таки поэт…
— Это большое упущение, господин Нобель! — рассмеялась девушка, покачивая головой. — Надо будет познакомить вас с одним моим знакомым, знаменитым современным русским писателем. Он тоже вампир, даже книгу про это написал, «Empire V». Крайне экстравагантная личность — интеллектуал, философ, дзен-буддист, болтать с ним — одно удовольствие. Ладно, теперь моя очередь. Я никогда не… участвовала в драках. Что на это скажете?
— Ох, Аглая Петровна, вы режете меня без ножа, — первый шот Нобеля пропал за секунду. — Если бы я выпил столько стопок, сколько дрался, то нам пришлось бы заказать еще три таких сета. И потратить сутки на то, чтобы все случаи рассказать. Поэтому поведаю про самый забавный. Дело было в марте сорок второго года в Голливуде. Тогда, если знаете, на всех экранах страны крутили фильм Касабланка, и половина американского населения сходила с ума по Ингрид Бергман, как и ваш покорный слуга. Чего я только не делал! Я караулил её у студии, приглашал в рестораны, засыпал цветами, но в ответ на это она лишь мило улыбалась, ничего больше. В какой-то момент я уже хотел прекратить все это, как вдруг мне один знакомый рассказал, где она живет. Решил попытать в последний раз счастья, пришел к ней с цветами. Стою, жду, как вдруг из дома выходит внушительных габаритов мужчина. Предложил мне закурить, на что я вежливо отказался, мол, девушку жду. На вопрос, какую, ответил прямо, что актрису Ингрид Бергман. И тут он так сердито отвечает: «Она с вами никуда не пойдет». Я, естественно, давай возмущаться, почему и как, ну и ляпнул в конце: «Вы не её муж, чтобы так говорить»…
— И?
— Оказалось, муж. Ох и сцепились мы с ним после этой фразы, еле разняли. Как итог: два выбитых зуба у меня, фингал под глазом и сломанное ребро — у него. Кстати, Петер, тоже швед, неплохим человеком оказался, мы с ним потом несколько раз на премьерах пересекались, но уже без кровопролития. Вот такая вот история… Так, теперь снова я. Про писателей было, про темы ниже пояса не хочу, так что… Я никогда не подстраивал собственную смерть. Зачем тратиться на похороны, если можно просто переехать в другую страну, где тебя никто не знает?
— Ну, допустим, — Аглая, несколько секунд покачав перед собой стопку в нерешительности, выпила её, чокнувшись с одной из оставшихся. — Только давайте в этот раз обойдемся без занимательных историй, там… ничего интересного.
— Нет, так не пойдет, — не согласился вампир, хлопнув рукой по столу, — раскрывай все карты! Я же тебе рассказал про драку с Петером, хотя это не самый радостный в моей жизни эпизод, так что с тебя — история.
— Ладно, — сдалась девушка, разведя руками. — Только это невесело будет, совсем. Ты наверняка слышал про блок стран Славянского договора, но что знаешь о нем? Судя по выражению лица, чуть больше чем ничего, тогда слушай. После Второй мировой войны некоторые государства попали под протекторат Российской империи: Чехословакия, Польша, Румыния, Болгария и Югославия. Хотели еще Германию разделить, но союзники не позволили: мол, и так много получается. Позже они объединились в союз «Стран славянского договора», вроде как на равных правах, но это только на бумаге — понятное дело, что Россия была в этом блоке «старшим братом», а остальные так… Вот только не всех это устраивало, сначала Польша пыталась отойти от общего курса, потом Румыния. Ничем хорошим это не кончилось — Российская империя в таких случаях действовала жестко, бескомпромиссно и беспощадно. В шестьдесят восьмом то же самое произошло с Чехословакией…
— Знаю-знаю, «Пражская весна», Дубчек и танки на Вацлавской площади, — начал перечислять вампир, вспоминая первые полосы августовских газет того года. — А ты тут при чем?
