Сезон сакуры

Один глаз обычный, второй в обрамлении вздувшегося шрама от ожога — оба устремлены на меня и принадлежат Сандаю Сабуро. «Надо же, да тут все твои друзья собрались». Оба тëмные, как провалы Бездны с устрашающим спокойствием стоячей воды в чёрном зеркале зрачка. Я испугалась. Резко отпрянула, попятилась, налетев на лорда позади. Он не шевельнулся, так и оставшись стоять в проходе, не давая мне ни шанса вывернуться. В первую секунду Сабуро даже не смотрел на него. Я стояла, недвижимая под выворачивающим кишки взглядом, считая секунды до того момента, когда произошедшее однажды вернётся мне сполна. — Господин Сандаю, не знал, что вы тоже будете, — ровно произнёс комиссар, словно встречи в окия никогда и не было и даже толком не выражая удивления вопреки словам. Сабуро едва изменился в лице, будто только сейчас понял, что лорд Камисато тоже здесь. Поднял глаза. — Как я мог пропустить такое событие? Я был близким другом в равной мере Кудзë Такаюки и Хийраги Синсукэ. «Ага, как же. Скорее «пособником» или «сообщником» как по мне». — Правда? — с налётом искренности, точно мальчишка, удивился лорд Камисато. — Простите моё невежество, но моя сестра занималась списками гостей. И вашего имени среди приглашённых не было. — Я пришёл по личному приглашению лорда Хийраги. Сегодня большой день не только для его дочери, но и для него самого. Какая досада, если этого вы тоже не знали. «Он про то, что старика Синсукэ отпустили из казематов. Неужели связь с фатуи ему простилась? Вряд ли, скорее нашлась рыба покрупнее, чтобы переложить на неё вину. В таком случае, торчать рядом с известным посредником этих слизняков из Снежной, пожалуй, худшая идея из возможных», — рассуждала О-Кику, подменяя своим голосом мои мысли. — Разумеется, знал, — невозмутимо отозвался комиссар. — Я как раз собирался поздравить его с благополучным разрешением столь щекотливой проблемы. Идёмте, отыщем его вместе? Поздравить? Нет, с освобождением бывшего комиссара Кандзё что-то нечисто, он бы стал поздравлять его только если это какой-то очередной ход. «Да нет никакого поздравления, бестолковая. Это не для Хийраги вовсе». Это проверка. До меня дошло на долю секунды раньше, чем О-Кику заговорила, потому что, подняв взгляд, я увидела, как потемнело лицо Сандаю Сабуро. Губы сжались, вытянулись в одну прямую линию. Желваки заходили под кожей. «Будто слизь слайма проглотил, боги». — Боюсь, у вас уже есть компания, комиссар. Последнее слово было отчеканено так остро, будто бы он хотел в самом деле превратить его в заточенное оружие. Я не видела лица лорда Камисато, потому что не могла повернуться, но очень хорошо чувствовала лопатками, как спокойно поднимается и опускается у него грудь под тканью хаори от мерного дыхания. Сабуро двинулся, поддался вперёд. Его пальцы потянулись, словно больше всего на свете в эту секунду он жаждал свернуть мне шею. Дёрнулся. И в это же мгновение лорд Камисато вскинул руку и перехватил его запястье. — Довольно любезностей, — тонкие пальцы сжались кольцом намертво, а голос звучал холодно и с таким раздражением, которое нельзя было заподозрить в нём ещё секунду назад. — Хийраги Синсукэ вас не приглашал, но я предположу, что это сделал лорд Акахита — только вы двое здесь достаточно вероломны и беспринципны, чтобы вести дела как с комиссией Кандзё, так и с фатуи — и пытаться обдурить обе стороны. И только вы двое в первую очередь озабочены собственными эгоистичными интересами. Давая понять таким элегантным переходом от всегда непроницаемого и деланно-дружелюбного комиссара Ясиро до менторски-беспощадного Камисато Аято, что ему надоели дурацкие игры. Будь здесь хоть кто-то кроме нас, он бы сказал, что его эго и самонадеянность, пожалуй, уже достигли размеров горы Ёго. Но здесь только мы. И все трое прекрасно