Они путешествуют во времени ради меня!

Саша с Катей уже привыкли к советской жизни. Их перестали удивлять те мелкие (и не очень) несоответствия с их родным временем — бытовые и социальные. Они свободно общались с советскими гражданами, ловко обходя «углы непонимания». Девушки просто не затрагивали в разговорах темы, которые шокировали людей того времени, и никто их уже не воспринимал как чужаков. Саша с Катей привыкли и к простой советской пище — простой по сравнению с разнообразием XXI века, им не казался невкусным лимонад «Буратино» и мороженое «Молочное» за 15 копеек. Их не удивляла однообразная невзрачная одежда советских граждан, они уже просто не замечали, как все убого и скучно одеты вокруг. Сами-то девушки одевались поярче — всё-таки в артистической среде тусовались. В общем, чувствовали они себя в прошлом, как рыбы в воде… Но Берлин их удивил. И не тем, что люди одевались там богаче и интересней, чем в Москве, а тем более в советских провинциальных городах, не тем, что в магазинах было больше разнообразных товаров. Напротив — их страшно удивила похожесть Германии (Восточной Германии) на Советский Союз. Берлин сильно походил на Москву, и это было удивительно! Советских артистов везли к центральному стадиону Берлина на спецавтобусе, куда, конечно же, по просьбе Геннадия взяли и Сашу с Катей. Катя сидела рядом со своим Геной, держа его за руку и с нежностью глядела на его лицо, словно пытаясь запомнить своего возлюбленного навеки — таким, какой он сейчас. А Геннадий сейчас задремал. Несмотря на частые разъезды на всех возможных видах транспорта, певец не выдерживал и пяти минут в автобусах, как его укачивало. Только от укачки его не тошнило, а вырубало — он засыпал богатырским сном, только что не храпел. Саша же, сидя у окна, разглядывала берлинские улицы, прохожих, вывески магазинов, и размышляла о том, почему здесь всё так похоже на Москву. «Странно, — думала девушка, — вроде всё по-другому по мелочи, ну там названия на немецком, люди — сразу видно, что немцы, а не русские, но всё какое-то… советское, что ли...» Вдруг ее внимание привлекла смутно знакомая фигура в белом плаще и в черной широкополой шляпе. Автобус остановился перед светофором, и мужчина в шляпе легкой и стремительной походкой начал его обгонять… «Кого же он мне напоминает?» — вглядывалась Саша в спину прохожего. И тут он внезапно оглянулся. Саша задержала дыхание: «Не может быть!» Но светофор позеленел, автобус свернул на перекрестке направо, и невероятный прохожий (кто же это был?) исчез из виду. Саша хотела рассказать Кате, что ей только что показалось, но видение было столь невероятным, а Катя так была занята разглядыванием спящего Геннадия, что девушка просто откинулась на спинку кресла и прикрыла глаза. Она решила, что ей померещился на берлинской улице… Майкл Джексон. * * * Стадион выглядел не просто празднично — он выглядел потрясающе круто: лучи прожекторов, великолепно оформленная сцена, плакаты, флаги… Не так, конечно, как оформляют гала-концерты в мировых столицах в XXI веке, но всё равно потрясающе. «И на этом стадионе будет петь мой Гена!» — сердце у кати забилось так сильно, как бывало у ней только в моменты страсти с ее возлюбленным. Саше тоже всё тут жутко нравилось. «Надо нам здесь оттянуться как следует!» — прокричала она сестре. — Ты чего кричишь-то? — спросила Катя, поморщившись. — Не знаю, — продолжала орать Саша. — Прикольно тут! — Девочки, не отставайте, — повернулся к сёстрам Гена. — Идёмте в служебное помещение. Катя догнала Геннадия и пошла рядом с ним, счастливая, рот до ушей. Саша неохотно поплелась следом. Ей-то хотелось в гущу народа, поближе к сцене, где наверняка начнутся танцы… Вокруг царила праздничная суета, суетились какие-то люди. Поклонников в закулисье, разумеется не пускали, но и без них тут было не продохнуть. Геннадий куда-то исчез, его увел один