Воля моя

Через две недели Лиза получила письмо от отца. Содержание его было следующим: «Возлюбленная моя дочь! Письмом сим свидетельствую вам тот факт, что на ваше имя вновь положена сумма в пятьдесят тысяч рублей в Государственном коммерческом банке. Несмотря на то, что за прошедшие полгода вы истратили меньше половины той суммы, что была оставлена мною в прошлый раз, содержание уменьшено не было. Прошу ни в чем себе не отказывать, так как от вашего внешнего вида и поведения при дворе зависит и моя честь тоже. Я продолжаю службу, возложенную на меня государем, и намерения возвращаться в Петербург не имею – только если на то будет воля его августейшего величества. Но, зная, что в столицу прибыла ваша тетушка, вдовствующая княгиня Голенищева, я совершенно спокоен за вас и вашу честь, любезнейшая Елизавета Андреевна. Через две недели вам исполнится семнадцать лет, а потому с этим письмом вы найдете небольшой подарок. Смею надеяться, что он вам понравится. Желаю вам большого счастия и отменного здоровья. Вечно ваш, А.Г.Л.» Лиза, насилу вырвавшаяся из бесконечного потока сует разной степени важности, читала это письмо в одном из коридоров Зимнего дворца и плакала, сжимая бархатную коробочку с гарнитуром из розового жемчуга внутри. Обида жгла ей горло – такое письмо можно было поручить от душеприказчика, но никак не от родного отца. Сухой тон послания, приправленный псевдовежливостью, не мог утешить маленькую графиню, и, оставшись одна, Лиза не сдерживалась. «Возлюбленная моя дочь…» Издевательство! Впрочем, этот порыв оказался кратким. Поток слез успел завершиться до того, как уединение фрейлины было нарушено. — Михаил Павлович? Графиня успела вытереть глаза, хоть они и продолжали оставаться изрядно покрасневшими. Это зрелище оказалось настолько неожиданным для Бестужева, что он даже сначала оторопел. Приподнятое настроение сделало офицера невнимательным, и он не сразу заметил, как печально были опущены плечи графини Лизы. — Лизавета Андреевна, — она тут же попыталась выпрямиться и часто заморгала, направляя взгляд наверх, чтобы быстрее высушить слезы. — Простите, если помешал… — Нисколько, — очень быстро ответила она. От него не могло укрыться то, как Лиза одним быстрым движением спрятала какое-то письмо в бархатный футляр. — Что вы здесь делаете? Вопрос был не самым вежливым, пожалуй, даже резким, но часто ли встретишь офицера в одном из внутренних коридоров Зимнего дворца? — Я искал встречи с вами, — плачущая графиня совсем выбила Бестужева из колеи – он никогда не знал, что делать с женскими слезами, и сейчас просто глупо переминался с ноги на ногу. Вот уж действительно – принесла его нелегкая. — Я встретил Екатерину Дмитриевну, и она любезно подсказала, где я могу вас найти. Вот, значит, как – Каташа взяла на себя роль сводни. Ну, ничего, Лиза еще поговорит с ней серьезно. Графиня еще раз промокнула глаза надушенным платком и, кажется, окончательно пришла в себя. — На вас новый мундир? — ей хотелось переменить настроение разговора в нейтральное русло, а самым надежным способом было начать обсуждать собеседника, а не себя. Вообще-то, за прошедшие две недели они уже виделись: Елизавета Алексеевна взялась сопровождать государя на очередном параде и, конечно, не могла появиться там без своей свиты. Александр Павлович был истым сыном своего отца и страдал «манией марша», как выражалась княгиня Голенищева, а потому спуску гвардейцам не давал. В отличие от Бестужева, у Лизы осталось очень мало воспоминаний о том дне: она помнила только то, что чудовищно замерзла, пока стояла за спиной императрицы на плацу, а еще свои сожаления о том, что умяла целых три сдобных булочки за завтраком – корсет такого обильного приема пищи не прощал. — Я получил повышение до подпоручика и переведен в Семеновский полк, сударыня, — отчего-то Михаилу стало совестно. Было похоже, что у девушки случилось какое-то горе, а он тут со своей, если уж говорить по существу, ерундой – ему же не нужны были от нее беседы на серьезные темы. Графиня была привлекательной молодой девушкой, и ему просто было приятно с ней общаться. — Был удостоен аудиенции его величества. — Поздравляю вас от всей души, Михаил Павлович, — Лиза попыталась улыбнуться, а затем снова отвернулась к окну, как бы вежливо давая понять, что настроя разговаривать у нее не было. Михаил хорошо помнил, как увидел Лизу на плацу в числе многочисленной императорской свиты. Обязанностей у эстандарт-юнкера было немного – знай держи свое знамя ровно, да и все дела, но в этот раз древко чуть не выпало у Бестужева из рук, за что он тут же получил нагоняй от командира (выступление перед государем делало нервным даже камень). Михаил все время думал, как бы привлечь внимание фрейлины без того, чтобы быть замеченным остальными свитскими, но, так как это оказалось решительно невозможным, то