осведомлены, что гора Ёго будет маловата. — О, нет, комиссар… — вдруг заулыбавшись, протянул Сандаю Сабуро. — Я здесь по вашему приглашению. Я недоумённо моргнула. Пальцы на запястье не разжимались, и Сабуро продолжал так, словно всё это взаправду когда-то происходило: — Забыли, как через меня связывались с фатуи якобы для блага Инадзумы? А на самом деле использовали меня для своих корыстных планов. Он улыбался, потому что был уверен, что на это купятся. А значит, такое выгодно большому количеству людей. И вкрадчивый голос звучал так убедительно, что у меня едва не зародились сомнения. — А когда я отказался вам помогать, вы сделали ужасные вещи с моими людьми и со мной. И с этими словами Сабуро поднял вторую руку в перчатке, а я поняла, почему она казалась мне такой странной и безжизненной. Это был протез. — И всё ради чего? Уничтожить две другие комиссии. Заполучить полный контроль. Всего лишь краткая доля правды в большой куче лжи, но её вполне может хватить. Люди охотнее верят в то, что пусть на сотую долю, но соответствует действительности. Вот почему лорда Хийраги выпустили — его основную вину переложат на чужие плечи. Будто бы это Ясиро на самом деле так сильно стремилась к власти, что стала сотрудничать с преступником Эвраром, чьей пособницей они меня считают и даже с фатуи. Чем не причина быть замеченным на складе, а потом сжечь его вместе с «уликами»? Такая сложная паутина под силу лишь исключениям. И вот незадача — лорд Камисато как раз такое исключение. — И по такому случаю вы готовы хоть сжечь тут всё дотла, — договорил невозмутимо Сабуро. Кое-кто из гостей стал появляться в саду. Комиссар заметил и мгновенно выпустил руку. Сабуро отстранился, коротко поклонился и поспешил ретироваться. — Побудьте здесь. Мне нужно кое с кем переговорить, — холодным тоном отрезал лорд Камисато, обходя меня. Наверняка, Сюмацубан. В том, что их вездесущие глаза и уши тут повсюду, я не сомневалась. Но раньше, чем успела спросить что-то, послышался шум. Он шёл с главной площади Рито. Люди заволновались, стали озираться. Я поглядела в сторону ворот и увидела, что откуда-то из-за домов и лавок поднимается дым. И тут же кто-то из-за стены имения завопил: «Портовый склад горит! Кажется, фейерверк попал на крышу!». Мы переглянулись. Я двинулась первой, бегом пересекая террасу, через ворота, к площади. Пробираясь сквозь обеспокоенную толпу, чтобы разглядеть зарево. Что-то в порту и вправду полыхало, озаряя ночной воздух рыжими языками. Солдаты и самураи носились туда-сюда между берегом и пожаром, к ним присоединились некоторые гости. Большинство стояло в стороне, слишком напуганное или взволнованное. Я тоже остановилась как вкопанная на последней ступеньке лестницы, наблюдая, как спина в тёмном хаори двигается в сторону тушащих пожар и как блестит в полумраке и оранжевых отблесках огня сияющий синим Глаз Бога. Это зрелище вселяло какую-то странную уверенность. Будто ничего не может пойти не так там, где есть такое количество контроля. А даже если и пойдёт, с этим можно будет легко управиться. Люди же говорят, что нет такой проблемы, с которой не способен справиться комиссар Аято, верно? Вот только в затылке всё равно что-то нервно зудело, не давая покоя. Я смотрела перед собой, но видела чужие лица. Сабуро сказал: «Уничтожить две другие комиссии». Кимура сказал: «Две из девяти». Они работали вместе. Такаси Кимура был истинной причиной, почему Сабуро вдруг объявился на празднике. Кимуре нужна печать. А Сабуро мог знать, где она находится, если и правда дружил с бывшим комиссаром Кандзё. Меня вдруг осенило: это никакой не пожар. И фейерверки тут ни при чём. «Помнишь, ты делала то же самое? На фоне одного бедствия — второе заметят не сразу». Это отвлекающий манёвр. Проклятье! Я развернулась и ринулась наверх по лестнице, расталкивая