Le déluge

Руневский не находил себе места. Четыре часа они уже провели в воздухе, покидая недружелюбный Индокитай, а лихорадка, напавшая на Алину ещё на выезде из лагеря, только усиливалась, несмотря на все предпринятые меры. — Не беспокойся ты так за меня, — журила его Алина осипшим голосом, лёжа на скамье вдоль кабины, — не так уж я и плохо себя чувствую. Отставить жалость, товарищ майор! — Уже целый подполковник, — грустно усмехнулся Руневский, целуя жену в лоб. Изо всех сил старавшаяся шутить Алина на ощупь была как раскалённая сковорода, а лицо ее — изящное, утонченное, — отекло настолько, что распухшие губы мешали девушке говорить. Никто не понимал, что именно подкосило половину половину советского лагеря перед самой отправкой домой. Алина держалась до последнего — слегла в самый крайний день с лихорадкой и пролежала с бредом до самой посадски в самолёт. — Меня заберут в изолятор, да? — спросила она, пытаясь увернуться от промакивающего ей лоб мокрой тряпкой Руневского, — Саша, пожалуйста, иди к пилотам, ты заразишься! — Я уже сотню раз мог это сделать, и тем не менее сижу здоровым, как видишь, — не поддавался на провокации вампир, — да, тебя положат в изолятор. Черт знает, чем ты заразилась, родная. И не вертись, пожалуйста! Тряпка нагревается! — Холодно, — захныкала Алина, обессилено отмахиваясь от опустившейся ей на лоб куска марли. Ее продолжать бить сильный озноб. Уже при заходе еа посадку Руневский увидел в иллюминатор стянувшиеся на аэродром санитарные кареты. Очевидно, пилоты, по инструкции, сообщили о находящемся на борту зараженном. — Постарайся продержаться ещё немного, — уговаривал Руневский жену, поднося ей к губам флягу с кровью, — организм должен справиться со всем сам. Это же не проклятая испанка, теперь есть, в конце концов, антибиотики! Кровь должна помочь восстановить силы. К тому моменту, как открылся трап, Алина уже не стояла на ногах — Руневский сам вынес ее, тесно прижимая к себе и укрыв своим форменным плащом. — Что вы делаете?! — закричала на него женщина в полном защитном обмундирований, — Вы же заразитесь! Нас информировали о том, что у вас вспышка лихорадки! Мы вынуждены забрать вас обоих! Спорить Руневский не стал. В конце концов, совместная госпитализация означала и обоюдную изоляцию, а, значит, разлучаться с Алиной ему бы не пришлось. Но на первом же этапе анализов его отпустили. — Чисто, — сухо отрезала принимавшие анализы фельдшер, — можете идти. — Нет, не могу! — воскликнул Руневский, — моя жена у вас в изоляторе! Я должен ее увидеть! — Вы не знаете значения слово «изолятор»? — нелюбезная женщина скрестила руки на груди, — нельзя к ней! Она заразная! Руневский уже набрал в грудь побольше воздуха, чтобы в совершенно не деликатных выражениях отправить даму в белом халате куда подальше, но тут его плеча коснулись чьи-то пальцы. Руневский повернул голову, не обернувшись до конца, и заметил краем глаза выступавший из-под рукава чужого больничного халата чернильный череп с удлиненными зубами. — Господин Руневский? — шепнул обладатель татуировки, и Руневский дернулся от забытого за добрые полвека «старорежимного» обращения, — пойдёмте, я вас отведу к жене. Неожиданный благожелатель вышел вперёд, и Руневский с интересом вгляделся в молодое, почти мальчишеское лицо юного доктора в больших круглых очках и с россыпью очаровательных веснушек на скулах. Лицо это казалось вампиру очень знакомым. — Предвосхищая ваш вопрос, Александр Константинович: мы с вами виделись, очень давно, но тогда я носил короткие штанишки и не отпускал руку своего отца, — улыбнулся юноша. Руневский округлил глаза. — Аркаша? Столыпин! — воскликнул он, но тут же стушевался: в коридоре на них стали посматривать, — я думал, вы во Франции, занимаетесь языкознанием! Наталья Петровна рассказывала… — Пусть Наташа остаётся в святом неведении, — улыбнулся молодой вампир, — она думает, что все ее братья и сестры так или иначе бежали за границу. — Вы хотите сказать, что это не так? — глухо отозвался Руневский, — Мария, Елена, Ольга… — Вы же помните, что из всей нашей семьи вампирами родились