Хризантемы, морфий и раны

Подумать только, уже шестой курс... Вот только два месяца назад отгремели экзамены пятого курса, которые успели потрепать нервы многим ученикам, прошло лето, жаркое и наполненное мыслями и событиями, и вновь Хогвартс зовет. Многие питали надежду на то, что можно будет расслабиться, прийти в себя на старших курсах, помочь себе разобраться в своих жизнях, кто-то уже перебирал в голове, как будет подкатывать к девчонкам (да, Джеймс?), кто-то думал о профессии, представляя себя в форме аврора, драконолога или в мантии строгого, но справедливого профессора; Ремус знал, что этот шанс он и в эти два года упустит. Неужели кто-то думает, что он сможет выбраться из пучины своих переживаний? Кто-то правда рассчитывает на то, что за эти два года у него появится желание жить? "Поезд отправляется ровно в одиннадцать часов утра со станции Кингс-Кросс." Фраза, на младших курсах отдававшаяся в сердце теплом и вызывавшая на лице счастливую улыбку, ведь вот он, Ремус Люпин, едет учиться магии! Его, такого бесполезного по меркам вечного общества и временного его, приняли в лучшую школу волшебства во всей Британии, нет, во всем мире, и принял не абы кто, а сам Дамблдор, самый почитаемый после Мерлина волшебник!.. Ремус усмехнулся, вспоминая о трепетных первом и втором курсе, то, как он тщательно все заучивал, чтобы не подвести так доверяющего ему директора. Взгляд упал на идущую рядом с ним гриффиндорку лет двенадцати, по которой было видно, что она ужасно волнуется. Люпин слабо усмехнулся. Белая, идеально выглаженная рубашка, аккуратно завязанный галстук, опрятная юбка без единой заминки, собранные в волнении (ибо завязаны очень туго) волосы - все это напомнило Лунатику его же на первом курсе. Кто, как не он, пытался быть идеальным в глазах преподавателей учеником? Пока остальные носили конверсы и футболки с "Queen" под рубашками, устраивая бойкот мантиям, он предпочитал классические черные ботинки и кутался в накидку Гриффиндора. Педант чертов. Слава Мерлину, у него появился вкус: по платформе он шагал в черных конверсах. Помогши гриффиндорке поднять ее чемодан в вагон, Ремус зашел следом, уже предвкушая толкучку в коридорах. На удивление, там почти никого не было, и Люпин, вспомнив, что он в хвосте поезда, со спокойной душой зашел в пустое купе. Интересно, в какой части поезда сейчас Сириус, Джеймс, Питер? Если Хвост снова проспал поезд, как на четвертом курсе, ему придется добираться каким-то невозможно забавным способом. Устало пихнув свою поклажу на верхнюю полку, Лунатик, полминуты постояв и посмотрев в окно, решил выйти прокуриться. Все равно жажда никотина давала о себе знать, так что ему в любом случае пришлось бы сжечь одну-другую. Скользнув в тамбур с опущенным в пол взглядом, ища в карманах эту чертову зажигалку с сигаретой, Люпин, наконец найдя только зажигалку, раздраженно поднял глаза туда, где должно было быть окно, и вздрогнул: он не один. Рядом с ним стояла, отвернувшись, девушка, держащая в руке сигарету. Она была бледна, пальцы в серебряных кольцах слабо, но определенно, словно цепляясь за спасительную соломинку, держали сигарету, почти дотлевающую сигарету, черные волосы, порой прерывающиеся седыми (Ремус ужасно этому удивился) прядями, были собраны в шишку. Платье, отливавшее черным шелком, устарело лет двадцать назад, да и накидка на плечи не выглядела современной. Люпин, невольно делая дополнительный глоток кислорода из-за дыма в маленьком тамбуре, поймал себя на мысли, что незнакомка опоздала или запуталась во времени, проникнув в эту реальность лет на двадцать, а то и двадцать пять позже положенного. Внезапно она, до этого стоявшая недвижно, перевела взгляд серых