Грёбаный Соколовский. Играл в рыцаря, заступившись в клубе, — какое благородство! — и подло подставил после.
Грёбаный Марк. Затеял выяснение отношений на глазах всего университета. Кто просил, выставлять всё это напоказ? Уверена, сейчас косых взглядов станет намного больше. Ещё и сплетни пойдут по поводу проституции.
Грёбаные мерзавцы с парковки. Здесь без комментариев.
Я сидела под лестницей университета, пытаясь успокоиться. Безуспешно. Перед глазами так и стояло ошарашенное лицо Кирилла, когда Марк обвинял его в чуть не случившемся изнасиловании. Казалось, он правда не понимал, о чём речь.
А что, если…?
Стоп. Со злостью я отогнала промелькнувшую мысль о том, что он может быть здесь ни при чем. Слова Марка звучали слишком убедительно, чтобы не быть правдой. Это была очередная злая шутка со стороны Соколовского. Скорее всего, он не думал, что дело и правда может принять серьезный оборот. Наверное, он не хотел, чтобы это на самом деле случилось.
Ну вот опять.
Я закрыла лицо руками.
Ну сколько можно гнобить меня? Разве мало ему всех этих насмешек в школе? Бесконечных перешёптываний за спиной?
Думала, что год, который провела за границей на учебе, ему хватило, чтобы остыть, принять то, что мы больше не друзья, и так больше продолжаться не может. Но вот снова — я вернулась и через четырнадцать месяцев влипла в передрягу, благодаря ему. Что ж, наверное, стоит сказать ему спасибо за то, что так долго оставался нейтральным к моему возвращению.
Зря родители заставили подать документы именно в этот ВУЗ. Зря профессора приняли меня с распростёртыми объятиями, не без оснований полагая, что с такой хорошей базой, университет выпустит ещё одну студентку с красным дипломом. Возвращаться сюда было ошибкой.
Вздох сорвался с губ.
Но иначе ведь было никак нельзя. Папе было так плохо здесь одному. Не то, чтобы я сильно облегчала ему жизнь. Но во всяком случае он находился под присмотром. К тому же, оплачивать ему домработницу и подрабатывать, для обеспечения жизни в другой стране, становилось всё сложнее.
Приходилось выбирать. И я выбрала — учеба в российском университете обходилась в разы дешевле, что позволяло сэкономить, а моё возвращение гарантировало отцу чистый дом и еду на столе. Это казалось наилучшим решением обходиться без поддержки мамы.
Мама.
Мы так и не смогли наладить отношения с тех пор, как четыре года назад она ушла от отца, и вся жизнь покатилась под откос. Безусловно, она пыталась. Мы пытались. Но ежедневные звонки сменились смс-ками, а встречи по выходным — ежемесячными. Потом я просто прекратила это. Хватит разрываться на две семьи, особенно, учитывая, что от одной из них остались только воспоминания.
Мама взяла на себя обязательства по оплате обучения, но всему есть предел. Так не должно было продолжаться. Папа закатывал истерики по скайпу, что я должна вернуться, что не нужно принимать подачки. Мама убеждала, что с ним всё в порядке, и это пьяный бред.
Вернувшись, я положила конец ссорам, общению с матерью и её финансовой поддержке.
Так было лучше.
Она выбрала свой путь и своё будущее, и оно было не с нами.
— Ульян? — позвал тихий голос.
Я вымученно рассмеялась и убрала руки от лица.
— Что тебе нужно?
Естественно, Соколовский. Кто же ещё?
Совсем маленькими, мы в школе находили укромные закутки, зачастую под лестницами, и прятались там, прогуливая уроки, болтая обо всем на свете. Тогда он был самым близким человеком, тем, кто знал все тайны, тем, кто мог утешить. У него всегда находились добрые слова — он успокаивал после ссоры с родителями, после первой полученной двойки. Защищал от хулиганов в школе, не позволял обижать, когда на физкультуре я стояла самой последней в строю из-за маленького роста. Не терпел язвительных шуток в мою сторону, мигом бросаясь в драку. Потом всё изменилось.
А сейчас он узнал об этом месте. Отнял его у меня. Этот закуток под лестницей уже не был только моим. И внезапно такая мелочь меня разозлила.