ему ничего не оставалось, кроме как иногда наблюдать ее шляпку в числе множества других. Момент не был лишен некоторой романтичности, но, похоже, только для него. Разговор решительно не клеился. Сначала Лиза даже хотела просить Михаила оставить ее, раз уж он не понимал намеков, но внезапная волна решительности придала ей сил. В конце концов, было ли это письмо первым или каким-то особенным? Она хранила все послания отца и была почти уверена, что, если попробует их совместить, то первый абзац во всех них будет совпадать почти до единого слова. — Знаете, Михаил Павлович, — почти что совсем обновленная, она повернулась лицом к Бестужеву, снова улыбаясь. — А ведь когда я уезжала от графини Нессельроде, то мысленно называла вас пустозвоном. — Почему же это, сударыня? — Михаил снова стал веселым, заметив перемену настроения графини. — Да ведь я своими руками писала списки приглашенных на бал ее величества, — Лиза наклонила свою фарфоровую головку, и блестящие кудри тут же перекатились по плечам. — И никаких юнкеров из вашего полка там не было. Но теперь я вижу, что вы предвидели свое повышение. — Вполне верю, что мог показаться вам ветреником, — они медленно двинулись вдоль пустого коридора, и Бестужев еле удержался, чтобы тайком не коснуться края ее розового придворного платья. Все в графине было воплощением женственности: и шелест юбок, и тонкий аромат лаванды, и легкое позвякивание бриллиантового фрейлинского шифра. — Но, должен вас уверить, что слов на ветер не бросаю. — Я верю вам, Михаил Павлович, — короткий перерыв на рыдания сделал Лизу совсем мягкой, и она почти протянула ему руку, вовремя себя останавливая. Михаил Бестужев-Рюмин неумолимо ей нравился, и она смотрела ему в глаза открыто, без всякой задней мысли, хоть многие и могли бы счесть этот взгляд проявлением кокетства. — Смею вас уверить, что и вальс, и котильон остались за вами. — Благодарю вас, Лизавета Андреевна, — он наклонился, и Лиза все же подала ему руку. В ее мыслях промелькнула непозволительная мысль о том, что как же все-таки хорошо, что они встретились именно в этом коридоре, где их никто не видел – такой долгий взгляд кто угодно счел бы не только недопустимым, но даже компрометирующим. И все-таки будет приятно встретить завтра на балу именно его, и Лиза отправилась к императрице с легким сердцем, каждое мгновение ожидая чего-то хорошего.

***

Подготовка к балу требовала огромных сил, и фрейлины чувствовали эту суету особенно остро. За день до именин императрицы Бестужеву удалось застать Лизу в уникальный момент относительного безделья, когда она смогла выкроить десять минут на то, чтобы прочитать письмо от отца. До этого же графиня в числе остальных фрейлин носилась с тканями, цветами, перчатками, коробками пудр и свечей из одних покоев в другие, как никогда понимая страдания своей комнатной девушки. Императрица, несмотря на свою любовь к относительной скромности, требовала полного соблюдения этикета и церемониала от своего двора, потому-то у Лизы осталось в конце концов чрезвычайно мало сил и времени на то, чтобы подготовиться к балу самой. С самого утра в приемной императрицы собралась очередь из желающих поздравить, для подарков пришлось выделить отдельную комнату. Нервы Лизы подтачивал так же тот факт, что курьер из модного магазина с перчатками, чулками и новыми танцевальными туфлями опаздывал, несмотря на то, то заказ был сделан чуть ли не неделю назад. Глаше уже досталось с утра, и девушка старалась больше не попадаться на глаза своей барышне. Наконец, настал момент, когда Лиза смогла немного успокоиться. Куафюристка уже уложила им с Каташей волосы, и теперь графиня стояла на небольшой табуретке в одном корсете и нижней юбке, вся покрытая ленточками и кружевцами. Лиза рассеянно улыбалась в широкое напольное зеркало, покрывая плечи и грудь ароматной пудрой с помощью пышной лебяжьей пуховки. На кровати лежали белоснежные чулки, рядом стоял таз с горячей водой и веточками лаванды, на столике тут же находилось целое множество флакончиков и бутылочек самых разных форм и размеров. Ряды разнообразнейших пилочек, расчесок и шпилек могли привести в замешательство любого мужчину, но молодая девушка брала то одну вещь, то другую с твердым знанием дела. Глаша никого в комнату не пускала, кроме сожительницы барышни, говоря: «Елизавета Андреевна изволят чистить перышки перед балом». Наконец, на Лизу было водружено платье – такое воздушное, что оно было более похоже на облако, нежели на одежду. Фрейлины имели некоторые ограничения в выборе фасона, и эти ограничения сужались еще и тем, что Лиза была молодой незамужней девушкой. В результате был выбран компромиссный цвет слоновой кости, удивительно шедший к коже и волосам графини. Платье было перехвачено газовым поясом, образовывавшим на спине художественный узел. Прозрачные рукава, покрытые