глаз на Ремуса, и Лунатик выдохнул, наконец приходя в себя после такого оживления, казалось, статуи падшего ангела. — Ой. Прошу прощения, не заметила вас, — незнакомка слабо улыбнулась и, обхватив пунцовыми губами дымящую сигарету, протянула руку, стягивая с нее гипюровую черную перчатку, Люпину. — Полагаю, мы с вами будем пересекаться в Хогвартсе, а потому представлюсь заблаговременно: Маргарита Раскольникова. Если назовете меня Марго, мне вас искренне жаль. — Ремус Люпин, — чуть замешкался Лунатик, спешно принимая руку девушки и осторожно ее пожимая. Почему-то он отметил, что ее ладонь была намного меньше его руки, да и от нее веяло чрезмерным холодом. Будто только из тайги вышла. Молчание продолжалось около минуты, во время которой Ремус едва не пялился на девушку: он никогда раньше ее не видел; даже если бы она была не его факультета и курса, в прошлом году он все равно, как староста, замечал бы ее. — Простите, но, кажется, я пока вас нигде не видел… — Было бы очень странным, если бы вы меня видели. Меня перевели сюда из Колдовстворца, как студентку по обмену. — Так вы русская? — Все верно. Что Люпин знает о Союзе в целом и о России в частности? Самая большая страна… репрессии… Достоевский, Чехов, Толстой… Петр Великий, блистательный Петербург, древняя Москва… Это государство казалось ему недосягаемо далеким, таким, с которым ему никогда не придется иметь дела, а тут — человек из другого мира, других национальности и мировоззрения! Теперь ясно, почему от Маргариты веяло каким-то иным, незнакомым холодом. — Вы бы хоть огня попросили, — внезапно произнесла Раскольникова, доставая коробок спичек (красивый, с изображенным на нем театром, коричневой каймой и стройной надписью кириллицей) и передавая его Ремусу. Благодарно кивнув, тот чиркнул спичкой о боковую сторону и поднес огонек на головке к сигарете. Наконец затянувшись, он повертел в руках коробок и вернул его попутчице. — А можете перевести, что тут написано? — Где? На коробке? — Раскольникова приподняла к глазам спички и произнесла, — «Драматический театр». Ничего интересного. Вдруг в вагоне что-то грохнуло. Нечистая сила пронеслась по стенам. Захлопали двери, послышался вскрик благим трехэтажным хрипом. Ремус, ничего не понимающий, все же прикрыл собой Маргариту, которая с тенью интереса глядела на дверь, за которой раздавался весь этот грохот, при этом выпуская изо рта струйку дыма. Наконец хаос объявился: через тамбур шарахнуло рыжее существо, резко тормознувшее рядом с Маргаритой и оскалившееся в ухмылке. Черные глаза горели чем-то нематериальным, юноша, оказавшийся на голову выше Раскольниковой, застыл в преддверии мощного порыва, корона… Черт, корона! — венец из колючей проволоки, перепачканный в крови! Казалось, парень нашел то, что долго искал, вот он, безумный хищник напротив желанной жертвы, готовый взять ее здесь и сейчас и сожрать заживо!.. — Так-так, неужто новенькая, а? — прогремел ураган, отчего Маргарита невольно вздрогнула. — Мефисто! Сгинь! — полупрорычал Ремус, ставя палочку к горлу парня. В голубых глазах была видна непреклонность; Раскольниковой он напомнил мушкетера со шпагой в руке. Мефисто, как его назвал Люпин, на это действие лишь расхохотался на весь вагон (а может, и на весь поезд) и уверенно очертил раскладным ножом порез на руке Ремуса, сжимавшей палочку. Люпин тут же от неожиданности ослабил хватку, палочка с негромким стуком упала на пол, а рыжий, подмигнув Маргарите и прошипев «Мы еще увидимся», мелькнул в соседнем вагоне. Раскольникова, все еще не отошедшая от такого перформанса, зажала в зубах сигарету и аккуратно взяла в руки ладонь Ремуса, разглядывая порез на ней. Лунатик непроизвольно и слабо