лишь я и Сашенька? — Аркадий заглянул Руневскому в глаза и, встретив непонимание, пояснил, — Сашу вы не видели, она провела почти все детство в подвале Петропавловской и погибла там же. Помните, революционеры устроили взрыв? Руневский зажмурился: тот день он тщетно пытался забыть вот уже больше пятидесяти лет. Бедное юное создание, невиновное в своей сущности, скончалось там, в кровавой резне, и Руневский об этом даже не догадывался. Кто бы мог узнать в толпе жутких, склонных к каннибализму тварей дочь первого министра? Возможно, и сам министр бы ничего не заподозрил. — Мне очень жаль, — кивнул смиренно Руневский, — но что же с вашими другими сёстрами? — Не хочу портить вам и без того нервное настроение, — прикрыв глаза, отозвался Аркадий, — в живых после большевистского разгула из всех моих девочек осталась только Лена. Она и пишет за всех прочих Наташе из Парижа письма, вот уже сорок лет как. Пока ещё ни разу ничем себя не выдала. Руневский зажмурился. Перед глазами у него яркой хроникой пробежали лица всей большой семьи первого министра. Он знал их всех совсем детьми, многих такими и запомнил, а потому страшное осознание того, что все эти дети, кроме одной — пусть и выросшие достаточно — погибли, не укладывалось у него в голове. — Вы-то каким образом оказались в инфекционной больнице? — спросил Руневский, не в силах больше думать о страшной истине, — не самое интересное место для члена дружины. — Как и индокитайские джунгли, — парировал Аркадий Столыпин. Руневский фыркнул. — Я служу своей стране как и где умею. — Так какие же у вас могут быть в таком случае вопросы ко мне? — ухмыльнулся мудрый юноша своему не в меру бойкому собеседнику, который, осмыслив сказанное, неловко отступился, — впрочем, не бойтесь, я не в обиде. Вы взволнованы, я понимаю ваше состояние. Не беспокойтесь, мы вылечим вашу супругу. Вот мы, кстати, уже и пришли… Но тут же улыбка сползла с лица обаятельного молодого человека: процедурная, дверь которой он так уверенно распахнул, была пуста. Подозванная нервным жестом медицинская сестра из соседней смотровой лишь развела руками — мол, гражданке стало совсем плохо, анализы были совсем дурными, и дежурный врач настоял на переливании крови. Челюсти у обоих вампиров отвисли. — Вы понимаете, что это значит? — загробным голосом произнёс Аркадий, бегом утягивая Руневского за собой куда-то в сторону реанимационных комнат. — Догадываюсь, — отозвался тот, — если ей перельют кровь человека, она не сможет срегенерировать поражённые болезнью клетки и умрет, как человек. — Молитесь, чтобы мы не опоздали, — прошипел молодой врач, плечом вышибая дверь в нужную операционную и застыл, уже открыв рот для немедленной команды «отставить». Алина лежала на процедурном столе совершенно белая, с заострившимися от шока клыками и с воткнутой в едва заметную вену полной крови иголкой. Пульсоксиметр позади склонившихся над молодой вампиршей врачей монотонно пищал, возвещая о том, что пульса у пациентки не было. — Время смерти зафиксируйте, — бросил беспристрастный врач, с усилием вытаскивая из Алининой вены тяжёлую иглу, — жаль, конечно, молодая совсем. Запущенный случай тропической лихорадки, давно такого не видел. Тут он заметил новопришедших. — Чего вам, Столыпин? — бросил он небрежно, — и кто это с вами? А, впрочем, неважно. Позовите санитаров. Руневский неверяще смотрел на тело жены. Алина, белая, как полотно, покрытая мелкой холодной испариной, не была потерявшей сознания от очередного смертельного удара — обычного для вампирской сущности состояния. Она была мертвой. Абсолютно точно лишившейся всякий жизни. И от осознания того, что Алина могла больше не вернуться к нему, погибнув так нелепо, Руневский едва не закричал. Как в тумане промелькнула перед ним тележка для перевозки тел, сосредоточенное лицо Аркадия, белые простыни, клетки холодильных шкафов для тел, а, когда он очнулся, Столыпин уже усаживал его на стул посреди морга, орудуя какими-то странными приборами вокруг. — Александр Константинович, ради Бога, выйдете из прострации, у нас очень мало времени! — кричал он, пытаясь