Его пленница

1998 год

сейчас, декабрь

— А вот и фаршированная щука, — Витя заносит в гостиную большое блюдо с вышеназванной фаршированной щукой с гордым выражением лица. Выглядит фаршированная щука несомненно хорошо. Этого у щуки не отнять. Но запах тут раздражает все ее рецепторы, и она уже знает, что это значит. Ничего хорошего это не сулит. Впрочем она уже стала мастером по забеги к туалету совершенно безэмоциональным лицом. Конечно хорошо, что приступы тошноты накрывают её не так часто, чтобы кто-то в школе начал что-то подозревать. Но в этот раз приступ такой сильный, что безэмоциональное лицо не получается: она вскакивает со стула, едва не сбивает Витю с ног с этой его чертовой щукой, и быстро-быстро добегает до ванной комнаты. Мила успевает, склоняется над унитазом, оставляя там всё содержимое желудка, не обращая внимание на то, что кто-то держит её за волосы и гладит по плечу. — Прополощи рот и выплюнь. Тебе станет легче, — раздается голос Кати. В её руках оказывается стакан с водой. Она не спорит, просто берет его в руки и делает так, как сказано. А потом поворачивает голову, и кажется становится еще бледнее, потому что с дверного проема на неё таращится Саша с Олей, за ними маячит Витя, а за Витей Фил с Тамарой и Космос. И все смотрят на нее напряженно. — Закройте дверь и выйдете. Что столпились? — Катя прикрикивает на них и закрывает её от их взглядов своим телом, прижимает Милу к себе. И, когда дверь закрывается, Катя говорит, гладя её по волосам: — А я еще тебе тогда говорила, что от таких взглядов получаются дети, Мила, — по голосу можно понять, что это Катю забавляет. — Катя, это не смешно, — Мила берет ещё в рот воды, споласкивает мерзкий вкус, сплевывает все в унитаз, а затем поднимается с трудом. — А кто сказал, что мне смешно? — Катя закрывает крышку унитаза и нажимает на слив. Звук кажется ужасно громким, если честно. Хотя за столько лет она должна была привыкнуть. Мила подходит к раковине, включает воду и умывает лицо, прежде чем ответить тихо: — Я не беременна. И зачем только врет, если через несколько месяцев все и так станет очевидно? Сейчас то она может скрыть все за объемными свитерами и кофтами, но еще пару месяцев и живот будет заметен. Синицкая точно заметила, что она поправилась. Но, что ей не свойственно, тактично промолчала. Впрочем отмазка, что она просто поправилась, не будет работать очень долго. Вот и Катя конечно не верит ей, скрещивает руки на груди и хмыкает: — А я не акушерка, — Катя закатывает глаза. — У меня уже глаз за столько лет знаешь как наметан? Так что даже не пытается мне вешать лапшу на уши, Милена Николаевна, — Катя грозит ей пальцем. Ей хочется материнского тепла сейчас, а Катя самое близкое к маме, что у неё есть, поэтому она подходит к ней и обнимает, устраивается щекой на её плече. — Может быть это не его ребёнок, — шепчет Мила. Тоже ложь. Катя знает это прекрасно, потому что тихо смеётся, поглаживая её по пояснице, где скопилось напряжение: — Я тебя как облупленную знаю. Ты в него с детства влюблена. И спишь только с ним. Спала.Все закончилось. Они теперь просто друзья. Как раньше. Но Кате об этом знать не обязательно, поэтому она молчит, прикрыв глаза и чувствуя усталость. — Ты же понимаешь, что должна рассказать об этом? Этого тебе никак не скрыть. Беременность не утаишь. Это уж точно. К тому же за всеми этими слоями одежды живот уже виден. И так сложно каждый раз себя удерживать от того, чтобы положить руки на живот и погладить его. Каждый раз приходится себя останавливать. Интересно, какая у всех будет реакция? Только в реакции Саши она не сомневается: он будет зол. Нужно найти подходящий момент, чтобы всем рассказать, да? Но чем этот момент не идеален? Они уже видели, как она выворачивает “душу” перед унитазом, значит будут вопросы. И у неё есть ответы. Мила отстраняется от Кати, и Катя, кажется, видит решимость на её лице, потому что хлопает её по плечу и шепчет ободряюще: — Ты со всем справишься. Куда она денется? Конечно справится. Они возвращается обратно за стол, и ей сложно сложно оставаться спокойной, когда все смотрят на неё, а в глазах - вопросы. Нужно вот прямо сейчас и сказать. Проходит секунда, две, а затем она смотрит Вите в глаза и говорит: — Я беременна. Смотрит на него конечно, потому что это его ребенок. В комнате повисает гробовое молчание.

