смс-ки приходили всю ночь

«Я так тебя хочу!» Макаров ещё пару секунд недоуменно моргает, решая — это проблемы со зрением в сорок лет или всё-таки с головой, причем в те же сорок лет. «Люблю, когда ты не отводишь от них взгляд» Глаза решают мигрировать на лоб, когда присланная фотка открывается. Павел Сергеевич снова задумывается: реально не отводит что ли? Вроде не замечал за собой. Хотя посмотреть есть на что. Действительно. «Хочу смотаться с дежурства и устроить нам суточный марафон сексуального характера» Макаров тупо кивает, типа, ага, согласен, а потом скривляется, будто лимон целиком проглотил. Какой-какой она хочет марафон с ним устроить? «Мне кажется, я сейчас так возбуждена, что наброшусь на первого встречного» Перед глазами встаёт картина поиска первых встречных в отделе. В три часа ночи. В отделе. Обезьянник? «Мой котенок уже взбесился и едет за мной?» Фантазия услужливо подсовывает картинку, где взбешенный кот, обязательно породистый, других он рядом с ней не представлял, врывается в отдел, раскидывая всех на своем пути. Телефон опять трелькнул, получая новое сообщение. Сил терпеть это издевательство уже не было. И без того, вон, пар почти из ушей валит. Глаз дёргается. Ладонь, держащая телефон, почему-то вспотела. И много других интересных реакций организма, к которому Макаров не готов. Не на трезвую голову — точно. — Синицкая! — басом начинает он, едва на том конце несуществующего провода звучит удивлённое «Павел Сергеевич?» — Ты чо творишь, голова твоя крашенная? — Я не понимаю… У нее голос — ошарашенный, недовольный, уставший. Ну да, сам же вторую ночь подряд на дежурство оставлял. А не надо было вести себя как идиотка, бегая стучать Саламатину! Сказано же было — разбирай дела в архиве, а не в Инстаграме сиди. — Если это — месть, Синицкая, то ты у меня до следующего года будешь ночами отдел задницей протирать, поняла! Убил бы! Макаров сбрасывает вызов, не дожидаясь оправдательного лепета. На сегодня с него Синицкой достаточно. Всей Синицкой. Во все своем… великолепии. Он ставит телефон на беззвучку, надеясь, что хоть будильник услышит с этими нервными встрясками. Надо же, сорок лет — а туда же! И думать забудь, идиот старый.

