Хулиганы

Утром первого сентября Корф проснулся раньше сына, которому предстояло идти в новую школу и в новый коллектив. Оперся на локоть и любовался Анной. Спящей она была особенно прекрасна. Хорошо, что хоть она ещё может что-то чувствовать и испытывать какие-то эмоции. Ещё и извиняется за это. Осторожно поцеловал её тёплую бархатную щёчку и встал. Нервное возбуждение не дало даже полежать в кровати. Отправился на кухню, по дороге тихонько заглянул в комнату тёти. Надя спала на плече Бенкендорфа, а его руки осторожно лежали на её плечах и пояснице. Включил чайник, начал делать завтрак. Заглянул к Володе-маленькому, который спал, как ни в чём не бывало. Улыбнулся. Вернулся к плите. Странно, обычно он спокоен и выбить из колеи его очень сложно. Но с появлением Вовки и Ани всё изменилось. Уменьшил огонь на плите и выпил стакан воды. — Володя? Ты чего не спишь? — на пороге стояла сонная растрёпанная жена в летней ночной сорочке. — Что-то случилось? — Нет, всё хорошо, спи, ещё рано. — Не хочу. Не спится. — нырнула в его сильные, надежные, уверенные руки. — Мне тоже. Словно это я в школу иду. — Угу, аналогично. — хихикнула Анна. — А ты чего? Ты же психолог, знаешь, как с этим бороться. — тёрся носом о женские волосы. — Я ещё и обычный человек. Блондинка в придачу. — Не говори так никогда! Всё нормально. Это лучше, чем как мы. Я всё понимаю. Надо будет у генерала спросить, что там с Алиной. — Ты с Романовым поговорил? — Да. Отдыхают в санатории. Надо будет хоть на осенние каникулы попробовать в наш санаторий забраться. Хотя, это вряд-ли. Я им всё рассказал, они меня поняли. И уже не обижаются. Саня и так догадывался, но, конечно, не нужно было так. А с другой стороны у нас был приказ генерала. В любом случае, всё хорошо. — массажировал женскую головку. — Они долго там пробудут? — Полтора месяца. Саня же не долечился, а сразу на работу попёрся. Теперь разгребает. — Он тебе помочь хочет. — Я знаю и ценю это. Так, можно завтракать. Вовке ещё рано. Пусть спит. Сегодня теннис? — Нет, завтра. — Хорошо, заодно и адреналин выпустит. — Тренер сказал, что завтра будут выбирать ему персональную ракетку. — Понял. Я оставлю тебе карточку. — Хорошо. Да, мы на квартиру не заехали. Может завтра? — Если получится. Сегодня же праздник, как-никак. Да, я заказал торт на три часа, думаю, хоть кто-то но сможет его принять. — Думаю да. В школе сегодня только подпишут тетрадки и познакомятся. Сладкий стол решили не делать. Господи, Володь, там такие активные мамашки есть. У меня тик нервный на них. — Спокойно. Мы на всё согласны заранее, главное, чтобы не во вред сыну. — Да, но они в чате целые монологи размером с «Войну и мир» пишут, а я вздрагиваю, вдруг что-то важное. А за весь день читать — я засыпаю. Ужас. — Забей, — посоветовал Корф, понимал, девушке нужно только выговориться. — пусть пишут. Самое важное же в чате, где Иван Александрович? Вот его и читай. — О, точно, а второй поставлю на беззвучный. — Умгу. Главное, чтобы я был на звучном. — склонился к к её губам. — Всегда. — прошептала Анна, прежде, чем сдаться в волшебный плен. На линейке Владимир и волновался, и гордился, и переживал за сына. Володя-маленький стоял в ряду таких же вытянувшихся за лето мальчишек в белых рубашках и с ранцами. Корф испытывал неизвестные прежде чувства, но самым неожиданным было чувство полного счастья. Именно полного. Сын на линейке, жена с одной стороны, тётя и дядя, вторые родители, с другой. Заметил, что сын волнуется, поймал его взгляд и ободряюще улыбнулся и кивнул. Ребенок улыбнулся в ответ. Торжественная линейка была на удивление короткой, минут пятнадцать. Потом дети попарно зашли в школу, разбрелись по классам. — У нас есть полтора часа времени, — проговорила Анна и было видно, что она растрогана, — что делаем? Домой или гуляем? Надя с Бенкендорфом переглянулись и женщина пожала плечами. — Давайте немного погуляем, погода чудесная, а дальше посмотрим. — предложила Сычёва. — Может мы будем вас дома ждать. Ты думаешь, дождаться Володю, не заезжая домой? — Да. Он позвонит, когда освободится. Но классный руководитель сказал, что в одиннадцать тридцать они точно будут свободны. — Тогда гуляем. — улыбнулся Корф. Приехали в любимый всеми парк и медленно прохаживались. Александр Христофорович осторожно придерживал супругу и ловил каждый её взгляд. Болтали, смеялись. Потом сели в кафе, отметили узким кругом семейный переход в шестой класс новой школы. — Как Вам школа? — спросила Анна у свёкров. — С виду нормальная. Внутри я не особо рассматривала, но камеры рабочие, защита на лестницах и окнах есть. Кстати, заметили, что них вместо решёток на окнах первого этажа — высокие подоконники? — Ну это же хорошо? — уточнила девушка. — Очень, — кивнул головой Бенкендорф. — не смахивает на казёнщину, но и защищено. Через них не забраться для воров и не спрыгнуть вниз детям. Кто-то хорошо продумал всё. — Хочется верить, что это просто забота о безопасности детей. — Да. Я копнул. — оба Корфа уставились на мужчину, а Надя скрыла улыбку в стакане с соком. — Лицей частный. Помесячная оплата там — мама не горюй. Но для тех, кто идёт по месту проживания и с высокими баллами — бесплатная. Остальные платят, даже если баллы высокие. У директора у самого дети, поэтому он знает не понаслышке. Плюс, у брата его первой жены в школе в своё время выпал из окна ребенок. Естественно насмерть. Поэтому тут всё учтено. И окна только на проветривании, и высокие подоконники, и кабинеты на перемене для проветривания закрываются. Ещё и кварцевание. — Ого! — хмыкнул племянник, — Ещё и кварцевание? Что-то я не помню, чтобы это нам говорили? — посмотрел вопросительно на любимую. — Было, — подтвердила та. — но было много информации. — То есть, кварцевание классов? Я так понял, что спортзала? — И то, и то. — Круто. Я и не сакцентировал. — Угу. — Мне больше понравилось, что там маленькие классы и сама школа небольшая по наполняемости. — тихо произнесла Надежда Николаевна, успокаивающе гладя руку мужа на своей. — Это тоже важно. Ну что, раз Володя не звонит, значит, можно его забирать? Анна проверила телефон: — Да, тишина. Значит, можем выдвигаться.