Хулиганы

Изнуряюще тянулись секунды. Надежда Николаевна не моргая смотрела на казённого, зелёного, цвета стену. Бенкендорф придерживал переноску одной рукой, второй гладил её по спине. Слишком много значила для них всех семья и каждый из них. Для Надюши особенно. Заметил, что жена начинает растирать руки. — Что нужно, родная? — мягко и спокойно уточнил полковник. — Охрана. Поставить кого-то на вход в операционную. Минимум двоих, чтобы никто не вошёл. Плюс палата. Покормить Карапузиков. Бумага и ручка. И ассистент. Шура? — позвала подругу. — Надюш, ты хочешь оперировать его сама? Это же нельзя. — подошедшая Романова-старшая была в растерянности. — Выхода нет. На Колю надежды нет, это всё время. Вбежали Седой и Костя. Наташа протянула Анне стакан с пустырником. — В ассистенты пойдёшь? — Я? Я никогда не оперировала… Бенкендорф вложил в ладонь жены ручки переноски, сжал её пальцы в кулак, чтобы ощутила содержимое, сделал несколько шагов в сторону операционной и пару раз грохнул кулаком. Надежда Николаевна написала список необходимых материалов и протянула. На секунду он завис в воздухе, но Костя тут же его выхватил. — Сверху то, что необходимо срочно, снизу — то, что можно донести в течении двадцати минут. Корф в обнимку с Анной подошёл к тёте. В это время из операционной вышел недовольный врач: — Что ещё?! — Всё. — властно и командно произнёс полковник. — Обеспечьте операционную, ассистента и стерильность. Об остальном позаботимся мы. И палату свободную. — Да что вы себе позволяете?! Кто вы такие?! — Слышь, мужик, заткнись и действуй, пока я тебе ноги в уши не воткнул и бантиком не связал. Ать-два. — спокойно, негромко, действенно. — Мам? — тихо прошептал Корф. — Спокойно, всё будет хорошо. Особенно, если нам выделят палату и Карапузики покушают. — мягко и невозмутимо отозвалась тётя. — А вы приобретете всё по списку. — Мам? Ты́ будешь оперировать? — А ты видишь тут ещё хирургов? — резко и сухо прозвучало в ответ. — Прошло уже пять минут. В его ситуации это критично. Я не смогла найти детского хирурга и у них тоже нет. Транспортировка запрещена, можно не довезти. Как и выхода. Александра Фёдоровна нашла свободную палату и махнула Надежде Николаевне рукой. — Сейчас мы быстро покушаем и всё сделаем, да, Карапузики? — Мам? Мам? — Всё будет хорошо. Седой и Костя плечом к плечу памятниками встали у двери в операционную, для надёжности достали из кобуры пистолеты. Романова-старшая вызвала своего водителя-охранника наверх. Надежда Николаевна передала сыновей мужу и вошла в стерильное помещение. Александр Христофорович успел ободряюще сжать её руку. Через минуту к ней присоединилась молоденькая медсестричка. Внутри уже был анестезиолог. Все замерли в ожидании. — Нужен травматолог. — на мгновение в коридоре мелькнула голова помощницы Сычёвой, которая месяц как была Бенкендорф. Полковник мигом обернулся и, в прямом смысле слова, всунул искомого специалиста в двери операционной. Плечи Сергея и Константина сомкнулись. Вновь потянулись минуты. Владимир разжал свои тиски и усадил Анну на банкетку. После пустырника молодая женщина успокоилась, но была отстранена. Парень мягко массажировал её плечи. Потом просто сел рядом и Анна вцепилась в его руку. Саша протянул обоим картонные стаканчики с чаем и раскрыл молочную шоколадку. — Спасибо. — кивнул Корф и сделал глоток. Анна просто держала его в руках, согревая ладони. — Спокойно, ребята, спокойно. Всё будет хорошо. Надежда Николаевна лучшая, она гений и она знает, что делает. — присел напротив жены друга и сжал её плечо. От боли, а именно этого майор и добивался, Анна вздрогнула и сфокусировалась на начальнике. — Выпей чай. Шоколадка, как ты любишь, молочная с орешками. Послушно сделала несколько глотков. Владимир поставил стаканчик рядом с собой и сцепил пальцы в замок. Он был не здесь. Всё пытался понять, как Володя-маленький вообще там оказался. Подобное его никогда не интересовало, друзья нормальные, один футболист, второй увлекался резьбой по дереву, но благодаря Вовке тоже начал ходить на теннис. Никаких сект, ничего. Спокойные ребята, без залётов. Пару раз были у них дома, Аня их просканировала. Что они, чёрт побери, там делали?! И где Бастер?! Как он допустил?! Они же его на дрессировку водят! — опустил голову на ладони, согнутых в локтях руках на коленях, помассажировал широкой частью ладоней закрытые глаза. Как он на них выходит?! Корф понимал, что его сын стал жертвой того, кого они уже три недели не могут поймать. Тишина, дыхание вразнобой и тянущееся как густой сироп время. Все вздрогнули, когда услышали, как на пол упал металл. — Вытащили. — вполголоса прокомментировала Александра Фёдоровна. — Надюша — героиня. Тихо закряхтели малыши, но, словно почувствовали всеобщее напряжение, передумали плакать и продолжили спать. Бенкендорф заглянул к ним в люльку, что-то прошептал и откинулся на стену, положив свою ладонь на сыновей. Наташины пальцы лихорадочно бегали по подаренному деверем планшету. Программист даже в такой ситуации пыталась работать. — Саня? — её шёпот в гробовой тишине был сродни обвалу камней с горы. Но Корфы не среагировали. Романов склонился над экраном. — Их точно двое. И один из них — женщина. Это видно по походке и строению тела, хоть она и в бесформенной одежде. И программа подтвердила. На камерах ни разу не засветилась. Я попытаюсь пробить машины, может видеорегистраторы помогут. Муж кивнул и быстро поцеловал её в щеку: — Ты главное сама спокойно, помни про себя и на́шего малыша. — просунул руку между спиной жены и холодной стеной. — Я спокойна и в порядке. — запустила очередную программу, отложила гаджет в сторону и расслабилась в родных руках, положив ладонь на живот. И вновь вязкая тишина. Своей медлительностью и оглушающим звоном которая действовала на нервы и голову, а у Владимира голова начала раскалываться, своей неопределённостью тишина напоминала болото. Сначала ничего, даже есть шанс выбраться, а потом начинает засасывать. И нужен кто-то, кто протянет крепкую длинную палку. И не просто протянет, а ещё и удержит, чтобы ты выбрался. Такой палкой стал… наряд полиции, которую вызвал заведующий травматологическим отделением. Но удостоверения Александра Христофоровича и Александра Николаевича быстро уладили недоразумение, а заведующий получил штраф за ложный вызов и бездействие, потому что наряд той же «скорой», привезший следующего пациента с переломом, дал показания и написал рапорт. Анна только физически сидела рядом с Корфом. Сердце и мысли её были с её мальчиком. Её сыном. Которому сейчас больно и плохо, а она ничего не может сделать, лишь ждать, доверив самое родное и любимое выверенным движениям военного хирурга. Успокаивало лишь то, что свекрови был за плечами огромный опыт в операциях в не самых комфортных и безопасных условиях. В голове вертелась фраза сына из их летнего отдыха: «А мне было бы спокойнее, если бы меня тётя Надя оперировала». Накликал, дурашка. Остаётся только верить в чудо и ждать. А ведь Надюше нельзя своих… Вспомнила, как узнала, что беременна, ситуацию с Володей память заблокировала, как ела малину сутками и килограммами, как разговаривала с растущим малышом, как первый раз взяла на руки, как он первый раз ей улыбнулся, так, как умеют только младенцы — открыто, искренне, доверительно, откровенно и весело. Весело, потому что всё хорошо. У него всё будет хорошо! С ним всё будет хорошо. Как он ждал папу. Дождался, маленький терпеливый герой. И вот, надо же такому случиться. Подняла голову на Владимира и не узнала его. Тот сидел понурый, лицо серое, словно покрытое изморозью, мешки под глазами, сами глаза опухшие и ничего не выражающие, пальцы до синевы сжаты в замок. Сейчас она нужна была ему так же сильно, как и он ей. Анна обняла его согнутую в локте, накачанную руку, прижалась к ней щекой и прикрыла глаза. Единственное, чего сейчас хотел Корф — оказаться на месте сына. Его мальчик, его сын, его родной и очень любимый ребёнок, пусть он ему этого никогда не говорит, но Вовка это всегда чувствовал. В его взгляде, улыбке, в его искренней заинтересованности в его мальчишеских делах, в его помощи, в его ненавязчивых, хотелось верить, советах и подсказках, в его заботе. Абсолютно нормальный парень, у которого появились друзья и он стал обычным общительным, в меру активным ребёнком, с очень умной головкой. А сейчас этот парнишка борется за жизнь. И за него борется его Надюша. Надежда. И было непонятно, это имя собственное или существительное. Спустя часов шесть, когда солнце окончательно попрощались с обитателями этой части планеты Земля, а малыши всё же поплакали, потому что запас маминого молока в бутылочках давно закончился, двери операционной распахнулись, оперативники едва успели отскочить в сторону, на пороге появилась Надежда Николаевна, стягивающая с себя насквозь мокрый халат, муж помог. Лицо было серое. Александр Христофорович успел её приобнять и усадить рядом с собой и переноской. Десяток пар глаз с одним и тем же немым вопросом. — Всё хорошо. Нужно переводить в реанимацию и дождаться выхода из наркоза. Этим сейчас занимается анастезиолог. — женщина едва шевелила языком, её потряхивало. Муж протянул крышку от термоса, который держал наготове, и она быстро весь его осушила. — Как Карапузики? Наша палата ещё свободна? — Да, Надюш, идём, я помогу. — Романова-старшая отмерла первой и помогла подруге с детьми. — Представляешь, практически не плакали всё время, только сейчас чуть-чуть, но это не в счёт. Молодцы, боевые у вас Карапузики. К сидевшим под операционной подошёл главврач больницы и принялся рассыпаться в извинениях, обещал лучший уход и доступ к маленькому пациенту в любое время. Корф молча засадил эскулапу в нос, потом схватил его за грудки и впечатал в стену: — Мне до задницы твои извинения, за себя усрался, из двух министерств же сразу вставили! Лучше бы у тебя врачи на месте были! Не у каждой семьи есть хирург, тем более, который пойдёт на такую операцию! — Саша оттащил друга от главврача. Надежда Николаевна вышла из палаты: — Вову перевезли уже? — Нет пока. — тихо ответил Бенкендорф. В это время створки распахнулись и медсестры вывезли каталку с белым мальчиком, с закрытыми глазами и под такой же белой простынёй. Сели с ней в грузовой лифт и уехали. Анна дёрнулась было у сыну, но Владимир удержал: — Ещё немного, любимая, и мы к нему зайдём. — Я туда, Шурик, побудь ещё с малышами. — Надежда Николаевна отправилась следом за младшим племянником. Анна сидела у койки сына, держала его за руку, Владимир стоял за её спиной и оба сосредоточенно наблюдали за пробуждением Володи-маленького. Реснички дрогнули и открылись мамины глаза, совершенно мутные и «дурные», как отметил про себя глава семьи. Намочил основательный кусок ваты и приложил к детским губам. Взгляд стал более осознанный. — Привет, ты как? Анна потянулась к сыну, Корф склонился над ним с другой стороны. — Нормально. В тумане. Пить. — тихим хрипловатым шёпотом ответил мальчик. — Нельзя пока, только так. Спать? — Нет. — пауза. — Сердитесь? — Нет. Ты что-то помнишь? — Да. — пошевелил языком, чтобы смочить рот. Корф понял, что тот пытается сделать: — Попробуй языком по нижним зубам. Быстрее пойдет слюноотделение. Володя-маленький робко улыбнулся и попробовал. — Лучше. — пауза. — Это Илья должен был пойти. Мы с Денисом за компанию пошли. Как упал и сам не понял, к краю точно не подходил. — Хорошо. Ты помнишь, как он выглядел? — Нет. Корф мысленно чертыхнулся. — Не «он», «она». Тётенька была. Я ещё удивился, что женщина, а интересуется резьбой по дереву. — Так, стоп. Давай помедленнее. Ты помнишь, как она выглядела? Описать сможешь? — Да. Я вроде и туплю, но и соображаю быстро. А у Дениса был мужчина, но Дэн с ним не пошёл. Из-за угла на него поглазел и сбежал. Сдрейфил. Владимир нахмурился. — Так, я позову тётю Наташу, составишь с ней фоторобот. Дэн сможет описать мужчину? — Не знаю. — Спать будешь? — мягко спросила Анна. — Пока нет. Давайте фоторобот. — ребёнку было явно интересно. К ним присоединились молодые Романовы и Надя. Быстро осмотрела парнишку, померяла давление и температуру, проверила, сколько пальцев он видит, поцеловала