Сумма частей

Иногда Ло смотрел на Соломенную шляпу. Ну смотрел и смотрел, законом не запрещалось. А если и запрещалось, то Ло было в некотором роде плевать. Но однажды одна излишне любопытная девица все-таки встряла и спросила: — Кого ты в нем видишь? Ло взглядом объяснил ей, что нечего совать длинный нос не в свое дело. Навигатор Соломенных шляп не обиделась, не отстала — и, кажется, не собиралась затыкаться. — Он похож на мою маму, — сказала она. — Та была такая же сумасшедшая. И в ее голосе Ло услышал все то, что навигатор Соломенных шляп не сказала словами. "Ты поэтому за ним пошла?" — не сказал он вслух. — Он похож на моего… — вот что он проговорил, сам себе изумляясь, — и споткнулся. А правда, на кого? Как можно было назвать Кору-сан так, чтобы выразить? "Мучитель"? "Похититель"? "Спаситель"? "Компульсивный курильщик"? "Обладатель самого сомнительного вкуса в истории человечества"? "Любопытный нетипичный случай церебеллярной атаксии"? "Приемный отец"? Все эти слова были плоские, однобокие. Кора-сан не умещался ни в одно — а делить его на несколько не хотелось. Он был больше, чем сумма частей. Самый большой — самый важный — самый дорогой человек на море и на земле. — Был один человек… — сказал Ло наконец. И рассказал о самом главном человеке в своей жизни, думая, что, может быть, теперь Кора-сан будет жить еще в одной памяти. Даже если Ло скоро убьют — а это было весьма вероятно, учитывая их амбициозные цели, — Кора-сан не умрет до конца, пока его помнят. Навигатор молча дослушала и дала ему сокрушительный подзатыльник. — Какие отвратительные манеры, — сказал Ло сквозь звезды в глазах, моргая. — Он тебя спас, — рявкнула она, — чтобы ты жил своей жизнью. А не превращал себя в памятник ему! Это в его честь ты назвал команду? — Да. — Это в его честь ты затеял интриги против Семьи Донкихот? — Да. — Это в его честь ты чуть не убился о Дофламинго? — Да. — Это в его честь ты весь в наколках? — Да. — Это его имя у тебя на спине? — Да, — сказал Ло с раздражением. Это его улыбка была на эмблеме Ло, но сообщать это навигатору Ло не собирался. — А в тебе есть хоть что-то свое? Не подписанное Корасоном? Ло хотел было сказать "да", но отчего-то промедлил. Навигатор развернулась, хлестнув рыжей гривой прямо по его лицу. Сделала пару шагов. — Моя мать выращивала мандарины, — сказала она, обернувшись к нему, — и однажды я вернусь на ее ферму, потому что я тоже люблю это место и это дело. Но не раньше, чем нарисую карту мира, как поклялась. Это моя мечта. Только моя, Трафальгар. Ее выбрало мое сердце. А у тебя есть своя мечта? Он хотел узнать все про Д. — кто они такие, и зачем живут, и что за тайну хранит эта маленькая, древняя, грозная буква. …Потому что однажды Кора-сан рассказал… Воспоминания о Коре-сан были больные и мучительно-сладкие, как прикосновение ножа. Если бы они и вправду были ножом, на руках Ло не было бы живого места от шрамов. — Отпусти его уже и живи своей жизнью, — сказала навигатор напоследок. Слишком откровенная, на его вкус, и слишком любила лезть не в свое дело. Но навигатором она была хорошим. Всегда находила верный путь сквозь любые бури. Отпустить Кору-сан значило предать Кору-сан и забыть его жертву. Потому что Кора-сан умер, чтобы Ло жил, и теперь Ло был обязан ему каждым днем своего существования, и с каждой секундой этот долг становился все тяжелее. Как оплатить его, такой долг? Разве что отдать в уплату всю жизнь. Но Ло был готов. Ло бы с радостью. Ему было не жалко. Отпустить Кору-сан значило проститься с его тенью на своем лице — и тогда Ло остался бы совсем один. У него была команда. У него были, прости господи, союзники. У него был медведь, наконец, — пусть местами и бестолковый, но очень мягкий. Но в тринадцать лет Ло оказался один на один с тихой, ползучей белой смертью, и только тень Коры-сан была ему щитом, — и без нее он чувствовал себя голым. Голым, беззащитным и одиноким среди высоких белых снегов. Отпустить Кору-сан значило взять голыми руками чан, полный кипящего горя, и вылить его прочь. И тогда Ло остался бы совсем пустым. Пустым, измятым и пожеванным, как пачка из-под мерзких Кориных сигарет. Соломенная шляпа ржал, жрал, гонял по кораблю на опасных скоростях, удил рыбу и вел себя как умственно отсталый; и в его улыбке Ло беспрестанно видел другую. У Соломенной шляпы умер брат. Умер, чтобы тот жил. И это чуть не уничтожило Соломенную шляпу. Но он встал, опираясь разодранными в мясо руками — хоть те и скользили по его собственной крови, — и пошел дальше. И остался все такой же светящийся и тупой; и у него был особый удар, посвященный одному только брату, но цель у Соломенной шляпы осталась неизменной. Только его собственной. Ло так не умел. Ло боялся не хотел забывать. Ни на миг. Не хотел отпускать. Пусть лучше душу ежесекундно кромсают блестящие ножи, чем Кора-сан оставит его навсегда. — Она не ушла, — сказала ему навигатор, уже шагнув в дверь. — Она со мной, пока я ее помню. И она счастлива. — Откуда ты знаешь? — поинтересовался Ло. Навигатор его задолбала. Пусть бы шла уже наконец, пусть бы шла поскорей… — Потому что я счастлива, — и навигатор… улыбнулась Кориной улыбкой. Он тогда лежал в снегу, весь в крови, едва в силах пошевелиться, и все равно улыбался, широко и безыскусно — розовыми от крови зубами, — и смеялся над Ло и его нехитрым, бесполезным колдовством, и в его смехе было больше доброты, чем в навязчивой заботе Джоллы. — Я счастлива, — сказала навигатор, и Ло ослеп от ее улыбки, едва удержался от того, чтобы отвести взгляд, — а значит, она тоже. Ведь она моя мать. Она хочет, чтобы мне было хорошо. Ло не помнил, когда ему в последний раз было по-настоящему хорошо. Он бывал зол, или удовлетворен, или презрителен, или безразличен. Он радовался, когда все шло по плану, и весь дрожал внутри от раздражения, когда нет. Его душа умела полниться предвкушением перед битвой, застывать в стеклянном спокойствии перед операцией, ночной тенью метаться среди кошмаров — очень маленькой, перепуганной тенью. Его душа не помнила, как это — быть счастливой. Но ей было рано. Он еще не все закончил, за что взялся. Он еще не отдал весь долг. Сперва он расплатится сполна. Сперва он дойдет до края мира и узнает, что за тайну хранит Последний остров; и при чем тут, черт побери, та бессмысленная, секретная буква в его имени. Буква, о которой с такой тяжестью говорил Кора-сан; от которой таким страхом искажалось лицо Дофламинго, этого драконьего отродья. И тогда — тогда можно будет идти дальше. Учиться быть счастливым. Искать свою собственную мечту. Но это — потом… позже, позже. Ло еще отдал не все долги.