- встала сама, за ней и Корф. — Езжайте, дома встретимся. — улыбнулась Надя. — Езжайте, — успокаивающе кивнула Владимиру, — это в первую очередь ваш праздник. А мы подключилимся позже. Что-то купить нужно? — Нет, всё есть. И не выдумывай, пожалуйста! — парень поцеловал её в щеку и ушел. Бенкендорф молча целовал руку Надежды: — Пройдёмся или тяжело и лучше посидеть? — Пройдёмся. Шурик? — Да, Солнышко моё родное? Женщина молча смотрела на него. — Всё хорошо. Просто… время летит быстро. Очень-очень быстро. — Что за хандра? — улыбнулась. — Всё отлично. А после сорока, вообще, жизнь только начинается. — Ты как всегда права. — улыбнулся. — Пройдёмся? — Как скажешь. Как вы? — Всё хорошо. Анализы как у космонавтов, самочувствие тоже. — Это чудесно. Тогда?.. — хитро прищурился. — Катамараны? Надя смущённо улыбнулась и кивнула. — Вам точно удобно там сидеть? Не давит? Не тесно? — Всё хорошо, не переживай. Идём? Сели в катамаран, полковник удобно и тепло устроил любимую женщину, заботясь, чтобы её не просквозило и не попала вода, оглядываясь через плечо выехал со стоянки. Неспеша ехали. На душе у Александра Христофоровича скребли кошки. В этот день его сын, их с Надюшей единое целое, мог также стоять на линейке, в белой рубашечке, с букетом каких-нибудь астр или роз для классной руководительницы, а Наденька так же бы как и утром, украдкой вытирала бы слёзы. Потом он вместе с веселой и пёстрой толпой таких же школяров зашёл бы в здание, уселся на своё место и внимательно слушал бы учителя. На перемене бегал бы по коридору, шумел, как любой нормальный мальчишка, а на уроках был бы примерным учеником. У него были умные глазки его замечательной мамы. Господи, … ну почему??? Стало очень больно, с трудом удержал ровное дыхание. Надя спросила у него, может ли он раздобыть путёвку в санаторий МВД, в детский корпус, чтобы перед этой самой школой Русланчика оздоровить, с их работой было тогда не до регулярных прогулок, поэтому и спрашивает. Он довольно легко заполучил эту злополучную бумажку. Лучше бы к Варе отвезли. — Шурик? — Надя крепко сжала руку мужа. Вздрогнул, натянул на лицо улыбку и повернул голову к ней: — Да, Солнышко моё родное? Остановка? К берегу? Отрицательно качнула головой, провела теплой ладошкой с запахом ромашки по его лицу. — Нет. Всё хорошо. Всё хорошо, слышишь? Не надо. Ты сам просил меня прекратить мучать себя. А сам? Перестань. Русланчик с нами. С нами и его младший брат. Всё хорошо. Мы все вместе. Александр Христофорович улыбнулся искренне и осторожно поцеловал её и животик: — Вам не холодно? Удобно? — Да. Давай ещё круг? — Как скажешь. — взял в свои руки женскую тоненькую с длинными пальчиками кисть и целовал. — Шурик? — Спасибо, что вы есть. Что сегодня делаем? Сейчас домой? — Пока катаемся. Ты сегодня весь день свободен? — Да. Вместо нас Шпагин. — Тогда гуляем. Кстати, как они тебе? — Нормально. — пожал плечами — работают, и слава богу. С Корфом сошлись. Макс этот конечно… — Что? Я с ним не пересекалась совершенно. — Ну… тормознутый какой-то. Нет, как к сотруднику, как по выполнению обязанностей, вопросов и претензий нет, но эти его постоянные извинения и прочие сверх интеллигентные завихрения… Я вижу, как Вовка периодически сдерживается, чтобы не высказаться. — Ну так поговори с ним, объясни, что ты ничего против не имеешь, но формулировать информацию нужно чётко и быстро. Пусть будет интеллигентом вне её. Хотя, я же знаю, каким языком, с позволения сказать, вы между собой разговариваете. Поэтому Макс для вас — ископаемое. — Есть такое дело. Осторожно. — катамаран незаметно причалил, работник быстро зафиксировал его, Александр Христофорович помог жене оказаться на суше, внимательно посмотрел на неё, потом забрал с сиденья вещи, расплатился и медленно прохаживались. — Но иногда ситуацию по-другому и не сформулируешь. Катя эта, — усмехнулся, — своим появлением у Ани и Наташи вызвала та-акую волну ревности…. Что ни Корф, ни Саня с ней вместе никуда. Она или сама, или с кем-то неженатым. — Так она замужем, вроде как? — За Шпагиным. Лаборатория справляется, конечно, но без тебя не то. — Надя с улыбкой и упрёком покачала головой, — Нет, работают, но иногда медленно, иногда неуверенно. — Не подхалимничай, это первое, второе — не обижай ребят. Если Наташа мне не звонит, тебя боится, между прочим, то звоню я. Я же прекрасно понимаю, что у вас запарка, раз вас сутками дома нет. А девочка, бедная, разговаривает со мной и оглядывается, чтобы ты не застукал. Прекращай. Всё хорошо. — Надя?! — возмутился Бенкендорф. — Ну что «Надя»? — спокойно отозвалась женщина. — Я сижу дома, гулять выхожу в сопровождении ребёнка или тебя. Остальное время дома. Раньше хоть готовила, сейчас Вовка и это у меня забрал. Так я по телефону консультирую, хоть мозг жиром не заплывает. — Конечно, «сижу дома»! — полковник чувствовал, что заводится, но старался держать себя в руках, да и Наде нельзя волноваться. — Только с малым прошла весь курс математики, физики, химии за лето, онлайн-консультации по телефону, нормально не спишь, всё нас ждёшь. Ты о себе вообще не думаешь?! Надя?! — усадил её на скамейку, сам присел на корточки напротив и вновь взял её руки в свои. Заметил приближающиеся слёзы. — Прости. Прости, Наденька… — замолчал. — Я же волнуюсь, понимаешь? Я понимаю всё это, и что скучно, и что нас рядом постоянно нет. Но это же не повод… — осекся. А, собственно, «не повод» что? Практически кричать на жену? Да. Доводить её до слёз? Да. Заставлять её нервничать? Тысячу раз да. Мудак. Виновато смотрел на Надю. — Не сердись, пожалуйста. — мягко проговорила жена. — Я, правда, всё контролирую. Ну я не домохозяйка. Ты же знаешь. Я не могу смотреть эти идиотские сопливые мелодрамы. А книжки читать — это хорошо, но чего-то всё равно хочется. И я же просто советую. Не нюхаю, ничего не делаю. Со стороны иногда виднее. От этого не устаю, честно. И я ночью сплю. Просто… — шёпотом, — просто мне тебя мало. Бенкендорф сел рядом и притянул к себе, стараясь не давить на сына: — Мне тоже. Хронически. Единственное, что удерживает от того, чтобы всё бросить и уволиться — характер Корфа. — Не надо увольняться. И не срывайся, пожалуйста, домой после каждого нашего разговора. Не придумывай ничего. У меня гормоны. Нервы. Это пройдет, малыш родится, и пройдет. — Угу. Только ты плачешь. А я этого не хочу. Так, расскажи мне, когда у нас день Х, чтобы я заранее всё оформил. Будет у племянничка испытательный срок. — Середина октября. Но я уверена, что раньше. — Почему? — встревоженно спросил муж. — Я думаю, что ошиблись изначально со сроком. Поэтому и день Х раньше будет. Есть кой-какие симптомы-подтверждения. Не волнуйся. Это обычная практика. Просто я лягу немного раньше. И всё. Я скажу всё. Что ты хочешь оформлять? — Отпуск. По семейным. — Хорошо. Смотри, в клинике тоже нужно будет документы оформить. Но это потом, не сейчас. — Понял. Зазвонил телефон: — Да, сынок? Хорошо. Нет, уже скоро. Нет, всё хорошо. Как впечатления? Ух-ты, хорошо, скоро будем. Целую. — спрятала аппарат в сумочку. — Володя. Спрашивает где мы и когда домой. Мелкий сказал, что без нас ничего рассказывать не будет. — Идём? — Да, я бы полежала. Что-то мы