тогда, ноябрь

Это и не было новостью. Задержка, усталость, тошнота, головокружение и чувствительно к запахам и так прекрасно дали понять, что она беременна. Врач только подтвердила это, выписала витамины и прочитала лекцию на тему того, что можно и что нельзя делать. После визита к врачу она планировала поехать домой, но, садясь в такси, назвала совершенно другой адрес. Тверская улица, дом 19, 8 этаж. Вот где она стоит сейчас, уверенно нажимая на звонок. Это все нужно прекращать. И в самом деле, не может же он так долго обижаться на неё из-за глупой шутки. Уже месяц прошел, а он избегает её. Сегодня или никогда, думает Мила. Нужно расставить все точки в их истории. Она не знает, сможет ли признаться в том, что любит его. Но то, что она беременна, она должна сказать. Витя заслуживает знать правду, это все-таки его ребенок тоже. Мила прижимает ладонь к животу, чувствуя себя немного растерянно, но в тоже время как никогда целеустремленно. По крайней мере пока не открывается дверь и Витя стоит на пороге квартиры со скрещенными на груди руками, хмурый и неприветливый. А она стоит ему и улыбается, как дурочка. — Нет, — вместо приветствия говорит Витя. — Что “нет”? Я еще даже ничего не сказала, — её улыбка тут же пропадает. Если честно, она не понимает, почему эта шутка так его расстроила. Но она его задела. — Зато мне есть что сказать, — и лицо у него лишенное вообще каких-либо эмоций. Это пугает её. Он никогда так холодно не смотрел на неё. — Ты даже не пустишь меня в дом? — Мила спрашивает это достаточно игриво, даже улыбается, надеясь, что он улыбнется в ответ. Но он не улыбается, не сдвигается с места даже, а затем отвечает: — Если я пущу тебя в дом, мы оба знаем, чем это все закончится. Эти слова будто пощечина. Она отшатывается от него, а затем, опустив глаза в пол, тихо говорит: — А когда-то ты сказал, что двери твоего дома для меня всегда открыты. Она не думала, что это как-то подействует на него, когда говорила это, но Витя тут же пропускает её в квартиру. Мила уже и не хочет заходить. Хочется сбежать отсюда как можно дальше. Но может быть уже поздно бежать от всего этого. Она как-то несмело ступает в прихожую и закрывает за собой дверь. — Чай, вино, что-то покрепче? — предлагает Витя. Он действительно хочет, чтобы она осталась подольше? Если бы не хотел, не предлагал бы сейчас выпить. — Чай подойдёт. Впрочем она бы сейчас не отказалась бы от вина. Но не в её положении пить. Витя оставляет её раздеваться в прихожей, а сам уходит на кухню. Она быстро раздевается и снимает пальто. В тумбе стоят её тапочки, но она не надевает их и идет на кухню. Витя ставит на стол вазочку с печенье, кипит на плите чайник, и на миг возникает ощущение, будто стоит ей сесть за стол, как все вернется на круги своя, будет обычная после рабочая рутина, где они ужинают, а затем валяются на диване или кровати, смотрят телевизор или говорят или занимаются кучей других дел. Мила быстро моет руки, пока он разливает чай по кружкам и ставит их на стол. Теплая чашка, стоит ей дотронуться до неё, согревает. А вот Витин взгляд морозит похлеще минусовой температуры. Она берет овсяное печенье из вазочки, засовывает его в чай, позволяя воде размягчить его, а затем засовывает всю печенюшку в рот, и наблюдает за ним пока жует, склонив голову набок. Он сказал, что ему есть что сказать. Ей тоже есть, что сказать. Но он отчего-то продолжает молчать, поэтому, проглотив печенье, она говорит: — Я думаю, нам есть, что обсудить. И одновременно с ней Витя говорит: — Я хочу аннулировать наш уговор. Вначале ей кажется, что ей это послышалось, поэтому