ахающую толпу гостей, проскочив мимо солдат. Взлетела по ступенькам. Подол путался, затормаживая движения. Едва не шлёпнулась у ворот, успела ухватиться за край. Вылетела в нижний сад имения Хийраги. Сплошь смазанные лица перепуганных гостей, все смятении. Гул и гомон. Я огляделась, пытаясь хоть что-то разобрать в пёстрой толпе. А потом совсем рядом раздалось: «Глядите! На террасе!». Он стоял там. Почти у входа в здание. В руках шкатулка. Волосы растрёпаны. В руке копьё кого-то из стражников — клинок багряный. Не успела. Вид сосредоточенный. Откинул крышку. Даже с такого расстояния мне обожгло руку. Я зашипела, перехватила локоть ладонью, пытаясь унять всплеск. На террасе показались воины Хийраги. Тут и там раздавался гвалт голосов. Клинок размером с мой танто. Лезвие слабо и красиво светилось фиолетовым, будто сделанное из чистой тонкой пластины сапфира. Рукоять украшена какими-то завитками. И было во всём это что-то такое неприкасаемое, что-то больше, чем твоё существование. А он просто сунул лезвие за пояс. — Стой! — я взлетела по ступенькам на террасу. Свело руку. Весь двор оцеплен самураями, остров тоже. Ему не сбежать по земле. Только если… Он перехватил копьё, быстрым движением сунул между балок перекрытия, подтянулся на нём, успел схватиться за край крыши до того, как древко треснуло и обломилось под его весом. Мгновение — и он был на крыше. Шум крови заглушал почти всё, кроме единственной мысли о печати. Две из девяти, значит? Рванулась вперёд. Я не достану до крыши. Бежать вокруг труднее — гости, солдаты, столы. Точно. Столы. Разбежаться, оттолкнуться и допрыгнуть. Но сначала… Не думая, ни секунды, я схватила кимоно и с хрустом потянула ткань. Шёлк разошёлся, рваный край заструился наверх. Я остервенело дёрнула подол и он оборвался до самых колен. — Что происходит?! Остановите её! Они могут решить, я с ним заодно. Особенно те, кто достаточно осведомлён. — Возмутительно! Другие же просто ханжи. — Великая Наруками, сделайте уже что-нибудь! Прыгнула на стол, толкнулась. Ударилась рёбрами, налетев на край крыши. Заскользила, едва не падая, сдирая старые корки на ранках о черепицу. Обломала ногти. Подтянулась и вылезла. Спина Кимуры мелькнула на уступе, ведущем к статуе Архонта. Ну, конечно, он уже уходил от меня по воде. Рискнёт ещё раз. Пеший путь отрезан войсками Тэнрё. Обогнуть угол строения, оставляя позади крики, падающих в обморок барышень и краснеющих господ. На бегу я нащупала шнурки оби, развязала всё, что могла. Пояс ослаб. Приходилось балансировать, чтобы не скатиться по наклонному скату. Один угол крыши почти касается земли. Я спрыгнула, покатившись по траве. Вскочила на ноги, успев увидеть только блеснувший в ночи клинок фуэки-рюко у самого края. А потом Кимура толкнулся и сиганул вниз. Я налетела на уступ, затормозила, оглушённая высотой. «Стой! Лодки нет. Проверь другую сторону!». Внизу только плеск и лиловое сияние воды. Я рванула наперерез. Под уступом, где стоит статуя, есть пещера. Наверняка, он прятался там во время праздника. Отсюда недалеко до ближайшего безлюдного острова. Пояс, наконец-то, развязался. Я бросила его в траву. Кимоно распахнулось, я стянула остатки и швырнула туда же, оставшись в одном дзюбане. Здесь мельче, поэтому он прыгал там. Но мне должно хватить. «Должно…». Набрала воздуха. Отступила чуть назад и, разбежавшись, оттолкнулась пятками и прыгнула вниз. Стремительное падение. Секунда, и я ушла под воду. Ушиблась о дно, тут же толкнулась, вынырнула, плывя к берегу. Вылезла на песок. Он лип к обуви и мокрой одежде, разъезжался под ногами, но я всё равно побежала. Лодка вытащена на песок. Фигура Такаси, бегущая к ней. Я вылетела из-за скалы, бросилась к лодке. Он едва не налетел на меня. — Стой на месте, Кимура! Застыл. За спиной — мрачный каменный