подустали. — Чего молчишь? — Шурик, перестань. Я говорю, я не молчу. Шурик…? Бенкендорф улыбнулся и поцеловал её. В машине ехали очень осторожно. — Шурик, не сердись, пожалуйста. Я же вижу. — Я не сержусь, правда. Как вы? — Всё хорошо. Не ругай Наташку. Мне самой скучно. И я сама ей звоню. — Убедила. — покачал головой, — Надя-Надя. — улыбнулся. — Ты неисправима. — Шурик? — Я же сказал. Только не усердствуй. — Я же пообещала. — передразнила Надя. Дома было шумно. На кухне по центру поставили стол, застелили скатертью, теперь мужская часть расставляла стулья и тарелки, Аня следила за плитой, Бастер вертелся под ногами. — Всем привет, мы дома. — Надя опёрлась плечом на косяк и с улыбкой наблюдала за любимыми людьми. — Привет, — улыбнулся в ответ Корф. — как вы? — Отлично. Надышались воздухом. Так, я в душ, а потом полежать. Вы и без меня прекрасно справляетесь. Не буду мешать. Владимир вздрогнул, быстро подошёл к женщине, взял её лицо в свои руки и прошептал: — Я без тебя не справляюсь. И ты не мешаешь. Не говори так! — Всё хорошо. — спрятала слёзы и растрепала чёлку. — Кстати, после твоего бритья налысо волосы чуть потемнели. Всё, жарко, я под воду. Бенкендорф устроился рядом с женой, она сразу же умостилась на его груди, рукой гладила его лицо. Одна мужская рука поглаживала поясницу, вторая животик. — Будете спатки? — Нет, просто полежим. Не волнуйся. Всё хорошо. Так должно быть, у меня сейчас повышенная утомляемость. Не волнуйся. — Умгу. — Шурик, перестань. — Умгу. — Кстати, в следующую среду сможешь с нами к врачу? В понедельник мы же не попали. — Конечно. В следующую, имеешь ввиду эту, что будет? — Да. — Конечно. Только…. — Напомнить, конечно. Кстати, точно узнаем день Х. Ну что, идём к детям? — Ты успела отдохнуть? — в голосе звучало сомнение и явное нежелание убирать руки. — Отдохнуть да, набыться рядом — нет. — Давай всё сюда перенесём? Ты точно высидишь? Как твои головокружения? — Всё хорошо, идём. — поцеловала гладкую щеку. За столом Александр Христофорович несколько раз проконтролировал, чтобы жене было удобно и не сводил с неё глаз. — С праздником! — Надя с улыбкой подняла стаканчик сока, — Удачи и успехов, а мы всегда рядом и поможем. — Спасибо! — Рассказывай, нам же интересно! — продолжала улыбаться. — Сначала еда, а потом всё остальное. — возмутился Корф. — Вы гуляли несколько часов, мы тоже. Теперь кушать. — Слушаюсь, товарищ майор. — улыбнулась Надя. — Приятного аппетита! После поглощения существенных блюд, переместились в комнату, где перешли к десертам и Володя-маленький начал рассказывать. Тётя видела, что всё это время мальчик с трудом сдерживался, от переполнявших его эмоций. — Там круто. — начал младший Корф. — Класс маленький, двенадцать человек. Парты-одиночки, у каждого своя, как и шкафчик. Всего четыре девочки, остальное мальчики. Нормальные, есть с кем разговаривать. Несколько сразу бросились мне всё рассказывать- показывать, будто я слепой или инвалид какой-то. — Они просто знают, что ты новенький. Это как раз хорошо. И правильно. — мягко возразила Анна. — Ну да, так я и сам могу… — Вов, — спокойно и ласково заговорила Надежда Николаевна, видя, что невестка расстроилась, — давай договоримся? — Давайте, о чём? — с готовностью откликнулся мальчик. — Ты действительно многое можешь сам. Но вокруг тебя есть одноклассники, появятся и друзья, всегда рядом есть мы. И ты всегда, слышишь, обращаешься к нам. Если мы не сможем, только тогда сам. Мы можем посоветовать, ты, соответственно, выслушать, но поступить ты можешь, как ты сам считаешь нужным. Но не нужно отгораживаться от всех. — Да я не отгораживаюсь. — пожал плечами. — На третьей перемене наш класс будет ходить в отдельную столовую, где можно будет нагреть взятую из дома еду и там поесть… — В смысле? — перебил уже Бенкендорф — Там есть отдельная столовая с микроволновкой??? — Ну, да, точнее столовая одна, но большая. Входа два, в обычную, где мелких кормят и можно самому что-то купить, и с микроволновкой, куда вместе с Иваном Александровичем на третьей перемене и со своей едой. — Господи, и такое есть. — покачал головой Владимир. — В принципе, неплохо, особенно зимой. А положить с собой еду это не проблема. Я ещё тоже думал, что в холодное время на одних бутерах далеко не уедешь, а тут такое. Отлично. Завтра купим ёмкости. Термос? — Можно, в шкафчик, но забирать. — Ну естественно. Как класс? — Коллектив, в смысле? Я же сказал, нормально. Девочки — ботанички. Мальчики — посмотрим. Слишком всё хорошо. — Понял, что нужно на понедельник? — Все тетради мы подписали, и для обычных и для контрольных, в шкафчике пока. Учебники по расписанию. Можно занести форму на физру. Она во вторник. Всё. Домашки пока нет. — Отлично, — улыбнулась Анна, — тогда пирожное. — Запросто. — Только осторожно, ковёр. — шутливо-строго предупредил Александр Христофорович. — Иначе чистить, сушить и расстилать будешь сам. — Шурик, — улыбнулась Надя. — Вова у нас аккуратный. — Я шучу. — поднял руки муж. — Какие-то пла… — зазвонил телефон. Корф усмехнулся. — м-да… ответ ясен. Да, товарищ генерал? А до завтра… ого… Понял. Анна нужна? Хорошо, едем. Да понял я! Не ори! — отбросил аппарат и уткнулся губами в висок жены. Помолчал. Владимир ждал. — Пока мы с Корфом. Дальше по ситуации. Романов орёт дурниной. «Высокий труп». Поехали. — встал. — А день обещал быть таким хорошим. — Я вам сейчас быстро еду сложу. — Анна метнулась в кухню. Володя-маленький отправился за ней. — Я хоть переоденусь, — хмыкнул племянник, — я расслабился. Бенкендорф поцеловал супругу и обнял. — Не хочу, но надо. — Всё хорошо, я же всё понимаю. Нам, практически, весь день подарили. Я думала, вас ещё с линейки сорвут. Только будь осторожен, пожалуйста. — Всегда. Всё, пошёл. Помни о себе и сыне, спи больше. — поцеловал животик и вышел. — Анют, можно тебя? — Корф затянул девушку в комнату и закрыл дверь. — У меня к тебе несколько просьб, можно? — Конечно, любимый, — прижалась к Владимиру. — всё, что скажешь. — Отоспись, телефон подзаряди и держи включенным. Возможно, придётся тебя и ночью дёрнуть, раз опять кто-то высокопоставленный. Второе, перестань рефлексировать. Вовка выпендривается — то, чего я не хотел. Я с ним поговорю потом. Но, пожалуйста, поговори и ты с ним. Мягко, не пытайся вкручивать, так, по-дружески. Хорошо? Не как мама, а как друг, ты это умеешь. И не расстраивайся. Всё хорошо. Нам нужно забыть о прошлом и жить прекрасным настоящим и будущим. Люблю, ушёл. *** В офисе было жарко: Сизов и Шубин бегали по коридору с уликами, Шпагин и Ракитина уехали на место обнаружения трупа, генерал Романов вызвонил невестку и практически на коленях умолял приехать, потому что