Le déluge

— Что вы меня поливаете? Я вам не клумба! — проворчало нечто и завернулось плотнее в лежавший на танкетке клетчатый плед. Алина, нависшая над незнакомцем с лейкой (молодая вампирша направлялась в гостиную — полить цветы), так и застыла, потеряв дар речи. Нечто, несомненно, было мужского пола, и, разумеется, совершенно не должно было находиться в доме Алины теперь, в канун нового года, когда шампанское было уже на столе, а Руневский, отлучившийся за зелёным горошком, должен был вернуться с минуты на минуту. — Кто вы такой и что вы тут делаете?! — верещала Алина, продолжая, теперь уже вполне осознанно, поливать пришельца холодной водой из пресловутой лейки, — как вы попали в мой дом?! — Позвольте! — пьяно запыхтел клетчатый плед, — этот дом мой! Я у себя! — Нет, этот дом мой! — закричала Алина, — как вы вошли, я вас спрашиваю?! Я на секунду выбежала к соседям за штопором, а тут — вы! И без штанов, Боже мой! Незнакомец вдруг резко встал, будто желая продемонстрировать отсутствие нижнего предмета одежды, но явно не рассчитал сил и, икнув, завалился прямо на опешившую хозяйку квартиры. Алина ойкнула, поймала по инерции падающее тело, и, разумеется, по закону превратностей судьбы, именно в этот момент зазвенели ключи в дверном замке. Руневский, не снимая шапки, прошёл в комнату, и задумчиво посмотрел на открывшуюся ему сцену, напоминавшую сюжет с фривольных миниатюр в комнатах Летнего дворца: его жена, в платье, но без туфель, удерживала на груди льнущее к ней существо в свитере, но без штанов, и всё это — в окружении непрестанно мерцающего лилового серпантина, развешанного по случаю нового года по всем уголкам небольшой квартиры. — Сашенька! — воскликнула Алина и, нелюбезно уронив пьяное тело прямо на пол, бросилась к мужу, — я даже не знаю, с чего начать объяснение! — Милая, у меня для тебя плохие новости, — пробормотал Руневский, обнимая и без того встревоженную жену за плечи, — горошка не было… — Дурак! — нервно выкрикнула Алина, — о каком горошке ты можешь думать, когда у нас в квартире посторонний полуголый мужчина?! — Мы с тобой так давно живем на этой земле, и я так хорошо знаю твоё влияние на противоположный пол, что, если честно, почти перестал удивляться мужчинам, проявляющимся рядом с тобой в одном исподнем. Вот дефициту в магазине я удивляюсь, если тебе интересно… — улыбнулся Руневский и наконец посмотрел на мычащее тело посреди комнаты, — но все-таки объясни мне, пожалуйста, что такого могло произойти за те жалкие полчаса, что меня не было, раз меня с порога встречает эдакая сцена? — А откуда я знаю?! — взвыла Алина, — я отлучилась буквально на секунду, а когда вернулась, он уже был здесь! — Ну, давай рассуждать логически, — предложил Руневский, с видом знатока обходя тело со всех сторон, — грабителем он быть не может. Грабители перед походом на дело не снимают брюк. Твоим тайным воздыхателем — тоже, потому что тайный воздыхатель перед совершением акта насилия над своими обожаемыми чаровницами не нажираются до потери сознания. Вывод? — А вывод такой, — промычал незнакомец в пол, — я у себя дома, и вы ко мне вломились! — А вот это уже интересно, — улыбнулся Руневский, — соблаговолите же тогда, товарищ, назвать свой адрес! — Легко! — воскликнул неизвестный, но, очевидно, снова переоценил себя, так как позеленел, икнул и вместо адреса пропыхтел едва различимо, — в паспорте посмотрите, в пальто. Алина уже несла в комнату замызганную красную книжечку. — Москва, Измайловский проспект, дом 2… Вы что же, думаете, что вы в Москве?! — А где же ещё? — фыркнул странный субъект. — Это же надо было так набраться… — задумчиво произнёс Руневский, заглядывая в первую страницу паспорта, — вы — Рязанов Эльдар Александрович? — Ну да, это я, — отозвался неизвестный. — Интересные дела… — протянул Руневский, — милая, думаю, нам нужен крепкий кофе. С сахаром. — Кофе ненавижу… — хотел было возразить субъект, по паспарту значившийся Рязановым Эльдаром, но хозяйка