дернулся от ледяных пальцев девушки, но через пару мгновений уже спокойно держал руку, чересчур неожиданно поддаваясь Раскольниковой. — Идемте. Эту рану стоит обработать, — вздохнула Маргарита, поднимая палочку Люпина и выходя из тамбура. Ремусу ничего не оставалось, кроме как идти за ней. Юноша ощущал себя неудобно, чересчур зажато: до этого порезы обрабатывал только он сам, никто не видел раны на его теле, хоть сейчас они и были причинены не им. Тем не менее Раскольникова, зайдя в пустующее и населенное только черным кожаным чемоданом купе, открыла свою сумку, достала оттуда бинт с пластырем и еще каким-то средством и указала Лунатику на диван. Сев, Люпин неуверенно протянул порезанную руку знакомой, и та приступила к обработке. Ремус поморщился и поджал губы, когда перекись коснулась пореза, но тут же ощутил странный, даже подозрительный холодок на ране, значительно облегчивший его ощущения. О нем… заботятся? Нет, конечно, остальные Мародеры беспокоились о нем, забегали после полнолуний в лазарет… но чтобы так? Лунатик смутился. Уже накладывая бинт, Раскольникова спросила: — Что это был за Мефисто? Он всегда такой? — Да, к сожалению. На самом деле его зовут Ховард Баскервилл… — Какое имя… — …но он требует звать себя Мефистофелем. Почему? Никто не знает. У него все замашки какие-то непомерно величественные. Человек такой, — недовольно вздохнул Люпин, опуская взгляд и замечая аккуратный бинт на правой руке. Были видны осторожность и знание своего дела. Кажется, девушка занимается этим не в первый раз. Покрутив рукой и рассмотрев перевязанный порез, Ремус слабо улыбнулся. Сам себе раны он обрабатывал с большой неохотой, все бинты и пластыри накладывались неровно, но Лунатику это было вообще не важно. — Что ж, надеюсь, я не попаду на один с ним факультет, — усмехнулась Маргарита, складывая медикаменты обратно в сумку. Люпин, поднимаясь, сначала задумался на секунду, а затем несмело предложил: — Видимо, мы оба без попутчиков; может, вы переедете на эту поездку ко мне? — К вам? Извольте, — кивнула Маргарита, поднимая чемодан и выходя в коридор. — Куда? — Поклажу, думаю, лучше доверить мне, — сказал Ремус, забирая у девушки ее сумку. В ту секунду их пальцы, соприкоснувшись случайно, передали электрический заряд, отчего Раскольникова невольно дернулась, а Люпин впал в задумчивость. Глядя на руку, которая оставалась все такой же бледной, Ремус внезапно подумал, что это что-то вроде знака судьбы.

***

Большой зал гремел огромным количеством голосов, которые доносились отовсюду, со всех столов всех факультетов. Студенты радовались воссоединению с друзьями, рассказывали истории, случившиеся с ними летом, громко смеялись друг над другом. Ремус, к тому моменту успевший увидеться с Сириусом, Джеймсом и Питером, сидел за столом Гриффиндора и задумчиво жевал кусочек мяса. Встреча в тамбуре оставила за собой подобие приоткрытой двери, из которой льется свет другой, неизведанной комнаты, и так хочется туда зайти, чтобы узнать, что там происходит!.. Этот мир, мир туманного Альбиона, мир Хогвартса, такой родной и до духоты теплый, уже наскучил, казался устаревшим. Нужен был новый глоток прохладного воздуха, побег из-под душного и жаркого громадного одеяла куда-то на балкон, под дождь. Сириус, до этого хохотавший рядом с Лунатиком над историей, как Питер этим летом угодил в реку, пихнул его в локоть: — Эй, Ремус, ты чего тихий такой? Что с тобой-то летом происходило? Сидишь, не рассказываешь ничего… — Да ничего не происходило, — устало ответил Люпин, откладывая вилку и вздыхая. За это лето ему пришлось научиться скрывать порезы и мгновенно накладывать заклинание немоты на себя, как можно быстрее реагировать на