в лоб, забрала переноску с малышами, мужа и вышла. Наташа принялась составлять фоторобот и особые приметы. *** Бенкендорф завёл жену в палату, где она одела сыновей, стянул с себя футболку со свитером и переодел её в свою одежду. Все вещи Нади были полностью мокрые от пота. Сам остался в сверхмодном ныне худи и куртке. Ровно за десять минут до рокового звонка племянника он приехал домой и переоделся, собирались погулять с детьми. Помог ей с пальто и усадил в прогретую машину. Ехали молча. Надежда Николаевна заглянула в люльку к накормленным Дане с Ваней, попробовала улыбнуться, погладила их, откинулась на подголовник и заснула. Муж периодически поглядывал на неё в окно заднего вида, но поза и состояние женщины оставались теми же. Стоило машине въехать во двор, как Надя открыла глаза. Александр Христофорович припарковался и помог ей выйти, забрал рюкзак с вещами и переноску. В лифте держал её за руку. У дверей квартиры обнаружили заплаканного Бастера. В квартире занёс детей в комнату и включил воду в ванной, пока Надя устало сидела на пуфике в коридоре, не в силах пошевелиться. Александр Христофорович вернулся к ней, расстегнул её обувь, тщательно растёр и размассажировал ступни, засунул в тапочки, снял с неё верхнюю одежду, быстро включил воду в ванной и занёс туда любимую женщину. Оставил её там, сам помыл и переодел сыновей, уложил в кроватку, поставил греться обедо-ужин, вернулся в ванную и хорошенько потёр женскую спину, чтобы согрелась и расслабилась. Через время занёс жену в комнату под тёплое одеяло с грелками. Принёс горячий бульон и пюре с отварным индюшиным филе. Во время еды Надя заснула. Взял в свои руки кисти любимой женщины и бережно поглаживал, потом перешёл конкретно на лучевую кость правой, рабочей руки, которую в своё время Надюша сломала и из-за чего ей пришлось забыть об обожаемой хирургии и перейти на любимую криминалистику. Перед самой операцией она её растирала, а уж практически восьмичасовая операция явно не пошла на пользу этим золотым рукам, невесомо целовал каждый миллиметр женской руки. Нужно будет почитать, как и что делать, чтобы она не болела. Надюша сама ведь не скажет. А Карапузиков на руки брать будет. Это она очень любит, как и он. По своему опыту точно помнил массаж и физиотерапию. Массаж это вариант, это он умел. Встал, проверил детей, написал сообщение Корфу, пошёл умываться и понял, что в его желудке болтается только завтрак. Приговорил пол кастрюли голубцов Володи-маленького. Грустно усмехнулся. Помыл и накормил собаку, закинул их вещи в стиралку и запустил её. Позвонил Саша Романов, сообщил, что фоторобот есть и совпал с камерами видеорегистраторов, что-то в тоне майора не понравилось, но от усталости не сильно вникал. Сегодня вечером и завтра утром оперативники попробуют поговорить с Ильёй и Денисом — друзьями младшего Вовки. Сам Александр Христофорович их не видел, слышал, что они были в доме, в гостях, но Вовкины друзья это прерогатива его родителей, он будет контролировать друзей своих сыновей. Корф отписался, что они с Анной едут домой, потому что дежурный врач их выставил. Вернулся в комнату, где Надежда Николаевна стояла лицом к окну. Тихо подошёл сзади и обнял женщину, своими руками замкнул круг: её круг и свой. Круг нежности, тепла, понимания, защиты. И в самый центp этого живого кругa он поместил свою Женщину. Тем самым он невольно показал, что сейчас она — центp его Вселенной. Ощутил, как трясутся её ноги. Постарался максимально взять её вес на себя. Уткнулся губами в родной затылок. — Спасибо большое. — еле слышно прошелестела Надя и переплела свои пальцы с его. — За что? — искренне удивился. — Очередное чудо совершила ты. — невесомый поцелуй в щеку. — Нашёл чудо. Шок. Без тебя я бы не справилась. — Меня там и в помине не стояло. — Ты был рядом. Пусть через стену, но рядом. Господи, если бы не ты, я бы на это не решилась. Если бы не ты. Не твоя поддержка и уверенность во мне. Ты даже не представляешь, ка́к мне было страшно. — Догадываюсь, но не знаю. Но всё уже хорошо. Володька сейчас с Аней приедут, расскажут, но Володька написал, что Палыч пригнал какого-то Волкова, тот будет вести малого, и он очень доволен. — Бориса Волкова? — повернулась к мужу бледным лицом с тёмными синяками под глазами. — Если честно, не знаю, Володька только фамилию написал. Сейчас приедет, узнаем. Ложись, я еду принесу, гречку я сварил, молоко было тёплое. — Не хочу. Аппетита нет, Карапузиков покормила, а сама не могу, не лезет. У них, в отличие от меня, аппетит отличный. — тёплый голос. — Не уходи. — Я рядом, Солнышко моё родное… — Ты поел? — Да, пока ты спала. Ляжем? Слабый кивок и в крепких мужских руках добралась до постели. В кровати лежали молча, Надя пыталась слушать сердцебиение мужа и успокоиться, но произошло наоборот, начала плакать. Александр Христофорович крепко прижал её к себе и переждал первый всплеск, дождался, пока жена чуть успокоится, помог выпить воды и вновь к себе. Жалея, что не может ни помочь, ни забрать её боль, страх и слёзы себе. Но утешался тем, что Надя не закрылась, не держит всё в себе, не превратилась в живую скульптуру, а плачет, выпускает пар и эмоции. — А если я где-то ошиблась?! Плюс моя рука?! Малейшая неточность летальна! Куда я полезла? Нельзя же оперировать родственника! Как я Ане в глаза смотреть буду?! Меня же Володя возненавидит. — захлебнулась слезами. — Тише, родная, тише. — мужчина качал жену в руках и наблюдал за сыновьями, чтобы не заплакали, но они были настоящими мужчинами, хоть и возрастом чуть старше месяца. — Ты нигде не ошиблась, ты всё правильно сделала, я это знаю и второй врач тоже. — успокаивающе гладил. — Сам факт, что мелкий быстро пришёл в себя, и говорит, уже признак, что всё хорошо. Всё хорошо, ты у меня большая умница. Сильная, талантливая, лучшая, умничка. Солнышко моё родное. — осторожно вытер её слёзы. — Всё хорошо, у меня неплохая интуиция, помнишь? — лёгкая улыбка. Ощутил, что Надя кивнула. — Поэтому я говорю, всё хорошо. — склонился над ней и поцеловал. Понял, что она отвечает и с упоением продолжил. Полулежали в обнимку. Женщина молчала. — Как твоя ручка? — согревал место старого перелома своей ладонью. — Может намазать чем или массаж? — Нормально, только тяжесть ощущается. Перегрузка. Не волнуйся. — Не волнуюсь, просто не хочу, чтобы тебе было больно. А больно. Говори. — Положи свою руку сверху и всё. — Хорошо. Кушать точно нет? — Точно. Я скажу, если что. Молчали, отогреваясь в тепле друг друга. Услышали, как в квартиру вошли Корфы. Александр Христофорович ощутил напряжение Нади и заглянул в родные глаза: — Очень хочется спрятаться. — прошептала майор. — И не получится. — Надюшка? — удивлённо и нежно спросил супруг. — Зачем прятаться? Тебе гордиться нужно! Собой, своими бриллиантовыми ручками. В ответ прозвучал насмешливый хмык. — Ну, можешь не гордиться, а я буду. Всю жизнь. Чудо наше. — Идём, надо спросить, как дела. — Лежи, я сам. — Идём, идём. Стояли в дверном проёме своей комнаты и ждали Корфов из ванной. — Мамуль, дядь Саш. — Владимир смог улыбнуться. — Привет. Мы разбудили? — Нет, мы не спали. А который час? — Надежда Николаевна оттягивала главный вопрос и ответ на него. Бенкендорф успокаивающе гладил предплечья, обняв со спины. — Полтретьего. — пауза. — Спасибо большое. Даже слов таких нет. — опустился на колени и принялся лихорадочно целовать её руку. — Спасибо, спасибо, спасибо. — Прекрати немедленно! Встань! — осадила резко и довольно грубо. Сделала шаг вглубь своей комнаты вместе с мужем. — Как там дела? — Генеральские охранники доставили доктора Волкова. Сейчас. — достал из внутреннего кармана куртки визитку. — Он, якобы, какой-то супер-пупер-хрюпер детский врач. Он осмотрел Вовку, показатели. И выпал в глубокий осадок. — нервно усмехнулся. — Знаешь, что он сказал? Ну, что Вовка чудом жив, это ты лучше нас всех знаешь. Он сказал, что знает только одного хирурга, который решился бы и провёл такую сложную операцию. Догадываешься, чью фамилию он назвал? — Что сейчас с Вовой? — тётя никак не среагировала. — Он назначения менял? — Нет. Сказал, что ближайшие трое суток ничего менять не будет, дальше посмотрит, но будет с тобой консультироваться. — гладил Бастера. — Я поняла. — Вовка нормально, спал, когда мы уходили. Ему обезболивающее ввели и он заснул. — прошептала Анна из-за спины парня. — Спасибо большое, тётя Надя. Правда. Вы не только Вовку спас…. — Прекратите оба! — холодно процедила сквозь зубы женщина. — Переодевайтесь, я пока ужин нагрею. — Мы пиццу купили, надо только в микроволновку. — А голубцы собственного сына несъедобные? Или их уже нет? — Я оставлял. — живо отозвался муж. — Тогда переодевайтесь. Я грею. — Может, ты ляжешь? — тихо предложил племянник. — Мы сами. — Успокойся! Я тоже есть хочу. За столом ели в тишине, у Нади молочная гречка и яблоко, у остальных пицца и голубцы. — Представляю, сколько вы это сгонять будете. — иронично хмыкнула женщина. — Ну, Аниной фигуре это не грозит, а зал в меру ещё никому не вредил. — Корф лихо орудовал вилкой и ножом в тарелке, борясь с ниточками сыра на пицце. — Уговорил. — короткая усмешка. Надя тихонько вышла и зашла к сыновьям. Она по-детски оттягивала разговор, хотя малышей действительно пора было кормить. Гладила каждого из них. Она даже представить не могла, что сегодня испытали Аня с Володей. Когда кто-то из её сладеньких Карапузиков окажется в ситуации, где в дежурной детской больнице не окажется врача. Вообще. И что тогда? И никуда не поедешь в такой ситуации, транспортировка запрещена, ибо небезопасна. Ведь действительно не у каждого в семье есть хирург, да и вообще врач. И как тогда? Смерть? Господи, нет. Дети не для смерти. Дети для счастья. — поочередно поцеловала вкусно пахнущих Даню и Ваню. Ваню и Даню. Бесшумно вошёл полковник, присел напротив и взял её за руку: — Ты как? Ляжешь спатки? — Нет, я нормально. Карапузиков покормила, идём. — закончила шёпотом. — Бессмысленно оттягивать неизбежное. Александр Христофорович поцеловал её висок. На кухне приобнял и держал жену за руку. — Мам? Ты как? — Корф нервничал. Анна сжалась в комочек. — Всё хорошо. Карапузики. — объяснила. — Я думала, вы спите уже после сегодняшнего. — Да ни в одном глазу. — вздохнула Анна. — Могу уколоть, у меня есть. — смотрела на родных с готовностью. — Пока нет, спасибо. Это тебе нужно выспаться. И не один день. — Корф зарядил посудомойку и сел напротив. — Я в порядке. Повисла неловкая тишина. — Мам? — Если можно так сказать, Вова «удачно» упал. Штырь прошёл через межреберье в лёгкое. — Безэмоционально говорила Надежда Николаевна, вцепившись в Бенкендорфа. — Но держался плотно. Плюс, его очень профессионально срезали и транспортировали «скоропомощники». Минус — опять сотрясение. Что мне не нравится. И травмы внутренних органов, но все целы. Александр Христофорович успокаивающе гладил её предплечья. — По правилам, если за ночь никаких изменений, ухудшений не произойдёт, а не должно, то через полгода медленной размеренной жизни он вернётся в строй. Надеюсь, без заражения крови и сепсиса. Хочу верить, что успели. И в «скорой» меры приняли. Теннис минимум ещё через три месяца. Плюс корсет. Полгода приблизительно. Как он там оказался? Зачем? Что уже известно? — Ш-ш-ш, всё хорошо, всё хорошо. Вовка жив, твоими руками. — мягко проговорил полковник. — Скоро всё выясним. — Пошёл вместе с Ильёй и Денисом. Действует один …. умелец, — зло прошипел Корф. — найду, собственными руками… — Тихо, ты семье нужен. Не пачкайся. — осадил дядя. — Что за умелец? — Заманивает детей и всё. До нас в деле было семь. Сейчас уже десять. Вовка выжил, практически единственный. — Охрана у палаты есть? — Александр Христофорович заваривал успокоительный чай для всех и кипятил молоко жене. — Да. Генерал своих дал, а ребята в офисе. Нас домой выгнали. — Владимир откинулся на стену и прикрыл глаза. — Тёть Надь, спасибо огромное. — вновь прошептала Анна. Бровь свекрови молча взмыла вверх. Девушка стушевалась. — Так, по тёпленькому и спать. — полковник расставил чашки и вазочку с печеньем на столе. Мягко мял плечи супруги. *** Анна сидела на кровати, подтянула колени к подбородку