ребята зашивались. — Что тут? — полковник и майор были невозмутимы. — Сейчас смените Катю с Андреем. Обнаружен труп офицера из «смежной структуры», нас попросили помочь, практически раскрутить, потому что у них наверху очередные драчки. У нас максимум — 48 часов. — Лихо, — хмыкнул Бенкендорф. — кто? Что? Где? — Генерал Раков. — выдавил из себя Романов. — Степан? — уточнил полковник. — Да. Самолёт с рейса сняли. Шубин предполагает отравление. — Чёрт! Хотя, с его характером. Вполне мог кому-то дорогу перейти. — Мог, — согласился Николай Павлович и протянул папку, — тут всё, что есть. Изучайте. Я пока кофе сделаю. В этот момент во всём здании раздался сигнал тревоги и механический голос требовал покинуть помещение из-за возможной радиации. — Твою мать, мне только этого не хватало! — Бенкендорф схватил папку и вылетел на улицу. Через минуту там оказались все, кто был в тот момент на работе. — Что там? — подошла Наташа. — Подозрение на радиацию. Шубин всех изгнал. — Он хоть в костюме?! У нас же целая инструкция. — Не знаю. Ждём сигнала. — Хорошо, я в любом случае за молоком. Корфу пришло сообщение, что тревога ложная. Все вернулись в офис, Бенкендорф, Романова и Корф натянули на себя химические костюмы, по настоянию программиста, и зашли в морг. — Ну что тут? — спросил майор. — Действительно радиация, но для нас безопасна. Для этого бедолаги нет. — Как такое возможно? — У жертвы был рак печени, для него это облучение было смертельно. — Состав? — Только предварительно. — протянул листок полковнику. — Своими словами можно? Я в этом ничего не понимаю. — Это покоже на «Осу», но нужно уточнить. — прокомментировала Романова. — Только в небольшой дозе. Похоже, это спланировали так, чтобы убить именно его, а остальные пассажиры не пострадали. — Зачем так сложно? — Не ко мне. Я в лаборатории. Да, там молоко, пропейте хорошо и в душ. Одежду смените на всякий пожарный. — Оригинально, — хмыкнул Александр Христофорович, вливая в себя третью литровую пачку молока. — подобные методы это как раз дело «смежников». Их любимая игрушка. А тут они сами просят о помощи. — Значит, они не при делах. — задумчиво протянул генерал. — Так что, сами не могут этим заняться? — удивился Корф. — Значит не могут. Так, сменяйте Шпагина с Ракитиной. Мы пока тут. — Разрешите, товарищ генерал? — Сизов стоял на пороге комнаты отдыха. — Конечно, что? — Нам нужен изначальный образец, формула, «Осы» смежников. Мне нужно сопоставить состав. — Нам этого никто не даст. — И тем не менее. — появилась уставшая невестка. — Иначе дело гиблое. Мы ничего не сможем. — В принципе, это в их интересах. — поддержал экспертов Корф. Наташа заварила очень крепкий кофе, Владимир протянул новый пакет молока. — Разбавь, последний кальций вымоешь. — Спасибо. — Я попробую, — генерал чувствовал себя виноватым перед программистом. Девушка работала за троих и практически без выходных. Как только получили отпуск — сразу сорвали на работу. — но не обещаю. — Мы с Корфом уехали. — Бенкендорф дописал сообщение и встал. — Давай на моей, чего зря гонять. — Владимир завел мотор. Ехали молча, так как полковник переписывался с женой. — Как они? — Нормально. Аня закрылась в комнате с Вовкой, Надюша скучает. Обняла мишку и лежит. — Бенкендорф спрятал телефон. — Кстати, в среду скажу точно, но я на месяц буду брать по семейным, всё будет на тебе. Главное, не пошли Романова. — Понял. Постараюсь. Дядь Саш, в ты знаком с этим Раковым? Тогда не имеем права… — Шапочно. Он на пять или семь лет старше. Учился в одном университете с Надюшей, тоже на криминалистике. Был звездой универа, считался гением, — хмыкнул чуть насмешливо, и тут же сменил на гордость, — пока Надюша не начала там учиться. Они много пересекались: на лабораторных, практических, ещё каких-то. Я же Надюшу старался каждый день забирать после занятий. Поэтому пересекались. — Ревновал, естественно. — подколол племянник. — И не скрывал. Потом пару раз встречались в горячей точке, но его бригада была кочевой, так сказать. Поэтому опять пару раз и коротко. Без вражды, но и без дружбы. Сугубо по делу. Мужик нормальный, очень жёсткий, упрямый, бескомпромиссный, прямолинейный. — Из тех, кого не любят, но и не замечать невозможно. Способ убийства не самый простой, указывает на личное. — Сам об этом думаю. Ты только Надюше не говори. Я сам. — Хорошо. Надо было бы Наташку предупредить, они общаются. — Уже. Посмотрела как на идиота. Вошли в оцеплённое здание загородного аэропорта. Предъявили удостоверения. Нашли Ракитину: — Привет, что у вас? — Владимир протянул ей стаканчик с кофе. — Рехнутся можно. Тому жарко, тому покакать, та домой хочет. Как будто нам это в кайф. Наташа написала, что Макс и Лёша сейчас приедут, хоть что-то сдвинется. Опросы ничего не дают. Но смотри сам. Ты опытный. — Опрошенных отпустили? — Да. В первую очередь это мамашки с детьми и пару пенсионеров. Смотри, на сд-карте, — протянула маленький пластиковый квадратик с носителем информации, — всё, что успели. Посмотри этих пенсионеров, меня оба заинтересовали. Может, Аня просканирует и что-то скажет. — Понял, спасибо. — парень прикрепил к цепочке на джинсах. — Давай домой, дальше мы сами. — Не, загнётесь. Мы поможем. Вчетвером явно быстрее пойдет. Закончили под утро, когда по несколько раз опросили оставшихся свидетелей, сотрудников аэропорта, лётчиков, руководство аэропорта, сотрудников на взлетной полосе и прочих, выпили практически весь кофе в автомате. — Всё, я пас, — простонал Шпагин, сел на стул, откинул голову назад и вытянул ноги. — Я засыпаю. — Значит так. Вы с Катей отсыпаться, но будьте на связи, мало ли что. Мы с Корфом поработаем. Остались соседи, сотрудники. Семьи нет, холостяк. Андрей и Катя ушли. — Ну, сотрудники на Вас, товарищ полковник, мне явно ничего не скажут. — Мне тоже. Сейчас припашем Николая Павловича, пусть поработает. А мы с тобой по соседям. — А что с друзьями-товарищами? — Информации нет, может, что по ходу выясним. Пошли. Подошли к дверям аэропорта, заметили несколько амбалов у внедорожника Корфа. — Нас ждут. — хмыкнул Бенкендорф. — Вижу, — начал разминать шею племянник. — готов? — Всегда. Только бережём свои рожи, у нас дома жёны и дети — Угу. Я готов. — Я тоже, — вздохнул полковник. — а так не хочется. Может, обойдется? — Уже. — насмешливо фыркнул Корф и сделал шаг вперёд. Подошёл к машине. От неё отошли трое качков с бейсбольными битами. — Твоя тачила? — чавкая жвачкой уточнило квадратное, ничего не выражающее, лицо. — Моя. — А чё она тут делает? — Пока стоит. Скоро отъедет. — Не отьедет. Там несчастье произошло — шины лопнули. — Ой, да? Какая неожиданность. — иронично уточнил майор. Краем глаза видел, что