мелким жемчугом, покрывали лишь плечи – масштаб праздника требовал определенного декольте, которое Лиза, впрочем, прикрыла ожерельем тонкой ювелирной работы – подарок от тети, привезенный из Парижа. Надев высокие перчатки, графиня таким образом полностью закрыла руки. Лиза хотела было водрузить на шею подарок отца, полученный накануне, но плотные ряды жемчужин показались ей слишком уж вызывающими и не подходящими ее возрасту и положению, а потому она, как и всегда, отдала предпочтение скромным украшениям. Наконец, Глаша вставила ей в волосы свежие пармские фиалки и крошечную диадему. Лиза повертелась перед зеркалом, разглядывая одежду со всех сторон. Найдя себя безупречной, графиня улыбнулась и повернулась к Каташе. Та уже повязывала муаровую ленту с шифром, таким образом становясь совершенно готовой к балу. — Нам пора, — Катя еще раз разгладила и так идеально ровные юбки. — Лиза, где же твоя лента? — Ой! — графиня тут же метнулась к кровати, покрытой какими-то рюшечками, бантиками и кружевами. — Скорее, Каташа! Княжна надела на свою подругу голубую, цвета Андреевского флага, ленту, и расправила на левом плече складку. Даже на таких торжественных мероприятиях свитские фрейлины должны были отдавать дань определенным традициям и стандартам. — Жду не дождусь, когда нас увидит моя маменька, — девушки встали напротив зеркала, любуясь друг на друга. Каташа слегка сжала ладонь Лизы и, казалось, даже не заметила, как ту передернуло. — Уж она-то рассыплется в похвалах! На ее дорогую Катеньку придут любоваться оба родителя, но кто же порадуется за светский успех самой Лизы? Конечно, там будет княгиня, но именно сейчас, в этот самый момент, графиня отдала бы все и даже больше за то, чтобы и у нее была полная семья. Лиза завидовала дебютанткам черной завистью, всему тому волнению, замиранию сердца при приближении какого-нибудь кавалера и следовавших за этим перешептываниях с сестрой или матерью. К первому балу Лизу сопровождала княгиня, но это было не то – у тетушки был ряд светских обязанностей, к тому же, она пользовалась расположением самой императрицы и не могла полноценно разделить этот волнующий миг со своей племянницей. — Идем, Каташа, — Лиза взяла княжну под руку. — Мы не можем опоздать. Мысленно Лиза тут же отхлестала себя по щекам за такие упаднические мысли – она должна была быть веселой, в конце концов, никому на этом празднике не было дела до чувств какой-то там фрейлины. К тому же, множество девушек воспитывались без матерей и уж тем более без отцов, неужели же все они такие несчастные? Нельзя было портить себе настроение, когда она носила такое красивое платье – это было просто преступно. Несмотря на то, что бал еще формально не начался, в зале было уже огромное множество народа. Оркестр все еще настраивался и издавал нестройные звуки, Лиза же в это время раскрыла свой карне, прикидывая, сколько сегодня придется танцевать. Дело это она любила и с институтских времен была талантливой партнершей, но одно, когда ради удовольствия принимаешь два-три приглашения, а после только отдыхаешь и наслаждаешь разговорами, другое же – придворный бал, где каждый упущенный или принятый танец мог стоить репутации или даже будущего. Как правило, Лиза не ставила в очередь более трех танцев, но сегодня было совсем иное дело. Первый полонез, с которого и открывался бал, уже заранее был обещан одному иностранному посланнику, приближенному самого государя, далее – мазурка с кавалергардом А., потом, может быть, ей удастся отдохнуть… Но сразу после – вальс с Бестужевым-Рюминым. Лиза при прочтении этой строчки зарделась, что тут же заметила Каташа, точно так же пролистывавшая свой карне. — Смотрю, ты зря времени не теряла, — княжна заглянула подруге через плечо, наблюдая прямоугольные странички, испещренные кружевным почерком. — Брось, Каташа, — Лиза тут же захлопнула карне и спрятала его за веер, предварительно убедившись, что между котильоном и вальсом стоял попурри и ей не придется отдавать подпоручику два танца подряд. — Сегодня не будет недостатка в кавалерах. Наконец, показались первые свитские фрейлины, и Лиза с Каташей присоединились к сопровождению императрицы. Несмотря на то, что императорская чета тяготела к тому, чтобы упростить некоторые светские условности, балы оставались важной частью придворного мироустройства, мессой этикету, и целое множество людей следило за тем, чтобы никто не был обделен вниманием хозяев. Правило «чем ты моложе и красивее – тем больше у тебя кавалеров» срабатывало не всегда, и церемониймейстер на пару с распорядителем должны были заниматься тем, чтобы никто не оставался один дольше, чем три танца подряд. Вообще, бал для придворных, особенно свитских и тех, кто находился во дворце постоянно, был работой, и Лиза пока не могла для себя осознать масштаб праздника с позиции развлечения. Даже