и ждала мужа из повторного душа. Вся эта ситуация казалась нереальной, произошедшей не с ними. Просто Вовка уже спит в своей комнате. Корф нырнул под одеяло и выровнял ноги блондинки. Она легла ему на плечо: — Володя? — Да, Анечка? — тусклый голос. — Это ведь не с нами, правда? — голос звенел от слёз. — К огромному сожалению. — пауза. С болью. — Лучше бы я был на его месте. Я хоть жизнь узнал. — Нет! — резко приподнялась на локте. — Нет! Не говори так! Ты нам очень нужен! — тихо. — Почему это всё с нами?! — Потому, что в вашей спокойной жизни появился я. Не было бы меня, не было бы проблем. — Что ты несёшь, Корф?! Что с тобой?! В случившемся ни ты, ни я не виноваты! Мы не знаем, что там произошло! В конце концов, туда пошёл Вовка! Сам! Вроде бы умный, спокойный, и на тебе. Я от него этого не ожидала. — Положила свою тоненькую ладошку на ладонь мужа. — Ещё же не скользко, как он смог упасть? Он внимательный. — Завтра выясним. Молчание. — Володь? — прильнула к парню, обвила его шею руками. — Ты нам очень нужен. Ты мне́ очень нужен. Если бы не ты, я бы сегодня под дверью трупом лягла. Или в истерике билась, как идиотка последняя. Мы ничего не знаем, это нас шанс разобраться. — Если бы не Надюша. Давай спать, уже поздно. Сашка разрешил к десяти, но в восемь обход, надо успеть и выспаться. — повернулся на бок, спиной к Анне, которая обняла надёжность и якорь своей жизни и провалилась в сон. Корф же спать не мог. Перед глазами стояла каталка с худеньким телом, из которого торчал кусок ржавой арматуры. Вовка. Сын. Господи, как же больно. Так больно было только когда родители… Что было бы с ними всеми если бы не решительность его тёти? Как она вообще смогла? Саша прав, она — чудо. Вовка, Вовка, как же ты так попал? Ты же умничка, друзья тоже не гопники, воспитанные, спокойные. Нет, он сам в детстве лазил по гаражам, но как-то обошлось. — незаметно задремал. *** Александра Фёдоровна нервно теребила рукав кофты в ожидании, пока муж договорит по телефону и они смогут поговорить сами. Романов налил им по бокалу вина, принёс французский сыр и виноград. В комнате царил полумрак — единственный свет давало маленькое бра. Сел в кресло напротив сосредоточенной жены: — Что случилось? Блондинка вертела в руке бокал: — Я не могу и не буду работать в твоей бригаде. — Подробнее. — Ты прекрасно знаешь сегодняшнюю ситуацию с младшим Корфом. Его оперировала Надю́ша! И ты предлагаешь мне занять её место?! Да я только всё портить буду! — Только это? Плюс банальный страх? — Да, тебе этого мало?! — Да. Это не причина. Никогда в жизни ни с кем себя не сравнивай. Как сказала Тэтчер: «даже если Вы умеете ходить по воде, обязательно кто-то скажет, что Вы не умеете плавать». Надюша тоже с чего-то начинала, а не сразу такой стала. И по первому образованию она хирург! И, если мне память не изменяет, то и ты была лучшей в университете. Вспомнишь. Адаптируешься. Научишься. Я бы тебе рекомендовал выйти до праздников, хотя бы в качестве лаборанта-стажёра, как раз вспомнишь всё. Да и курсы повышения квалификации никто не отменял. — глоток вина. — И да, нужно будет поговорить с бригадой на счёт сегодняшнего, совсем обалдели. Берега потеряли. — Ты же понимаешь прекрасно, что я не переплюну Надю! А в этом деле или лучше или никак! — Не надо плеваться. — пожал плечами. — Будь собой и многого достигнешь, поверь мне. И не надо никаких соревнований. — Коля, … — Шарли́, не надо. Ты сможешь. Я в этом уверен. Мо́я жена может всё. — властно, но тут же смягчился. — Не всё же дома от скуки с ума сходить. Хоть я и не против того, чтобы ты была дома. За тебя! — приподнял фужер. Чокнулись и закусили сыром. *** Утром Анна и Владимир быстро собрались и завтракали. — Доброе утро, — заглянула собранная и спокойная Надежда Николаевна. — вы уже встали? — Да, мам, я тебе ленивые вареники сделал, чтобы не жареное. — Спасибо, родной, но я уже. — слабая улыбка. — Тогда я у себя, будете одеваться — стукните, мы с вами, я хочу с врачом поговорить. — Хорошо, спасибо, не спеши, ещё машину прогревать. — Хорошо. Приятного аппетита! Анна была глубоко в себе. Утром её полностью «догнало» произошедшее. Стало ещё страшнее, чем было вчера. Разговора с врачом она боялась как накануне Надежда Николаевна разговора с племянниками. — Анечка? — Владимир заполнял посудомойку. — Анюта? Вздрогнула: — Прости, да? — Ты как? — Не знаю. Сел на стул и поднёс её ладонь к губам. — Поехали? Всё узнаем. — Поехали. Я боюсь. — Я тоже. Но там Вовка, один. И ему нужны мы. Корф спустился вниз, греть машину. Александр Христофорович позвонил и попросил и за свои «колёса». — Шурик, ты уверен? — Надя утепляла сыновей. — Да. Почему нет? Погуляем потом с малышами, если не холодно будет? — С тобой — мы только рады. А работа? — Посмотрим. Мне семья важнее. Расселись по салонам, полковник сложил в багажник предмет своей гордости — двухместную детскую коляску. — Шурик? — мягкий голос Надежды Николаевны. Она выглядела и вела себя так, словно накануне ничего не произошло, а сейчас они едут по делам или в магазин. — М? — Что с тобой? Чего задумался? — Всё хорошо. На самом деле, Бенкендорф… ревновал. Отчаянно. Имя врача младшего племянника сказало и ему многое: на одной из конференций его жена и Волков работали в паре, начали общаться и не только в рамках семинара. Да, по работе, да, сугубо по делу, но всё же. Если бы он не знал и не доверял Надюше, то свернул бы ему шею. — Шурик? Не надо. Волков — отличный врач, я успела поискать информацию о нём. Он вытаскивал безнадёжных. — растрепала затылок мужа и тут же его поцеловала. — Я спо… — Спокоен, я вижу. Так спокоен, что зубы сейчас в пыль сотрёшь. Успокойся, пожалуйста! Я — твоя́ жена. И не собираюсь ничего менять ещё лет семьдесят! И к стоматологу очередь, надо записываться. Остановились на светофоре. Александр Христофорович не повернулся к жене, хоть она этого и ждала. — Шурик? Тронулся, отъехал подальше и припарковался, мигнув фарами племяннику, чтобы ехал вперёд. Забрался назад к Наде и детям, смотрел на неё виновато. — Прости. Я говорю это слишком часто. Я не хотел тебя обидеть. Просто … — женщина терпеливо ждала. — мне не выносима сама мысль, что с тобой кто-то рядом, кроме меня и наших мальчишек. — Шур, рядом со мной и быть никого кроме вас не может. Мне никто не нужен и я никого не подпущу. А скоро ещё и два охранника подрастут. — нежно, ласково, поцеловала красного мужа в щеку. — Поехали? Короткий кивок. И машина плавно тронулась. Надежда Николаевна с мягкой улыбкой покачала головой — её мужчина ревновал. Это бы не обидно, а скорее удивительно, ведь он прекрасно знает, что ей никто кроме него не нужен и она никого не видит из мужчин, кроме любимого человека. Поцеловала его затылок и погладила. Она вчера не льстила. Если бы мужа рядом не оказалось, она бы не решилась на то, что сделала. Утром сама не могла поверить, что вчера они устроили форменный скандал в отделении хирургии детской больницы, выставили врача, она сама оперировала собственного племянника, а оперативники её отдела стояли в то й же детской больнице с оружием в руках. Неужели это были они? Ведь в мирной жизни и они были мирными, тихими, незаметными людьми. Без Шурика в ней не было её уверенности и силы. В больнице подошли к Корфам, ожидающим доктора. Надежда Николаевна сосредоточилась: — Вы у Вовы были? — У него как раз куча врачей. — прошептала Анна. — Консилиум? — растерянно смотрел на тётю Владимир. — Не думаю, скорее осмотр всех специалистов. Это нормально. — подошла к окну. Бенкендорф стоял у банкетки с люлькой, в которой тихонько сопели сынишки. Из палаты вышли врачи, и медсестра позволила родителям зайти к Володе-маленькому. — Доброе утро, Надежда Николаевна, очень рад Вас видеть, хоть и при таких не весёлых обстоятельствах. — невысокий лысый как колено доктор Волков подошёл к криминалисту. — Здравствуйте, Борис Борисович. — спокойно, без тени эмоций. — Как мальчик? — Хорошо, без сепсиса и заражения. Тупые травмы внутренних органов, тоже нормально, могло быть и хуже. Температуры нет, не бредил. Позавтракал уже. Аппетит хороший. Ждём ещё два дня. Но я спокоен. Шов сухой, всё хорошо. Сотрясение. — Завидую Вам. — холодно. — Не разделяю Вашего спокойствия, я видела его травму. Я могу его осмотреть? — Нет. — решительно запретил Волков. — Как и войти в палату. Надменно-вопросительно посмотрела на коллегу, заметила, что Александр Христофорович готов вмешаться. — Вы забыли, кто́ его оперировал?! — Именно поэтому и запрещаю. Бенкендорф со спины сжал плечо говорившего так, что парализовал его на пару минут и кивнул жене. Надежда Николаевна спокойно вошла к младшему племяннику и ласково улыбнулась: — Привет, как дела? — Здравствуйте, тётя Надя. Я нормально, побаливает немного, пообещали уколоть обезбо́ливающее. — широко улыбнулся бледный Володя-маленький. — Как Вы? Как мои дядьки? — Мы в порядке. Давай я посмотрю твою рану и покажу дядек. — мягко произнесла женщина, тщательно моя руки. — Вы?.. — замер от догадки и растерянно посмотрел на отца, кивком подтвердившего его мысль. — Так, Володя, осторожно приподнимаем его футболку…. Вы сменку взяли? — Да. — Тогда сейчас переоднемся, а то тут прохладно, не хватает ещё простыть. — Это с меня сейчас сняли одеяло, оно в ногах. — попытался объяснить мальчик. — Хорошо, помолчи, пожалуйста, ты немного сбиваешь. — осторожно сняла с него бинт. Взяла ватку и мягко проверила шов на сухость. — Перевязку делали? — Что? — Новый бинт сегодня на тебя наматывали? — Нет. Этот размотали и обратно накрутили. — Тогда сейчас сделаем. — недовольно покачала головой тётя и принялась за манипуляции. — Ну вот, теперь всё точно хорошо. Так, а где чистая одежда? Вот так. Володь, ещё немного приподними, только равномерно. Всё. — улыбнулась. — Теперь главное — без резких движений. — Спасибо большое! А дядь можно? — слабая улыбка. — Можно. Двоих или троих? — шутливо-хитрая улыбка. — Всех. Через время оставили одних Корфов в палате. — Шурик, а где Волков? Я скажу ему только, что перевязку сделала. — просительно глянула на мужа, держа его за руку. — В кабинете, вроде. Был. Я в коридоре с Карапузиками. Надя не выпустила его руки из своей и они вместе зашли к врачу. — Борис Борисович, простите, но я сделала ему перевязку. Больше вмешиваться не буду. — Что Вы себе тут позволяете?! Это не Ваша частная клиника! — визави вскочил из-за стола и был красный. — И зэковские замашки Вашего холуя! — Надя побледнела. — Я напишу на вас жалобы в ваше министерство! Они вас быстро научат соблюдать дистанцию! — Поосторожнее с выражениями! Вы говорите о моём мужчине! — ледяным тоном осекла его женщина. — Это было последнее предупреждение! — Вы напишите жалобу в мое́ министерство? На мою супругу и меня? — подозрительно спокойно уточнил полковник. — Забавно будет почитать. Хорошего дня! Вышли, но Бенкендорф вернулся и одной ногой зашёл в кабинет: — Если мне не изменяет память, Вас сюда направили министеры здравоохранения и внутренних дел? И у Вас есть сын? Возраста моего племянника? Молите Бога, чтобы мои подчинённые нашли этого ублюдка, по вине которого мальчик здесь, раньше, чем Ваш сын станет его следующей жертвой. И позаботьтесь о Владимире Корфе как положено! После больницы чета Бенкендорф отправилась на прогулку. Александр Христофорович гордо вёз перед собой коляску с обоими сыновьями, а Надежда Николаевна держала его под руку и любовалась им. Её глаза светились такой любовью, словно им по 18 и первый год отношений. *** Саша сидел у себя в кабинете и внимательно изучал распечатки с видеорегистраторов. Нечёткие, размазанные, Наташе пришлось долго помучиться, чтобы слепить что-то удобоваримое. Их таинственный убийца детей наконец попал на камеры. Долго. Очень долго и слишком дорогой ценой. Десять детских трупов, одного только перевели из реанимации, даже после бриллиантово-платиновых рук тёти Нади. И, судя по всему, этот убийца-таки действительно женщина. Сын Корфа описал женщину. Анна в самом начале проанализировала всю переписку всех жертв с убийцей и пришла к выводу, что в восьми из двенадцати случаев действовала женщина. Что-то неуловимо знакомое есть в этом лице. Задумчиво грыз