квартиры уже зашуршала на кухне агрессивным кручением кофемолки. Спустя пару глотков Эльдар Александрович смог сидеть ровно, через пару чашек попросил назвать его Элик, а к началу второго кофейника уже вполне членораздельно смог объяснить, что с ним на самом деле приключилось. — То есть вы хотите сказать, что не помните, как долетели до Ленинграда? — в пятый раз спросила Алина, не веря своим ушам, — и как до этого дома доехали, тоже не помните? — Не помню, — развёл руками смущенный Эльдар, — я адрес свой московский назвал, меня таксист сюда и привёз… Господи, да меня же дома жена дожидается! Я пойду… — Куда вы пойдёте, несчастье вы наше? — усмехнулся Руневский, — до нового года полчаса, вы даже такси не дождётесь. — И то верно… Что же мне делать? — Как что? — взяла свои руки диалог Алина, — оставайтесь с нами. Не встречать же вам новый год на улице? И с гордостью выставила на стол всё, что успела приготовить — вернее, то, от готовки чего ее не смог отговорить Руневский, прекрасно понимавший всё о кулинарных способностях своей жены. — Ну, как вам моя заливная рыба? — с энтузиазмом спросила Алина, перегнувшись через стол. Эльдар, явно с трудом подавлявший рвотный рефлекс, лишь вежливо-одобрительно покачал головой. В потрескивавшем телевизоре шумел фоном черно-белый голубой огонёк. Шампанское пузырилось в бокалах. Расслабившийся Руневский, с нежностью погладывавший на жену, выстукивал пальцами по столу какую-то надоедливую мелодию. — Вы меня, ради Бога, простите, что так все вышло, — не прекращал оправдываться нежданный пришелец, — я вам испортил праздник… — Не вы первый, не вы последний, — улыбнулась Алина, — вот, помнится, в пятьдесят втором… — начала было она, но Руневский вовремя наступил ей на кончик туфли. Эльдар, казалось, внимания на эту фразу никакого не обратил. Он все смотрел, печально жмурясь, на улицу, где начинали гаснуть рыжеватые блики соседних окон. — А я уже думал, что сейчас мы будем драться, — усмехнулся он, — что вы заревнуете и выкинете меня к черту. — Ревность — чувство низменное и деструктивное, — улыбнулся Руневский, накрывая ладонь жены своей, — да и потом, мы же не в кино, ей богу. Устрой я скандал, вышел бы уже какой-то водевиль! Ещё бы песен сюда жалостливых добавить… — О да! — засмеялась в ответ Алина, — и каких-нибудь двух героев для смеха, как в итальянских комедиях! — И пусть были бы женщинами! — И тоже пели! Супруги Руневские, переставшие, казалось, замечать что либо, кроме друг друга и своих острот, уже как будто мало волновали странного московского гостя: он на секунду замер, оглядел всю комнату внимательным взглядом (и лиловый серпантин, и сервант, и клетчатый плед, и бежевое платье хозяйки), и, что-то решив для себя, залпом осушил бокал с шампанским. А через год Руневский, коротавший предновогодний вечер перед телевизором, кусал себя за кулак, чтобы не заорать от возмущения. — Нет, ну, ты представляешь?! — свирепо воскликнул он, наконец, не выдержав, меряя шагами их с Алиной крохотную кухню, — сделал меня женихом-ревнивцем. И как назвал?! Ипполит! И тоски, тоски-то нагнал, часа на три, а ведь это ещё только первая серия! — Ну ну, милый, не кипятись, — смеялась Алина, — у меня гораздо больше поводов сердиться. Назвать меня Надей — это, конечно, уже ни в какие рамки! — А две идиотки-подруги? — не унимался Руневский, — ведь это была твоя идея! — А песни — твоя. Они замолчали, устало опустившись на диван и вперившись взглядом в экран телевизора. Там, прорываясь через стрекотание сигнала, главный герой пел что-то про дом и его отсутствие. — И все-таки, — прошептала Алина, погладив мужа по предплечью, — мы с тобой так часто мелькаем в предметах искусства, что быть, хоть и в перевранном виде, перенесенными на плёнку — это, пожалуй, дань традиции. — Пожалуй, — согласился Руневский, приобнимая жену за плечи и целуя в уголок губ, — и все-таки в одном этот шельмец не соврал. — В чем же? — В том, какая гадость — эта твоя заливная рыба!..