— А я в это время была послом в посольстве Российской империи в Чехословакии. Как сейчас помню, моя четвертая командировка. И буквально за день до ввода войск я разговаривала с Дубчеком, уверяла его в том, что выход из кризисной ситуации будет мирным, в то же самое время телефонировала в Петербург, предлагала варианты… О вторжении я узнала, просто выглянув утром в окно. Так бывает: служишь верно, веришь в то, что что-то значишь, а в самый важный момент про тебя забывают. Я тогда в пух и прах разругалась с Руневским, потому что он, как оказалось, все знал. Знал и не предупредил…
— Так что случилось-то? Тебя растерзала толпа, или…
— Ты не знаешь чехов — они мирные, хотя и себе на уме, — грустно улыбнувшись, отпустила вампирша. — Нет, все гораздо проще — я подстроила собственное самоубийство. Просто решила, что в Россию после такого не вернусь, а для этого нужно было оборвать все концы. Получилось. Скромные похороны, пара дней в гробу с фонариком и «Сагой о Форсайтах», а потом ночной выезд в Германию.
— Если уехала, — устало заметил Нобель, подперев голову рукой, — зачем вернулась?
— Соскучилась, наверное, — пожала плечами девушка, пододвигая стопку к вампиру. — Однако, я закончила, так что, Нобель, готовься страдать. Я никогда не была в Африке!
— Так нечестно! — возмутился мужчина, сложив руки на груди. — Я же сам про это рассказывал, пропуск хода!
— Нельзя, — замотала головой вампирша, указывая ему на стопку, — тем более всего одна осталась. Так что давайте, пейте, ваша же идея была.
— Ну что, последний вопрос? — подытожил Нобель, концентрируя взгляд на последнем шоте. — Если «было», то это — ваше, если «не было» — то моё. Итак… Я никогда не был женат!
— Потопили, убит, — одним махом осушив стопку, Аглая со стуком опустила её на стол. — А что вы на меня так смотрите, будто я Америку открыла? Ну да, было один раз…
— Мне нужны подробности! — подхватил вампир, все еще не веря, что девушка, сидящая перед ним, когда-то была чьей-то женой. — И кто же этот несчастный?
— Это личное, — запротестовала девушка, однако вампир не сдавался. — Хорошо, только коротко. Его звали Карл, жил в Германии. Собственно, он и помог мне сбежать из Чехословакии — от большой любви, видимо…
— А почему расстались? — испытывая некоторую ревность, спросил Нобель, — Он умер?
— Нет. То есть да, но… Расстались мы не из-за этого, — спокойно начала вампирша, отряхивая воспоминания о былом от пыли. — В течение всего нашего брака Карл работал и хотел, чтобы я сидела дома и была примерной женой: стирала, убирала, устраивала чаепития с соседками… Вот только это оказалась не моя жизнь — мне скоро наскучил хваленый размеренный немецкий быт. Карл уверял, что ребенок спасет положение, а я… Как я могла родить? Это значило привязать себя к человеку, от которого порой хотелось сбежать, или, что еще хуже — подвергнуть его опасности. Так что, детей у нас не случилось… В общем, десять лет спустя он собрал вещи и ушел к другой, уже беременной от него. А я… улыбнулась, стоило двери за ним закрыться! Не пойми неправильно, я была бесконечно благодарна ему: он спас меня в Праге, он предоставил мне кров и хлеб, он терпел мои придирки, но это не любовь — это симбиоз, который со временем превратился в паразитирование.
— Знаете, Аглая, — тихо проговорил Нобель, которому резко захотелось хоть как-то утешить девушку после такого рассказа, — я за сто лет пришел к выводу, что любовь — всегда паразитирование. В каждый момент времени или один любит сильнее, или другой. Просто у кого-то получается найти баланс, а у кого-то нет. Мы с тобой, судя по всему, из второй группы. Что думаешь?
Аглая промолчала, потому что, несмотря на количество и градус выпитого, не решалась произнести то, что первым пришло ей в голову после его вопроса.
«Если мы продолжим так открываться друг другу, то я или убью его или влюблюсь»