к нему чуть лениво и сонно приближался дядя и встал за спину. — И вы, конечно же, не знаете, как такое случилось. Жалость какая. — Да чё ты тут …. …. ….? — Не понял, простите. — Владимир приготовился. — Харэ …. …. …. …. … … …. ……. — отозвался «бык». — Ну и монолог, я аж заслушался. — сьехидничал Корф. — А нас настойчиво просят быть вежливыми. На парня бросилось двое с бейсбольными битами, ещё двое на Бенкендорфа. Внезапно один из «братков» упал на асфальт, покатился и заскулил. «Солнышки» — автоматически отметил про себя полковник, выкручивая руку одному и сшибая с ног второго. Закрутил обоим руки, защёлкнул наручники. На него бросились ещё несколько, незамеченных ранее. И тут же Бенкендорф ударил левой. Без замаха, резко, точно в челюсть. Быстро и действенно. Оба нападавших даже не поняли, как очутились на асфальте. Корф тоже скрутил своих обидчиков, к ним пристегнул «солнечного» и бросился на помощь дяде, которому тем не менее успели набрость на шею удавку. Быстро захватил того, что с верёвкой за шею и придушил, тот упал, потеряв сознание. Второй отвлекся и Бенкендорф подсёк его за ноги, сам встал устойчиво на асфальте и пару раз хорошо двинул ногами. Ещё одному сломал нос собственной головой. Вся драка заняла максимум три минуты. — Всё, не надо. Опа, ещё кореша двигают. У меня в машине может не хватить места. Ладно. — Владимир «застегнул» пластиковые «зипперы» на руках первой партии нападавших. Дальше пошла вторая волна модобоя, короче первой. Полковник и майор держали друг друга в поле зрения. Владимир фирменным слева положил одного, второму воткнул в глаза «вилочку», не зря же Надюша его тётя, и тут же погладил ребром ладони в область солнечного сплетения. Бандиты лежали без движения. Через несколько минут «упаковали» и подоспевшую «помощь». Бенкендорф растирал шею после верёвки, Владимир — саднившие костяшки. — У тебя кровь из носу, — заметил парень Александру Христофоровичу. — в аптечке есть перекись. — Чёрт. С шеей что? След будет? — вытер кровь ребром ладони, размазав по лицу. — Похоже. Что с моей рожей? — Ссадина и как минимум бланш. — Твою мать. — Надюша нервничать будет, а ей противопоказано. С…и! — со всей силы пнул ногой одного из лежащих лицом вниз. — Всё. — Корф сжал плечо дяди. Самому было паршиво. Мордобой в их работе не в новинку, но девочки дома будут волноваться, а этого не хотелось, был согласен с Бенкендорфом. Достал перекись, ватный диск, протянул напарнику. — В машину их всех и в офис. Там разберёмся. — В машине проколоты все колеса. — заметил Александр Христофорович. — Твою-ю…- протянул Владимир. — Ладно, сейчас кого-то из наших вызвоню. Через полчаса примчался рабочий бусик с Шубиным за рулём, помог разместить задержанных. По дороге Корф вызвал эвакуатор, позвонил знакомому в автомастерской и договорился, что машину на колёсах получит сегодня же. Бенкендорф вызвал Аню на работу, попросил взять им сменную одежду и приехать на его машине. В офисе помылись, прошли медобработку у Романовой и отправились на доклад к генералу. — Значит так, красавцы. Шевелитесь быстрее, прокуратура требует дело себе уже вчера. А вы соседей и коллег даже не начинали. Бегом. Я на допросах. Это дело нам явно не дадут довести, а нужно. Вперёд. Корф нашёл в холодильнике свои тормозки, сложенные женой, засунул в микроволновку. Александр Христофорович в зеркале изучал шею. — След будет-таки? — Да. — вздохнул. — Ладно, давай жрать и по делам. Время. Едва приступили к трапезе, как тут же материализовался Николай Павлович: — Жрать потом будете, сейчас работа! — Сними ребят с отпуска и не ори. — возмутился полковник. — Заткнись, а? Или давно выговор получал?! — И что? Ну уволишь ты меня, а работать кто будет? — зло рявкнул друг. — Сюда что, очередь из желающих? Не заметил. Не делай мне нервы. Приехала Анна, оперативники отправились дальше опрашивать. Допросы вел генерал, Анна анализировала. Корф вернулся ни с чем. Ждали Бенкендорфа. Анна слушала допрос, но было понятно, что и этот нападавший — «пустышка». В «зазеркалье» зашёл расстроенный Владимир, поцеловал жену в волосы и устроился рядом. Девушка вынула один наушник и отодвинула микрофон в сторону, провела ладонью по щеке мужа: — Болит? — Нет, только фингал будет. Не эстетично. — Дурак. Сильно били? — Нормально. Драка как драка. Наташка льдом обложила, да поздно. Ладно. Как тут? — Этот действительно ничего не знает, я Николаю Павловичу уже сказала. — А дома? — Хорошо. Надюша спала, когда я уходила, мне нужно будет поговорить с дядей Сашей потом, Вовка тоже спал. Мы вчера с ним поговорили, друг друга поняли. — Это отлично. — наклонился, чтобы поцеловать, как к генералу влетела взъерошенная невестка, и одновременно с этим на планшете Анны появилось видео с нагрудной камеры полковника, который разговаривал с непосредственным напарником погибшего Ракова и психолог услышав разговор, оттолкнула Корфа и жестом показала на генерала, парень бросился в допросную: — Он лжёт. Попробуйте копнуть глубже. — Скажите, пожалуйста, а где Вы были сегодня, с девяти до полдвенадцатого, Михаил Сергеевич? — невозмутимо поинтересовался полковник. — Как обычно, работа, летучка, подозреваемые. — Вот так точно? В этот момент прорвался голос Анны в ухе: — Камеры его зафиксировали у аэропорта. Загримированный, но он, программа опознала. — Только по прямой, никаких кофе, туалетов, заправок? — спокойно продолжил Александр Христофорович, — Аэропорты там, вокзалы? — Да что ты себе позволяешь?! — собеседник набросился с кулаками. Картинка стала дерганой. — Ну что за день сегодня, а?! — возмутился полковник. — Поехали, прыгунчик. — Я вас поздравляю, хорошая работа. — Романов был явно доволен подчинёнными. — Только ваши рожи… Придётся провести проверку физподготовки. Не коситесь. Я понимаю, что двое против десяти, но вы спецотдел, как-никак. Вам зал нахрен дан?! Дальше, Наталья Александровна, возвращаетесь в санаторий, у Вас отпуск. Остальные работают. Корф и Бенкендорф, сдать отчёты и можно пока по домам. Алексей, что с радиацией? — Всё в норме. Это я перестраховался. — Хорошо. Вещи выбрасывать? — Нет, всё хорошо. Нехорошо это было для Ракова: рак печени, да плюс малейшая доза радиации, а тут прямое попадание на больной орган, для него — верная смерть. Плюс перепад давления в связи со взлетом. — Так, а из-за чего его? — уточнила Наташа. — Я всё самое интересное в лаборатории провела. — Промышленный шпионаж. А Степан Алексеевич случайно узнал. — вздохнул Романов. — Все знали, что с его прямолинейностью он молчать не будет. Он же никому не говорил, что ему считаные недели остались. Ну, его и убрали. — М-да, — протянула девушка. — обидно. — Ладно, есть и хорошая