первый полонез был строго регламентирован: первым шел государь с наиболее почетной гостьей (сегодня это была маркиза Н., супруга французского посланника), далее – императрица с наиболее почетным гостем, потом уже великий князь, его жена, и вот теперь уже наставала очередь фрейлин и прочих придворных. Прежде, чем объявить бал открытым, Александр Павлович произнес речь в честь императрицы. Это был шанс для Лизы полностью собраться с силами и мыслями – графиня нервничала, хоть ее партнер уже и нашел ее и теперь развлекал разговором. Фрейлина улыбалась и смотрела на итальянского посланника открыто, без всякого стеснения, как того и требовала обстановка и этикет. Сотни свечей озаряли зал, и у Лизы создавалось ощущение, будто она перенеслась в сказку о жар-птице, рассказанную ей когда-то любимой няней. — Вы, сударыня, сегодня просто обворожительны, — посланник подал ей руку, чтобы вывести в центр зала. — Благодарю вас, — Лиза постоянно смотрела слегка в сторону в поисках знакомых лиц, пока, наконец, не столкнулась взглядом с тетушкой. Та одобрительно ей кивнула и улыбнулась, сделав небольшой знак веером, и это придало графине такой уверенности, что эту вспышку радости итальянец принял на свой счет. — Я крайне польщена. И уже через несколько мгновений Лизу унес поток людей, она смешалась с танцующими, вовлекаемая в этот ритуал, этот всеобщий восторг. Фиалки в ее волосах то и дело вспархивали, как крылья бабочек, а воздушные юбки трепетали, отражая на своей поверхности огонь сотен свечей. Бал был истинным торжеством веселья и радости, и Лиза чувствовала себя такой счастливой, какой не была весь последний месяц. Это было физическое ощущение собственной красоты и силы: несмотря на то, что партнер ее танцевал хорошо, сама графиня танцевала безупречно (и не только по бурному выражению итальянского посланника – фрейлина и сама это прекрасно знала). Сотни юбок кружились, мелькали танцевальные туфли и тысячи драгоценных камней – русский двор уже давно не был так наряден и прекрасен в своем изобилии. По кромке полонеза выстроились неприглашенные дебютантки, сминавшиеся края белоснежных платьев – матери успокаивали их, говоря, что полонез планировался за много дней до бала, и что они еще обязательно будут приглашены. Полонез пролетел для Лизы незаметно. Зарождающийся восторг придал ей невиданной бодрости – глаза заблестели, а щеки приобрели румянец. Перед следующим танцем ей захотелось найти Каташу или вдовствующую княгиню, но в постоянно сменявшейся толпе это было не так уж и просто. Внезапно ее окликнули. — Лизавета Андреевна! — графиня обернулась, не теряя при этом улыбки. — Постойте же! Через кружки толпившихся светских львиц и львов к ней пробирался Бестужев. — Ах, это вы, подпоручик! — Лиза подала руку для поцелуя. — Прошу прощения, что сразу не услышала. На Бестужеве был новый парадный мундир Семеновского полка, и Лиза в первые мгновения даже залюбовалась им, но тут же приняла нарочито невозмутимый вид. — Желал удостовериться, что вы не забыли об обещанных мне танцах. В этом цветнике главных красавиц Петербурга и Москвы трудно было выделить кого-то, кто был бы значительно красивее остальных, но Лизавета Андреевна была просто ослепительна в этой охапке шелка и газа. Выделяли ее прежде всего горящие восторгом глаза, постоянно искавшие кого-то в толпе, но не останавливавшиеся ни на ком надолго. Но сейчас, когда она смотрела прямо на него, Михаилу показалось, что в них как будто появилось изумление, словно графиня сделала для себя какое-то удивительное открытие. — Дайте-ка вспомнить, — Лиза не смогла отказать себе в кокетстве, грозясь уязвить тем самым достоинство подпоручика, и раскрыла карне. — Кавалергарду А. обещана следующая мазурка… А потом – и правда! – котильон и вальс с вами с перерывом на попурри между ними. А я и забыла... В первые секунды Бестужев как будто даже обиделся – меж бровей на мгновение залегла складка, но улыбка фрейлины дала ему понять мысль, не высказанную вслух: «Я не могла забыть об обещанных вальсе и котильоне, а это подтрунивание – награда за ваше нетерпение». Он усмехнулся, и Лизу снова позабавило движение его усов. — А вы кокетка, Лизавета Андреевна, — мимо пронеслась стайка смеявшихся девушек, и им пришлось отойти слегка в сторону. — Только, пожалуйста, не говорите, что это для вас сюрприз, Михаил Павлович, — Лиза смотрела на подпоручика и думала, что это было бы вполне достойное завоевание для того, чтобы добавить его в ряд разбитых сердец. — Вы ведь потому и здесь. Опять недосказанность – «рядом со мной». Но Бестужев не успел ответить – церемониймейстер дал сигнал к мазурке, и толпа вновь пришла в движение. Лизе не хотелось себе в этом признаваться, но она с трудом покинула подпоручика, принимая приглашения от кавалергарда. Несмотря на почти что вживленную под кожу учтивость, Лиза