Лилия бессилия

Оставшись одни, Оливье и Анна посмотрели в глаза друг друга, шпионке очень хотелось повторно попросить прощения у мужа за перенесенные страдания, но он не дал ей сказать ни слова, аккуратно помогая ей подняться с пола и сесть на диван. - С тобой точно все в порядке? Нигде ничего не болит, не тянет? Мне отправить за Франсуа? - Все хорошо, все в порядке, успокойся. Он присел на пол рядом с ней, склонив голову к ее коленям, его сердце колотилось так, словно выстукивало ритм копыт на мостовой. Еще мгновение назад ему казалось, что он потерял дитя, что он теряет ее, сейчас же он все никак не мог поверить, что опасность миновала. - Я не подумала, как ты отреагируешь на мой спектакль, прости. - Ты думала, мне будет безразлично видеть, как умирает мой ребенок? Моя жена? Анна, мне кажется, мое сердце никогда не успокоится после таких волнений. - Я не рассчитывала на твое присутствие сегодня, когда ты объявился, мне пришлось импровизировать. - Ты ни в чем не виновата, любовь моя, главное – ты в безопасности. - Я все-таки погорячилась с кровью, я знала, что, вероятно, придется защищаться, предположила, что мужчины легче поверят такому, чем просто стонам и … Он не ответил, просто присел рядом с ней, обнял и поцеловал в макушку. - Как ты догадалась о Винтере? - Он написал мне письмо, оставил на моем столике, когда ты уехал. Оно в спальне, ты можешь его прочесть. Атос с удивлением посмотрел на нее, но, кивнув, когда она показала, что с ней действительно все хорошо, отправился за письмом. Анна в это время прилегла на диван, всю ночь она не смыкала глаз, переживала о муже, сыне, Винтере, сейчас ей очень хотелось просто отдохнуть, но она понимала, что, как только муж прочтёт письмо, он поймет, что она не доверяла ему полностью, что скрыла сына не только от его дяди, но и от него самого. . . . Кувшин любви испили мы до дна, По ветру раскидали наши чувства. Без крыльев среди пепла вновь одна, Учусь у одиночества искусству. Как жить в несбыточном своем раю И отличать трель птиц от воя горна. Как не упасть в обрыв мне…на краю Ища в израненной душе опору. Как доверять, когда на сердце мрак, И не осталось веры в свои силы. Когда самой себе ты злейший враг, И перед жизнью чувствуешь бессилье. Елена Левина Когда у человека что-то хронически болит, он привыкает к боли, адаптируется, перестает ощущать ее, если же вдруг боль прекращается, вот тогда человек и осознает, как могло бы быть хорошо без нее, понимает разницу между тем, что он обычно испытывает и текущим состоянием. Так было и с Миледи все последние годы, рана на сердце от разорванной напополам души, от растоптанных чувств перешла в хроническую боль, которая время от времени давала о себе знать, но она к ней привыкла. Последние недели напомнили ей, каково это, жить с любимым без предательств, гнева, страха, вины. Вот только письмо Винтера все испортило. Она вынуждена была признать, что все также не доверяет Оливье, что, скорее всего, и он все также не доверяет ей. Зачем сохранять то, что уже разрушено? Теперь её уже не нужно было спасать, Винтер мертв, она наследница состояния покойного супруга, ее сыну достанется титул. Вернуться в Британию в деликатном положении было бы крайне глупо сейчас, ее репутация такого скандала не перенесет, да и покинуть Францию под именем Миледи де Винтер было бы неосмотрительно из-за Кардинала. Ей нужно либо остаться во Франции и родить ребенка тут, либо выйти замуж и выехать в Британию с новым именем в статусе замужней дамы. Если бы она принимала решение еще полгода назад, она бы даже не задумывалась, но эти несколько месяцев как будто вытащили с того света умершую Анну, влюбленную в собственного мужа, не желающую с ним расставаться. Даже мысль о том, чтобы быть с другим мужчиной казалась в эту минуту омерзительной, а уж выйти за другого замуж… - Анна, - услышала она за своей спиной тихий голос Оливье. - Ты прочитал письмо? - Удивлен, что я остался жив, если честно, - улыбка графа с правого угла была чуть перекошенной, как будто горечь и ирония боролись за место на его губах одновременно. - Рад, что ты ему не поверила. Миледи наблюдала за тем, как муж подошел к окну и выглянул на улицу, он мог произвести впечатление расслабленного, но по его напряженной спине она поняла, что он ждет ее ответа, он давал ей шанс обмануть его, уверить в доверии, сделать так, чтобы они продолжили играть в семью. Вот только Анна больше не хотела ему лгать. - Я поверила. Даже похлопала за гениально составленный план. Она пристально смотрела за ним, увидела, как он осунулся от ее слов, но так и не повернулся к ней лицом. - Ты могла сбежать, но решила скрыть только Джона. - Предположила, что за домом могли следить, обоим покидать дом было бы