свод, кое-какие вещи вроде верёвок и маленьких пороховых бочонков на песке. Я пыталась успокоить дыхание, лихорадочно хватая воздух. Дзюбан облепил тело, словно вторая кожа. От сырой одежды стало холодно. Вода стекала с волос, скатывалась жемчужными каплями по спине между лопаток. — Ты… ты подлый, трусливый вор! Для него мои слова будто бы были лишь дуновением ветра посреди пустынного пляжа. — Да, таков я есть. И ты тоже такая же, Кей, — невозмутимо заметил он. — Или в твоём наряде ты об этом как-то позабыла? Я сжала зубы, чувствуя, как вибрирует всё под кожей от близости фуэки-рюко. Её свет, пробивающийся из-за ткани пояса, озарял своды пещеры, словно северным сиянием Снежной. Где-то вдали отдавались очень приглушённые голоса. Наверху был ужасный переполох. Дым ещё поднимался с острова. — Верни печать, — только и процедила я зло, протянув руку. — Зачем? Этим подлецам она ни к чему. Они хранят их в красивых коробках, вдали от всех, будто если сидеть на них своими жирными задницами, это сделает тебя лучше, сильнее и достойнее, — скривившись в лице до откровенного презрения, отозвался Кимура. — Фуэки-рюко важны лишь когда используются по назначению, когда приносят пользу. Вот тебе секрет Кей, который тебе не расскажет никто из них — ведь им это просто не выгодно. «Знаешь, а это имеет смысл», — вдруг заметила О-Кику. — «Если фуэки-рюко должны были отделять всякую дрянь от чего-то стоящего, то как они могут сделать это из какого-то подвала? Но каждое использование это риск, каждый раз вынося такую штуку из охраняемого места, ты можешь потерять её навсегда. А потеря печати черевата лишением целого ряда привилегий». Ведь фуэки-рюко — прежде всего стала символом за столько лет. Не инструментом для блага большинства, но указанием на статус и поблажки для меньшинства. Так что-то значимое и важное, призванное по-настоящему хранить жизни и приносить пользу, превращается в бюрократический ритуал, в пустую сказку и красивую, но формальную традицию. Вот и вся суть абсурдного мира, где цинизм и жадность власти превосходят пользу для народа. Но почему-то, во всей этой истории, обиднее всего было мне признать его правоту. Такаси Кимура шагнул вперёд. Я вытянулась, скалясь и загораживая ему лодку. — Всё, что ты говоришь — мерзкая ложь. Он покачал головой. И вдруг перехватил меня за руку. Я поняла его намерение ещё до того, как он это сделал — так он всегда поступал, когда хотел просто закинуть меня на плечо и уволочь прочь, пока я буду орать и брыкаться. Не намереваясь сдаваться, я вывернулась и скользнула под руками. Размахнулась и ударила его по лицу. На губе выступила маленькая бусинка крови. Кимура коснулся её языком, а потом произнёс: — Я не соврал тебе. Попытался снова дотянуться до меня, я вырывалась. Заехала ему локтем под ребро. Он пошатнулся, но не выпустил меня. — Ты сказал, О-Кику убьёт меня однажды! Но я знаю, что она вообще не причастна к этим узорам. Они появились из-за людей. Проскользнуть бы за спину. Он потянул меня на себя, я упёрлась пятками в землю, но физически не могла противостоять его грубой нахрапистой силе. Рывок, я налетела на него. — Я сказал, что то, что сидит в тебе — убьёт тебя. Я не говорил, что это мононоке, — он заламывал мне запястье, пытаясь попутно перехватить вторую руку с узорами. — И да, они действительно появились из-за людей. Из-за одного человека. Меня. Я задёргалась, наступила ему на ногу, а когда он развернул меня, попытавшись перехватить сзади за горло — вцепилась в ладонь зубами. Кимура зашипел, чуть ослабил хватку. Этого хватило, чтобы извернуться. Я нащупала рукоять и выхватила фуэки-рюко. Рука вспыхнула, но внезапно совсем не болезненно, а скорее просто неожиданно тепло. — Что ты сделал с Хигучи?! — я отпрянула, выставила клинок перед собой. — Ты убил её?! Печать будто