из организаторов. «На инструктаж», — подумала Саша. А Катя начала нервничать. Даже на несколько минут уже она не могла расстаться со своим Геной. Сестра поглядывала на нее насмешливо. Ей вдруг захотелось не то что бы поиздеваться над своей любимой сестренкой, но как-то сбить её с этой волны влюбленной тревожности или тревожной влюбленности, которая накрыла Катю с головой. — А знаешь, кого я видела из окна автобуса? — спросила Саша, изобразив загадочный прищур. — Ну и кого? — рассеянно спросила Катя, продолжая озираться, не идет ли Гена. Саша схватила со стола чью-то шляпу, надела ее, надвинув на глаза, и прошлась перед сестрой «лунной походкой». Катя не поняла намека и пожала плечами. Саша махнула рукой: «Безнадежный случай…» — Ладно, Джульетка, пойдем поищем твоего Ромку. — Кого? — вяло спросила Катя. — Геннадия-свет-Михайлыча, — вздохнула Саша. Катя тут же оживилась и сёстры побежали по коридору огромной и запутанной «служебки» стадиона искать Гену. Саша первая напала на след. Вернее, она услышала голос Геннадия, он с кем-то спорил в комнате за полуприкрытой дверью. Девушки подошли поближе и стали прислушиваться. Кате это показалось делом недостойным, она уже хотела уйти, но Саша удержала сестру за руку. За дверью происходил негромкий, но напряженный разговор: — Не хочу я петь эту песню, — голос принадлежал Геннадию Белову. — Это не лучшая моя песня. Я хочу исполнить хит! Я хочу, чтобы стадион рукоплескал! Я не за этим сюда приехал, чтобы исполнять коммунистические агитки! — Мне так и сказали, что ты будешь против, — а этот голос принадлежал Льву Лещенко. — Поэтому меня и попросили поговорить с тобой. — Но Лёва!.. — Что Лёва? — Лещенко, казалось был в отчаянии, а может, просто умело владел голосом и отчаяние только изображал. — Думаешь, мне нравится моя программа? Но ты пойми: не согласишься, тебя вообще прикроют! Не только за границу больше не выпустят, дома в Москве петь не дадут. И один хит тебе всё же оставили: споёшь свою новую песню из этого фильма… как его… Ну, «На дальней станции сойду». Отличная же песня! Просто отличная! — Знаю, — хмуро ответил Геннадий. — И без тебя знаю, что песня отличная. Но не ожидал я, что ты тоже мне будешь говорить… Девушки услышали приближающиеся шаги и опрометью бросились прочь — негоже, чтобы артисты увидели, что они подслушивают. * * * Концерт набирал обороты. Певцы из разных стран здесь не соревновались между собой, это был не конкурс. Артисты дарили радость многочисленной публике, собравшейся как на стадионе, так и у экранов телевизоров. Кроме того, коммунистическая партия — вернее, партии: советская и немецкая — прокачивали через певцов пропаганду. Лозунгом фестиваля выбрали абсолютно политизированный слоган: «За антиимпериалистическую солидарность, мир и дружбу». Из «буржуйских» стран приехала только революционно настроенная французская молодежь. Но ничто не могло испортить праздник, и советская делегация выступила блестяще. Катя с Сашей не стали отсиживаться за кулисами, они выбежали на стадион к сцене и присоединились к ликующей многонациональной толпе. А когда объявили, что будет выступать Геннадий Белов, девушки так громко завизжали от восторга, что от них шарахнулись даже совсем не тихие «болельщики» из какой-то африканской республики. А со сцены полился чистый, высокий и в то же время бездонной глубины голос русского, как сейчас бы сказали, а тогда говорили «советского» певца: На дальней станции сойду, Трава по пояс, Как хорошо с былым наедине Бродить в полях ничем, Ничем не беспокоясь По васильковой синей тишине. Бродить в полях ничем, Ничем не беспокоясь По васильковой синей тишине. Стадион замер, крики прекратились, а потом люди стали... подпевать! Это было совершенно неожиданно: песня была новой, слов никто не знал, да и русский язык понимали здесь далеко не все, но народ схватывал всё на лету — искусство