к своему стыду не была хорошей партнершей, односложно отвечая на вопросы кавалергарда и не предпринимая никаких усилий для того, чтобы развить беседу. Какая-то неведомая сила заставляла ее искать глазами в числе танцующих Бестужева, и та же сила принуждала ее к тому, чтобы иногда думать о нем в свободное время, ненароком проходить мимо приемной государя, надеясь, что, возможно, он вновь был удостоен высочайшей аудиенции. Это было немного страшно, но в то же время увлекательно, а потому Лиза не имела никаких сил и никакого желания сопротивляться этому порыву. В конце концов, она знала, что нравилась ему, и что этот флирт, скорее всего, не выйдет за пределы дворца, а в нем иногда бывало так скучно… После мазурки щеки раскраснелись, и Лиза попросила своего кавалера отвести ее к буфету, чтобы чем-нибудь освежиться. Корсет неумолимо сжимал ребра, и фрейлина все пыталась восстановить дыхание к следующему танцу, совершенно простив кавалергарду то, что тот так быстро удалился. Лиза все пыталась унять это странное волнение, убеждая себя, что ей было все равно, что это был не первый и, даст бог, не последний ее ухажер. Но почему тогда так стучало сердце? Стараясь найти успокоение, Лиза присоединилась к стайке знакомых девушек и стала выглядывать императорскую чету, в каждую секунду готовясь принять приглашение от подпоручика. Елизавета Алексеевна держала государя за локоть, собрав вокруг себя небольшой кружок, и казалась вполне счастливой – и фрейлина тоже улыбнулась, совсем не заметив появления возле себя великого князя. — Елизавета Андреевна, — спохватившись, Лиза тут же присела в реверансе. Девушки тут же куда-то делись, и графиня ощутила себя так, словно оказалась в этом огромном, людном зале наедине с Николаем Павловичем. — Могу ли я рассчитывать на следующий танец с вами? Смолянки воспитывались в атмосфере полного обожания к каждому члену императорской семьи, и великий князь не был исключением, но он был… другим. Просто другим, и отношение к нему Лизы отличалось. Она боялась его, как взыскательного учителя, и всегда смущалась этого сурового взгляда, который, казалось, перманентно выискивал недостатки. Что же было делать? Отказывать великому князю? Никогда прежде не попадавшая в такую ситуацию, Лиза впала в полное оцепенение и пыталась до боли вжать ногти в ладонь, но обтянутые тканью пальцы просто скользили вдоль перчаток и не возвращали в реальный мир. — Конечно, ваше высочество, — это был порыв, продиктованный тем, что ей, Лизе, служить при дворе еще долгое время, а подпоручик, наверное, мог бы и потерпеть. В конце концов, котильон-то точно будет его! — Для меня это большая честь. И все равно внутри все оцепенело, как будто даже отупело. Это было ощущение абсолютной беспомощности – Лиза вовсе не желала вот так просто отдавать этот танец великому князю. Ей хотелось плакать от обиды. Это было даже как-то бесчестно с ее стороны по отношению к Бестужеву, но графиня чувствовала себя слишком маленькой, чтобы противиться брату императора. Николай Павлович подал ей руку, и именно в этот момент Лиза почувствовала на себе взгляд подпоручика. Растерянное и бледное лицо графини не послужило для Михаила достаточным оправданием, и он резко остановился, более не намереваясь приглашать ее к танцу. Это было глубокое оскорбление для честолюбивого Бестужева, и, от обиды ли, или от отчаяния, он пригласил первую попавшуюся девушку. Николай Павлович и Лиза поклонились друг другу, как того требовала бальная учтивость. Не без ревности графиня смотрела на Михаила и незнакомую ей девушку: скорее всего, та была дебютанткой. И как все-таки это неудобно получилось! И хоть великий князь был признанным при дворе красавцем, но он не мог нравиться фрейлине так, как подпоручик Семеновского полка. Николай взял Лизу за руку, положив другую ей на талию, и графиня не без некоторого содрогания накрыла ладонью мужское плечо. — Что с вами, сударыня? — Николай не без некоторого беспокойства вскинул брови. — Вы как будто дрожите. — Прошу прощения, ваше высочество, — фрейлина постаралась учтиво улыбнуться. Нельзя было показывать свои чувства ни в коем случае – они никого не касались, кроме нее самой. — Это от волнения. Бал в честь ее величества самый роскошный из тех, на которых мне пришлось побывать в этом сезоне. С ним не сравнится даже новогодний. Заиграла музыка, и пары начали двигаться. Лиза считала себя довольно высокой девушкой, но до великого князя ей было уж очень далеко, и она крайне странно себя от этого чувствовала. Кроме того, она знала, что к их паре было приковано внимание если не всего двора, то очень многих – за членами императорской семьи следили всегда пристальнее, чем за кем-либо другим. И пусть Николай не был основным претендентом на трон, но он все еще был братом государя, и Лиза просто надеялась, что великий князь не