новость: Алине Звонковой дали условное. — Николай Павлович смотрел на психолога. Анна улыбнулась. — И ещё. Я не говорил, а вы и не знаете, но было найдено тело Вадима Дубровина. Внутреннее расследование «смежников» показало, что это — суицид. — Ну кто бы сомневался. — насмешливо хмыкнул Бенкендорф. — Ладно. Над Звонковой суд так быстро? — Не смеши. — Понял. — Товарищ генерал, разрешите? — Наташа смотрела внимательно. Мужчина кивнул. — Корф — майор или капитан? И что с выговором товарища полковника. — Ната-аш… — протянул Николай Павлович. — ну ты же офицер, сама всё понимаешь. Всё как и было. Это я для «ушей» говорил. — Ясно. — Всё, отчёты, и по домам. Вас ждут дома. Корф отправился писать общий отчёт, так как психолог и эксперты свои отчёты ему уже отдали. — Ань, можно тебя? На консультацию? — полковник был красный и очень смущённый. — Конечно, идёмте ко мне. Там спокойно поговорим. Александр Христофорович сидел на стуле как первоклашка, бордового цвета и начинал заикаться. — Дядь Саш, только спокойно. Я не кусаюсь. И разговор сугубо конфиденциален. Через час относительно спокойный полковник зашёл к Владимиру: — Что у тебя? Долго ещё? Я домой хочу. — Езжай, только Анюту забери с собой, мне нужно ещё время. — Сколько? — Час, минимум. Ещё же свой отчёт. Всё, езжай. *** Александр Христофорович внимательно смотрел на дорогу, в лобовом стекле периодически видел машину, которая то появлялась, то удалялась. И не явный «хвост», скорее «попутчик». Ехал спокойно и молча, припарковался, помог выйти невестке. Заметил, что машины нет. Поднял голову, увидел жену в окне, покачал головой. Зашли в квартиру, где в коридоре их встретила Надежда Николаевна: — Привет, в ванную и кушать. Всё тёплое. Я в комнате. Вова спит уже. Ракетку выбрали, я оплатила, спокойно! Тренировка понравилась. Пёсу выгулял. Всё, в душ. — Володя дописывает и домой. До обеда мы завтра свободны. А какой сегодня день недели? — Анна стояла на пороге своей комнаты. — Вторая половина воскресенья. Мы с Вовой погуляли, поэтому он отсыпается. — Спасибо большое! Завтра школа, надо его собрать. — Анечка, мы уже всё сделали. Иди ложись. Вова проснётся, покушает, выгуляет Бастера, почитает ещё. Ложись. — повторила Сычёва. — Мама! — из комнаты выбежал сонный мальчик и обнял девушку. — Привет, хороший мой. — Привет. Идём спать, а? Из ванной вышел Александр Христофорович, притянул к себе жену: — Как вы? Я соскучился. Я не могу без вас. — Мы — хорошо, в смысле самочувствия и поведения. Но без тебя — плохо. Скучаем. — в голосе, как ни старалась, зазвенели слёзы. — Не плачь, Наденька, не надо. В среду всё узнаем, от этого будет зависеть, когда я заявление пишу. И буду только с вами. Приляг, я поем и к вам. — Я с тобой. Посижу немного. — подняла голову и увидела след на шее и царапину на виске. — Это что такое? — Ш-ш-ш, только не волнуйся. Ничего страшного. Выглядит страшнее, чем есть на самом деле. Всё хорошо. Пришлось немного размяться. Наташка всё обработала. Всё хорошо. — Что с гортанью? Дыхание как? Давление? — в глазах плескался страх. — Всё отлично. Правда. Идём, вашего папу покормить бы, а? — состроил просительную физиономию. — О, а вот и Корф. Владимир стянул кроссовки. — Тоже дрался? — с упрёком уточнила Надя. — Конструктивная беседа не их конёк, я честно хотел решить всё миром. Привет, мамуль, как ты? — поцеловал её в щеку. — Всё хорошо. Наташа смотрела? — Да. И льдом облепила, и я сам по свежим следам «Синякоффом» обработал. Не волнуйся. Не в первый же раз. Всё хорошо. — Я накладываю. — Мамуль, спасибо большое, но я пас. Я сейчас тут упаду. Я спать. Потом. — Спокойной ночи. — Угу. После еды Надежда Николаевна внимательно осмотрела увечья супруга. — С дыханием точно всё хорошо? — Да, Солнышко моё родное, на волнуйся. Идём, ляжем. Я соскучился. Александр Христофорович устроил на себе жену, обнял и гладил животик. Спать не хотелось. Мягкое дыхание любимой женщины слегка щекотало шею. Улыбнулся. Вот оно, счастья. Любимая женщина на плече. — И какие такие мысли заставили улыбнуться моего мужа? — с ответной улыбкой поинтересовалась Надежда Николаевна. — Мысли по имени Наденька. Какие планы на завтра? — Никаких. — Понял, посмотрим, как проснёмся. Только пожалуйста, не вскакивай ни свет, ни заря. Спи. — Вскочить теперь не про меня. Я топаю медленно и тяжело, переваливаюсь, как утка, толстая и неуклюжая. Постоянно потею и воняю. — Господи, Надюш, ну что за мысли, а? Ты — самая красивая. Правда. Очень аккуратная, ножки отекают от жары, в животике у тебя — наш маленький. Я тоже постоянно потею. И тоже воняю. Это от жары и духоты. Всё хорошо. — замолчал. По дыханию понял, что женщина успокоилась.- Надюш? — Да, Шурик? — Я люблю тебя. Всегда. Любой. Помни это, пожалуйста. — И я тебя. Очень-очень. Очень не хочу отпускать тебя завтра на работу. — Но надо. Потерпи чуть-чуть. Скоро я буду рядом с вами. — Я буду очень стараться. На следующий день Александр Христофорович вновь заметил за собой машину, обычный седан, попытка пробить номера не увенчалась успехом, номера были зарегистрированы на незнакомого ему человека, что вызвало страх. За жену и сына. За себя страшно не было давно. В среду сходили на положенный осмотр: — Что скажите, Слава? — Надя была совершенно спокойна. — Всё хорошо. С Вами и плодом всё хорошо. Я вот что думаю, давайте Вы ко мне числа пятнадцатого ляжете, а? Похоже, я ошибся со сроком. Малыш явно появится на свет до конца октября. Сейчас опять на недельку, может, дня на три. — Хорошо. Как скажете. Список необходимого? — Вот. Так, что у нас папа? Документы… Вышли из клиники, Надежда Николаевна видела, что в муже клокочет ярость. — Шурик? Ну что такое? Всё же хорошо. — Он ошибся со сроком?! Так это ты — медик, что-то понимаешь. А среднестатистический человек?! «Сюрприз» в купе со стрессом? Это не полезно! Врач, ё-моё, я ему, между прочим, если он не знает, могу объяснить, доверяю самое ценное! — Шурик, всё, успокойся. Всё хорошо, мы обо всем узнали заранее. Список у нас, документы оформлены. И давай наш случай рассматривать, а не обобщать. И я тебе заранее всё сказала. Успокойся, я понимаю, что ты нервничаешь. Всё хорошо. — успокаивающе гладила мужа. Ехали в машине домой, нужно было завезти Надю, «попутчика» не было. — Заявление я пишу с девятого числа. Дальше разберёмся. — Это рано, родной мой. — Нормально. Я хочу побыть с вами. — Мы только «за». Значит, ты до конца недели дорабатываешь и всё? — Да. И с вами. Вечером после работы едва полковник парковался у дома, как рядом с ним остановился Мерседес элит-класса. Состоялся короткий разговор, после которого из окна вылетела и приземлилась у ног Александра Христофоровича кожаная