дрожала в сыром воздухе. Глаза Кимуры потемнели, когда он отозвался самым страшным голосом из возможных: — Я бы никогда не причинил ей боль. Я просто не успел. Словно одна лишь мысль об этом, произнесённая вслух, приводила его в бешенство. Сам факт, что подобные представления родились в чьей-то голове, что могут быть озвучены — для него этого было достаточно, чтобы желать моего молчания. Он двинулся вперёд, попытался отобрать лезвие, но я размахнулась раньше и резким ударом рассекла ему грудь. Клинок прошёл по касательной, лишь разрезал одежду и кожу. На влажной чёрной ткани было почти не заметно проступающее багровое пятно. Кимура ответил, больше не увиливая. Он ударил наотмашь, тыльной стороной ладони так, что я пошатнулась и завалилась на одно колено. Щека вспыхнула, челюсть, кажется, хрустнула, а в ушах зазвенело. «Когда-нибудь ты за это заплатишь, сволочь. За каждую пощёчину», — скалилась О-Кику. Я вцепилась в её голос, чтобы не потерять связь с миром. Схватила горсть песка. Вскочила, но когда хотела швырнуть его в ему в лицо, Кимура успел перехватить запястье и вывернуть руку так, что я застонала от боли и тут же разжала пальцы. — Тебе не победить меня, я знаю твои приёмы, — оттолкнул меня, вышагивая вперёд, заставляя пятиться, пока я не налетела на лодку. — Я сам тебя всем научил. На мгновение я обернулась. Увидела рябь на воде и подумала о дождях и камелиях, о красивом саде и том, что делаю прежде, чем думаю. Потом дёрнула завязку дзюбан — одну из немногих, ещё оставшихся. — Нет, не всем. Когда я дёрнулась вперёд, он знал, что я попытаюсь набросить ему петлю на шею. Нарочно обернулся, не давая мне оказаться за спиной, вскидывая руки к горлу, чтобы предотвратить удушение. Но я не собиралась его душить. И за спину не нырнула. Он сам повернулся. Я скользнула в сторону, но по факту — вернулась к исходной позиции. Только теперь клинок упирался ему в поясницу. Я ударила со всей силы, но не лезвием, а рукоятью прямо сбоку, где кончались рёбра. Он успел только резко вздохнуть и переломиться пополам от боли. Пошатнулся, обернулся, глотая воздух. — Этот слизняк тебя натаскал? — на силу выдавил сквозь боль. — От каждого движения веет высокомерием. Но это ничего… И вдруг Кимура издал смешок. Жестокий и кривой. Он умел смеяться искренне, но это никогда не производило такого эффекта, как его насмешки. Выпрямился кое-как. — Ты видела когда-нибудь, Кей, как опадает камелия? Она не сыпется лепестками, нет. Бутон падает целиком. Как отрубленная голова. Я дрогнула. Дала слабину. Не знаю, почему, но что-то липкое и холодное собралось с этими его словами внизу живота и передавило мне все органы. Он заметил раньше, чем я успела скрыть секундное помешательство. И продолжил, смакуя каждое слово: — Я так и быть окажу ему честь и стану кайсяку. За всех, кого их заносчивость и жажда власти погубила, — замолчал на длину удара сердца, а потом произнёс так отчаянно, как никогда и ни о ком не говорил: — За Хигучи. «Отвратительный, низкий, жалкий червь. Он бросил нас. Он бросил тебя. Даже не обернулся. Ему плевать на тебя. Его волнуют лишь собственные безумные фантазии». Фуэки-рюко тряслась в моих пальцах. То ли от холода из-за сырой рубашки, то ли ещё от чего меня начала бить дрожь. В голове поднялся гул. Слова О-Кику отдавались всё отчётливее, становясь единственным, что имело вес и форму. И мне вдруг стало так больно и горько, но не от ударов, не от холода или присутствия энергии. Я подняла глаза, уставилась на его лицо, пытаясь разглядеть в нём не Такаси Кимуру, но Эврара. Не подделку с афиши, но того, кто учил меня плавать. Кто готовил мне печёные фиалковые дыни. Кто достал мне воздушного змея с дерева. Неужели и всё это тоже было ложью? — Скажи мне… — голос вдруг охрип, и вышло так тихо и жалко, что я не признала бы в