внутреннюю сторону щеки. Слишком знакомое. Или это он уже от усталости? Или пересмотрел? Откинулся на спинку офисного кресла и прикрыл глаза. Жена дремала рядом на диванчике, ехать домой наотрез отказалась. Надежда Николаевна, что-ли, поделилась с ней своим упрямством в лаборатории? Вспомнил её день рождения, её неподдельную радость, их вечер вдвоём в ресторане. Втроём. Улыбнулся. Наташка. Его жена. Их ребёнок. Им необходимо взять эту сволочь, чтобы ни один ребёнок не погиб больше. Резко открыл глаза и вновь лихорадочно пересмотрел стоп-кадры. Точно! Ну, по крайней мере, уж очень похожа. Открыл базу данных и вбил необходимую информацию. Внимание перечитал и потёр правым согнутым указательным пальцем левую щеку. Не брился уже несколько дней, не хватало времени, хотя, жена говорила, что ей он и таким нравится, очень даже, дома быстро ели и падали спать. Хорошо, теперь этот стоп-кадр и фото из базы в сравнительную программку. Отправился за зелёным чаем и едой. Поцеловал девушку, она не среагировала. Вернулся с бутербродом в одной руке и большой чашкой чая в другой. Замер. Это что такое?! Совпадение 99,9%? Это как? Это зачем? Это точно? Офигеть, на минуточку. Отпил горячего. — Ну что? Я многое пропустила? — Наташа села и потянулась. Взглянула на майора и подошла к нему. Вместе читали информацию с экрана. — Ой. — тихо прошептала программист. — А это как? — Не знаю, но вот так. Я сейчас всё пропустил через программу и всё совпало. Ого. Так, надо почитать об этой мадам, я-то как-то косвенно, краем уха о ней. Когда ситуация с Русланом была. Так…. — поставил на печать и притянул к себе любимую женщину. — А мы пока кушать. — подхватил на руки и так добрались до комнаты отдыха. Усадил её на диван там и принялся разогревать взятую из дома еду. — Полковнику говорить будем? — Да. Если мне память не изменяет, то он её знает. Или они все знакомы. Сейчас читаем и решаем. Ты как? — Хорошо, только сморило как-то неожиданно. Выспалась же. Может погода. — Может, моросил дождик. Поели и вернулись изучать информацию. На пороге стоял полковник: — Ну что у вас? — Ребята пока с местом последнего преступления работают. Улики, свидетели, камеры. Крайним, в смысле. — отчитался Романов. — Давайте поднажмём и сделаем так, чтобы это было последнее преступление. Это уже перебор полный. — Кое-что есть, но… — парень выглядел не очень уверенным, чем удивил Александра Христофоровича. — Я снимусь и к вам. Изучили результаты все вместе. Саша не решался спрашивать, а Бенкендорф сидел понурый. Резко вышел из кабинета. Через время положил перед оперативниками толстенную папку. — Я прошу вас о двух вещах: ни слова Надежде Николаевне и никому из наших. И об этом деле — указал глазами на принесенные материалы — в первую очередь. О них — тем более. И к Надежде Николаевне с расспросами не приставать. — Есть. — хором отозвались оперативники и принялись изучать. — Наташ, ты сможешь кое-что перепроверить? Не хочу, чтобы Макс знал. — Пишите что, я попробую. К вечеру совершенно разбитая троица выслушивала информацию от остальных. Картинка вырисовывалась ужасающая. *** Надя уложила мальчишек и отправилась готовить еду на взрослых членов семьи. Задумалась. А почему собственно, она должна стесняться своих умений, возможностей, мозгов в конце концов?! Она не совершила ничего противозаконного. Почему она должна оглядываться на кого-то? Ждать, что и кто скажет? Разве она должна перед кем-то отчитываться, почему она выбрала быть с тем, кто смотрит на неё каждый день так, словно он выиграл в лотерею и весь мир предстал перед ним? Этот чёртов Волков очень задел её. Она заслуживает того, ктo может помочь и помог ей исполнить мечты и защитить её от её же страхов. Она заслуживает того, кто будет относиться к ней с уважением, влюбляясь в каждую часть неё снова и снова, принимая все недостатки. Она заслужила того, кто не будет стыдиться любить её, рассказывая всем знакомым о ней и храня все её фотографии, будь они хорошие или плохие, чтобы смотреть на них тогда, когда он соскучится по ней. Правда, её Шурик никогда никому ничего о ней не рассказывал и не расскажет, всё держит очень глубоко в себе. Она заслужила, чтобы рассматриваться в качестве его важнейших приоритетов на всю жизнь. Она заслужила того, кто заставляет её улыбаться и забывать о своих неприятностях, или, еще лучше, незаметно их решать, что у мужа получается быстро и незаметно. Незаметно настолько, что она даже не замечает иногда, что у неё неприятности. Она заслужила того, кто будет говорить ей o любви: не только со слов, но то, как он смотрит на неё, прикасается к ней и заботится. Она заслужила того, кто будет знать её любимые вещи не потому, что она ему напоминает о них, а потому, что он её слушает и обращает внимание на то, как она взаимодействует с миром. Она заслужила того, кто будет любить её и не сможет представить жизнь без неё. Она особенная и заслуживает быть счастливой, действительно счастливой. Самим фактом своего существования и правом выбора своего любимого мужчины. Своего Шурочки. И ни один доктор, будь он даже сто пядей во лбу, не имеет права оскорблять её мужа. Её заслуженное счастье. Её выбор. Ведь любовь — это когда тебя выбирают. Каждый день. Исключительно тебя. Она выбирает своего Шурика. Вся суть жизни — любовь, а любовь — это быть выбранным. Любить — значит выбирать одного и того же человека с его тысячей и одним недостатком. Всё завязано именно на этом выборе — здесь и сейчас. Любовь — это не громкие слова и не извлечение собственной выгоды, это сильная связь. Это что-то крепкое, безграничное и глобальное. Любовь — это то, от чего нельзя отказаться априори. Любовь — это не просто ежедневные предпочтения, с кем разделить своё время, радость, горе или свою постель. Любовь — это желание делить самого себя с выбранным человеком в далеком будущем. Любовь — это выбор и уверенность в своём выборе. А если нет уверенности, то это не твой выбор. А если это не твой выбор, то и не любовь. А счастлив лишь тот, кого выбирают и выберут, несмотря ни на что. Все просто. Одно слово. Пять букв. Выбор. И она его сделала. Давно. И менять не собирается. Разве что расширять. На Шурика, на Даню, на Ваню. На Ваню, Шурика, Даню. На Даню, Ваню, Шурика. Набрала сообщение мужу и он тут же перезвонил: — Надюшка, привет, родная. Чего не спишь? — раздался в трубке такой родной и уставший голос. — Привет, вас жду. Мальчишек покормила, сама поела, вам ужин приготовила, а вас всё нет. — Мы скоро. Есть небольшая зацепочка, проверим сейчас и домой. Не жди нас, ложись, отдыхай. — Я всегда вас жду. Я всегда жду тебя. И дождусь, слышишь? — Да. Я постараюсь побыстрее. Я скучаю. — Мы тоже. Всё, не отвлекаю. Целую. — И я вас. Сколько? Минута? Две? А за спиной словно крылья выросли. Господи, они вместе целую жизнь, а на свете только он один дарит ей счастье, радость, силу, уверенность в себе и завтрашнем дне. Если бы не этот человек, то она бы сама не состоялась ни как хирург, ни как криминалист. Если бы не его вера в неё, в её возможности, знания, интуицию. Если бы он не расчищал для неё время в своей жизни и её работе, чтобы она могла учиться, получить второе образование, стать тем, кем она стала. Если бы не он. А тут какой-то врач, пусть качественный, но пригнанный двумя министрами, посмел его оскорбить, а, значит, и её. Его жену. Она — его. Приложение к умному и сильному. Только благодаря его заботе она вчера не простыла и вообще добралась до дома. Она три года жевала свою боль от потери сына, он был рядом, старался быть рядом, разделить этот непомерный, едва не раздавивший их, груз. Она ушла в себя. А он? Ему ведь тоже было нестерпимо больно, только она не среагировала на это. Больно было е́й. Нахмурилась. Проверила Даню с Ваней, вернулась на кухню, принялась сервировать стол к ужину. Ощутила самые родные руки на своей талии и перед глазами появился букет разноцветных тюльпанов. Коротко мелькнула мысль: тюльпаны в декабре? Обернулась с улыбкой и обняла его за шею: — Шурик! — поцелуй в шершавую щеку да так и замерла. — Как же я за тобо́й соскучилась. — тихо. Его руки ласково гладили её спину. — Я больше. Как вы? — Спасибо за цветы. Мы хорошо, поели сами и вам сделали. Сейчас спят, но вот-вот должны проснуться. Как работа? — тёрлась лбом о его щеку, прикрыв глаза. — Никак. Трое суток ничего. Так, я в ванную. Я грязный. — поцеловал жену. — Ты как? Отдохнула хоть немного? В себя слегка пришла? — тихо и серьёзно. — Немного. Ребята у Вовки? — Да. Аня весь день там, ей разрешили. Володька сейчас помчался. Всё расскажу, только помоюсь. За ужином Александр Христофорович поглощал Надю глазами, словно не видел её несколько лет. Утренняя волна ревности сделала своё дело. Долго баловались с Ваней и Даней. Мальчики были лучшим релаксом и отвлеканием от всех проблем. Две пары пухлых щёчек, огромных глазищ и две абсолютно искренние беззубые улыбки. Потом уложили их в кроватку и наслаждались ими и совместными минутами. Близкий человек — это не тот, к кому приходят только, когда плохо, одиноко, скучно. Близкий — это тот, о ком переживает сердце, мается душа, без кого жизнь кажется огромным выцветшим полотном. О близком не забывают, о нем думают каждую минуту, тревожатся, держат крепко за руку и никогда не отпускают ни из сердца, ни из жизни. К близкому не приходят за порцией любви, к нему приходят любовью поделиться. Близкого не оставляют ни в радости, ни в печали. На то он и близкий. Александр Христофорович устроился рядом с любимой женщиной, покрывал её невесомыми поцелуями, пока она не перехватила его губы. Третий месяц детских поцелуев. Ладно, её здоровье дороже. — Как на работе? — Никак. Зависли. — говорить о своих подозрениях не хотелось. Помнил, как Надюше тогда было больно и неприятно, хоть и старалась это не показывать. — Раскрутим, не волнуйся. — Как зацепка? Что-то дала? — Да. Надо обдумать, завтра мозговой штурм устроим. Господи, как же я не хочу на работу. О, совсем забыл! Мне звонил Волков. Извинился за утро. — Бог ты мой! Какая тебе честь оказана! — иронично хмыкнула жена, играясь его пальцами. — Я несколько раз звонила на пост, медсестре. С мелким всё нормально, ухудшений нет. Это сейчас главное. — Какие ухудшение с таким хирургом?! — Ой, не напоминай! До сих пор не понимаю, как я на это пошла. Если бы не ты… — Ты бы всё равно это сделала. Ты гораздо сильнее меня, Солнышко моё родное. Надя поцеловала Бенкендорфа и спряталась в нём. — Не говори так. Ты сильный. Ты очень сильный. И это ты сильнее меня. Моя сила это ты. И наши мальчики. — А вы моя. Ранним утром, едва начало светать, их разбудил телефонный звонок. — Наденька, это твой аппарат. — полковник мягко тронул крепко спящую жену и протянул гаджет. — Волков. Надежда Николаевна резко села, а глава семьи проверил сыновей, которые продолжали спокойно спать. Поцеловал их и вернулся к жене под одеяло. Как раз, чтобы услышать фразу: — Где? Нет! Я оперировать не буду! Вы сами хирург и у Вас есть свои знакомые! И что?.. — выслушала собеседника на той стороне. — Хорошо. Скоро буду. Нет, введите анестезию. И готовьтесь ассистировать. — бросила телефон на постель и начала быстро собираться. — Что случилось? — Бенкендорф вскочил и делал то же самое. Надя кормила Ваню: — Его сын, Юра, как наш Вовка. Та же бригада привезла. Адрес нам оставила, куда их вызывали. Судя по травмам, шансов мало. Сам делать не берётся. Да и своих нельзя. Попросил меня. Сможешь отвезти? — Конечно, только поешь хоть что-то. Я сейчас ребят направлю. — рванул в кухню готовить экспресс-завтрак. — Вот тебе и бумеранг, мать-перемать. Почти мгновенный. *** Через четыре дня Владимир припарковался у дома Анны — решили проверить квартиру перед заездом новой квртирантки — племянницы соседки через стенку. В квартире обнял блондинку. — Как ты? — Лучше. Как только увидела Вовку в общей палате. Что было бы, если бы не Надюша? — Не знаю. Но она у нас есть. И это главное. Мы — её должники на всю жизнь. — Согласна. — потянулась к его губам. Эти дни они прожили как в тумане. Если Корф хоть на полдня выходил на работу, то Анна, наплевав на всё, сутками просиживала у сына в реанимации. И пусть это было перестраховкой, только