— Уль, я здесь ни при чем. Что бы ты не думала обо мне, я не мерзавец.
Он подошёл ближе и присел на корточки, заглядывая в глаза.
Я зло усмехнулась.
— Соколовский, мы уже это выясняли. Ты выходишь за рамки дозволенного. За рамки всего, мать твою! Ты знаешь, лет пять назад я бы не поверила, что ты можешь опуститься до такого, но сейчас… — Я поджала губы, сдерживая слезы. — Сейчас я этому верю. Ты просто больной, больной ублюдок!
Он встал. На его лице было написано отвращение.
— Преображенская, раз уж мы перешли на взаимные оскорбления, я тоже не в восторге от твоего поведения, от всей этой игры в самостоятельность! Мисс «Я сама со всем справлюсь»! Своим поведением ты причиняешь боль своей матери! Думаешь, что выглядишь сильной и независимой? Спешу тебя огорчить, ты выглядишь жалкой. Это всё можно было закончить простым звонком матери, они с отцом решили бы все твои проблемы, но ты продолжаешь выкабениваться, непонятно для кого!
Гневную тираду прервал мой смех.
— О, а ты же лучше всех знаешь, что все свои проблемы можно скинуть на папочку, да? Он все решит, прилетит, заплатит залог, и сыночку выпустят. Папенькин ты сыночек! Или, может быть, уже маменькин? Бедный, несчастненький Кирочка, злая Ульяна отказалась продолжать дружить! А ты не задумывался, почему наша дружба закончилась?! Может, потому, что кто-то вёл себя как мудак?
— А кто-то как дура, — припечатал он.
— И пусть! — рявкнула я. — Зато эта дура отлично без тебя жила! Без мудаков, жизнь становится определённо легче!
— Ты говоришь, что жизнь становится легче без мудаков? — От возмущения Кирилл задохнулся. — Тогда почему впускаешь в свою жизнь ещё одного? Думаешь, Марк такой хороший? Весь из себя рыцарь? Не удивлюсь, что это происшествие — подстава от него.
Я рассмеялась — надломленно, с хрипотцой, как заправская истеричка.
— А тебе всё заговоры мерещатся. Открою секрет, Соколовский, планета не вращается вокруг тебя. И люди не поступают так, лишь бы насолить тебе.
Он злобно сверлил меня взглядом.
— У тебя нет права определять мой круг общения. Не трогай Марка. Не обвиняй его в своих мерзких поступках.
— Да, давай поговорим о мерзости! Если это не Марк, тогда у меня только одно предположение — никакого сопротивления и изнасилования не должно было случиться. Всё совершалось по доброй воле. Твоей воле, дура ты набитая. Решила, что проституция лучший выход? Обратись лучше к матери — она примет любую дочь, даже ту, что ступила на кривую дорожку.
Моя рука взлетела сама по себе, подчиняясь собственной воле.
Хлёсткий удар от пощёчины раздался в небольшом пространстве под лестницей слишком громко.
— Какая же ты мразь, Соколовский. Я тебя ненавижу. — Обойдя его, словно боясь лишний раз прикоснуться, я выбежала на лестницу, на ходу вытирая слезы.
С меня довольно.
— Это взаимно! — зло выкрикнул он.
— Иди нахрен, — пробормотала я.
***
Парни нашли Кирилла довольно быстро.
— Бро, что происходит? — Саша развел руками. — После того, что было в столовке, весь университет гудит.
— О чём гудит? — деловито поинтересовался Кирилл.
Саша отвёл глаза.
Ваня прокашлялся.
— Говорят, что Ульяна подрабатывает в эскорте, — выдавил он. — Мы слышали пару-тройку сплетен, пока искали тебя.
Кирилл зло выдохнул.
— Ну, раз сплетничают, значит, есть тому причина.
Парни переглянулись.
— И ты даже ничего не сделаешь? — Ваня вскинул бровь.
— А что я могу сделать? — Кирилл усмехнулся. — Она думает, что это я виноват. Что…
— Постой, в чём ты виноват? — остановил его Саня. — Я так и не понял ничего из того бреда, что говорил Астахов.
Кирилл вздохнул.