она на всякий случай переспрашивает: — Что? — и все равно чувствует, как земля уходит из под ног. — Я хочу аннулировать наш уговор, — повторяет Витя. Он даже не смотрит на неё, занимая себя тем, что добавляет в стакан с чаем одну ложку сахара: — Если захочешь пожаловаться на меня Саше, валяй. Делай то, что считаешь нужным сделать, — он добавляет еще ложку сахара, а затем еще одну, и одну. Он пьет чай ровно с одной ложкой сахара. Ни ложкой больше. — Но я больше не хочу быть связанным с тобой этим уговором. Я больше не хочу- Вот говорит он, а мир рушится у неё с каждым его словом. Она больше не хочет слушать его, не хочет знать, что он там больше не хочет. Зачем тогда все это было? Зачем было избивать Кирилла? Зачем было делать вид, будто он не хочет, чтобы она принадлежала кому-то еще? Ревность только потому, что он считал её своей из-за уговора? — Отлично, — Мила прерывает его с улыбкой. Что он так не хочет - это уже и так понятно. Возможно успел за эти недели найти себе кого-то более стоящего. Бороться за него она не собирается, не сейчас точно. — Я тоже больше не хочу. Как раз заехала, чтобы сказать тебе тоже самое, Витя, — её начинает подташнивать. Зря она ела печенье вообще. Но не зря приехала. И если он хотел поговорить об этом, то они поговорили. Она вскакивает с места, цепляет рукой чашку, и чай разливается по столу, она поднимает чашку быстро, обжигает руки, но не особо замечает этого, тараторя со скоростью пулемета: — Было весело и все такое, но будущего у нас с тобой нет. Так что давай останется просто друзьями, как это было раньше. У неё даже хватает смелости заглянуть ему в глаза. Он почему-то как-то удивленно спрашивает: — Серьезно? А чего он сейчас удивляется? Мила не собирается умолять его передумать. — Да, — а она удивлена тому, что получается улыбнуться так, будто это совсем её не ранило. — Ладно. Было приятно тебя увидеть. Пока. Мила обходит стол, даже находит в себе смелость наклониться и поцеловать его в щеку на прощание, а затем уходит. С гордо поднятой головой. Пора наверно принять истину: не за чем бороться за мужчину, которому ты не нужна.

сейчас, декабрь

Она ожидала гробовое молчание. И шокированные лица тоже были ожидаемы. Только Катя с нейтральным выражением лица оглядывает всех. И что удивляет: Витя смотрит на неё из-под полуопущенных ресниц и ухмыляется. Он вообще не выглядит удивленным. Но первым отмирает Саша. Он буквально рычит: — И как это произошло? Она думает спросить у него, как тогда Ваня появился, если Саша не знает, как это происходит. Впрочем она тут же отметает эту идею, решая, что сейчас лучше не шутить таким образом. Поэтому Мила просто ведет плечом и говорит: — Ветром надуло, — ладно, все же это тоже шутка. Катя скрывает свой смех, прикрываясь бокалом с вином. — И как же этот ветер зовут?! — Саша злится. Хотя она и не понимает, почему он злится. Это вообще не его дело. Мила точно не собирается называть имя. Она молчала десять лет, сама поставила их с Витей в эти условия. Но Мила все равно кидает краткий взгляд на Витю. Признается? Или будет молчать? Если бы он действительно хотел быть с ней, то уже давно признался бы во всем Саше. Но он тоже молчал. Мила уже и не думает, что он что-то скажет, кроме какой-нибудь очередной глупости. Поэтому для неё становится полной неожиданностью, когда Витя спокойно говорит: — Пчёлкин Виктор Павлович. Сань-, — он оборачивается к Саше, но Саша не собирается слушать, что Витя там собирается ему сказать, потому что бьет его кулаком в челюсть. Витя едва не падает со стула от мощи этого удара, но он удерживается на стуле. Он