папка и машина со свистом уехала. Бенкендорф сел на лавочку у дома. Папка валялась на земле. Надя, которая наблюдала за этой сценой из окна, набрала Катю и попросила пробить номер машины. Услыхав фамилию владельца, перебила девушку и попросила никому ничего не сообщать и удалить следы поиска этой информации. Слёзы покатились сами по себе. Быстро вытерла их. Продолжила ждать мужа. Понимала, что как минимум вечер будет сложным. Бенкендорф поднял папку и зашёл домой. Надя встретила его как ни в чём не бывало, поцеловала в щеку и ощутила напряжение и нервную вибрацию. Александр Христофорович с трудом заставил себя раскрыть рот и спросить про самочувствие. Долго стоял под душем, но облегчения не почувствовал. После ужина заперся в свободной комнате и изучал содержимое папки, вспоминал прошлое, прокручивал разговор в голове. Жена его не трогала, слышала, как муж о чём-то говорил по телефону, потом собрался, заглянул к ней, предупредил, что отьедет ненадолго по делам и вернётся. Вернулся действительно через час, поел и вновь заперся в комнате. Ближе к полуночи Бенкендорф вышел из дому и вернулся лишь под утро, зелёного цвета и пьяный в стельку. — Это что такое?! — Владимир увидел, как полковник открыл дверь и держался за неё, иначе упадёт. Зайти не мог, по причине неудержания равновесия. Носками стянул обувь, ухватился за дверь пятой комнаты. — Ты охренел?! Немедленно в ванную! Тут девочки и дети?! Какого ты так напился?! — …. …. …. …! — прозвучало в ответ. — Не понял?! — Корф практически схватил дядю за грудки, как услышал тихий голос второй мамы: — Не надо, сынок, не трогай его. Я сама. Шурик, давай в комнату зайдём, да? — ласково обратилась к мужу и попробовала подставить плечо, но парень не дал. — Куда его? — Давай сюда, дальше я сама. Для Романова у него обострение ранений. Такое действительно у Шурика бывает. Вопросов не вызовет. — Мам, он же в дрова?! Ещё и с собой припер?! Охренел совсем?! — попробовал забрать бутылку, но женщина не дала. — Не надо, Володя. Посади его на кровать и отдыхай. Не трогай моего мужа! — голос был размеренным, спокойным и властным. — Принеси, пожалуйста, бутылку воды, можно две. И какую-нибудь еду: бутерброды, печенье, что есть, чтобы закусить мог. Корф повиновался. — Если что — зови, я рядом. — вышел. Александр Христофорович сполз с края дивана на пол. Так и сидел. Ноги на ширине плеч, руки голова и плечи безвольно опущены. Из карманов ветровки выпали пакетики «Алкозельцера» и бутылочка освежителя полости рта. Надя стянула с него куртку, повесила на стул, села на кровать и молча гладила голову мужа. Понимала всё, поэтому и не сердилась. Услыхав фамилию автовладельца, поняла, что это произойдет. Пока Александр отсутствовал, прочитала содержимое папки, но ничего нового для себя не нашла. Всё тоже, что она и так знала. И тем больнее — лишнее напоминание, подтверждение. В неприметном кармашке папки обнаружила конверт, прочла содержимое, содрогнулась и брезгливо отбросила листки в сторону, словно они все были в экскрементах. Долго мыла руки и извинялась перед сыном, поплакала. Поймала себя на мысли, что за время беременности плакала больше, чем за всю жизнь, и в основном (не считая сегодня) без повода. Шурик уже был дома, рядом. Плевать, что пьяный. Ему сейчас нужно расслабиться, пусть так. Но было же что-то ещё, что ему сказали из машины. Что и привело её любимого Шурика, человека, который не пьёт вообще, а уж тем более не напивается при малейшей возможности в ноль, в такой штопор. В основном, причину знала. Старая боль вернулась с новой силой. Старалась быть спокойной ради сына и Шурика. Ей было жаль любимого человека, но именно жалости он и не потерпит. Да и единственное, что ему сейчас нужно — не быть одному. Пусть молчит, пусть пьёт, но она будет рядом. Хорошо, что сейчас, а не когда маленький появился. Хотя, в пьяном состоянии муж не буйный, но всё равно. Как чувствовала, выспалась днём, ещё и думала, что будет делать ночью. Корф занёс воду и еду, посмотрел вопросительно, но Надя отрицательно покачала головой и он, подняв выпавшее из карманов дяди, вышел. Молчали оба. Сычёва перебирала волосы мужчины. Он был абсолютно потерянным и растерянным. Испуганным, маленьким, беззащитным мальчиком, в котором всё кровоточило. Как тогда. Знала, в этой ситуации нужно быть просто рядом. Чтобы он не ощущал одиночества. Посмотрела на Александра и поняла, что он немного оклемался. Также молча придвинула тарелки с бутербродами, солёными огурцами и конфетами. Бутылка с водкой стояла рядом. Мужчина молчал. Было паршиво и стыдно. И, откровенно говоря, он понятия не имел, что делать. С одной стороны, он понимал, что нужно выпить похмелин, поесть, принять душ и лечь спать, а потом сутки вымаливать у любимой женщины прощения, ещё желательно хоть что-то объяснить, сейчас не время раскисать. С другой, было так хреново, разбередили старую, но в последнее время и без того напоминавшую о себе рану. И, впервые в жизни, захотелось напиться. Тарелка с бутербродами приблизилась вплотную. Послушно взял один, потом второй. Захрустел огурцом. В голове прояснялось. — Прости. — произнёс вполголоса. — Я всё понимаю. Если нужно — пожалуйста. Только дома. — мягко и грустно отозвалась Надя. — Видела и читала? — Да. Прости. — Наоборот. Могу ничего не рассказывать. — прикрыл глаза, откинулся на диван. — Надюшка? — Да, Шурик? — Зачем я тебе, а? В ответ тишина. — Я же урод последний: ни имени, ни рода-племени, собственного сына своими руками на тот свет отправил, тебя бросил. Постоянно нет на тебя времени, всё бегу куда-то. Зачем тебе такой муж? Тебе нужен нормальный мужик, который будет относиться к тебе так, как ты этого заслуживаешь. — Всё сказал? — холодно поинтересовалась Надежда Николаевна. — Протрезвеешь — поговорим, если захочешь. О чём вы на улице разговаривали? Там есть документы из дома престарелых… — О-о, это самое интересное. Братишка мой сваливает, и приказал, — иронично-издевательски усмехнулся Бенкендорф, — оплачивать их пребывания там мне. Они же типа… — замолк, отвинтил крышку бутылки, понюхал, закрыл. Ощутил руки жены на голове и щеке. — Наденька … — жалобно простонал мужчина. — Я тут, любимый, я с тобой, всегда с тобой. — Не бросай меня, а? Я же сдохну без тебя. Надя быстро вытерла ручейки слёз и продолжила гладить мужа со спины. — Никогда. Я всегда с тобой. Только с тобой, я рядом, я люблю тебя. Иди ко мне, Шурик. Отрицательно помотал головой, было стыдно. — Хорошо. Неуклюже сползла вниз, села рядом, животик не мешал, притянула голову Бенкендорфа к себе, целовала и гладила: — Я с тобой, мой хороший, мой родной, мой самый любимый, мой единственный. Мой самый умный, самый