— Парни, всё. Хватит об этом. Астахов нёс какую-то ахинею. Он за это ответит. А Ульяна… Она же привыкла со своими проблемами разбираться сама. — Он криво усмехнулся. — Вот пусть и разгребает.
— Но… — начал Ваня.
— На пару опаздываем, — перебил его Кирилл. И, не слушая возражений друзей, направился к аудитории.
Гул в ней перед началом пар всегда был слишком громким, но сегодня величина децибел зашкаливала. Повсюду Кирилла, и его друзей сопровождали любопытные взгляды.
Наконец, кто-то не выдержал.
— Эй, Соколовский, а правда то, что болтают? — обратился к нему невысокий парень, сидящий на парте. — Что Преображенская далеко не пай девочка? — Он переглянулся с дружками рядом и заржал. — К ней уже можно подкатить? Или только через тебя, как посредника? Если так, сообщи цену. Тут многие не прочь воспользоваться ситуацией.
Разговоры смолкли.
Кирилл, уже подошедший к парте, громко вздохнул и повернулся к говорившему.
— Я тебе челюсть сломаю, — с ласковой улыбкой пообещал он, — если услышу ещё что-то подобное. И руку, если посмеешь протянуть свои лапы к ней. Ещё вопросы есть? — обратился он ко всем студентам.
— Эй, бро, да я же ничего такого не имел в виду, — сконфузился парень. — Трындят всякое, но лично я никогда бы в это не поверил.
Он продолжал бормотать, но Кирилл уже не обращал на него внимания.
— Пусть сама разбирается, да? — с ухмылкой прокомментировал севший рядом Саня.
— Умолкни, — бросил в ответ Соколовский.
«Во что я ввязываюсь?».
— После пар не уходите. Нам нужно будет съездить в одно место, — быстро проговорил Кирилл, наблюдая, как в аудиторию входит профессор.
***
Марк срывал свою злость на боксерской груше. Он лупил по ней уже минут сорок и всё не мог остановиться.
Этот Соколовский всегда находил способ выйти чистеньким из воды. И даже в этот раз, когда правда, казалось бы, была очевидной, Ульяна ему поверила. Поверила, мать вашу.
Он последний раз стукнул по груше и наклонился, уперев руки в колени. Поверила.
После того, как она убежала, а Марк бросился на её поиски, Кирилл тоже, видимо, искал её. И нашел быстрее.
В следующий раз, когда Марк увидел Ульяну, она бежала к аудитории, где должны были начаться занятия. А потом слишком быстро ушла домой, даже не дав ему объяснить, зачем он начал выяснение отношений с Соколовским на виду у всего универа.
Марк чертыхнулся.
Он не был уверен, удалось ли Соколовскому посеять зерно сомнения в Ульяне, но если продолжать ничего не делать, произойдет то, чего он больше всего боялся — в конце концов, она ему поверит и простит свои детские обиды. Они помирятся, и бог знает, что будет дальше.
Перед глазами возникла картина — красивая смущённая Ульяна в подвенечном платье идет под руку с Соколовским.
Ну нет.
Он размахнулся и ударил по груше ещё раз.
— Хрен тебе, — выдавил он.
Никакого долго и счастливо у них не будет. А раз так, ему нужны доказательства мерзкого поступка Соколовского.
Он быстро вытащил телефон из кармана и набрал нужный номер.
— Дядь, привет, это Марк!
— Здравствуй. У тебя что-то срочное? Твой отец просил зайти, и я тороплюсь, — деловито поинтересовался Николай Константинович, брат отца Марка.
— Да, ты не мог бы для меня изъять одну запись с камер в клубе за вчерашний день? Нужна та, которая записывает парковку и то, что происходит рядом с клубом со стороны главного входа.
Николай Константинович ненадолго задумался.
— У тебя проблемы?
— Нет, но у одного хорошего человека они есть. Поможешь? Мне нужно посмотреть, что там было вчера.
— Хорошо. Приезжай в клуб часов в пять. Запись найдешь у охранника. Ты уверен, что никаких проблем нет?
Марк улыбнулся.
У него проблем уже не было. А вот Соколовскому придется несладко.
— Абсолютно. Только, дядя, пообещай, что это между нами. Отцу необязательно знать о нашем разговоре.
— Хорошо, — с настороженностью пообещал Николай Константинович.
