Le déluge

Башня в доме на Пяти углах сотрясалась от раздражённого шёпота. — Нет, мы не будем называть дочь Агнешкой! — выпалила Алина зло, но на грани слышимости: маленькая девочка у неё на руках едва заснула. — Чем тебе имя не нравится?! — таким же шепотом выпалил Руневский, уперев руки в бока и выжидая, пока Алина уложит малышку спать, — хорошее польское древнее имя! — Что ты упёрся во все польское? — негодовала Алина, — двести лет тебя твоя родословная не беспокоила, и тут на тебе! — Я пытаюсь чтить корни! — Ты хоть помнишь, как деда твоего звали, чтоб корни чтить, Саша? — А что ты к деталям цепляешься? — обиделся Руневский, — Агнешка звучит всяк лучше, чем то, что ты предложила! Вслух даже произносить не хочу! — О Боже мой, с чего это мы такие нежные?! — взбеленилась Алина, отходя, наконец, от детской постели, и утягивая мужа на кухню, для продолжения спора на чуть более повышенных тонах, — Ульяна — прекрасное русское имя! У меня тетку так звали! — Да ты вслушайся, вслушайся только! — негодовал руневский, — так и веет деревней! «Шо»каньем, сарафанчиками и гармонью! — А я своего происхождения не стыжусь! — фыркнула Алина, затягиваясь электронной сигаретой. Жан Иванович строго-настрого запретил ей курить во время грудного кормления что-либо, кроме этой ароматизированной дряни, и Алина, честно державшая себя в руках, брезгливо выдохнула в лицу Руневскому неприятный фруктовый дым. Она не могла не курить, когда нервничала. А Руневский со своим внезапно проснувшимся непрошибаемым патриотизмом сводил ее с ума. — Саша, — грозно сказала Алина, — наша дочь будет и так носить твою фамилию и твое отчество. Дать мне выбрать ей имя — твоя святая обязанность! — Ещё чего! — не уступал Руневский, выхвативший из рук жены электронку и точно так же, морща, затянувшийся непонятной смесью, — чтобы ты назвала ее Ульяной? Ещё бы имя Лукерья предложила! — Отличное между прочим имя! Напомнить тебе, что ты предложил вчера?! — Прекрасное древнее имя Ядвига! — Это позавчера. С этим я ещё смирилась. Вчера была Здзсислава! И, если честно, никогда я не была так близка к мыслям об убийстве! — И что тебя не устраивает? — Тебе в алфавитном порядке назвать причины или в хронологическом?! Они ругались уже вторые сутки. Малышка с острыми ушами, спавшая то на руках у матери, то в своей кроватке, совершенно не подозревала о том, какого масштаба баталию она развела своим появлением в семействе вампира Руневского. Начиналось всё весьма спокойно: Жан Иванович отпустил молодую мать из больницы через три дня после родов— очень долго собирал какие-то анализы, проводил опыты, и даже прощаясь с новоиспечёнными родителями на крыльце умудрился всунуть Алине вместе с букетом пачку бумажных тестов. — Обязательно смотрите на результаты первый месяц! — приговаривал он, вцепившись в Алину уже на самом выходе из роддома, — и звоните мне! Спас молодую мать Свечников — отвлёк обезумевшего от счастья смоленского врача долгим и нудным мужским разговором. Садясь в служебную машину, Алина с Руневским счастливо улыбались — наконец-то начиналась новая, спокойная, размеренная жизнь, к которой они шли больше сотни лет. Жизнь действительно начиналась безгранично счастливая. Но вот со спокойствием оба новоиспеченных родителя явно погорячились: Едва они переступили порог своей квартиры на Пяти углах, то осознали страшную вещь — ни Алина, ни Руневский совершенно не представляли, что делать с крохотным комочком жизни, ворочавшимся в убийственно-розовом кульке с бантом, в который его завернули сердобольные медсестры. — Хорошо, что мы додумались поставить кроватку заранее, — вздохнул Руневский, начиная приблизительно представлять себе масштаб грядущей катастрофы. Про кроватку совершенно неожиданно вспомнил Свечников примерно за месяц до рождения малышки — просто пришел, как всегда, окрылённый будущим статусом дедушки, к чете Руневских ни свет, ни заря, и, пока те сонно приводили себя в порядок, развёл в отведённой под детскую комнату лоджии бурную деятельность. Разумеется, всё, что могло пойти не так, пошло не так: не хватало инструментов, инструкцию по сборке кроватки, по единогласному решению Свечникова и Руневского, написали «какие-то черти безрукие-безграмотные», а мелкие детальки, прилагавшиеся к набору, то и дело закатывались под шкаф под недовольные мужские крики. Алину, пытавшуюся вклиниться в процесс и ненавязчиво сообщить, что новоявленные Винтик со Шпунтиком собирают кроватку по инструкции к стеллажу, вытурили на кухню — чтобы не мешалась. С криками, вздохами, слышными даже через толстые стены квартиры дореволюционной конструкции, с пробитыми гвоздями пальцами, взмыленные и голодные вампиры обьявили наконец к вечеру, что с кроваткой покончено. Гордые Свечников и Руневский стояли над опасно шатающимся произведением зодческого искусства, готовые получать похвалу. То, что их творение развалилось на утро, Алина решила убежавшим на службу мужчинам не говорить — подождала