там она чувствовала себя спокойно. Рядом с Володей-маленьким. Они болтали, шутили, держались за руки. Были просто вместе. И вот, сегодня, наконец, мальчика перевели в общую палату, где было ещё четверо детей. И разрешили вставать, но не усердствовать. Поэтому родители решили заняться вопросом квартиры, будущая квартирантка хотела заехать раньше, но с работой получилось только сейчас. У них последний день в этой квартире, как в квартире Анны, а не в сданной в аренду. Владимир бережно держал лицо блондинки в своих огромных ладонях и целовал. Она на носочках дотянулась до него и обняла. — Володь, ты как? — Нормально. — глухо. — Нормально. — уткнулся носом в любимую макушку и спрятал в ней свои слёзы. Словно почувствовав его состояние, Анна гладила мужа, где доставала. — Всё хорошо, любимый, всё хорошо. Вовка жив, в палате, болтает, ходит, дышит, с ним всё в порядке. Ну, подумаешь, корсет и лёгкое сотрясение. Он жив, не инвалид, с ним всё нормально. У него самая лучшая на свете тётя. Самый любимый и самый лучший папа. Ты же видишь, ка́к он на тебя реагирует, как ждёт тебя, как тянется к тебе. Мы вместе. Всё отлично. Врач пообещал до Нового года выписать, значит, праздники вместе встретим. — улыбалась сквозь слёзы. — Корф, а ведь это первый Новый год будет, который мы встретим вместе не как друзья детства, а как взрослые. Как муж и жена. Как родители. Стояли молча. Парень отстранился и в ванной зашумела вода. Вернулся в комнату, сел на диван и усадил жену на колени. Анна умостилась на его плече и гладила бороду. Владимир молчал. Девушка уже уяснила для себя: если муж уходит в себя, его нельзя оставлять там одного. Его нужно тормошить, говорить приятные глупости. Это его молчаливый крик о любви. В этот момент она нужна ему особенно остро. Она — Анна и её любовь. Любовь это батарейки. И вот когда эти батарейки садятся, это не признак, что уходит любовь, нет, это признак того, что их нужно подзарядить, как телефон. Только словами любви, пониманием, поддержкой, нахождением рядом, отсутствием возможности сдаться в плен внутренним демонам. Если женщина в таком случае начинает скандал или истерику, то её парень замыкается в себе. Принялась покрывать его лицо лёгкими поцелуями. — Всё хорошо, любимый мой, всё хорошо. Я с тобой. Взял её руки в свои. Сидели молча, но вместе. — Наш первый «взрослый» Новый год. Как будем отмечать? — Вместе. Это самое главное. Всё вместе. И с твоими братиками. — С братиками. — широко улыбнулся майор. О Карапузиках он мог говорить часами. — Вовка таким же был? — Нет, более беспокойным. Карапузики — тихони. Но, учитывая характеры их родителей, это неудивительно. — Иногда у спокойных родителей очень шумные дети. — Да, бывает. Но они — цыпочки. — улыбнулась уже Анна. — Такие хорошенькие. Вовка был беспокойным в младенчестве. Спал только у меня на руках или рядом со мной, да и признавал только меня. Кормить, поить, переодевать, гулять — только я. До двух лет только я. Потом хоть Варю признал, стало легче. А так — вылитый ты — без меня никак. Это с возрастом утихомирился. — пауза. Продолжила мягко и ласково. — Я же вижу всё и понимаю. Не тащи это сам. Я рядом. Я выслушаю. Пойму. Может, что-то посоветую. Володь? — Поцелуй меня? — хотелось бодро, получилось жалобно. Анна прижалась лбом ко лбу Корфа. Глаза в глаза. Поцеловала так, словно хотела передать ему свою уверенность и оптимизм, а у него забрать боль. — Вовка в детстве очень любил резиновых мишек, Харибо. При чём, он их не ел, а игрался ими. Хотя игрушки в доме были, не то что «тяжелое детство, деревянные игрушки», и разные, яркие. Но ими было интереснее, почему-то. Этим он очень тебя напоминал. Ты же тоже любил их, только есть. Кстати, а почему разлюбил? Не говори, что вырос. — Не стало с кем есть. Я любил их есть с тобой. Мы же тоже ими сначала дурачились, а потом ели. Целые диалоги разыгрывали. — целовал её волосы. — Детский сад, штаны на лямках. — Или релакс. Я сейчас. — встала с его колен и мгновенно ощутила себя неуютно. Через пару секунд вернулась с небольшой пачкой сладостей, о которых они только что разговаривали. — Стыдно признаться, но я отдала собственному сыну не всё Харибо. — коротко улыбнулась. — Предлагаю вспомнить наш детский сад. Тебе какого мишку? — Вот этого. — одной рукой притянул блондинистую голову к себе и поцеловал, второй принялся снимать с Анны кофту. — Подожди секундочку. — часто целовала губы мужа, прежде чем отстраниться и выпустить его лицо из своих ладоней. — Секунду. Быстро постелила простынь и вернулась к прерванному занятию. Уютно устроилась в любимых объятьях, раскрыла упаковку, протянула одного мишку Владимиру, второго взяла сама и заговорила тоненьким голоском, отдалённо напоминающим голосок Пятачка из советского мультфильма про Винни-Пуха: — Привет, тебя как зовут? Я — Бабочка. — А я Медвед. А почему Бабочка, ты же медведь, как и я? — А я — Бабочка. Не важно, кто ты есть, важно — кем ты себя ощущаешь. От этого будет зависеть кто ты. Будешь ощущать себя медведем — будешь медведем, ещё и косолапить начнёшь, а будешь ощущать бабочкой — станешь бабочкой. — Но ты медведь. — Для тебя. Для себя же я — бабочка. — Может ты и права, может, ты и бабочка. А знаешь, похожа. Для меня ты — счастье. — Владимир забросил в рот несчастную конфету. — Ты очень сильная, девочка моя любимая. Гораздо сильнее меня. Хоть и маленькая, и хрупенькая. Как бабочка. А очень сильная. Выдержала то, чего не смог я. А ещё говорят, что женщины это слабый пол. Слабый пол это гнилые доски, это точно. Анна нахмурилась и принялась нервно жевать желейных мишек: — Знаешь, сколько раз я слышала в свой адрес «ты сможешь, ты справишься, ты сильная»? А кто в твоём представлении сильные люди? Если ты думаешь, что это те, кто никогда не плачет, ты ошибаешься. Если ты думаешь, что это те, кого невозможно обидеть, тоже ошибка. Если ты думаешь, что это те, кто никогда не ломается, то ошибаешься втройне. Я выла в подушку ночами, чтобы не разбудить Варю и не испугать собственного ребёнка. Сильным ничего не даётся легко и просто. А может, даже сложнее, потому что они берут на себя больше. И сильные ломаются. Стоят сломленные, пока внутри все горит синим пламенем, и улыбаются людям. Сильным жалуются, и они пытаются помочь, забив на собственную истерику в душе. И сильным бывает больно, и сильные тоже плачут. Но на утро вместе с тремя слоями косметики надевают ещё пару масок: безразличия, счастья, самоуверенности. Надевают и идут. Идут, потому что у них есть цели, чего бы они им ни стоили. Идут и с невозмутимым видом улыбаются тем, кто причинял боль, кто обидел. Идут, потому что знают, что у них нет другого выбора. Они не оставили его себе сами. Быть сильным — значит, не оставить себе возможности показать свою слабость. Вот и вся разница. Владимир вновь сильно прижал к себе девушку. — Как же я не хотел, чтобы ты это всё познала. Как же я не хотел тако́й твоей силы. И этих слёз в подушку. Будь маленькой, слабенькой, смешной, капризной, наивной, доброй. А ты — сильная. И это страшно. Страшно именно из-за того, что ты сейчас сказала. — Нет. Рядом с тобой я слабая, именно потому, что ты рядом. Вся моя сила у тебя. Это и радость и оружие против меня. — глаза в глаза. Открыто. Откровенно. — Я безоружен. И безопасен. Для тебя. Для семьи. — Я это теперь знаю. Слишком дорого нам всем далось это моё знание. И мои ошибки. — Всё хорошо. Сама говоришь. Мы вместе. Остальное решаемо. Да и у меня ошибок немало. — поцеловал и перешёл к более активным действиям. Отстранился, хитро улыбнулся, взял горсть сладостей, забросил в рот конфеты и принялся за продолжение рода. Анна могла только тихо стонать, но мужа из своих рук не выпускала. Слишком сильно он был ей нужен. И рядом, и так. Его утробный, дикий рык поглотила диванная подушка. — Как ты? — Отлично. А ты? — Тоже. М-м. Лежали друг на друге. — Надо Вовке позвонить. Или хоть написать, если спит. — Успокойся. Сейчас у него обед. Через полчаса позвоним. — прошептала девушка. — Не отлынивайте, господин Корф. Кто-то детей хочет. Владимир не заметил её таинственную улыбку при этом. *** Романовы ехали в дом к родителям. Парень хотел ещё поговорить с мамой, она явно что-то об этом знает или слышала. — Бедные Надежда Николаевна с Александром Христофоровичем. — тихо произнесла Наташа. — Я не представляю, как они это пережили. Это же ад. — Это было хуже, чем ад. И гораздо страшнее. На неё смотреть было невыносимо. Тело ходит, а человека нет. Их обоих катком. За ужином вся семья болтала ни о чём. Александра Фёдоровна наблюдала за старшими детьми и понимала, что грядёт какой-то разговор. — Что у вас с делом? — холодно поинтересовался генерал у сына. — Сколько ещё ждать? — Постараемся в течении пяти дней. Или быстрее. Завтра ещё раз всё обдумаем. Нам сейчас главное не спугнуть. Ребята «ведут», на всякий. — глоток горячего чая. Голова опущена. — Пап, не дави на нас сейчас. Нам самим побыстрее хочется. Но это редкая мерзость и ужас. — Костя согласно кивнул. — И нам надо действовать предельно осторожно и внимательно. Малейший нас шаг в сторону — начнется шквал жертв. Там терять нечего. Кость, по стройкам ты завтра? — Да. Я и Макс. Я всё помню. — Спасибо. — Чем я могу помочь? — Романов был явно растроган. «Папой» Саша не назвал его очень давно. А уж про разговор по душам вообще забыл. Пусть этот разговор и о работе. — Охрана младшему Вовке и водитель Натусе. Я, скорее всего, буду ночевать на работе. — Я с тобой! — Нет. Об этом нет и речи! Для круглосуточных бдений у нас Туков! — властно бросил Саша. Заметил, что Наташа обиделась, положил свою ладонь на её. Продолжил чуть мягче. — Прости. Просто и нас гораздо меньше будет. Полководец же просил, чтобы всё шито-крыто. Поэтому я думаю и обоих Корфов пока не привлекать. Да и остальных. Пока только я, Костя и полковник. И Туков. Остальных, если что, в тёмную. Когда возьмём, тогда уже без профайлера не обойтись. А тебе нужно думать теперь о малыше. Нормальный сон и безопасность не помешают. — Так, это решайте сами, я поработаю сам пока. Хорошего вечера! Даю пять дней. Потом — хотя бы имя. Да, как Надина операция? — Ой, я не спрашивал, но утром парнишка был жив, но крайне тяжёлый. В нескольких миллиметрах от сердца. Мальчику почти двенадцать. — Я с ней списывалась. Вова в палате уже несколько дней, болтает, дышит нормально относительно. А Юра чуть лучше, но тремя днями реанимации явно не обойдется. Но в том, что Надюша сделала всё невозможное, я уверена. — добавила Романова. — И не сомневался. Хорошо. И ещё, с завтрашнего дня у вас будет стажёр-криминалист. Когда-то давно работал, но потом был большой перерыв. До нового года вводите в курс дела, после — по полной. Спокойной ночи! Спасибо за ужин. — Николай Павлович поцеловал жену и вышел. Оставшиеся распределились в комнате на креслах и диванах. Наташа полулежала в руках супруга и переплела пальцы свои с Сашиными. — Рассказывай. — глядя на Александра произнесла мама. Тот протянул несколько листков. — Тебе никого не напоминает? Александра Фёдоровна внимательно изучала полученные фотографии. Нахмурилась. Вышла в другую комнату. Костя заметно елозил. — Ребят, а мы будем об этом говорить Надежде Николаевне? — Мы́? Нет. Это дело Александра Христофоровича. Он же сказал. Это касается их двоих. Господи, вот это да. Причина? В чём причина??? Я этого понять не могу! — пятерня Романова крепко сжала жёсткий волос. Став начальником, перестал коротко стричься и теперь, когда у него волосы были «нормальной» длины, выяснил, что они у него весьма жесткие. И тёплые. — Единственное, что мне приходит в голову — зависть и ревность. — тихо проговорила программист. — Вы же сами видите Надюшу. — Согласен. — вздохнул Костя. — Но так? Тако́й ценой?! — Ещё одна мерзость — именно полководец помог ей с работой. Правда, под другим именем. Для него это — удар под дых. — И ему предстоит всё рассказать Надежде Николаевне. — вздохнул Костя. Александра Фёдоровна вернулась с листиками и фотографией из альбома, протянула старшему сыну, младший присоединился к ним, заглянул через плечо. — Получается, да? — Я ещё проверю программой, но очень-очень похожи. — кивнула