даже не пытался сопротивляться! И не пытается сопротивляться, когда Саша нависает над ним и хочет ударить ещё раз. Как будто хочет, чтобы Саша его избил. Она не против всяких кровавых разборок и боев. Но не сейчас. Мила не хочет быть свидетелем этой кровавой расправы. В любой бы другой ситуации Витя бы дал отпор, но не в этой. Знает, что заслужил. — Саша, — спокойно говорит Мила. — Прекрати. И Саша действительно прекращает. — Поздравляю, — несмело говорит Тамара. Тут же становится неловко после этого Тамариного поздравления. Они с Филом уже сколько лет пытаются завести ребёнка, а ничего не получается. А им хватило всего одного раза, чтобы это случилось. — Спасибо, — Мила улыбается немного натянуто, а затем опускает голову, рассматривая стоящую перед ней тарелку. Никто ничего не говорит, и это молчание начинает растягиваться. Она чувствует на себе взгляды, но не поднимает голову, пока Саша не говорит с полной решимостью: — Вы поженитесь как можно быстрее. Я организую все. Мила тут же вскидывает голову вверх на брата: — Нет. — Что значит “нет”? — спрашивает Саша. — Милка, какая муха тебя укусила? — Катя пихает её в бок. — Конечно да. Как раз пока животик еще не видно, — Катя зачем-то тянется к её животу. Наверно это какой-то материнский инстинкт, и хотя Катя не представляет опасности для неё и ребенка, Мила все равно отталкивает Катину руку от себя и рычит: — Никакой свадьбы не будет. — Тут ты ошибаешься, — говорит Витя. — А твоего мнения никто не спрашивал! — огрызается она. — Ты уже сделал дело. Теперь гуляй смело. — Нам надо поговорить. — Я не хочу! И вообще не нужно было приходить сегодня на этот чертов традиционный пятничный ужин, устраиваемый раз в месяц у кого-то из ребят. Но она пропустила ужин в прошлом месяц, а еще пропустила кучу других встреч, игнорировала практически всех, даже Олю с Томой. Это мероприятие она проигнорировать не могла, не после звонка Саши с предъявой “мне кажется, или ты нас всех избегаешь?”. Витя приподнимается со своего стула, но его останавливает тяжелая рука Космоса, и он вынужден сесть обратно. — Исправьте меня, если я не прав, — заявляет Космос, смотря вначале на Милу, а затем на Витю: — но вы уже лет десять крутите шуры-муры. А теперь ты, — он смотрит на неё: — Мила, говоришь, что ты не собираешься за него замуж? — и, предсказывая их с Витей вопрос, откуда он знает, Космос продолжает говорить: — Откуда мы знаем? Не отрицаю, вы скрывали свои отношения достаточно хорошо, но и мы не слепые. Она смотрит на Валеру и Тамару, и они кивают на эти слова, затем её взгляд останавливается на Оле, но Оля отводит взгляд, занимая себя бокалом с вином. — Почему ничего не сказали? — голос у неё дрожит. А она ведь действительно думала, что никто не догадывался о том, что происходит, думала, что они так прекрасно дурачат всех. — Ребята хотели, но это ведь действительно было не наше дело, — тихо и как-то несмело говорит Тома. — К тому же если бы хотели, чтобы мы знали, вы бы рассказали. Это звучит разумно. Тем не менее она чувствует себя полной дурой. — Саша? — Мила спрашивает у Саши. — Что “Саша”? Только я один оказывается ничего не замечал! — а затем он обращается к Космосу и Филу: — Вы бы могли намекнуть! — а затем смотрит на Витю: — Ты же сказал, что она тебе как сестра и между вами ничего не может быть. — А ты и поверил, — Витя хмыкает, берет графин и прикладывает его к челюсти. — Поверил. Ты же мой друг, — а затем выплевывает: — Видимо зря поверил, — и Саша зыркает зло на Витю. Только вот она этого не понимает. Мила ведь помнит, что при любой опасности Саша говорил Вите позаботиться