Ярче тысячи солнц

Часть 1

«Судный день»

      До сих пор я помню тот день. Когда я угодил во временную петлю в том самом пионерлагере «Совёнок». Помню свою прошлую, серую и неинтересную жизнь типичного русского человека. Пропустил школу, забил на институт. Мне тогда было двадцать пять лет. Ещё десяток, и здравствуй цикл «завод-дом-завод». Но в один зимний день (не могу сказать что он прекрасный или ужасный) я сел в четыреста десятый автобус, заснул в нём, и проснулся летом, да ещё и на восемь лет помолодевший. Странно, скажешь? А я больше скажу! Потом понеслась: лагерь, веселье, любовь… По прошествии одной недели я садился в «Икарус», тоже четыреста десятый, в котором и оказывался в начале, засыпал в нём, как в первый раз, и все приключения напрочь забывал. И все начиналось заново. И так сотни, может тысячи раз. Изменилось всё в двадцать два часа сорок пять минут по московскому времени, в среду…       Как же хороша летняя природа! Истинное удовольствие — бродить по светлому лесу, слушать пение птиц, плескаться в озере, шуршать травою на лугу. Бывает, остановишься среди деревьев, и увидишь ярко-оранжевую, идеально ровную шапку подосиновика, прямо как с картинки учебника. Срежешь его ножичком, отнесёшь домой, и порежешь в какое-нибудь блюдо. Или наткнёшься на быстрый ручеёк с кристально-чистой водой. В общем, лето прекрасно. Но из всего выделяется ночной лес. Тени вдруг вырастают, и маленькая коряга становится лапой исполинского чудовища. Гулко ухают совы, монотонно трещат цикады, а где-то вдали воет одинокий волк.       Мы с Алисой, рыжей девочкой-бунтаркой из лагеря, (довольно симпатичной, я скажу) шли по темному бору, стараясь не потерять из виду тонкую извилистую тропинку, слегка поросшую травой. Десять часов вечера. Что мы делаем здесь в такое позднее время? Ищем пропавшего пионера, Шурика. Отправить решили именно меня, ведь в лагере нет других пионеров, а Алиса пошла в наказание за взрыв памятника. Если тонкий слой копоти можно считать взрывом. Переступив через длинную палку, давно лежащую на земле, Алиса подобралась ко мне чуть ближе. Я тоже инстинктивно приблизился. Здесь, может, и живут люди, но зверей гораздо больше. И некоторые из них возможно и не против полакомиться пионерами, кем мы и являемся. Следовали же мы к старому корпусу лагеря, по неизвестным причинам в сотнях метров расположенный от нового. Да, столько странностей замечал я в «Совёнке», что не сосчитать. Но вскоре мы дошли.       Старый корпус представлял из себя большое деревянное здание, прогнившее, рассохшееся и разрушенное ветром и дождём. Сколько он здесь стоял, никто толком не знает. Алиса заметно нервничала, и прижалась ко мне, слегка прихватив за руку. Я впрочем тоже боялся, но виду не подавал. Со страшным грохотом распахнулась входная дверь. Недовольно крякнули старые половицы, то и дело грозясь сломаться. Мы, настороженно оглядываясь прошли внутрь. Быстро осмотрев глазами всё помещение, Алиса потянула меня за руку. — Семён, пойдем отсюда, здесь ничего нет. — Давай чуток поищем ещё, вдруг найдётся этот гусь, — хмыкнул я неуверенным тоном. Совесть не позволяла не обыскать всё. — Да на кой чёрт он тебе сдался? Давай, мы пришли, тут его нет. Дмитриевне так и скажем, — нахмурилась Алиса и отстранилась от меня, отвернувшись к стене. Я спокойно ответил: — Надо немного поискать, всё равно, если он здесь, то его вряд ли кто-нибудь, кроме нас найдет в ближайшее время. А Дмитриевна нас отправила, потому что доверяет нам такое важное дело. Или потому, что хочет замять во внесудебном, так сказать, — рыжая промолчала. По коридору вперёд располагались комнаты для пионеров, над ними — для персонала. Взгляд привлекла выделяющаяся из общей картины дверь. Обитая листовым металлом и выглядящая неожиданно новой. И выглядевшая странно на фоне облупившейся стены. Открылась она легко, и мы с Алисой шмыгнули в комнату за ней. Внутри не было мебели, только стальной люк в полу. Любопытство взяло верх над страхом и я потянулся к ручке. Люк с трудом поддался и распахнулся. На вес — килограмм тридцать стали. Под ним в зыбком свете виднелись скобы, вбитые в бетонную стену — Давай не будем туда спускаться… — тихо прошептала дрогнувшая Алиса, глянув в темноту. — Если люк был закрыт, то вряд ли Шурик там. Лучше, и вправду, пойд…       Ярчайший свет ударил во все щели и трещины в деревянных