Наташа. — Она. — уверенно произнесла Романова. — Она даже пластику не делала. Просто время сделало своё дело. И сменила цвет волос. Вот, шрамик, видите? Он один на всех фото. Проверяйте, конечно, я же ничего не говорю. — села и молчала. Потом отправилась за чаем. — Я думала, мы никогда о ней не услышим. Она, вроде бы, вышла замуж и уехала за границу. — Негативный персонаж? — уточнил младший сын. — М-да. Да. Очень. Очень скользкая. Я-то с ней сугубо по работе пересекалась, а Надюше она крови хорошо попила. Пыталась карьеру угробить, в семью влезть. Благо, что ни Надюша, ни Саша этого не позволили. И никому никогда не позволят. Они друг за друга горой и в работе и в личной жизни. — Расскажи об этой мадам. — Что ва́м известно? — Не могу, мам. Мы полковнику слово дали. Там личное. И, прости, нас сейчас интересует тоже личное. Максимально. — мрачно хмыкнул Саша Романов. Александра Фёдоровна расслабилась в кресле и прикрыла глаза, собираясь с мыслями и вспоминая. Ухоженная, с ровной спиной, гордый профиль, нос чуть с горбинкой и при этом курносый, что придавало особого шарма, большие красивые карие глаза, крашенные блондинистые волосы небрежно собраны в «крабик», тонкие музыкальные пальцы с неярким пудровым лаком, тонкая фигура в домашнем платье цвета морской волны и тапочки в цвет. — С Надюшей мы познакомились во время учёбы на криминалистике. Мы обе шли по второму высшему. Обе начали с первого курса, хотя могли и со второго, как все. Она с первого курса привлекала внимание педагогов. Своими вопросами, нестандартными решениями, смелостью, умом. В середине второго стала лаборантом на нашей кафедре. После её опыта военным хирургом, сами понимаете. Но никакого зазнайства, тихая, скромная. Как и сейчас. Наши столы по-соседству. Мы были единственными женщинами на кафедре, поэтому мы сблизились. Ну, как сблизились, учитывая её невероятную замкнутость? Периодически ходили вместе пить кофе, если «окна» совпадали. Иногда она советовалась со мной. Правда, потом уже я с ней. Вместе практику проходили. Знала, что она замужем, но Сашу только видела, это потом они с Николаем Павловичем стали всё больше общаться, практически дружить, работать. Отношение к ней Бенкендорфа у всех вызывало зависть. Утром привозил на отцовской «девятке» к универу, после занятий ждал. Если она выбегала сообщить ему, что задерживается, тогда ещё мобильных не было, всегда возвращалась с заботливо спакованным перекусом. Я как-то шутя спросила, мол отбирает у мужа его обед? Она сказала, что нет, он на всякий случай приготовил запас и привёз. Так бы в машине поела. Помню, весна, утром солнышко, а вечером, как нам уходить, дождь. Даже не дождь, а ливень, стена стоит и всё. Метро-то рядом, да пока добежишь — промокнешь до нитки. У меня на всякий в столе зонт был, а у Надюши нет, туфельки на каблучке, новые, платье и вязанная кофта сверху. Ну, думаю, всё, больничный обеспечен. Вышли из здания, стоим, смотрим, я зонт открываю, а к нам подходит фигура, темно было, лампочки тогда дефицит в госзаведениях были, и вежливо здоровается. Мы глядь — Бенкендорф собственной персоной. Сорвался с дежурства на час, чтобы жену домой доставить, а как к нам пройти не знал, ждал на улице, с зонтиком и машиной у входа. Подхватил на руки, ноги своим шарфом замотал, всучил ей зонт и доставил в машину. Сначала меня завезли, потом Надю. — Улыбнулась. — Или как она моталась в поисках каких-то плотных, непродуваемых вещей для Сашки. Спешила домой, чтобы приготовить ужин, из каждой командировки ждала от него звонка. Как он ревновал, когда она на неделю в Париж ездила, как гордился ею, когда она эту поездку выиграла, как по всему городу, по всем книжным и библиотекам колесил в поисках нужных ей книг. Про то, что по жизни с неё пылинки сдувает — молчу. — глоток чая и молчание. — Надюша действительно гений, это не лесть, это факт. Такой мозг рождается раз в сто лет. Она всё просчитывает наперёд, подмечает тончайшие тонкости, делает сногсшибательные выводы, иногда они кажутся бредовыми, но в результате оказываются единственно правильными. — младшее поколение Романовых согласно усмехнулось. — Она умудрялась решать задачку до того, как её допишут до конца на доске, серьёзно, сама свидетель. Независимые суждения, недюжинная эрудиция, жёсткий и решительный характер, врождённая женственность и мягкость, красивая улыбка и непробиваемая замкнутость. Это всё — Надюша. При этом всём она не зазналась, а с ней советовалась профессура академии, с её-то военным бэкграундом, как сейчас модно говорить, она выиграла все призы академии, повышенная стипендия, президентская, причём, сама она не подавалась, её подавали. Как вы думаете, это вызывало что? Уважение или зависть? — Зависть, — хором выдохнули ребята. — Вот и я о том. Плюс, счастливая личная жизнь. На третьем курсе она стала стажёром-криминалистом в отделении, где работал Саша. И совмещала и учёбу, и лаборантскую, и стажировку. И всё с лёгкостью. Через несколько месяцев ушла из лаборантской к мужу, это и понятно. Знаете, у неё сейчас, спустя больше тридцати лет, глаза при виде Саши горят так же, как …дцать лет назад. Руслан — счастье безмерное, невероятное и такое страшное. Когда он умер, от неё ничего не осталось. Мы все боялись, что она или в окно шагнёт или выпьет чего. Саша рядом был хронически. Сам чёрный, они не разговаривали друг с другом, не смотрели друг на друга, что для него смерти подобно, Надюша не ела фактически, Саша раз в сутки насильно запихивал. Знает, что и где нажать, чтобы ни рукой ни ногой пошевелить не могла, и кормил. Отжимал и опять, чёрные лица и гробовая тишина. — пауза. — Коля нашёл его на работе, ночью, пьяным в ноль. Оказалось, что Надюша попросила перерыв в отношениях. А он без неё никак. Николай Павлович забрал его к нам, в этот дом, мы тогда его уже построили, но шёл ремонт. Тепло. Он же свою квартиру продал, жили все вместе с Корфами. Ну, помирились, когда ваша бригада набиралась. Остальное знаете. Сейчас они друг для друга даже больше, чем раньше. В общем, ситуация ясна? Молодёжь кивнула. Романова сделала свежий чай, обновила сладкое. — Катарина Тутышкина. Ваш персонаж с фото. Старше нас обеих, лет на двадцать-двадцать пять, я старше Надюши на неполных четыре года, криминалистика тоже второе образование, первое — химик. Она подавала большие надежды, дошла до заместителя ректора, преподавала молекулярную химию. Всё старалась общаться с теми, кто моложе её, сама молодилась. Любила дополнительные занятия с абитуриентами, внаглую брать деньги за поступление не могла, а так — нормально. Суммы шли, по тем временам, не хилые — 600 евро за час. Подарки предпочитала в конвертах или из элитных магазинов. Взятки — её второе имя. Хитрая, на свою должность шла по трупам, оболгать, подставить, унизить, урвать, оплевать, дискредитировать, чужое мысли и идеи выдать за своё — это всё про неё. Хотя, надо отдать должное, как преподаватель была ничего, но из-за собственной зависти и ненависти, она деградировала, совершала абсолютно детские ошибки. Но была у власти. Это то, чего ей очень хотелось. Но таким, как раз, ни власть давать, ни начальником становиться нельзя категорически. Ещё и грязная — чужое бельё для неё самое интересное. Зависть и ненависть. Именно это от неё исходило, стоило появиться кому-то моложе, другому, в чём-то лучше чем она, по её же мнению. Не факт, что так и было в действительности, но если она считала человека своим конкурентом — тушите свет. Она его уничтожала. Но Надюша оказалась не по зубам. Не лебезила, в рот не заглядывала, кофе не носила. К моменту, когда Надюша пришла учиться на криминалиста, у неё уже было имя в военной хирургии, к ней обращались за советом. Кто такое потерпит? А тут ещё к ней обращаются французские коллеги, Надюша же парле ву франсе, за помощью в решении задачи Чука. Они решили взяться за решение практически нерешаемого, но нужен был мозговой центр, собирали, где могли. В качестве награды, кажется, три тысячи евро на всех и недельная стажировка в Париже. — Результат ясен. — чуть усмехнулся Саша. — Как это пережили дядя Саша и Тутышкина? — глоток чая. — Саша с ума сходил. Ревновал, переживал. Через неделю Надюша его не узнала. Он был совершенно больной и невменяемый. Накрутил себя до того, что по возвращении Надя на развод подаст, потому, что он ей не пара. Тутышкина принялась грызть. А тут ещё, по возвращении, Надюше предложили защищаться, сразу докторскую. Эта задача, конечно, хорошо помогла. Надюша согласилась только после тщательных обсуждений с Сашей. И она ушла в это с головой. Она вообще никогда никого не подсиживала, занималась работой, приходила домой уставшая, но занималась любимым делом, глаза горели, интузиазма море. Саша сказал — защищайся, что нужно от меня — я сделаю. Он оградил её от любых бытовых моментов. Возил, привозил, увозил. Кормил, поил, стирал, гладил и прочее. Выискивал нужные материалы, договаривался о встречах с нужными ей людьми. Как сам при этом умудрялся идти по карьерной лестнице — не знаю. Но шёл, несколько крутых дел в то время — его заслуга, например, дело Носочника. — глаза аудитории расширились. — Правда, периодически с неё падал из-за своего характера. Ситуация с Вовой — яркий пример: Надюша ещё ничего не сказала, а он уже спрашивает, что нужно и делает молниеносно. В этом они все. Защитилась легко и быстро. Но работать Тутышкина не дала. Зависть заела, по коридорам шу-шу ходило, мол она должна была сама Наде предложить защищаться. Не понравилось, конечно. Надюша ей не «подмазывала», своей частью приза не поделилась, хотя, там копейки были совсем, в прямом смысле, людей было много. Ценно было не это, а диплом — относительное признание, подпись французского президента на дипломе, к Надюше на пары сбегали из других групп, писали заявления, что хотят именно Сычёву, а такое же не пережить. Не Тутышкину же. Она начала распускать сплетни и слухи, но Надюша всегда выше этого была, приходила сугубо работать. Плюс, гораздо моложе, а уже с такими наградами и потенциалом. Кто самой Тутышкиной мешал этим всем заниматься, а не склоками — большой риторический вопрос. Тогда Тутышкина решила влезть в самое святое для Надюши — в семью. Для неё семья, Саша в частности, самое-самое. Особенно после расстрела сестры. Корфа она обожает, но понимала, что он рано или поздно женится, а Саша — только её. Да и он однолюб. Он так гордился Надюшиной премией, не деньгами, а именно признанием, самим фактом её успеха, и защитой, больше чем она. Он вообще ею гордится. Он реально понимает её значение. Её вес. И в хирургии и в криминалистике. И как с этим смириться? Никак. Тутышкина пыталась изобразить, что Саша неверный муж, Надюшу не прошибло, потом наоборот, что она — неверная жена. Не удалось. Решила пустить в ход свои «чары», пыталась встречать молодого парня с пирогами собственного производства — ехидно и зло. — ноль реакции, но с академии Надюшу она выжила. На кафедре, да и за её пределами, все знали, что Тутышкиной муж изменяет с молоденькой, ровесницей старшего сына. Но на развод она не подавала. Терпела. Это её личное дело, это не даёт права уничтожать чужое. Но, нет у неё — не будет ни у кого. Знаете, бывает, живёшь с человеком под одной крышей, а не чувствуешь его рядом. Тень ходит, тень ищет чистые носки, тень ест приготовленный тобою суп. Сидишь рядом с тенью, думая в этот момент, какой завтра сварить суп тени. Но это твой выбор жить с тенью. А бывает по-другому. Он далеко, но ты чувствуешь его рядом, всегда. Прикосновения его чувствуешь, дыхание, просыпаешься от его поцелуя, даже поняв, что проснулась обнимая подушку. Не оставляет мысль, что он тут, рядом, согревает тебя. Хватаешь телефон и строчишь смс или просыпаешься от его звонка «Я люблю тебя, спи, малыш». И понимаешь, пусть он далеко, но какое счастье испытываешь после долгой разлуки, встретившись. Дождаться своего человека — это счастье для женщины. В 20, 30… даже 50 лет — не страшно. Страшно прожить всю жизнь с тенью. Вот у неё так и произошло, она жила с тенью. — пауза и молчаливое поедание конфет. — Формально, Надюша ушла сама, в отдел к мужу. Саша полностью поддержал, перетянул к