Тень, слишком тёмная для двоих

моя боль, как кинжал — под ребром сладко ноет. не найти мне покоя. глупо. разницы нет, кто убит, кто воспет: после смерти все в яме, сверху крест или камень. — печальный менестрель

Вопросы жалят язык хуже всяких ядов Паукогубицы, и стоит хоть раз прикусить его. Взвесить слова, прежде чем они сорвутся — ударами, разящими, кромсающими. Не дающими отступить. Так ли важна правда? И где эта правда есть вообще? — ...Думаешь, это хорошая идея?... — спрашивает следующая за ней тень голосом не-кота. — Думаешь, плохая? Мия не вздрагивает, когда Мистер Добряк оказывается на её плечах, словно теневой воротник, поскольку откуда у тьмы может быть мех? Но она всё равно с трудом подавляет желание почесать не-кота между его не-ушами и задумывается о том, что прежде ранило, выворачивало костьми наружу: Мистер Добряк принял свою форму перед ней из-за другого, когда-то бывшего в жизни Мии Корвере кота. У той Мии был дом, множество платьев, десерты на выбор и чинный статус костеродной. А ещё кот, получивший своё имя за особую привычку оставлять лужицы во всех (не)подходящих для того местах. Вереница воспоминаний путается узелками, цепляется за крючок другой, навязчивой и острой мысли. Тени принимают желанную форму своих спутников. (Мия не рискнула бы величать себя хозяйкой, поскольку всё её бесстрашие — следствие неутолимого голода одного ушастого проглота.) Так что же послужило... — ...Ты мне скажи... Мия дёргает углом губ, нарочито замедляя шаг. Заставляя себя срастись с каменными плитами, похоронить сам звук, срастаясь кожей с тишиной. Подражая, раздери её Пасть. — Плохая, потому что ты боишься её? — Мия спрашивает и не спрашивает вовсе. — Хорошая, потому что он задолжал мне ответы. Пора и честь знать. Конечно, именно так она и скажет Лорду Кассию, ведь спасённая жизнь да разделённая смерть определённо связывают их до той степени, чтобы он мог назвать её «сестрой». Но что-то подсказывает Мие, что лучше бы ей не звать его «братом». Только, в конце концов, никто не заставлял Чёрного принца называть её так. — ...Романтично... — отзывается не-кот. Тени путаются у Мии в волосах. — В инцесте нет ничего романтичного, — фыркает она, проверяя, на месте ли самый верный из клинков. Какое-то время она стоит перед дверьми, не зная, не подвело ли её чутьё. Или зов тьмы. Или надежда, что, оказавшись в Зале Надгробных Речей, она столкнётся с ним. (Возможно, в глубине души Мия надеется, что увидит там совершенно другого человека, как и прежде замершего перед статуей их беспощадной богини.) — ...Ты говорила, что у него красивые скулы... — Да ты вообще на чьей стороне? — Мия с удовольствием тыкнула бы в Мистера Добряка пальцем, но материя теней из раза в раз позволяет ему оставаться безнаказанным за свой острый язык. Сумрак в зале заставляет часто моргать, и Мия, как и раньше, далеко не сразу ощущает чужое присутствие в тенях, сплетённых столь искусно, что она выдаёт себя громким выдохом, осознав, что мрак, отбрасываемый Наей, совершенно точно не пуст. Лорд Клинков дёргает плечом, и его силуэт взрезает реальность, вырисовываясь. Тени, как и у самой Мии, ниспадают плащом, клубятся у ног. Чудится, что вот-вот из них появится Эклипс. — Пришла задавать вопросы? — голос Кассия тих; он раскатывается в могильных камнях, в каждом вырезанном имени убитого — принесённого данью Красной Церкви. Данью Нае. Данью самому Кассию, как тому, кто стоит по правую сторону. Разящий клинок. Тот, кто помазал саму Мию. Тот, кому она не позволила умереть. Взгляд Наи по-прежнему ощущается всей