***

На следующий день Макаров опаздывает. Этого с ним давно не случалось, — бессонницей с такой службой не страдают, а наслаждаются. Он идёт к кабинету с таким хмурым лицом, что подбежавшая что-то сообщить Попова, решает промолчать, старательно мимикрируя под статую. — Ко мне, — рычит он ей. — Все четыре куклы. Живо! Девчонка подскакивает, такая от неожиданности, но Макарова уже и след простыл, — он в своем кабинете, тщательно протирает пистолет. Тихонечко зашедшие подчинённые от такой картины мысленно решают покаяться во всех грехах. Хотя на службу они тоже пришли пару минут назад. Макаров молчит, выдерживая степень напряжения. Туркина дёргается, ведёт тощим и угловатым плечом, желая задать вопрос, но Попова с силой тормозит ее, испуганно качая головой. Произвел он сегодня на нее впечатление. Только когда сонная Синицкая зевает, потому что ей откровенно — насрать, она всю ночь не спала, ещё и начальство решило добить страшными звонками и криками, Макаров вскакивает на ноги, кулаками опираясь на стол. Это выходит громко и сильно. Девчонки, все как одна, резко втягивают головы, действительно не понимая, с чего им такого счастья привалило. — Куклы крашенные. Всех поувольняю к чертовой бабушке! Туркина хочет что-то возразить, но только хмурится. В мыслях уже зреет план сходить к Саламатину. В конце концов, Макаров ещё никогда не опускался до таких вот откровенных оскорблений. Они даже не успели совершить ошибку. Да и вчера был спокойный день. — Павел Сергеевич, а что случилось то? — это Верба. Она самая смелая, потому как мать. Рожала — с чего ей какого-то майора бояться? — Что случилось? — Макаров передразнивает ее едко и ехидно. Аж самому противно. — А вы у Синицкой спросите. Давай, Катерина, ты сегодня ой как отличилась! Синицкая сводит брови практически вместе, прикидывая, чего она такого натворила. Вроде дежурство спокойным было. Она даже прикемарила полчасика. А тут такое. — Павел Сергеевич, а чо я? — обиженно бурчит она, переступая с ноги на ногу. Высоченные каблуки в этот раз доставляют только дискомфорт. — Я ещё ночью ваш наезд не поняла. Ничего же не случилось, вы вообще спали, у вас голос сонный был. Три пары глаз удивлённо переводят взгляд с надувшей губы Синицкой на грозно сжимающего зубы начальника. — Ах, спал? Ах, голос сонный? — спокойно повторяет он, выходя из-за стола и приближаясь к Синицкой. — А какого черта ты мне сексуальные марафоны свои описываешь, раз я сплю? В конце он уже навис над блондинкой, которая уменьшилась чуть ли не вдвое, лишь бы не так слышать громкий голос. Правда, после последних слов, девушка яростно замотала головой, будто не веря в произнесенное. — Какие марафоны, Павел Сергеевич, вам приснилось, наверное. Я не писала вам ничего, если только… Она вытаскивает телефон, быстро что-то нажимая. — Дай сюда, недоразумение, — Макаров выхватывает айфон из мягких рук, на мгновение соприкасаясь. Да что она творит то? Пару секунд вглядывается в экран, а потом переводит на Синицкую ещё более хмурый взгляд, чем вообще возможен быть. — Катерина, я не буду выяснять личное, даю слово офицера, но какого хрена я у тебя в контактах Любимым записан? И откуда такое количество сердечек этих сраных? Ты чо, в дочки-матери заигралась? Синицкая бледнеет с каждым произнесенным словом, а потом не выдерживает — выхватывает телефон, пытаясь найти ошибку. — Павел Сергеевич, я не… Это не я… Вы не были Любимым… Попова громко фыркает, отворачивая голову. Синицкая теперь краснеет под убийственным взглядом Макарова. — То есть, вы лучший начальник на свете и все такое, но… Я не записывала вас так. Теперь слышен смешок Туркиной. Она складывает руки на груди, вытягивая шею — ну, ни дать, ни взять — лебединушка. — Туркина, давай, выручай свою коллегу, а то вы у меня разговаривать с помощью этих сраных смайлов научитесь! Верба ведёт плечиком, а потом тихо говорит: — Это мы сделали, Павел Сергеевич. — Нахрена? — Да потому что, Синицкая, ты задолбала! Ты все дежурство со своими мужиками пишешься, а нам после тебя — ещё больше работы, чем было, — перебивает Попова. — Это было в воспитательных целях, — подтверждает Туркина. Макаров хмыкает, делая шаг назад — садится на стол, обводя их взглядом: все гордые, непоколебимые. Только Синицкая красная как помидор. Доходит, наконец, кому и что она посылала в три гребаных часа. — В воспитательных, говорите. Ну, значит, в воспитательных целях вы сегодня тоже остаётесь на дежурство — благодать, целая ночь на размышление. Кроме тебя, Катерина, ты у нас вали в аптеку за капельками снотворными. — В смысле, — хмурится Туркина. — В коромысле. Я всю ночь из-за ваших воспитаний не спал, сегодня меня Синицкая отпаивать будет, чтобы мне всякие кошмары из-за вас не снились. Синицкая продолжает усердно краснеть. Даже любопытно, а до фиолетового дойдет? — То есть, виновата Синицкая, а дежурить нам? — возмущается Попова. — А она с вами пить будет? — Она пить не будет, она будет занята другими делами. — Марафоном? — осторожно вставляет Верба. После этого краснеют все четверо. Хотя он не решается включить Синицкую в этот список — она реально уже фиолетовая. Того и гляди, в обморок грохнется. — А ты как думала, Верба? — почти ласково спрашивает Макаров. — Вы же почти офицеры. С натяжкой, конечно, и после литра водки, но почти! Надо учиться отвечать за свои слова.