Чудовторец

Тихий монотонный голос Руневского убаюкивает, но не даёт уснуть. Тебе хорошо, тебе спокойно и тепло. Он переходит на ты, как делал некогда совсем юный (и еще живой) целитель, чтобы установить контакт с пациентом. Ты видишь маму. Двор, в котором играла с друзьями. Тебе весело и беззаботно. Все твои мысли сосредоточены на игре в догонялки, единственная твоя забота - обыграть соперников. И Алина правда видит бледные очертания матери, окаймленные тусклым туманом. Видит солнечный летний свет, который лучами протискивается сквозь густую крону деревьев их неказистого дворика. Рука Руневского едва касается Алининого лица, медленно, словно по контуру за воздушной пленкой обводит её тонкий нос, скулы, останавливается на глазах. Он воздействует на её тактильный канал, проводит руками вдоль лица и тела, повторяя причудливые изгибы. На глаза девушки опускаются его тонкие пальцы, слегка надавливают, заставляя глазное яблоко обеспокоенно забегать под прикрытыми веками, а брови - нахмуриться. Вторая рука аккуратно гладит живот девушки. Через льняную ткань широкой девичьей сорочки граф чувствует, как от кожи в эпигастральной области веет холодом. Нехороший знак: метка страха. Алина вздрагивает. Чего ты боишься, Алина? Ты в своем дворе, со своими хорошими друзьями. Ты чувствуешь спокойствие. Откуда взяться опасности? Руневский предпочитает не вставлять себя в качестве проводника в её видения. У них еще нет той связи, что позволила бы ему быть тенью безмятежности, следующей за ней в готовности защитить и уберечь. И будет ли эта связь теперь? Когда он уже успел причинить ей столько боли... Девушка перемещает взгляд на небольшой барак у той же самой площадки и отчего-то цепляется глазами за нечто темное в одном из окон. Алина в видении пытается привлечь внимание странного пятна и взмахивает детской ладошкой в приветствии. Алина наяву резко дёргает рукой, едва не падает с дивана. И Руневскому приходится с силой сжать запястье девушки, прижать руку к её же телу, не давая возможности ею пошевелить. Не будь она вампиром - остались бы следы. Её глаза под веками начинают дергаться чаще. Та, другая Алина, изо всех сил всматривается в пятно, приобретающее облик человека, но как-то слишком медленно, не ясно. Кто это может быть? Все мысли заволокло непроходимым туманом, голова начинает болеть как будто бы в самом видении. И, как бывает всегда в её теперешних приступах паники, Алина совершенно не знает, что именно увидит. Вернее, кого. Алина-девочка в вынужденном сне начинает приближаться к странному бараку (она не помнит, чтобы такой действительно стоял близ её дома в детстве). Чувство неестественного напряжения сгущается, и ветер вдруг начинает задувать со свистом, сметая птиц с верхушек деревьев. И вокруг вдруг не остается ни единого друга. И земля уходит из-под ног, оставляя барак и её, Алину, висеть в пустом пространстве белизны. Алина начинает брыкаться ногами, и Руневский сильнее прижимает её к софе. Он интенсивно думает, стоит ли ему сейчас прервать сеанс и вывести её из состояния или лучше дождаться развязки. Но выбрать граф не успевает. Алина заходится в крике и начинает трястись сильнее прежнего, едва не скидывая графа на пол. Руневский уже почти лежит на ней, коленями прижимая непослушные брыкающиеся бедра, а одной свободной рукой цепко удерживая запястья девушки. «Петя петя петя петя!» - Воет девушка, не открывая глаз. Аккуратно разорвать слуховые и тактильные каналы уже не получается: Алина едва ли слышит его сквозь собственный крик, а руки и всё тело Руневского уже давно заняты лишь тем, чтобы не дать девушке переломить себе все позвонки. Граф отчётливо повторяет несколько резких слов, необходимых для того, чтобы вывести Алину из транса. Но они не помогают. Приходится перехватить кисти девушки одной рукой, а свободной дотянуться до кинжала на кофейном столике при софе. Обычное лезвие (для серебряного случай еще не столь тяжел) опасно бликует в ярком свете лампы. Александр резким взмахом рассекает Алинино предплечье и вновь произносит громкое wyjść, в сочетании с болью должное выпустить сознание девушки на волю. Не срабатывает. Руневский чувствует, как паника вдруг начинает его касаться. Прошлые сеансы бывали более нервными, дерзкими, долгими, но Алина всегда вытаскивалась из них без тяжести и последствий. Так что столь особенного происходит сейчас? Алина. А-ли-на. Девочка, сейчас ты почувствуешь резкую боль, но не отвернешься от неё. Твоя задача заметить её и прочувствовать. Ты должна пойти за этой болью и выйти ко мне. Руневский вновь рассекает кожу лезвием - аккурат с тем местом, где недавний порез уже успел затянуться. Алина. Алина не реагирует. Значит, наступила частичная анальгезия. Девочка больше не восприимчива к боли, а достать нужные препараты в данную секунду не представляется возможным: граф истратил все запасы еще на давних сеансах, не думая, что когда-то вновь вернется к былому искусству. Вариантов остаётся мало. И Руневский пробует проверить возможность их связи. Он вводит в её видение себя. Алина, сейчас ты не только слышишь меня, но и чувствуешь, я здесь...