стенах, превратив их в звёздное небо. Мы с Алисой быстро поднялись, чуть не сверзившись вниз через прогнившие ступени и выглянули в выбитое окно. Твою ж… Вдали, на горизонте адским цветком распускался гриб ядерного взрыва. На него было больно смотреть — глаза слезились от яркости. Пламя поднималось высоко вверх, выбрасывая столб пыли. Только сейчас я заметил ударную волну, корёжащую всё на своём пути. — Бежим вниз! В люк! — рявкнул я Алисе. Мы сорвались с места и бросились к лестнице. Первый этаж. Забежали в комнату, я с грохотом захлопнул дверь. Секунду спустя мы уже лезли вниз, в темноту. Рыжая пошла первой, я за ней. Чёрт, какая же тяжёлая эта железка! Только люк захлопнулся, сверху послышался громкий удар и треск дерева. — Быстрей, быстрей, быстрей! — нервно бросил я. Алиса спустилась и ждала меня. Она плакала. Рыжая девчушка прижалась ко мне и мы вместе побежали по тоннелю. Я ни о чём не думал — душу охватил страх. То что снилось мне в страшных снах, случилось в реальности. Хотя может это и сон? И я сейчас проснусь? Было очень страшно, настолько, что ноги сами подкашивались, а в голову била кровь. Постепенно приходило осознание происходящего. Ядерная война. Закат человечества. Это тот момент, когда мысль «Ещё не всё потеряно» не верна. Это конец. Мы просто умрём от голода под землёй. Неужели моя жизнь должна была закончится именно так? Сначала этот автобус, потом лагерь и теперь атомный взрыв? Да нет, вы шутите! Я рассмеялся от безысходности. Алиса вдруг перецепилась о лежащий на полу провод, упала и разрыдалась ещё сильнее. Я на секунду забыл о конце света и присел к ней. — Алис, Алиска, не плачь. Не бойся. Мне самому страшно и печально, но я не плачу. Мы, в конце концов, вместе, не одни, — успокаивающе сказал я льющей непрошенные слёзы девочке. Рука сама отправилась ей на макушку, начав поглаживать жёсткие волосы. Алиса приобняла меня и положила рыжую голову мне на плечо. Форменная рубашка сразу набрала влаги. Она чувствовала ту же безысходность и страх перед неизвестностью, что и я. Когда понимаешь, что уже точно ничто не поможет.       Но, вдруг, из ниоткуда что-то толкнуло меня идти дальше. Я почувствовал это чудесное ощущение. Надежда. Кто бы что не говорил про человеческую природу, насколько она жестока, люди всегда отличались именно этим желанием жить. Хотя у некоторых это происходит просто из вредности, вопреки смерти. Но мы живём, цепляемся за любые шансы! Я поднялся, подав руку сидящей на холодном полу девушке. Она удивлённо посмотрела на меня. — Идём, Алис. Шанс есть всегда. И мы им воспользуемся! — коротко бросил я. Этого было достаточно, чтобы вернуть надежду и Алисе. Она быстро поднялась, утёрла всё ещё текущие слёзы и пошла за мной.       За поворотом тоннеля перед нами выросла тяжёлая металлическая дверь. С силой приложившись к скрипящей, но поддающейся ручке, её удалось открыть. За ней располагалась маленькая комнатушка с радиоаппаратурой и двумя койками. Видимо, здесь раньше было убежище, или что-то типа того. — Вот и наш новый дом. — И что дальше, Семён? — как-то отстранённо спросила Алиса. — Дальше — переночуем, а там будем ждать, пока не выпадут радиоактивные осадки. Потом — уйдём подальше. Кстати, а где мы? Ну, в географическом плане. — Под Волгоградом, где же ещё, — я хотел спросить что-то ещё, но меня перебил резкий и громкий писк. Он донёсся из панели с лампочками, датчиками и кнопками, встроенной в стену. Дверь зашипела, как вагон метро пневматикой. Щёлкнуло, захрипел динамик. — Внимание, — послышалось сверху. — Здравствуйте, Михаил Сергеевич! Говорит система оповещения убежища номер сорок три. Если вы это слышите, то датчики на поверхности зафиксировали резкий скачок температуры, давления и радиации, свидетельствующий о ядерном ударе. Все двери успешно герметизированы. Начинается процесс ввода в анабиоз длительностью в девяносто пять лет. До начала пять секунд… — гудки стали отмечать время. Я кинулся в попытке открыть вторую, неизвестно куда ведущую дверь, но безуспешно. Алиса же просто села на кровать. После самого длинного сигнала свет погас. Включились спрятанные в прорезях ультрафиолетовые лампы, а в комнату стал поступать мутный газ. Алиса, едва вдохнувшая его, беззвучно свалилась на кровать. Я подбежал к ней, задержав дыхание, но газ щекотал нос, заставив меня чихнуть. Я инстинктивно набрал воздуха… мир вокруг потемнел.