проникало в умы и сердца поверх всех барьеров. Саша посмотрела на свою сестру: Катя, как под гипнозом раскачивалась в такт мелодии, а глаза ее лучились счастьем. Геннадий спел еще две песни и под шквал аплодисментов, раскланявшись, покинул сцену с гордо поднятой головой. Публика приняла его так, как он об этом и мечтал. Это был звездный час певца на мировой арене. Пусть и в Восточной Германии, в коммунистическом Берлине, но это всё же было международное признание. Катя побежала в обход огромного подиума в «служебку» за своим возлюбленным, а Саша решила еще немного потусоваться у сцены — здесь было так весело, она уже чуть ли не сдружилась с африканцами, которые лихо отплясывали под все мелодии подряд, даже под самые лирические. И тут объявили певца из республики Гвинея-Бисау. Африканцы чуть с ума не посходили от радости — их земляк сейчас споет на родном языке суперзажигательную песню… Заиграла мелодичная, чуть нервная музыка. Саша оцепенела: «Этого не может быть!» На сцену выскочил стройный и гибкий молодой человек в широкополой шляпе. Он замер в невероятной, нарушающей, как казалось, все физические законы позе, а через несколько секунд началось! Песня была не на африканском наречии, а на чистом английском языке: I said don't mind, But what do you mean I am the one Who'll dance on the floor in the round She said I am the one who'll dance on the floor in the round Who'll dance on the floor in the round… Мысли в голове у Саши сначала вообще исчезли. Потом они лихорадочно запрыгали, путаясь и перебивая друг друга: «Эта песня появилась в восьмидесятых годах… Или нет? Её пел Майкл Джексон… Но это же и есть Майкл Джексон! Его не было на фестивале в Берлине… Но он же здесь!..» Девушка пыталась сообразить, что происходит, а ноги ее сами пустились в пляс, а точнее, стали повторять «лунную походку» артиста на сцене, которую… тот еще не придумал ко времени своего выступления на фестивале, на котором он не был… Саша слышала, как вокруг раздавались голоса: «Это кто? Он из Африки? А почему он не похож на африканца? Да нет же, похож… Но кто это?!» Девушке так и хотелось закричать: «Это Майкл Джексон, великий Майкл Джексон, и он из Америки, а не из Африки!» Но она понимала, что лучше ей танцевать и наслаждаться моментом — никому она ничего не объяснит и не докажет. Этого певца вообще не должно здесь быть. * * * А тем временем, Геннадий Белов, которому успех выступления вскружил голову, попал в окружение «доброжелателей». Это были странные поклонники. Никто не знал, как они проникли в служебку, как пронесли с собой алкоголь, кто они вообще такие. Но, видимо, у них имелись серьезные связи. Большой блат, как говорили в советские времена. Началось с того, что к Геннадию подошел бойкий, но крайне вежливый молодой человек, похожий то ли на официанта, то ли на мелкого бандита на службе у крупного, как в гангстерских фильмах, и сказал, что артиста хочет увидеть очень важный джентльмен. Геннадий в другое время осадил бы молодого человека — пусть джентльмен сам скажет, чего ему нужно, но сейчас певцу казалось, что весь мир жаждет его внимания, и он должен щедро дарить себя людям… В общем, Белов вышел с молодым человеком, Катя пошла с ним рядом. Они пришли в богато оформленную гостиную, здесь же, в большом здании стадиона. Тут проходило чествование каких-то чиновников каких-то делегаций фестиваля, официанты разносили шампанское, а в углу стояла небольшая компания мужчин, одетых в черные плащи с белоснежными шарфами. «Бандиты!» — подумала Катя и хотела было увести Геннадия, но тот отстранил девушку, показывая, что сам разберется с ситуацией. А дальше всё происходило, как в дурном сне: бандиты, видимо, были большими специалистами по разводу людей, они приветственными жестами вовлекли Геннадия в центр своей компании, осыпали комплиментами, а старший из них предложил выпить, протянув Гене