приближение другого человека, чтобы не дай бог не заметил пропажи лезвия из ванной или крови, растекающейся по рукаву рубашки маленькими красными пятнышками. За это лето Лунатик вымотался. — Зато глянь, кто идет! Распределение! — Джеймс, сидевший напротив Люпина, пару раз пощелкал пальцами у него перед глазами, приводя в чувство и вырывая из задумчивости, и с предвкушающей улыбкой головой указал на подиум со стулом. Ремус, наконец окончательно проснувшийся, устремил взгляд туда же. Гриффиндор, Пуффендуй, Слизерин, Когтевран — человек сорок посидело на этом стуле, расходясь затем к разным столам. Над парой человек Шляпа подумала минуту или две, девочку затем определили на Слизерин, а мальчишку на Пуффендуй. Когда новоявленные первокурсники полностью прошли распределение, все уже были готовы приступить к привычному пиршеству, как тут Дамблдор прогремел: — Минуту тишины! Сегодня в Хогвартс поступают не только маленькие волшебники, которым только предстоит изучать магию. Если вы знаете о Колдовстворце, а если не знаете, то скажу, что это школа магии, находящаяся в России, — среди студентов пошли шепотки и смешки, — то хочу сообщить, что я и директор этой школы решили отправить по одному подающему надежды ученику в другую школу. Из Хогвартса туда отправился Бартемиус Крауч младший, а оттуда к нам поступила Маргарита Раскольникова. Дверь с несвойственным ей грохотом распахнулась, вынуждая сидящих повернуть головы в сторону входа. На пороге возвышалась девушка, холодным взглядом серых глаз обводящая студентов, в черных перчатках и иссиня черной мантии, полы которой касались пола. Дамблдор, с благосклонной улыбкой поприветствовав Маргариту, пригласил ее к Распределительной Шляпе. В притихшем зале отчетливо раздавались скорые и широкие шаги, отдававшиеся звонким стуком; мантия поднялась, теперь обнажая темно-серый костюм-тройку, белоснежную рубашку и бордовый, по оттенку напоминающий запекшуюся кровь, галстук. Сириус, заинтригованно проследив за Раскольниковой, довольно усмехнулся и с интересом продолжил наблюдать за ней. — Прошу, садитесь, — указала МакГонагалл, указывая на стул девушке и держа в руках Шляпу. Маргарита села абсолютно раскованно, так, будто посещать такие церемонии ей не впервой. Опустившись на распущенные волосы Раскольниковой, Шляпа зашевелилась и нахмурилась. — Хм… Вижу много ума, амбициозности… и хитрости… Куда же вас отправить, юная леди… Ремус с распахнутыми от напряжения глазами следил за процессом размышлений. Почему-то это действо волновало его, но Лунатик на это не обращал осознанного внимания. Маргарита же, осматривая зал в поисках первого знакомого, глазами забрела на стол Гриффиндора и тут же наткнулась на два уголька, глядящие прямо на нее. Почувствовав, как у нее перехватывает дух, она вспомнила, что смотрящий признал ее в Хогвартс-Экспрессе, хоть она ему и не представлялась… теперь — это. Мефистофель смотрел, не моргая и не двигаясь, глядя только на нее, пробивая ее насквозь изучающим взглядом. Это было жутко. — Когтевран! — внезапно выкрикнула Шляпа, и Раскольникова вернулась в эту реальность, освободившись от затягивающего болота глаз гриффиндорца. Зал захлопал и засвистел, на лице Маргариты появилась рефлекторная улыбка, и она сошла с подиума, направляясь к столу когтевранцев. — Лунатик, доброе утро! — присвистнул Джеймс, все это время с нескрываемой улыбкой глядя на засмотревшегося и затаившего дыхание друга. — Втюрился? — Иди ты к черту! — ответил слегка раздраженно Люпин. Ему почему-то было даже жаль, что она не стала гриффиндоркой. — Мне еще любви не хватало! — О. Как я мог забыть. Ты повенчан с книгами, да? Захохотавшему от этой картины Сириусу прилетел подзатыльник.