себе на работу, загрузил делами, но всё же. Что творилось у неё внутри — знают только они вдвоём. Она отправилась вслед за Сашей во вторую горячую точку. Потом вернулись, отдохнули, Руслан. Дальше повторяться не буду. Разве что, написала книгу по биологии для детей. — Получается, Тутышкина «положила глаз» на Бенкендорфа, но безуспешно. На тётю Надю огромный зуб в виде зависти и ревности к успеху и молодости. И на работе и в семье. — подытожил Саша. — Да. — Тутышкина выходила замуж, меняла фамилию. Но потом вернулась сюда. Больше никакой информации. Место работы, разве что. — Поговори с Туковым. Он умеет находить то, чего нет. — глоток чая. Александра Фёдоровна тихо продолжила, словно самой себе. — Мужчины живут рациональностью, женщины — душой. Все события, происходящие в жизни женщины, она, словно током пропускает через себя, через свою душу насквозь, чувствуя и ощущая всю боль и радость через эмоции. Душа женщины — тонкая, чувственная, хрупкая и волнительная, поэтому её легко можно сломать, испортить и разочаровать. Эмоции — это фундамент женщины. Самые любящие матери, самые верные жены, самые самоотверженные вплоть до самопожертвования бойцы. Женщина может любить настолько глубоко, что способна свою любовь пронести через всю сознательную жизнь и даже никто об этом знать не будет. Женщина может и ненавидеть до такой степени, что способна «убрать» с пути свои объекты ненависти. Душа женщины непредсказуема и чувственна, она тонко чувствует, когда её любят искренне и ценят по-настоящему, а когда с ней играют. Даже ослеплённая любовью женщина, очень хорошо чувствует к себе отношение мужчины. И если мужчина думает, что играя с женщиной, она этого не заметит и «проглотит», то он глубоко ошибается. Женщины коварны как кошки, могут позволить себе втянуться в игру «хитроумного» мужчины, но этот мужчина в итоге сам может оказаться в игре и по итогу счёт будет не в его пользу. Поэтому, мужчины, никогда не играйте с женщиной. Природа наделила женщину сильными эмоциями. Через эмоции женщина проживает свою жизнь. По своей природе женщины наиболее выносливы, усидчивы, внимательны, чем мужчины. А что касается переноса боли, то уже давно доказанный факт, что порог боли у женщин гораздо выше, чем у мужчин. Думаю, что не мешало бы разок каждому мужчине родить, чтобы понять, что такое боль. Душа женщины любит искренность, прикасаясь к её душе, будь в ответе за свои поступки, ибо прикасаясь к душе ты приручаешь женщину, зажигая в ней яркое пламя. Не обмани её, не корми ложными надеждами. Дари ей эмоции, душу женщины надо беречь и хранить, баловать и ласкать. Когда душа женщины получает достаточный заряд положительных эмоций — она способна на всё ради своего мужчины. Прикасаясь к душе женщины, отдавай себе отчёт в том, чего же ты хочешь и что способен дать женщине. Если ты неуверен в том, что сможешь сделать душу женщины счастливой, признайся в этом ей честно сразу, не давай надежд, не давай иллюзий. Душа женщины — прекрасна и завораживает своей глубиной и необъятностью. Её не нужно понимать, искать в ней смысл и пытаться извлечь из неё что-то. Всё в руках мужчины. В этих руках душа женщины и если она доверила её, будь счастлив, потому что тебе доверили самое дорогое, что есть у женщины. Не подведи. Саша прижался губами к волосам Наташи и внимательно слушал. Был согласен с каждым словом матери. Слишком хорошо понимал, о чём она. — Спасибо. Надо будет поговорить с дядей Сашей. Он хочет минимизировать посвященных. — Туков в теме. Они с Сашей вместе работали тогда, он помогал. — Романова-старшая словно пробудилась ото сна. — Почему полковник с карьерной лестницы падал? — Костя активно грыз курабье. — Сильно увлекался помощью жене? — Нет. Это он умудрялся сочетать. Терпеть не может, когда оскорбляют или хамят Наде. Сразу по роже. Для него Надюша — святой тотем. А он для неё — Господь бог. *** Александр Христофорович тихо зашёл в квартиру, стянул с ног ботинки, повесил куртку, умылся, забрёл в пустую гостевую комнату и с трудом сел в кресло. Прикрыл глаза. Легче не становилось. Дышать было всё так же тяжело, впереди, в груди, всё вымерзло. Надо немного посидеть и всё пройдёт. Просто устал. Идти сейчас к Надюша не надо, сразу встрепенётся, начнёт нервничать, переживать, этого ей не надо. Открыл глаза, когда ощутил, как манжета тонометра больно сжала руку. Увидел бледную и сосредоточенную жену и испуганную Анну. Попробовал успокоить: — Надюшка, ты чего? Я нормально, просто устал. Сейчас иду к вам. — Помолчи, пожалуйста! Говорить надо было сразу. Теперь тишина. — вытерла льющийся ручьями пот с мужского лица. — Как долго это состояние? — Да я просто устал. — Устал. На грани сердечного приступа. Дышать тяжело? — Да. — виновато. В комнату вошли работники неотложной помощи. Надя вытолкала невестку, сама старалась стать незаметной в комнате, чтобы не выставили. Цепко следила за их манипуляциями. Закрыла за врачами дверь, присела на край кровати, где лежал самый дорогой и любимый человек. Вытирала бисеринки пота. Александр Христофорович открыл глаза: — Надюшка, не волнуйся только. Я нормально. — Я спокойна. — отстраненно и чуть холодно отозвалась женщина. — До конца недели никакой работы! Ты мне живым нужен! Необходим! — Я живой. И рядом. — Отдыхай. Я ещё зайду. — поцеловала краешек губ. — Береги себя! — с болью. В коридоре её ждали перепуганные и взволнованные Анна и Владимир. — Мам, я лекарства купил, на кухне. — несмотря на брутальный, за счёт бороды, вид Корфа глаза его были испуганы и растеряны. За неделю второй член семьи может угодить в больницу. — Спасибо. — Как он? — В шаге от полноценного сердечного приступа был. Не понимаю почему. Из-за операции так перенервничал? Так время уже прошло, запоздалая реакция? Что на работе было? — разместились в кухне, Надя разбирала принесенные медикаменты, Анна накладывала ужин. — Не знаю. Я на слежке был, а Анюта у Вовки весь день. Звякнуть Романычу? Завтра мы выходные. — Не надо, я сама с ним поговорю. Бывшая Сычёва вышла и в коридоре услышала голос мужа. Зашла к нему и забрала мобильный телефон: — Никакого «одного выходого и снова в строю»! По правилам, месяц лежать! Телефон конфискую! У моих детей должен быть отец! И не в виде фотографии! — Надюшка, родная моя, я в полном порядке, правда. А там — трэш. — Без тебя разберутся! Так, сейчас лёгкий ужин, лекарства и спать. — Надюша, … — жалобно начал муж. — Шурик, не начинай. Ты бы сейчас себя видел. — мягко проговорила Надежда Николаевна, держа его за руку. — Оклемаешься — пожалуйста. Я же тебя знаю. Но, хотя бы, завтра и послезавтра дома. Согласно вздохнул и принялся за принесённый Владимиром ужин. Надя покормила мужа, детей, зашла к Бенкендорфу и свернулась рядом калачиком. Она так и не научилась спать без него. Впервые за два года выспалась, когда оказалась рядом с любимым мужем. — А мальчишки? Они же плакать начнут. Завези их сюда. — прошептал Александр Христофорович, не открывая глаз. — Они не дадут тебе отдохнуть. — Дадут. Они не плаксы, а ты только замотаешься. И не выспишься. Женщина послушалась. — Ты как? — Легче, не переживай. Иди ко мне. Осторожно устроилась рядом с ним. — Не думай о работе. Там Саша, пусть он и разгребает. Отец-министр его прикроет, а ты нам нужен. У нас кроме тебя никого нет. — Ну перестань, — ласково заворчал. — я всегда с вами и только с вами. Я, честно, не думал, что всё так. Думал, переутомился, денёк суматошный. И противный. — Всё, этот день остался там, а здесь мы. — поцеловала его щеку и прикрыла глаза. — Если что — не геройствуй, буди меня. «Моторчик» беречь надо. — Хорошо. Но я нормально, успокойся, Солнышко моё родное. И вот как этому Солнышку, которое и так уже сильно перенервничало из-за него, рассказать всё? А надо. Завтрашний выходной не поможет. У них выбор: или эта сволочь сядет на двадцать пять, а адвокат может и на пятнашку вывести, или на пожизненное. И тогда адвокат бессилен. Но рассказать — означает сделать очень больно. Он помнил состояние любимой женщины, когда умер старший сын, теперь нужно всё по-новой. А ведь причина — он, Бенкендорф. Шрамы в душе ведь никому не покажешь, а болят так же, как и шрамы на теле. В ушах вновь зазвучал этот мерзкий голос, словно поставили на повтор и забыли выключить: «Зачем? Вы расходитесь, ты остаёшься один, а тут я. Ты так и не понял? Если бы ты тогда оставил её, и у меня всё получилось, получилось бы лишить её всего, возможно, ребёнок остался бы жив». Какая же она …. Это не женщина. Нормальная женщина так бы не смогла. Уничтожить ребёнка, чтобы уничтожить его мать — морально, чтобы никто не упоминал талантливого хирурга и гениального криминалиста. Неужели она и в самом деле уверена, что…? О, Господи… Единственный человек, который ему нужен — спит рядом. И это — самое ценное. И не подлежит никакому обмену и сдачи, предательству. Как он мог та́к ошибиться. Всё, он не позволит больше ничему плохому произойти в их жизни. Хватит. Верность и преданность. Эти два слова каждый трактует по-своему, но итог один — синонимом чаще всего становится слово «воздержание». Вот тут то всё и начинается. Если хоть иногда задумываться над этим, то может возникнуть противоречие, хотя не у всех. Можно быть верным и преданным потому, что так надо, или потому, что не хорошо изменять, или из-за страха последствий, но это ничего не решает. В идеале есть две формы взаимоотношений: первая — быть преданным несмотря ни на что и вторая, более легкая, но очень редкая, оставаться верным своему выбору потому что всё остальное не интересует. И Бенкендорф являлся приверженцем второй формы. Пока масса людей ведет жесткую борьбу внутри себя подавляя влечение к третьим лицам, чтобы не сорваться, он предпочёл остановиться на той, рядом с которой ему не хотелось смотреть оценочно по сторонам ни секунды. И тут нет речи о преданности и верности, здесь просто отсутствует желание в целом. И он свободен. Счастлив и абсолютно спокоен. Утром открыл глаза и пытался решить, что делать, точнее, подобрать слова. И не мог. — Шурик? Как ты? — сонная, такая родная и любимая жена склонилась над ним. — Отлично. Честно. Ворочаюсь с боку на бок. Нормально всё. Хочу встать в туалет. — Давай попробуем, только без резких движений. Встали, привлёк Надю к себе и поцеловал. — Прости, я заставил тебя нервничать. Как ты? — Я в полном порядке. Ты как? Серьёзно. — Нормально, только слабость. И всё. Будто и не было вчерашнего дня. — Тогда умывайся, лекарства и завтрак. Сегодня никакой работы. И завтра, пожалуйста, тоже! — Сегодня обещаю. Завтра постараюсь. Мне нужен один звонок. Два слова. Даже одно. — умоляющий взгляд. — Шур… Хорошо, только не нервничать! — Обещаю. — не выпуская жену из рук, набрал Сашу. — Привет, скажи мне только одно: вы подельника взяли? О, как. Сам или помогла? Уверены? Понял. Стажёру от меня привет. Всё, завтра напишу, выйду или, скорее всего, нет. Вот, пусть помучается. Ей полезно будет. — положил трубку на подоконник. — Всё. — Шурик? Что такого произошло вчера, что у тебя сейчас опять, похоже, стенокардия начинается? Я не кардиолог. Тишина. — Я всё расскажу. Дай мне, пожалуйста, время. — Конечно. У нас всё хорошо? — Если ты со мной, то прекрасно. — Только с тобой. И Карапузиками. Их, кстати, скоро кормить. Идём пока. Сделали два шага, как Александр Христофорович остановился, провёл ладонью по щеке Нади, поднял её лицо на уровень своего, смотрели друг на друга: — Если однажды меня не окажется рядом с тобой, запомни: ты храбрее, чем подозреваешь; сильнее, чем кажешься, и умнее, чем ты думаешь. И ещё кое-что: я всегда буду с тобой, даже если меня не будет рядом. Открыл дверь, но жена закрыла и опёрлась на неё на вытянутой руке: — Что случилось? Почему тебя не должно быть рядом?! — Всё хорошо. Мало ли, командировка, цейтнот. — беспечно отозвался мужчина. — Я всё же подожду объяснений. Отправились в санузел. *** Анна открыла глаза и поняла, что Корф ещё спит. Пусть. У них два дня выходных — Романов разщедрился. Их вчерашний разговор опять увлёк её в дебри самокопания. С этим нужно бороться. Слава богу, удалось, кажется, справиться с самым сложным — не биться в непонятных истериках и не проедать