этом себя. — Ты хоть немного, хоть однажды любил во мне — меня? Дрожали губы под тяжестью каждого слова, потому что эта была точка. От его ответа будет зависеть моя жизнь, его жизнь, весь мир вокруг, что либо засияет, либо рухнет под тяжестью декораций. Кимура молчал, достаточно долго, чтобы я успела разглядеть каждую морщинку на его лице в полумраке, озаряемом лиловым светом клинка, что я всё ещё держала на вытянутой руке. Его будто бы вдруг разом стало тяготить моё присутствие. Мой жалобный скулёж отозвался в нём чем-то, точно и плаванье, и фиалковые дыни, и змей — всё это он помнил слишком хорошо, хотя не хотел помнить. И чтобы справиться с этим, подавить что-то в себе, он открыл рот и произнёс стальным голосом: — А что ты такое, Кей, что бы тебя любить? — и лучше бы он ещё раз ударил меня. — Ты — сосуд. Не настоящая. Плевался словами. Они падали булыжниками сверху, пока не образовался похоронный курган. Меня всю трясло, как флаг на мачте в бурю. В горле стал ком. «Кто он такой, чтобы судить? Предатель. Предатель!» Всё помутнело. В глотку будто засыпали горсть раскалённых углей. Он стоял почти вплотную ко мне, обрезая тень горы, статую Архонта, свет и звёзды. Раздуваясь. У него не было права так говорить. Своды пещеры сходятся. В голове звенит. И на камнях будто вылупляются сотни глаз, сотни раскрытых ртов, орущих только одно слово в унисон с бывшим когда Эвраром: — Пустышка. «Это лишь оболочка. Дай-ка мне её сдуть». — Выродок! Чавкающий звук. Кимура вдохнул, но не выдохнул. Опустил глаза. Лезвие вошло ровно в живот. Пальцы до побелевших костяшек сжимали рукоять, и руки больше не дрожали. Я проворачивала лезвие, вкручивая его всё глубже и глубже, пока он хватал воздух. — Не смей больше приближаться ни ко мне, ни к комиссии Ясиро! — это был не мой голос и мой одновременно, хрипящий на пределе лёгких, осатанелый и отдающий кровью, что наполняла ему рот. И он удивился. В эту самую секунду, подняв глаза к моему лицу, он выглядел ошарашенным, запнувшимся о свою собственную веру. «Ты никогда не причинишь мне вреда, Кейрин». Отдалённые слова с Ватацуми, теперь только пепел на ветру. Наслаждайся болью ошибок. У тебя больше нет надо мной власти, ты упустил её в тот момент, когда перестал быть Эвраром. Когда ушёл, не обернувшись. Я почти не слышала его хрипящего голоса. — Что он с тобой сделал?.. Что он с тобой сделал, Кей?.. — повторял снова и снова, будто не в силах справиться с этой мыслью. — Если хоть пальцем тронешь Камисато Аято или его семью, клянусь, я вырежу твои потроха, намотаю их тебе на шею и вздерну на сакуре! Лживая уродливая мразь! — Я не вру. Тебя не существует, Кейрин. Ты вообще не человек. И ничего своего, ничего человеческого в тебе нет. Вогнать лезвие по самую рукоятку гораздо легче, чем кажется. — Заткнись! Это не значит, что меня нельзя любить. Это не значит, что не заслуживаю любви, в конце концов! Это лишь отговорка для твоей окаменелости. Для того, чтобы растоптать мою жизнь без стыда и мук совести. Я знаю тебя, уродец, знаю, о чём ты думаешь. Хочешь выйти из огня неопалённым. Ну уж нет. — Ты лишь воплощение воли к жизни Хигучи — всё хорошее, что в ней было. А твоя О-Кику — обратная сторона медали, — продолжал он, не обращая внимание на боль в животе, на кровь, залившую мой лиловый дзюбан, на мои остервенело сжатые руки. — Спроси, для чего была нужна фуэки-рюко. Спроси, что скрыл бывший комиссар. Но тебе ведь никто не расскажет. Выдернуть лезвие, разрывая ткани и мышцы. И воткнуть его ещё раз. — Закрой свою поганую пасть, я сказала! «Жалкий предатель! Мы научим его хорошим манерам. Ударь его ещё раз! Давай!». О-Кику переходила на крик, он разрывал мне перепонки. Меня тошнило. Но я никогда не чувствовала себя такой сильной. Такой неуязвимой, словно окованной бронёй и укрытой самым