о ней, если что-то случится. — Я доверил её тебе. Верил, что ты будешь относится к ней как к сестре. — Я плохо о ней заботился? Я все время был рядом! А ты обещал меня убить, если узнаешь, что между нами что-то есть. Конечно, куда уж какому-то Вите Пчелкину, бандиту без образования, до уровня твоей сестры. Для жениха не дотягивает, но вот как сторожевой пес - в самый раз, — Витя не кричит, но говорит на повышенных тонах. — Как жилетка для слез, как бесплатный аттракцион, как способ развлечься - тоже. А вот что-то серьезное, зачем нам это, да? Витя же не способен на чувства. Куда уж Вите до высоких чувств! — Витя-, — Мила зовет его. И Витя наконец-то смотрит на неё, голубые глаза как штормовое небо: — Ты, — он указывает на неё, — встала и в спальню шагом марш. Нам нужно поговорить. Она хотела его успокоить, но точно не говорить с ним, тем более в спальне. Поэтому она качает головой: — Нет. — Да, — Катя толкает её. — Иди. Иначе не посмотрю, что тебе двадцать семь, уложу тебя на колени и отшлепаю, — а затем чуть тише шепчет: — Хотя в этой комнате есть кто-то, кому доставит это большее удовольствие. Конечно несмотря на шепот, в полной тишине, то, что сказала Катя, слышат все. Мила со злостью смотрит на Катю, а затем поднимается и выходит из гостиной, слыша за своей спиной, как Тамара говорит: — Возможно нам лучше уйти. Затем Оля говорит: — Вам нужно поговорить без посторонних ушей. А Витя кидает: — Просто включите музыку и сделайте погромче. Как-то неловко оказаться в спальне. К тому же ничего вроде бы и не изменилось, будто она просто ушла утром и вернулась вечером. Она замирает у самой двери, не рискуя пройти дальше, но приходится это сделать, когда Витя подталкивает её в сторону кровати. Не сказать, что ей хочется садится на кровать, но он указывает ей на кровать, и вид у него такой - лучше не спорить - поэтому она усаживается на кровать, а он замирает в паре шагов от неё, со скрещенными на груди руками. Приходится запрокинуть голову слегка назад, чтобы смотреть на него. Конечно, выбрал именно такую позицию, чтобы показать, какие у них на самом деле позиции. Бесит. Витя молчит. Она молчит тоже. И, когда из гостиной доносится музыка, он заявляет: — Я знал о ребенке. — Да какого хрена тогда, Витя?! — конечно после этого ей сложно усидеть на месте. Она подскакивает к нему и пихает в плечи, зная, что физический вред причинить ему не сможет. Хотя очень хочет. — За мной опять кто-то следил? Да? Подкупил врачей? Какого черта ты тогда сказал, что хочешь разорвать всё? Так и бы сказал: мне нахер не сдалась ты, нахер не сдался ребенок. Хотя блять, понятное дело, что я тебе нахер не сдалась. Просто еще одно тело, которое ты можешь трахать. У вас же мужчин все совсем по-другому: могу любить одну, а трахать другую! — пока она это все говорит, так злится, взмахивает руками и говорит громко, практически кричит. Только надеется, что никто не услышит то, что она ему кричит. — И кого я люблю? — Витя хватает её за руки, останавливая её, тормозя эти взбалмошные движения. Мила замирает, вдыхает воздуха побольше, а затем тихо-тихо шепчет: — Олю. Кого еще? — потому что это уж точно не та информация, которую должен кто-то услышать. Пускай даже у неё и Саши был как-то разговор на тему влюбленности Вити в Олю, несколько месяцев после того происшествия со взрывом машины. Витя смотрит на неё так, будто у неё выросла вторая голова. Он сжимает её руки крепче: — С какого хрена я её люблю?! И так он выглядит … Удивленно… Что она тут же ставит под сомнение то, что видела, то, в чем была уверена все эти годы. — А разве это не