закатать Руневскому рукав, — дайте мне вену, срочно! — Что? — не понял вампир. Мёртвая Алинина ручка безвольно свисала с каталки напротив него. — Нам нужно срочно ввести ей вампирскую кровь, если сделать это быстро, то она промоет сосуды, и все обойдётся. — У нас же разные группы… — заикнулся было Руневский, но послушно дал руку врачу, морщась от того, как в тело входит толстая, на скорую руку стерилизованная игла. — У вампиров у всех кровь одна — пятая отрицательная, вне человеческих реестров, — пояснил Аркадий, подсоединяя к Алине какие-то приборы, — надеюсь, мы не опоздали. Не нравится мне цвет ее губ… — Прекратите меня пугать, — жестко сказал Руневский, наконец полностью придя в себя, и с яростью сжимая в руке вручённое ему резиновое колечко, — начинайте. Процедура заняла минут пятнадцать. Было больно — Руневский чувствовал, как кровь, исходя из него, разрывает сосуды. Это было не в вампирской природе — делиться своей кровью, и организм сопротивлялся, как мог. Стиснув зубы, вампир притянул свободную руку и сжал безвольно лежащие пальцы своей жены. — Пожалуйста, только живи, родная, — прошептал он, смутив скакавшего от прибора к прибору Аркадия. И будто бы именно эта глупая, сказанная в порыве отчаяния фраза была нужна для того, чтобы завершить сложный механизм переливания крови. Алина, постепенно розовея, мелко задолжала, вскинулась над тележкой и, гортанно зарычав, вгрызлась Руневскому в шею. Вампир стоически держался, лишь морщась от того, что Алине, потерявшей силы, требовалось теперь так много его крови. — Ничего, ничего, — приговаривал он, поглаживая Алину по спине и жестом останавливая уже готового прийти ему на помощь Аркадия, — всё хорошо. Через минуту Алина, наконец, окончательно придя в себя, взглянула на мужа — глаза у неё были живые, прежние, часто-часто моргающие в попытках удержать бурный поток слез. — Саша, что случилось? — всхлипнула Алина, снова прижавшись к Руневскому: но не в нападении, а в судорожном объятии, — я ничего не помню… — Всё в порядке, — Руневский зарылся носом в ее спутавшиеся и холодные от остывшей испарины волосы, чувствуя, что сам находится на грани рыданий, — господи, я ведь тебя чуть не потерял… Аркадий деликатно вышел на воздух, давая перенервничавшим супругам время поплакать без свидетелей. Через четверть часа Руневский поравнялся с ним, услужливо протягивая сигарету. — Спасибо вам, — искренне произнёс вампир, — если бы не вы… — Давайте не будем размышлять в сослагательном наклонении, — мягко улыбнулся Аркадий, прерывая поток и без того известных ему слов. С пару секунд они стояли молча, задумчиво выдыхая дым в посеревшее к середине дня небо. — Как было бы здорово иметь лечебное учреждение, где трудились бы одни только вампиры, — заговорил первым Руневский, — как много проблем можно было бы избежать. — Я задумывался об этом, — пожал плечами Аркадий, — но к кому идти с этим предложением? Где искать вампиров, сведущих в медицине? — Насчёт последнего не знаю, — честно сказал Руневский, — но если вы серьезно настроены, я могу помочь вам с первым вопросом. Аркадий испытующе посмотрел на старшего товарища. Руневский протянул ему руку. — Если вы готовы встать во главе этого предприятия, дело пойдёт быстрее, — произнёс он. — Я не руководитель, — стушевался Аркадий, но тут же взял себя в руки, — но, если осуществление этой идеи реально, я готов научиться и управлению. — Тогда следите за списками специального назначения, — доверительно улыбнулся Руневский, — и думайте, кем будете впредь руководить. Скрипнула тяжёлая дверь морга, прерывая крепкое, кладущее начало долгой дружбы рукопожатие. Алина, завернувшись в плащ Руневского поверх рубашки, еле держалась на ногах. — Знаешь, единственное в произошедшем меня все-таки веселит, — пробормотала она, прижавшись к поддерживающему ее за талию мужу, — в кой-то веки из нас двоих хоронить будут меня. Руневский горько улыбнулся. О том, что из бравого подполковника он за считанные часы превратился, по мнению общества, в безутешного вдовца, он за блаженные минуты объятий с супругой успел благополучно забыть.