мощным гео щитом. Словно проклятой и благословлённой одновременно. А потом мир сделал кульбит и отскочил назад, оставляя меня в пустоте. Я расслышала шум волн. А сквозь него чей-то отдалённый знакомый голос сверху. Кто-то обеспокоенно звал меня по имени. Если это было моим именем. Я опустила глаза. Пальцы пережимали рукоять с узорами. Из раны едва виднелся маленький край лезвия. Меня прошиб холодный пот. Что я наделала? «То, что давно должна была. Не дай ему уйти отсюда живым, уползти в свою дыру, зализывать раны». Нет. Боги, я же его ранила. Руки разжались. Я не могла опустить их, словно они закаменели. Так и осталась, прижимая локти к рёбрам, уставившись на ладони. Кимура отшатнулся, переваливаясь с ноги на ногу. Клинок ещё торчал из тела, закрывая собой вторую рану. Из первой сочилась кровь, оставляя алые пятна на песке, в темноте почти не отличимые от багряных листьев. Кимура толкнул лодку, стоная от боли. Перекинул ногу. Я понимала головой, что должна его остановить, но глаза заволокла сплошная красная пелена, будто я смотрела на мир сквозь багровую вуаль, наброшенную на лицо. Он с усилием забрался в лодку. — Никто не расскажет кроме меня. Если хочешь знать правду — приходи к горну Микагэ в день мёртвой луны. И я поведаю тебе всё до последней секунды. В этот раз — окончательно. Он уходил снова — так легко, оставляя меня под беспристрастным взором Наруками на вершине, которая видела мои окровавленные ладони. Алые дорожки расчертили руки, перепачкали рукава. Дзюбан был весь заляпан песком и кровью вперемешку. Он не забрал меня. Почему он не забрал меня? «Потому что хочет, чтобы ты пришла сама. По своей воле. Снова приползла к нему», — и с этим его удивлённым взглядом слова О-Кику обретали смысл. Я же могла его убить. Могла не остановиться. А хуже всего, что я не чувствовала стыда, вины или сожаления в тот момент, когда клинок входил в тело. Мне хотелось ударить его ещё раз. Хотелось сделать хоть в половину так же больно, как было мне. И от этого некуда было сбежать, потому что это было во мне самой. Не знаю, сколько я стояла. Не чувствуя ни холода, ни боли, ничего кроме всепоглощающего страха, словно не только кругом меня были рты и глаза, но они гнездились даже на моём теле: между лопаток и на запястьях. И все глядели осуждающе. — Кейрин? — не слышала шагов, даже голос не сразу разобрала. Поняла только, когда он раздался совсем рядом. — Боги… что с вами? Вы ранены? Посмотрите на меня. Кое-как оторвала взгляд от рук. Подняла голову. Лорд Камисато пришёл со стороны порта, совсем один. Смотрел на меня, будто я что-то вроде видения. — Это не моя кровь, — на силу выдавила я, всё ещё не опуская рук. — Где печать? — Печать? — Вы погнались за Кимурой. Где печать, которую он украл? Он словно говорил на каком-то незнакомом мне языке и я с трудом разбирала слова, кое-как пытаясь прийти в себя. — Я держала её в руке, — посмотрела на свои скрюченные пальцы, снова на комиссара. — А потом он сказал, что… что убьёт вас и я… я его ударила. — Вы ранили его? — Дважды. Он молчал какое-то время, усиленно что-то обдумывая. Потом выдал краткий итог: — Что ж, пропажа печати крайне неблагоприятное обстоятельство, но его раны нам на руку. С такими ранениями он не справится сам. Выдаст себя рано или поздно. К тому же, они будут ограничивать его подвижность. «Ну, или в крайнем случае он избавит нас всех от проблем и просто подохнет где-нибудь». Что-то зашумело, в порту послышались громкие голоса. Над нами наверху кто-то бегал, кричал: «Проверьте побережье!». Солдаты Тэнрё, видимо, направлялись сюда. Лорд Камисато обернулся с серьёзным опасением. — Вам лучше пока не показываться им на глаза, — и шагнул ко мне. — Идёмте. У меня этот простой жест выбил почву из-под ног. — Нет! Не подходите ко мне! — я шарахнулась назад, выставив