имел на нее каких-то своих планов – девушке ее положения будет очень трудно спасти свою честь. — Мне почему-то казалось, что такую девушку, как вы, трудно впечатлить, — Николай Павлович двигался удивительно умело, и Лизе легко было за ним следовать. Такие разговоры были в порядке вещей во время танцев, и графиня воскрешала в памяти все те заготовленные фразы, которыми институток заботливо снабдили классные дамы. — Мне приятно, что вы уделяете мне такое внимание, ваше высочество. Николай против воли улыбнулся – его забавляла эта маленькая фрейлина императрицы, и он сам не понимал, почему пригласил именно ее. Лиза тоже задавалась этим вопросом: ей всегда казалось, что великий князь всегда был занят только своей молодой женой и никем больше, к тому же, недостатка в кавалерах не было. — Я уделяю пристальное внимание всему, что касается государственных дел, — Лиза старалась убедить себя, что крепкая хватка Николая Павловича ее нисколько не смущала, но что-то было в этом волнительное. Вальс тем и вызывал неудовольствие у старшего поколения, что мужчина и женщина всегда находились чрезвычайно близко. — А царский двор является неотъемлемой частью государства. Одной из самых важных. И все-таки Лиза не испытывала и сотой доли того удовольствия, которое могла бы испытать, не будь этот самый танец обещан Михаилу Павловичу. Ей было обидно и горько видеть, как тот кружился с Анной Бельской (Лиза только сейчас узнала ее) и, судя по всему, был вполне этим счастлив. — И все же впечатлить меня довольно просто, — несмотря на свое смущение и возмущение, Лиза не бросила своей манеры смотреть собеседнику прямо в глаза. — Достаточно проявить немного внимания. — Например? — Николай поймал себя на мысли, что любовался этой маленькой графиней – фиалки в ее волосах удивительным образом оттеняли синеву глаз. — Например, пригласить на танец. Или просто заговорить, только без светского чванства. Лиза вовсе не имела ввиду отношение к ней великого князя, но он понял это именно так и рассмеялся. Щеки графини тут же покрылись румянцем – эти мысли вслух были, конечно же, о подпоручике Бестужеве-Рюмине. Это было и сожаление о несостоявшемся вальсе, и досада на свои собственные чувства. У Лизы не получалось обуздать все разгоравшуюся симпатию к этому офицеру, которая брала верх над всем ее существом, а великий князь принимал это все на свой счет. Конечно, досужие сплетники тут же принялись обсуждать это внезапное сближение фрейлины и молодого брата императора. — Вы говорите забавные вещи, графиня, — несмотря на то, что великий князь был без всякого сомнения красив, когда улыбался, Лиза не могла его воспринимать никак по-другому, кроме как недосягаемого, холодного идола. — Вы так считаете? — вальс шел к своему завершению. — Простите меня, иногда я и сама не знаю, что говорю. — Полно вам, — Николай поцеловал ей руку. — Благодарю вас за танец. Я искренне считаю вас лучшей партнершей, которую мог бы иметь за весь вечер. — Была счастлива подарить его вам, ваше высочество. Это была, конечно же, неправда. Лиза корила себя, что говорила всякий вздор, натуральную ерунду, и была не в силах остановиться. Взглядом она искала Михаила, хоть и понимала, что не могла тотчас же броситься в объяснения – это бы уронило ее достоинство. Но возможно ли было вообще говорить сейчас о достоинстве? Это она обещала ему танец, и это она ушла танцевать с другим. Николай Павлович подвел Лизу к Каташе и, напоследок снова поцеловав графине руку, удалился. Конечно же, княжна тут же считала настроение своей подруги. — Лизонька, что с тобой? — Каташа взяла Лизу за руки, но та, казалось, ничего не видела и не слышала. — Тебе дурно? — Ах, Катенька, — графиня несколько раз моргнула, силясь не заплакать. — Мне нужно на воздух. Нет-нет, оставайся здесь, за мной идти не нужно. — Ты уверена в этом? — Каташа недоверчиво на нее посмотрела. — Да. Я подышу и вернусь. Хоть Лиза и сопротивлялась тому, чтобы смотреть на Михаила, но боковым зрением все время невольно отслеживала передвижение его фигуры в праздной толпе. Никогда в жизни она не подошла бы к нему первая, но ей бы очень хотелось, чтобы это сделал он. И как все по-дурацки вышло! Ей богу, по-дурацки. На некоторое мгновение Лиза замялась и даже развернулась к балкону спиной, убеждая себя, что не будет портить себе настроение из-за такого пустячного инцидента. В конце-то концов, кавалеров было достаточно, да и кто же будет равнять себя с великим князем? И все-таки три танца подряд утомили Лизу, и она решила немного подышать, к тому же, это давало возможность не высказывать отказов вслух, а просто скрыться на время от приглашений. Оставив в покое несчастный веер и карне, графиня с как можно более безмятежным видом прошествовала на балкон. В бальной зале всегда было жарко от разгоряченных танцами тел и пылавших тысячью огнями