слишком опасно. Да и слуги могли быть к этому готовы. - Анна… - Потом я хорошенько все обдумала и решила, что будь вы с ним в сговоре, мой сын был бы уже в его руках, значит, он все-таки врал. - Это должно меня успокоить? Моя жена считает, что я настолько бессердечен, что соблазнил ее, чтобы потом было приятнее убить. Теперь становится понятно, отчего ты даже не подумала, что вид твоей крови может меня привести в ужас. Ты же считаешь меня бесчувственным. Наконец, Оливье де Ла Фер развернулся к ней. По его лицу она могла судить, что он едва сдерживает ярость. Голос его все еще был ровным, но некоторые нотки уже поменялись. Она впервые видела его таким. Даже в «Красной голубятне» он был внешне сдержан. - Молчишь? Не хочешь меня разубедить? Боже, Анна! Неужели я в твоих глазах такое чудовище? Он сделал шаг к ней навстречу, его лицо отразило такую боль и разочарование, что сердце шпионки болезненно сжалось, отчего она непроизвольно зажмурилась. Граф посчитал, что она испугалась его, и остановился. - Анна, не бойся, я не подниму на тебя руку, - он говорил уже иначе, тише, полностью убрав гнев из речи, как с диким конем, которого надо усмирить. Миледи посмотрела на мужа, удивленно, заметила, что он держал руки чуть приподнятыми, как когда-то с её сыном. - Я не боюсь. - Я вижу. - Не знаю, что именно ты видишь, но повторюсь. Я не боюсь тебя, - чтобы продемонстрировать это, Анна встала и подошла к Оливье. Он и Она. История старая как сам мир. Они смотрели друг на друга, но не решались продолжить разговор. - Ты просишь меня отрицать очевидное. Это глупо и бессмысленно. Да, я поверила письму Винтера. Да, на несколько мучительных минут я поверила, что ты мог придумать и осуществить план, чтобы влюбить в себя, а потом уничтожить. Все, что он написал в письме, все это я использовала сама с Констанцией, с Фельтоном, с Бекингемом. Я втиралась в доверие, чтобы потом обмануть, убить или подставить. Поэтому я могу предположить, что и другие могут так со мной поступить. Ты утверждаешь, что я вижу в тебе бесчувственное чудовище, но это себя я такой вижу. Именно такой я стала, Оливье. Ты можешь сколько угодно закрывать глаза на правду, но это так. Шесть лет назад ты посчитал своим долгом казнить меня за клеймо на моей теле. Нет, молчи, дай мне сказать свое слово. Так вот тогда на моей совести была лишь кража церковных сосудов и обман. А теперь я виновна во всем, что ты даже боишься вообразить, я убивала, лгала, воровала, наговаривала, из-за меня умерла любовница твоего друга. Я стала подручной Ришелье. Это все я. Когда ты прозреешь, избавишься от чувства вины за прошлое или просто дождешься рождения наследника, кто помешает тебе тогда меня покарать? Я люблю тебя. Люблю так сильно, что слова, произнесенные сейчас, причиняют мне почти физические страдания. Но от этого они не перестают быть правдой. Я не верю тебе, я и себе бы не поверила. Оливье смотрел на нее так, будто она чего-то очевидного не понимала, он нежно обхватил ее голову ладонями и прошептал: - Анна, вовсе не чувство вины толкает меня быть с тобой, и уж точно не ожидание родов. Мне не нужно прозреть, я и так знаю, какую жизнь ты вела. Именно понимание этого привело меня тогда в твою комнату в «Красной голубятне», но оно не заставляло меня тебя целовать, любить. - Оливье, остановись, прошу. Наш союз не сыгран, мы вызываем все худшее друг в друге. Возможно, когда-то Оливье и Анна могли быть вместе, но сейчас Атос и Миледи на это не способны. Пока мы не уничтожили то, что осталось от наших чувств, предлагаю… - Ты моя жена. Тот документ на имя Кларик был фальшивкой, не правда ли? - Да, но очень качественной, когда я что-то подделываю, мне всегда верят. Ты обещал мне, что не станешь неволить. - Я не собираюсь, я потерял все свои права на тебя очень давно, а как же наш ребенок? Он будет жить с другим мужчиной, называя его отцом? Или ты оставишь его мне, чтобы я называл его своим воспитанником? Зачем ты ставишь нас в такую ситуацию? От этих слов Анна отступила от мужа. Ей хотелось совсем по-детски всхлипнуть и зажать уши руками. То, о чем она сама думала, в его речи звучало ужасно, страшно, мерзко. День был тяжелым, она устала, её нервы были совсем измотаны. Она и не заметила, как начала рыдать. Оливье притянул её к себе и начал успокаивать. - Ну, все, все, любовь моя, прости. Все будет хорошо, ты устала, ты пережила кошмарные дни, тебе надо отдохнуть, выспаться, потом мы все обсудим. Она вцепилась в него и продолжала свою истерику. Ей не хотелось его потерять, не хотелось жить отдельно от него, она так запуталась, Миледи и Анна вступили в сильнейшую схватку внутри ее души. Граф де Ла Фер, видя, что жена не успокаивается, подхватил ее на руки и понес в спальню.