мужу мозг. А самокопание… Ладно, это следующий этап борьбы с собой. Положила голову на бицепс (или трицепс?) Владимира и прикрыла глаза. В какой-то момент она поняла, что хочет носить удобную обувь. Красивые изящные каблуки, вызывающие судорогу в лодыжке, узкие носки, сжимающие пальцы, всё больше покоятся на антресолях или остаются на полках магазинов. И как бы эта обувь не была прекрасна, желание носить удо́бную обувь становится всё сильней. В отношениях примерно также. В какой-то момент Анна поняла, что хочет тёплую беседу за ужином, комфортный звонок или объятия после работы. Она не хотела думать, как себя вести, как наклонить голову или как сохранить загадку. Устала дёргаться и переживать. Хотелось быть собой. Где-то ошибаясь и оступаясь, где-то рассказывая несмешную шутку, на которую всё же улыбнутся, задавая глупый вопрос, за который на неё не шикнут. Хотелось видеть протянутую руку или подставленное плечо, за которым можно спрятаться или опереться на него. А может подставить своё, не думая, что повиснут, навалятся, обязанностей накинут. Нет, нежно прикоснутся, целуя в левую лопатку. Хотелось видеть комфортное будущее и быть в нём уверенной, а не думать, что отношения натрут очередной мозоль или скрутят судорогой душу. Конечно, полное спокойствие в отношениях приводит к замиранию этих же отношений. Конфликты, разборки, выяснения отношений — неизбежны и необходимы, как двигатель прогресса, но в малом количестве с полной осознанностью, что всегда можно перейти в спокойствие, выдохнуть и расслабиться. Они ведь не идеальны. Потому как постоянный конфликт напрягает. И ничего хорошего не приносит. И чем дольше, тем больше. В какой-то момент безумная усталость от американских горок, которые вздымают эмоции вместе с волосами. Усталость от тисков сомнений и разочарований, которые сжимают сердце, как узкие туфли пальцы. Усталость от постоянных мыслей, которые пропитывают существование тёмными оттенками. И мешают спокойно жить и наслаждаться жизнью и семьёй. Отношения, впрочем, как и туфли, должны доставлять удовольствие, а не причинять боль. Она не заметила, как оказалась на подушке, а сверху на неё смотрел Корф, заспанный, чуть взъерошенный, со следом подушки на незаросшей части щеки, с сияющими глазами. И причина этих сияний — Анна. Миниатюрная блондинка в его руках. Склонился и поцеловал. — Доброе утро, любимая. — спускался всё ниже от шеи. — Давно не спишь? — Доброе утро… — сбивчиво отозвалась женщина. — Володя, …. Родной… — Что? — поднял голову. — Иди ко мне. Громко охнула и ощутила его губы на своих. Тела крепко прижаты, спаяны, вмурованы. Душа в душе. Анна лежала на боку, спину надёжно прикрывал Владимир. Кольцо его рук замкнулось на ней. — Знаешь, о чём я иногда жалею? — откинула голову ему на грудь. — М? — Что мы не сиамские близнецы. Были бы всегда вместе. — М. — отрицательно. — Почему? — Надоели бы. А так, и рядом и нет. — Значит, я тебе надоела? — спросила серьёзно, но сама улыбалась. — Нет! Нет, Анечка. — нежно. — Мы бы постоянно спорили, куда идти и что делать. А так, мы и вместе и не совсем. — И у каждого есть своя территория. — Именно. Но ты мне не надоела. И не надоешь, слышишь? Я люблю тебя, Анечка. Блондинка перевернулась к Владимиру всем телом. — А я тебя. Очень. Глаза в глаза. — Что с Новым годом делать будем? — Корф гладил лицо жены. — Отмечать. Все вместе. Всей семьёй. Мы, Надюша с Карапузиками и Сашей. Ёлка, мандарины. — Свечи? — Светодиодные лампочки? Как ты хочешь. — Я на всё согласен. Пора завтракать и к сыну. Два дня наших. К Надюше заглянуть надо, как там дядь Саша. — Надо. Так, нам надо все наши больницы оставить в уходящем году. Слышишь? — Так, а я что? — А ты себя не бережёшь, рискуешь собой. — Да я ещё одуванчик, в сравнении с Вовкой! — Перестань. — целовала его шею и ямку на груди. — Это могло произойти с любым ребёнком. Спасибо большое, что у нас есть Надюша. И самое главное, что этого негодяя арестовали. Это самое важное. — её волосы приятно щекотали кожу. — Как ты мягко назвала эту … — Ш-ш-ш. Нас отстранили от дела, у нас несколько выходных. Тихо, успокойся. Всё хорошо. Давай собираться. — Вовка ждёт. — Я думаю, он ещё на процедурах. Но надо самим собраться и ему собрать. Он книжку просил и паззл. Возьмём маленький. — Я ему напишу сейчас, мало ли, вдруг ещё что-то. — Только нужное, а не просто так. — Почему? — удивился парень. — А что ему ещё делать? Куча времени свободного. — Могу сложить его учебники! — Успеет. — поморщился Корф. — До праздников выпишут, отметим, а там и каникулы. — А семестровые контрольные, которые он проболеет? — Напишет. Если нужно будет. Вспомни, он же три последних тематических писал для себя, для интересу, так сказать, ему оценки автоматом по текущим поставили. — обнял насупившуюся Анну. — Не волнуйся. Всё хорошо. Ну пусть отдохнёт немного. — Я боюсь, что он так упустит, что вылетит из этой школы, а ему нравится. — Не упустит. Я проконтролирую, обещаю. — Убедил. — улыбнулась жена. — Кстати, я в чат класса сто лет не заглядывала. — Я ставлю воду и иду. Посадил Анну на колени и принялись читать вместе. — Нет, объясни мне, пожалуйста, почему нельзя «лайкнуть» сообщение, а не писать каждому «и я» или «согласны»? — возмутился глава семьи. — Вон, специально сердечко справа. Им рассказать, зачем? Сто сообщений и всё «да, согласен». Бред, какой! Анна запустила пальчики в волосы мужа и успокаивающе гладила: — Нехватка общения. Спокойно. Ага, вот. Так, чистописание нам уже засчитали, рисование, родной язык, английский, природоведение и математику. Факультативную биологию не оценивают. О, нет, физкультура. — Мы болеем. — Надо взять справку у врача сейчас и подойти с ней в школу, поговорить с учителем. *** Наташа сидела на диване, наблюдая за сборами Саши и поняла, что её мечты о роскошной жизни, наконец-то, воплотились. Роскошная жизнь — это не «ведь ты этого достойна». Это про то, что эта вещь достойна тебя. Шаль, подаренная свекровью. Сашкина футболка, в которой так уютно засыпать. Пирог по бабушкиному рецепту. Поцелуй любимого человека. Интересные книги. Хорошие фильмы. Те самые песни. Свежее постельное бельё. Чистая квартира. Жизнь, которую она выбрала сама. А еще роскошная жизнь — это не сжирать себя, когда что-то идет не так. Не превращаться в Аню. Колготки могут порваться. Тесто может не подойти. Друзья могут не захотеть смотреть её любимый фильм. Можно не получить повышения на работе. Отец оказаться сволочью с искренним признанием вины и раскаянием, а брат — трупом убийцы и конченным наркоманом. Может случиться всё что угодно. Если у неё что-то не получается, это никак не влияет на её ценность. Это значит, что просто сейчас всё идет не так, как она хочет. Зато теперь у неё есть Саша и семья. Роскошная жизнь — это иметь возможность выбора. Штопать порванные колготки или купить новые. Выбросить пирог и заказать суши или пытаться испечь пирог ещё раз. Посмотреть фильм одному или пойти с любым человеком в кафе. Отпустить или бороться. Искать новую работу или пересматривать свои цели на старой. Роскошная жизнь — это жить по своим правилам. Идти к своим целям. Не искать оправдания. Не быть удобным. Не оправдываться за свой выбор, свои мечты, свои интересы. Говорить: «Со мной так нельзя». И говорить: «Мне это можно». Только с Сашкой, только благодаря ему она это смогла получить, принять и осознать. — Натусь? — Саша сел рядом и привлёк её к себе. — Ты в порядке? — Да. Задумалась. О большом счастье одной маленькой случайной встречи. Романов улыбнулся. Его жене удавалось сформулировать то, что не получалось у него. — Как празднуем новый год? — Посадкой этой неадекватной. — Это само собой. А мы? — Принимаю предложения. — улыбалась девушка. — Я предлагаю сам праздник вместе дома, а потом домой к родителям. И они отдельно и мы вместе. Приготовим немного, как на обычный ужин. — Согласна. Но оливье, мандарины и ёлка — в обязательной программе. — Что захочешь. И подарки. Кстати, надо заказать. Я родителям выбрал, надо пару раз мышкой кликнуть и времени не хватает. — От нас обоих? — Да. — Тогда хоть покажи, может, и мне что придёт в голову. — Как скажешь. Как-то не верится, что я работаю вместе с собственной матерью и являюсь её начальником. — Пока она стажёр. Как смешно. Умный взрослый человек и стажёр. — Таковы правила. Да и стажёр она только на бумаге, Егор с Максом её с первого же дня качественно загрузили. — И правильно, так быстрее в струю войдёт. Показывай, что выбрал. — Сначала погуляем, потом покажу, мы даж… — договорить не дал телефонный звонок. — Да, Егор? Что?! Твою же… сам или…? Хорошо, забирайте тело к нам и вызывайте Шубина, я скоро буду. — поцеловал плечо жены. — Отпадают подарки. Труп Макарина. Лежалый. Я поехал, а ты сегодня дома. Чёрт, раньше хоть маму с тобой оставить можно было. — Успокойся. Я сама спокойно побуду дома. Тем более, что Тутышкина арестована, а её подельник — труп. Я точно не нужна? — Мне очень, а на работе нет. Отдыхай, Вене я написал, уже едет. — Надежда Николаевна когда пойдёт? — Не знаю, полководца два дня не будет по состоянию здоровья. Наверное, за это время всё решится. Понятно, что обоим нелегко и неприятно. — поцеловал Наташу и встал. — Всё, Натусь, я умчался, пиши мне хотя бы. Натянул на себя ботинки с курткой, встретил водителя-охранника и уехал. Девушка провалялась какое-то время на диване, а потом отправилась на кухню за чаем для охранника и готовить новые блюда для всех. Ведь женщина умеет быть благодарной и до безобразия взаимной. Чем мужчина подпитывает женщину, то и возвращается ему, с удвоенной энергией, потому как женщины — волшебные зеркала, наделённые природной силой многократно созидать или разрушать. Когда мужчина открывает душу и делает всё для женщины, она удваивает эту энергию, вселяя в него дух победителя. Она, словно поплавок, тонко чувствует перемены, которые приводят либо к уходу на дно, либо позволяют оставаться на плаву, либо вообще, с победным уловом, поднимаются в небо. Женщина, уверенная в своём мужчине, будет поддерживать его во всех моментах, отодвигая в сторону колючесть характера и скопившиеся проблемы, дабы не усугублять ситуацию. Зная, что ему никто, кроме неё не нужен, она будет встречать его с улыбкой, а не с унылой гримасой. Видя, как он старается внести яркие эмоции, без повода дарит цветы, преподносит неожиданные приятные сюрпризы, женщина осознаёт, что желанна и делает всё, чтобы ему было комфортно. Слушая нежные слова, сказанные с любовью, женщина хочет не просто творить счастливые глупости, но и вытворять шедевры: от вкусных борщей до глажки строгих рубашек. Чувствуя, как крепко обнимает, страстно целует, ласково касается непослушной пряди волос, женщина безумно хочет влить всю положительную энергетику, несмотря на усталость и негативные эмоции, что скопились за день. Любая женщина, получающая любовь досыта, будет спокойной, уравновешенной и самое важное — отдающей себя без остатка. *** Надежда Николаевна покормила детей и ждала мужа. — Надюш? — Бенкендорф вернулся в комнату и заметил серьёзное выражение лица любимой женщины. — Шурик, — спокойно, но строго. -что ты боишься мне сказать? Рассказать? Всё самое страшное уже было в нашей жизни. Что? Александр Христофорович засунул руки в карманы, подошёл к окну и смотрел невидящим взглядом. Жена сидела с ногами в кресле и ждала. С лица исчезла привычная мягкость и нежность. Сейчас это было строгое, серьёзное, рабочее выражение. Терпеливо ждала. И чем больше молчал Александр Бенкендорф, тем больше убеждалась в своих догадках Надежда Бенкендорф. Правда, все её догадки, впервые в жизни оказавшиеся ложными, через время были разбиты в пух и прах. — Взяли эту… которая Вовку с Юрой и ещё десятерых. — странным голосом начал муж и замолчал. — И? Шур, что там такого, что у тебя был практически сердечный приступ?! У абсолютно здорового молодого мужика?! — Она сказала, что Руслана нашего… — глубокий вдох. — нас… Тебя…. Наш брак уничтожить этим. — Да кто?! — севшим голосом уточнила Надя, хотя ответ огненной ракетой влетел в мозг. — Катарина Тутышкина. Теперь Амалия Воланж. Капитан снабжения в запасе, директор ведомственного санатория.