свечей, и балконы почти все время были широко распахнуты, даже зимой, чтобы впустить хотя бы немного свежего воздуха. Лиза поспешила туда, чувствуя, что еще немного и ей вполне возможно станет дурно по-настоящему. На балконной галерее редко кто задерживался надолго из-за холода, а потому графиня не обратила внимание на спрятавшуюся в самом конце парочку. Лиза облокотилась о голые перила и шумно вдохнула, прикрывая глаза. Нужно было прийти в себя, собраться с мыслями. Не лучше ли будет, если она присоединится к императрице до конца вечера? Это было бы самым безопасным решением, пусть и самым скучным. Нет, и с чего это она должна кого-то бояться? Ерунда! Лиза уже было развернулась с самым решительным видом, когда от дворцовой стены отделилась тень, тут же начавшая приобретать человеческие очертания. — Господи! — Лиза не на шутку перепугалась и даже вскрикнула. Свет из залы сыграл с нею злую шутку, и она не сразу опознала в этой тени подпоручика Бестужева. — Вы меня напугали! — Прошу прощения, — он шутливо поклонился, вынимая изо рта папиросу – ее рыжий кончик был похож на светляка. — Я вовсе не хотел. Лиза вовсе не желала показаться неучтивой, но табачный дым она считала едва ли не самым отвратительным запахом на свете, а потому тут же раскрыла веер и начала обмахиваться, несмотря на довольно низкую температуру. — Вам не нравится запах? — подпоручик приподнял папиросу. — Не выношу табака. Бестужев еще раз затянулся и тут же выбросил окурок в специальную урну с насыпанным на дно песком. Лиза мялась, гадая, должна ли она была извиниться за пропущенный вальс. Ну, конечно же, должна… Это диктовали не только законы учтивости, но и ее собственная совесть. Равнодушный вид Михаила почему-то изводил графиню, и она, наконец, сказала: — Михаил Павлович, я должна извиниться за то, что танцевала обещанный вам вальс с другим, — она старалась иметь вид как можно более равнодушный. В конце концов, кто он был таков? Просто знакомый. А с такого знакомого будет достаточно и такого объяснения. — Но я не могла отказать великому князю, вы и сами это, конечно же, понимаете. — Понимаю, — он улыбнулся, выдыхая остатки дыма из легких. Лизе должно было бы полегчать, но она почему-то чувствовала только еще большие угрызения. — Я все пытаюсь разгадать вас, Лизавета Андреевна, но безуспешно. И помогать вы мне в этом не желаете. — Что же конкретно вас во мне смущает? — Лиза положила обе руки на перила, но не решилась отвести взгляда. — Смущает? Ничего, — подпоручик пожал плечами. Иногда Лизе казалось, что у Михаила был несколько забавный вид, когда он улыбался, но сейчас на его лице не было и тени от этого выражения лица. Он смотрел серьезно, и почему-то графиня смущалась от этого только сильнее. Лучше бы он продолжал над ней подтрунивать, как тогда, в салоне. — Но я не могу понять – светская вы жеманница или просто девушка, которая учится на каждом шагу. — Я не понимаю, чем могла заслужить звание жеманницы. — У вас расписаны все танцы наперед, и я лишь один из многих. Вас приглашает на вальс великий князь, и я вновь вынужден мириться, ожидая своей очереди… Эта обвинительная речь прервалась звонким смехом фрейлины. Лиза прикрыла рукой рот, заметив, как вдоль стены проскользнули две тени, и они с подпоручиком остались на балконной галерее совершенно одни. В бальной зале гремел оркестр и мелькали юбки. — О, мне очень хорошо знаком этот прием, — она качнула головой, и продолговатые жемчужины серег зазвенели в такт. — Вы играете в ревность, обвиняете меня в том, что я красива и пользуюсь мужским вниманием, но вы, Михаил Павлович, ошиблись – мне не стыдно за это. Виноватой я себя так же не считаю, а потому вам не удастся заронить в мое сердце того чувства, на которое вы, несомненно, рассчитываете. Лиза снова рассмеялась, уже даже не прикрываясь веером. — Да что же вас так рассмешило? — Да то, как вы стоите из себя серьезного человека, — совсем освоившись, графиня даже ткнула Михаила веером в плечо. — Даже, я бы сказала, обольстителя. Самолюбие подпоручика тотчас же серьезно пострадало, и он запыхтел. — А вы считаете, что я не могу быть серьезен? — Отнюдь, — Лиза, наконец, успокоилась, и начала смотреть внимательно. — Иногда мне даже кажется, будто я недооцениваю серьезность ваших действий. И намерений. — И с чем это связано, как вы считаете? — подпоручик встал совсем рядом, облокачиваясь на перила. — С тем, насколько вы экзальтированный человек. — Да с чего вы взяли? — он вскинул брови, и Лиза не могла не улыбнуться от того, как он ей показался хорош. — А разве, будь это не так, вы бы увлеклись мною после того, как я усадила вас в сугроб? — Вы берете на себя слишком много, Лизавета Андреевна, — Лизе бы, наверное, хотелось, чтобы он злился, но вместо этого он широко улыбнулся. Его позабавила такая бурная реакция. — Мне казалось, будто вы не