кожей, где ни встань. Мия не поднимает головы, поскольку её мысль слишком богохульна. «Услышь меня, Ная. Услышь меня, Мать. Не стать этой плоти твоим пиром. Не испить тебе его крови, как вина. Эта жизнь не встретила свой конец, и не принять его тебе в свои объятья». Каждое слово — проявление величайшей жадности, свойственной Мие ранее, разве что, только в вопросах выживания. — А вы готовы мне ответить? Она подходит ближе: той же тенью, чуть меньшей, но такой же. Помазанной Ночью. Кроме них в зале нет никого, кроме гудящей тишины, лишённой отголосков, казалось бы, въедшегося в каменные плиты хора. Нет даже вечно снующих по коридорам Церкви Десниц, и легко догадаться, почему. Присутствия Кассия ввинчивается в кости. Давит, пригибает к земле, но Мия заставляет себя стоять ровно, проглотив кусок стали, которой вправе называться. Клинок Красной Церкви. Как никогда она близка к своей цели. Гораздо ближе, чем могла бы представить днями ранее, но ныне Мия ощущает сладостно-гнилое удовлетворение, наступая во время службы на вырезанные имена убитых ею подонков. — Почему тебе так важно узнать, кто ты? — Кассий поворачивается к ней, как если бы до того вёл с Наей безмолвный диалог. Он смотрит на Мию, но прежнего ощущения, вскрывающего кожу, выворачивающего внутренности стремлением схватиться, впаять и не отпускать — того, что возникло между ними на краткий миг в пустыне, нет. И от этого ей легче. (Совершенно не легче.) — А вас устраивает неведение? — она поднимает брови, глядя ему в лицо. Вспоминая, как хотела ободрать об эти острые скулы кулаки после проверки, которая, к сожалению, не смогла вытащить уродливую правду ни из Эшлин, ни из её брата. Кассий качает головой. — Мне хватает того, чтобы быть кем-то, — его голос похож на ветер, что ласкает кожу. Но Мия покрывается мурашками, вспоминая... вспоминая... «Я чувствую голод». — У правды слишком высокие цены. Иногда никакая истина не стоит того, чтобы за неё платить. Ей чудится шипение Мистера Добряка, как если бы Эклипс, наконец, показалась, отстаивая границы, но волчицы рядом нет. Зато Кассий — рядом. Или это Мия шагнула ближе, позволяя их теням смешаться? (Одна эта мысль ужасает своим восторгом, потому что они оди на ко вые.) — А если я захочу узнать? — голос проваливается, сипнет. Жаждой, страхом, накатывающей тошнотой и всем тем, что ломит кости, требует рассыпаться, разойтись трещинами, явить своё мягкое нутро. На какой-то миг Мие чудится, что тьма в глазах Кассия способна её размозжить, как муху. Ей кажется, что эта тьма может её сожрать. — Если захочу заплатить эту цену, если для меня важно узнать, кто я, а не кто-то, — Мия шепчет, доверяя эту тайну только одному существу; не доверяя даже Нае, наделившей двоих этим даром, сошедшихся на нити времени двумя бусинами, — вы поможете? Кассий переводит взгляд в сторону. Смотрит столь внимательно, что Мия не удерживается: косит следом, но не видит ничего, что могло бы вызвать столь неподдельный интерес. Кроме... Сообразив, она чертыхается, когда тьма отвечает голосом Лорда Клинков: — Смерть помнит о своих долгах. Но его самого уже рядом нет. — Каков ублюдок, — шипит Мия, выискивая чужой силуэт взглядом, но знает: призрак ею упущен. Она шумно выдыхает, задирая голову. Во взгляде Наи теперь чудится любопытство, какое может быть у наблюдающего за поползновениями муравьёв. — ...Пожалуй, тебе всё-таки стоило назвать его братом... — вдруг раздаётся голос Мистера Добряка. Мия закатывает глаза, не зная: ругаться ей или смеяться. — Что ж. Тогда тебе придётся породниться с волчицей.