руки перед собой, не давая ему подойти. — Что если я и вам наврежу?.. Но ни слова, ни вид крови никак его не впечатлили. — Можете попытаться, — лорд Камисато только беззлобно усмехнулся. — Но я в любом случае заберу вас отсюда. Вместо того, чтобы сбежать подальше, он вдруг протянул свою светлую руку, коснулся моей перепачканной. И на фоне его ладони моя внезапно показалась какой-то до комичного маленькой и тонкой, будто воочию намекая, что с такими руками я не представляю для него никакой угрозы. — Видите, ничего страшного. Голоса стали отчётливее. Он потянул меня в сторону через пещеру, в обход порта. Если пройти вдоль скалы по камням, можно выйти на отмель. В то время, как вся западная сторона Рито гудела, на восточной, между островом и деревней Конда стоял мрак и тишина. Мы остановились у небольшой выемки в скале, где стояли какие-то ящики. С первого взгляда, ничего особенного, но чем больше я вглядывалась, тем больше замечала что-то не то. — За тобой никто не следовал? — спросил будто в пустоту лорд Камисато. И тогда от ящиков отделилась тень и обрела форму человека, не имеющего лица под широкополой шляпой. Я узнала по форме и мелким деталям того ниндзя, который сообщил о произошедшем на складе. Лорд Камисато тем временем повернулся, обращаясь уже ко мне: — Пойдёте с Якити, он проводит вас до имения и позаботится, чтобы вы добрались в безопасности. — Погодите, а вы? — не знаю зачем, но я вцепилась в его рукав. Тут же поняла, что оставила кровавый след и мгновенно отпрянула. Он не придал этому значения. — Я разберусь с возникшим перполохом и тоже вернусь, — оглянулся на огни на секунду. — Праздник всё равно, очевидно, окончен. Каково же самим виновникам торжества с испорченной свадьбой? Каково всем остальным, кто пришёл из добрых намерений? «Ты что, вообще глупая? Весь сегодняшний день — одно большое доказательство, что нет никаких «славных ребят» и никаких благих намерений. Все и всё вокруг буквально кричит тебе это в лицо, а ты всё равно притворяешься дурой. Просто поразительное упрямство!». Но если это так, если все они правы и кругом лишь сгущающийся мрак, то таких людей, как Сандаю Сабуро, как Такаси Кимура, прочих людей оправдывающих средства целью — не победить. Это их мир, сотворённый по их образу и подобию. И лучше не жить совсем, чем жить в нём. — Простите меня, — и это было единственное, что казалось действительно важным теперь. Лорд Камисато только покачал головой и отрезал коротко: — Вы тут ни при чём. Только почему-то я всё равно чувствовала себя отвратительно, будто во рту скопилась желчь. Впервые, немного протрезвев, смогла оценить уровень ущерба. Ещё влажная рубашка прилипала во всех приличных и не очень местах. Тут и там алые пятна. Все руки перемазаны. От крови и воды лиловая ткань стала почти чёрной. — Я испортила кимоно, — я обхватила себя за плечи, то ли от холода, то ли от стыда. — А, может, и вашу репутацию. О том, как отреагирует Миюки на всё это, я старалась вообще не думать. Гнев в такой ситуации был бы оправдан, понят мной и принят за безусловность. Но вместо него, лорд Камисато почему-то встретил слова с удивительной собранностью. Только расстегнул цепочку, снял с себя хаори и надел его на меня, запахнув. Ткань доходила до колен, почти не грела, если не считать отголоска тепла его тела, зато прятала весь ужас. А ещё она отдавала цветами и смолистым, глубоким запахом кипарисовой зелени. — Мне не впервой улаживать подобное, — напоследок отозвался он. — А вы, Кейрин, идите домой и постарайтесь заснуть. После чего, не сказав больше ни слова, развернулся и скрылся из виду. А я почувствовала, как у меня внутри что-то лопнуло и оборвалось со звоном разбившегося льда. Потому что Такаси Кимура сказал, что во мне нет ничего человеческого. А Камисато Аято просто сказал идти домой.