хотите об этом вспоминать. И все же я не желал бы с вами ссориться. Лиза была расстроена таким уклончивым ответом, особенно первой его половиной. Ей бы хотелось внушить некоторое чувство Михаилу Павловичу, чтобы потом держать его над головой офицера, словно хлыст. Это было бы достойно романтической героини, но сейчас у графини складывалось такое чувство, будто она обманулась насчет силы своих чар. — Знаете, Михаил Павлович, я окажу вам содействие в том, о чем вы просите, — с Лизы спало некоторое оцепенение, и она поежилась от холодного воздуха. С ее губ сорвалось крохотное облачко пара. — Меня узнать не так уж трудно. Вот только я никак не возьму в толк зачем вам это. Михаил смотрел на нее и не мог понять, как с него слетело это раздражение первых секунд несчастного вальса, который он был вынужден танцевать с Анной Бельской (пусть и сделав таким образом одолжение своему другу – Серж теперь мог сам крутить с ней котильоны, не опорочив репутацию девицы). Петербург был полон красавиц, и Лиза Ланская была, если уж говорить откровенно, не первой из них, но в десятке так точно. Нет, она не брала на себя слишком много, но Бестужеву хотелось думать, будто у него вышло именно то, в чем графиня его упрекала. — Позвольте, я объясню вам это позже, — он подал дрожащей от холода Лизе руку. — Вы замерзли. Прошу, вернемся в залу. И я все же рассчитываю на котильон. Еще ни один бал не пролетал для Лизы так быстро, как этот – буквально одно дыхание, одно мгновение, одно касание туфель по начищенному паркету. Несмотря на приличия, графиня позволила Бестужеву увлечь себя на три танца, пусть и шедших не подряд. Но даже тогда, когда ее приглашали другие кавалеры, она искала глазами подпоручика и отчего-то чувствовала себя так, будто их связала невидимая нить. Это были мысли романтической героини, и пусть Лиза сама себя не относила к этой категории, но это ей вовсе не мешало являться таковой. Голова ее напоминала надутый шар, набитый сахарной ватой, и она была счастлива этим ощущением совершенного полета и не желала ему не сопротивляться. Все были забыты: и Каташа, и императрица, и даже отец с его грубым письмом. Дошло даже до того, что Лиза представила Михаила княгине Голенищевой. Бестужев и сам не знал, что думал по поводу всего с ними происходившего. Графиня Лиза была ослепительно красива, и в ней сочеталось все то лучшее, что могло быть в девушке: изящество манер, гибкость фигуры и невероятный, пьянящий аромат тела (хотя, вполне возможно, это были какие-то особенные девичьи флюиды, сшибавшие молодых людей с ног). Влюбляться в девятнадцать лет – самое легкое занятие из возможных. Это почти так же просто, как заснуть после тяжелого дня, как уйти под воду весной, когда лед на реке не толще мизинца. А как же в нее можно было не влюбиться, когда графиня была так не похожа на других, и когда у нее были самые восхитительные глаза и шея, которые он когда-либо видел? А ее смех, ее заливистый смех, был так же прекрасен, как бег тройки на широкой степной дороге, при свете луны. Он прощал ей все: насмешки, инцидент на катке и, тем более, некоторые остроты – без них он бы, возможно, не выделил ее ни за что другое кроме внешности. — Каташа, ты спишь? Уже в постели, накрывшись одеялом, Лиза все не могла найти себе места, ворочаясь с одного бока на другой. — Уже почти, — голос княжны еле был слышен из-под пухового одеяла. На самом деле Кате совсем не хотелось сейчас разговаривать – ноги у нее гудели после танцев, а голова просто физически не могла отлипнуть от подушки – вот настолько ей хотелось спать. — Может ли быть так, что ты влюбляешься в человека всего за вечер? — Лизе эти слова показались страшными, когда она их озвучила. — Нет, не так! Может ли быть так, что, почти не зная человека, ты считаешь его лучшим из всех, кого ты когда-либо встречала? — Это ты про кого? — Каташа даже приподнялась на локте от любопытства. В их дуэте роль влюбленной во всех без исключения офицеров играла именно она, и такие слова обычно насмешливой, если не холодной подруги, привели ее в самое настоящее замешательство. — Неважно, — Лиза внезапно испугалась своих слов. Выдать тайну значило опорочить себя, хоть в своей драгоценной Каташе она ни капли не сомневалась. — И все же – может ли быть такое? — Конечно, — княжна протянула руку и сжала ладонь подруги. Она поняла все еще до того, как Лиза ей что-то сказала – влюбленный узнает влюбленного издалека. — Бывает и не такое. Боже, как же я за тебя счастлива… — Пока нечему радоваться. Я и сама пока ни во что не верю. Лиза откинулась на подушки, закрывая ладонями лицо и широко улыбаясь. Волна эмоций накрыла ее с головой, ей одновременно хотелось и не моглось поверить во все происходившее с ней. Неужели именно это чувство описывали мадам де Лафайет, Прево и Ричардсон? Было страшно. Но еще больше было интересно.