бокал с крепчайшим ромом. Геннадий не пил ничего крепче сухого вина — с молодости не терпел водку, коньяк и всякое такое. Но то ли любезный, но властный голос «босса», то ли рассеянность внимания после триумфа на сцене, то ли всё вместе, но певец и не заметил, как выпил обжигающий напиток. Катя с ужасом посмотрела на него, но побоялась возразить. Её неприятно поразил отстраняющий жест Геннадия, она решила, что немного еще побудет рядом с ним, а потом постарается тихонько его увести. Но солидно одетое жульё продолжало наседать, и вот Геннадий выпил еще раз и еще… — Гена, хватит уже, пойдем! — Катя потянула его за рукав пиджака. Она не на шутку испугалась и уже подумывала обратиться за помощью к охране. Но в сердце у нее еще теплилась надежда, что ей удастся тихо-мирно увести своего возлюбленного от этих людей, и они останутся вдвоем, им же так хорошо вместе… На глазах у девушки выступили слезы. Она снова потянула Гену за рукав, и тут он повернулся к ней. Таким она еще своего любимого не видела. Лицо артиста перекосила гримаса гнева: — А ты еще кто?! — бросил он ей. — Кто ты такая, чтобы мне указывать, куда и с кем мне идти?! Катя потеряла дар речи. — Я знаю, кто ты! — Геннадий брызгал слюной и дико вращал глазами. Крепкий алкоголь (а может, эти уроды туда что-то подмешали) лишил артиста разума. — Я знаю тебя! Ты разрушила мою жизнь! У меня была семья, жена, дети! — Белов кричал на весь зал, на его голос уже обратила внимание охрана, и двое ближайших здоровяков в строгих черных костюмах уже спешили к буяну. Катя уже поняла, что ее Гена невменяемый, но еще мешкала, не решила, уходить ей или продолжать борьбу за сознание Гены. А тот вдруг размахнулся и отвесил девушке тяжелую пощечину, отчего она отлетела метра на три и плюхнулась на пол. Подоспели охранники и зафиксировали драчуна, взяв под руки с обеих сторон. Катя, беззвучно рыдая и задыхаясь, вылетела на улицу. * * * Накрапывал дождик. Морось смешивалась со слезами девушки и стекала по ее разгоряченным щекам. От ужаса и обиды катя соображала плохо и почти ничего не видела. Она отчаянно пыталась ухватиться взглядом хоть за что-нибудь, а мыслью пыталась на что-то опереться. Куда идти? Нужно на автобус и в гостиницу?.. Девушка увидела железную лестницу. Она вела явно не в автобус, но ей было уже все равно. Кате хотелось уйти куда-нибудь, только подальше отсюда. Она ухватилась за ржавые поручни и полезла вверх. Лестница вела на крышу. Высота — четыре этажа. Но четыре высоких этажа, метра по три с половиной. Девушка не помнила, как преодолела это расстояние по скользкой лестнице, ничего не видя от слёз и дождя. И вот она уже на крыше. Здесь нет вонарей, но отчего-то светло и всё видно. Как в тумане, но видно. «Это, навероне, Луна» — подумала Катя. Но это была не Луна, а далекий прожектор над стадионом. «На небе Луна, а под нею река», — вспомнила девушка какой-то стишок или считалочку из детства. — «Кто в небо взглянёт, тот в речку нырнёт… И не взглянёт, а взглянет. Какая дурацкая считалка», — горько усмехнулась Катя и пошла к краю крыши посмотреть, нет ли и вправду там реки. Внизу красиво блестела большая лужа. «Есть река...» — как-то вяло и обреченно произнесла Катя и полезла на перила, ограждающие край крыши. Она поднялась на самый верх. Дунул ветер и заглушил окрик — Катю кто-то позвал. Девушка покачнулась и попыталась удержать равновесие. Но не получилось, и центр тяжести её тела сместился за перила. Катя поняла, что падает в красивую блестящую под луной реку… В следующее мгновение острая боль в ноге привела ее в чувства. Катя лежала на могрой крыше, нога страшно болела, а сверху на ней лежал мужчина. — Гена?.. — пролепетала Катя. Мужчина произнес с чудовищным акцентом: — Гена? Нет. Нет Гена. Есть Майкл. Он чуть отстранился и Катя увидела его лицо. Мужчина широко и белозубо улыбнулся: — Я есть Майкл. Майкл Джексон.