Наташу Столыпину, пришедшую проведать беременную подругу, и собрала всё сама: за полчаса, одной лишь отверткой. Малышка, обосновавшаяся в светлой просторной лоджии, в силу своего возраста удобство кроватки оценить не могла, но, судя по тому, что, едва заботливые материнские руки опустили ее на ресстеленные заранее одеяльца, девчушка заснула, супруги сошлись на том, что их общее творение пришлось «заказчику» по вкусу. Однако, сон и непосредственно нахождение в кроватке оказались из списка всех дел у маленькой вампирушки самыми нелюбимыми. Супруги Руневские, привыкшие за сто лет брака спать недолго, но крепко, теперь вскакивали каждый час, теряя ощущения дня и ночи: малышка то и дело плакала. — Вампирская сущность, — устало говорила Алина, прикладывая девочку к груди, — постоянно есть хочет. Руневский, наблюдавший за умильной картиной кормления красными от недосыпа глазами, размешивал в специальной бутылочке раствор сухой крови — Жан Иванович наказал поить им ребёнка сразу после каждого приёма пищи, чтобы маленький вампирский организм получал достаточно железа. Сытой маленькая вампирушка бывала от силы два часа, и затем, заревев, снова требовала есть. Алина, начавшая от такого сбитого режима спать стоя, мрачнела с каждым днём и все острее реагировала на все домашние неудобства. От попыток убийства Руневского спасала разве что служба — он убегал рано утром и возвращался, когда Алина была настолько уставшей, что не имела сил на него ругаться. Он честно брал дочь на себя не весь остаток дня: несмотря на то, что недельная крошка мало что понимала и напоминала и движениями, и реакциями скорее личинку, чем младенца, он разговаривал с ней, развлекал, как мог, и даже умудрялся без потерь напоить дочку кровью из крошечной бутылочки. На целых три часа супругам удавалось заснуть, не раздеваясь, прямо в диване в гостиной, а потом круговорот дел, вертящийся вокруг новорожденного вампирчика, продолжался заново. Когда наступило воскресение, и Руневский по случаю выходного остался дома, молодые родители, впервые за целую неделю встретившись за завтраком, вспомнили кое-что очень важное. — А как мы ее назовём? — спросила, потирая огромные синяки под своими глазами, Алина, и запустила тем самым опасный процесс споров и препирательств, затянувшийся на двое суток. И вот теперь двое вампиров, едва уложив малышку спать, полушепотом-полушипением ругалась друг на друга, пытаясь выбрать ребёнку имя и нервно раскуривая один отвратительный фруктовый вейп на двоих. На первом этаже квартиры заскрипел замок — кто-то открывал входную дверь. — Это я! — отозвался этот «кто-то» голосом Свечникова так громко, что уложенная спать в лоджии малышка проснулась и снова истошно заплакала. Руневский обреченно застонал. — Владимир Михайлович, — прокричала Алина, всё ещё злая на мужа, убегая в комнату и возвращаясь обратно уже с ребёнком на руках, — если вы нас не рассудите, мы убьём друг друга, и ребёнок останется сиротой! Какое нам выбрать имя? У вас есть идеи? По правде сказать, Свечников в крик «невестки» не особо вслушивался. Едва войдя в квартиру, он напоролся на кучу коробок — тех самых, в которых привезли детскую мебель, и которые до сих пор никто не удосужился разобрать. Снял ботинки — и тут же едва не врезался, вставая, в подкосившуюся входную вешалку, до которой за неделю ни у кого не доходили руки. Во всегда опрятной квартире Руневских с появлением ребёнка царил настоящий хаос: валялись вещи вперемешку с домашней утварью, то и дело мелькали капли крови (очевидно, кто-то ужинал впопыхах и на ходу), и от всего открывшегося взгляду бедлама Свечников, игнорируя голос Алины, доносившийся со второго этажа, разразился гневной тирадой: — На неделю вас оставил, в Москву ездил, по делам, а вы тут бардак устроили! Ничего не можете сами решить! Что это за свинство? Как вы ребёнка собрались воспитывать? Меня неделю не было, а квартира выглядит так, будто в неё заселилось сотни три чертей из ада! Из-за плача маленькой вампирши, оглушившего обеих супругов, из всей тирады Свечникова Алина и Руневский услышали лишь окончание последней фразы — и то только потому что на момент ее произнесения Свечников уже показался в проходе на кухню, сурово уперев руки в бока. Уставшие и сонные вампиры переглянулись. — Ада? Красиво. — Мне тоже нравится. Маленькая девочка на руках у Алины в последний раз пискнула, ущипнув мать напоследок за грудь, и наконец снова заснула. Свечников недоуменно смотрел на то, как его «дети», беззвучно смеясь, взялись за руки, устало роняя головы прямо на стол, уставленный полупустыми баночками с сухой кровью. — А что… — начал было он, но супруги Руневские предупредительности зашипели на него, показывая клыки и тут же виновато улыбаясь. В доме на Пяти углах снова наступили, пускай и ненадолго, тишина и спокойствие. Маленькая девочка — виновница всех волнений, — наконец надолго уснула, привыкая к новому, с такими сложностями выбранному, имени.