так? — эти нотки сомнения уже появились, и просто так не исчезнут. — Все эти взгляды, которые ты на неё бросал. Все эти фразы, которые ты говорил о ней, как ты ей восхищался. Как ты сказал, что на такую жену нужно молиться. Разве нет? Разве ты не любишь её? — Нет, — он качает головой. — Я никогда не был влюблен в Олю. И никогда не хотел её. Я хотел то, что было у них с Сашей в самом начале, — затем он вздыхает и тише добавляет: — до того, как появилась Аня и испортила всё. Хочешь знать, кого я люблю вот уже двенадцать лет? Она только и может, что кивнуть на это, не совсем понимая, что сейчас происходит. И вообще может быть это сон, а не реальность. — Тебя. И она просто ловит ртом воздух, действительно не веря в происходящее. — Но двенадцать лет назад мне было пятнадцать, — не то, чтобы эта разница в возрасте её как-то смущала, три года - это совсем маленькая разница. Он смотрит в её глаза проникновенно, говоря практически без остановок: — Да. В то лето ты вернулась с Сашей из деревни, мы не виделись три месяца. Что такое три месяца? Не слишком много. Я даже не знаю, что произошло, но я стоял как истукан, пошевелиться не мог, когда тебя увидел. Ничего в тебе кардинально не изменилось, но я не мог отвести от тебя взгляд. Ты тогда обняла меня и поцеловала, принцесса, моим стояком можно было в деревне дрова рубить. Тебе было пятнадцать, а я чувствовал себя извращенцем. Я тогда сказал себе, что это какое-то наваждение. Будто я и до этого не видел красоток. Но это наваждение до сих пор не прошло. И она стоит, пялится на него, и вроде бы все так просто, но она все равно не понимает, зачем они оба так все усложнили. — Я вообще ничего не понимаю, — Мила отступает от него, голова просто кругом идет, и она садится обратно на кровать. — Почему тогда нельзя было предложить мне встречаться? Зачем ты вообще тогда сказал, что мы должны забыть о том, что произошло в ту ночь, а затем согласился на мои условия? — А что я мог тебе дать тогда? — он присаживается на корточки рядом с ней. — Я был никем. Со мной всё что угодно могло произойти. В общем ничего путного. Поэтому и не предлагал, поэтому и сказал тогда, что мы должны забыть. Но когда ты сказала, что скажешь Саше…Это был прекрасный повод согласиться. Не было после никаких других девушек. А репутация? Никто никогда не отказывался сказать, что Витя Пчелкин в постели еще тот жеребец. Не было никакой любви к Оле. Она знала о моих чувствах. Не знаю, как она поняла это, но это было еще до их с Сашей свадьбы. Она спросила, я не отрицал. И я не перестану любить тебя. Или ребенка, я его уже люблю, — и это совершенно неожиданно, но он достает из кармана пиджака красную бархатную коробочку. — Ты выйдешь за меня замуж? Слезы, противные, соленые, бегут по щекам, слезы счастья, конечно же. И она мечтала об этом, но окружение было другое, но сейчас её совершенно без разницы, какое окружение, главное - то, что он сделал, то, что предложил. Приходит мысль: что кольцо делает у него в кармане? Но она спросит у него об этом намного позже, а сейчас она, заплаканная, утирает слезы и говорит: — Давай сюда кольцо. Витя счастлив подчиниться, открывает коробочку и надевает кольцо с крупным бриллиантом на её безымянный палец. Он больше ничего не говорит, только смотрит, и он будто ждет еще от неё каких-то слов. Вот она дуреха! — Я тоже тебя люблю. Им действительно нужно поговорить, о куда больших вещах, обо всем, что было, что есть и что будет. Но не сейчас. Чуть позже. Она притягивает его к себе и целует. Они поговорят позже. Но их будущее еще никогда не казалось таким привлекательным.

🎬THE END🎬