сильный, самый смелый, самый лучший. Мой Шура, мой Шурик, мой Шурочка. Сидели молча. Спустя некоторое время Александр Христофорович встрепенулся, поднял голову, посмотрел трезвым взглядом на сидящую рядом жену. — Наденька, Солнышко, тебе же нельзя так сидеть, Господи, девочка моя. Давай ляжем, хорошо? Фу, от меня разит, постараюсь не дышать, давай встанем и ты в комнату, а я приведу себя в порядок и к тебе. — помог Наде сесть на диван. Себе развел таблетки трезвости, залпом выпил. — Только кофе не пей сейчас. Через время. Так, иди в душ, только не холодный, сердце береги. — подошла, поцеловала в щеку, прижалась на секунду, говорила мягко и нежно, вполголоса. — Я пока солянку нагрею. И спать. Не спорь. Потом поговорим, обязательно поговорим, любимый. — Спасибо. Прости меня. — О чём ты? Всё нормально. Главное, чтобы ты был в порядке. Всё, завтрак. Вышла, по дороге умылась в ванной, потренировалась улыбаться перед зеркалом. В кухне обнаружила Владимира. — Доброе утро, сынок, чего не спишь? — смогла улыбнуться Надя и поцеловала его. — Доброе утро, мамуль. Девять утра. Вовку отвёз, на работу на десять. Как ты? Что случилось? — Всё в порядке. — Но Саша раньше никогда не пил … Охренел в конец?! Нашёл когда?! — Успокойся. — властно. — Всё хорошо. Так надо было. — Расскажешь? Давай я нагрею. — Сядь! — Владимир впервые видел тётю такой - резкой, холодной и отстранённой. Понимал, что за мужа она сейчас, в прямом смысле, порвёт на флаги. — Саша захочет — расскажет сам. Я не могу. Могу только сказать, что за все наши тридцать четыре года я вижу его таким второй раз в жизни. Я очень прошу тебя, не трогай его. Ему очень плохо и очень больно. Не лезь, если я тебе нужна. — Очень. Я понял, не буду. Что-то нужно? — Нет. Официальная версия — воспалились раны. Хотя, так оно и есть. Всё. Иди к Ане, собирайся на работу. Корф молча сел на диван рядом с девушкой. — Ну что? — Сашу не трогать. Ему очень плохо. Это если коротко. — Я тебе это и говорила. Они сами разберутся. — Я думал, она меня убьет. — Нет, но я её понимаю. Это моя семья, моя территория. А тем более, что она в положении, в последний месяц это нормально. У неё сейчас так называемый «период гнездования», она «вкушает» семейную жизнь, может начать ремонт, создавать уют, а за мужа убить — это святое. Не вмешивайся. Надюша ясно очертила личные границы. Свои и их с дядь Сашей. Не переступай. И не вмешивайся, самое главное. — Хорошо. Но я его никогда пьяным не видел, а тут так. — Значит, что-то случилось. Но это дело Надюши. Она знает, что делать. Успокойся. Я готова, поехали? — Да. Тихо вышли из дома Бенкендорф постоял под душем, немного освежился, прополоскал горло, тщательно вычистил зубы, выполоскал запах перегара, побрился. На кухне его ждал красиво накрытый стол, над тарелкой витал лёгкий пар, роскошный запах, на блюдечке лежал нарезанный хлеб. — Надюша, … — тихо и жалобно простонал мужчина. — это сногсшибательно. — Давай, поменяем местами обед и завтрак. Сейчас тебе это лучше всего. — мягко улыбнулась Надя. — Родная моя, … это божественно вкусно. — проглотил за несколько минут. — Спасибо большое, Наденька. Я такого не заслужил. Теперь спать. Ты в первую очередь. — замолчал. — Можно я с вами? — Шурик?! Что за ерунда?! Нужно! Всегда! Ты нам всегда нужен! Умостилась на его плече, мягко гладила. — Шурик? — Да, Солнышко моё родное? — Давай поспим, а потом обо всём поговорим. Обо всём. Я хочу всё знать. Не закрывайся. Я очень тебя люблю. И хочу знать всё. Ты — моё я. Чуть сжал её плечи: — Спасибо большое, что ты у меня есть. Что ты со мной. Это ты — моё я. — уткнулся носом в любимые волосы. Так и заснули. Проснулись ближе к вечеру. Надя лежала тихонько и вспоминала тот день, когда увидела его впервые в жизни, потом, когда увидела его в таком же состоянии, как сегодня ночью. Только тогда это был совсем мальчишка. В тот год утром, она, девушка практически семнадцати лет отроду, собиралась на свидание: заплела косу, на шее неуклюже и не с первого раза застегнула подаренную Александром в честь женского дня и с первой полноценной зарплаты серебряную цепочку, набросила пальто, схватила сумочку и вышла на улицу. Именно восьмого марта парень признался ей в своих чувствах, а она ему. На душе было хорошо и спокойно. Светило солнышко, было тепло и она добралась до места свидания быстро. На подходе к их лавочке увидела Сашу — сгорбленного, ссутулившегося, с опущеной головой, руки в замок. Вся фигура говорила о том, что ему хочется сейчас спрятаться, оказаться не здесь. — Шурик? Что случилось? — бросилась к нему и села рядом на непрогретую скамейку, подложила сумочку. В ответ тишина. Ощутила запах алкоголя. Начала гладить, но Александр вздрогнул и отстранился, поднял голову и в тот момент на неё смотрел не её любимый, чуть нагловатый, уверенный в себе, прошедший армию, а ныне стажёр в МВД, молодой человек, а побитая собака, которая сдерживается, чтобы не заскулить. — Зачем? — Мы договорились встретиться…. — растерянно проговорила Надя. — Что случилось? Расскажи мне, пожалуйста. — протянула руку, но он шарахнулся, как от прокаженной. — Не прикасайся ко мне! — Что случилось??? — Ты к каждому не-пойми-кому прикасаешься? Не лезь! И вообще, забудь! Забудь вчерашний день, забудь, что я говорил, забудь меня! Это, — кивнул на девичью шею, — можешь оставить себе! Прощай! — рывком встал, пошатнулся и неуклюже, нелепо, зашагал прочь. Легко догнала, схватила за широкую ладонь, крепко сжала и повернула к себе. — Да что с тобой?! Что за дурь?! Решил расстаться? Хорошо, только нормально мне всё объясни и разойдёмся, я слово не скажу. Но я имею право знать почему! Бенкендорф резко дёрнул её на себя и вжал в себя, крепко, до боли. Надя ощутила его дрожь и сдерживаемые рыдания в груди. Отпустил. Но она обняла его сама и внимательно смотрела в глаза напротив. — Я́ не могу тебя отпустить… — еле слышно прошептал парень, но был услышан. — Шурик? Я с тобой. Чтобы не произошло, я с тобой. Поехали к нам на дачу, там всё расскажешь. У тебя же сегодня выходной? — Поехали. Только надо продукты купить. — Нам родители оставили. Они вчера там были. В электричке ехали молча, Надя не отходила ни на шаг, крепко держа Саню за руку. В доме усадила в кресло, принесла бутерброды с ветчиной (деликатес по тем временам), огурцы-корнишоны и очень крепкий чай. Заставила съесть несколько бутербродов с чаем. На кухне поставила греться гречневый суп с грибами. Накормила парня. Поняла, что алкогольные пары выветрились и он вменяемый. В глазах стояли слёзы. Крепко обняла и ждала. — Надюша? — Я тут, я с тобой. — Я вчера пришел домой… Мама с папой… Анна Юлиана и Христофор Иванович … были напряжены, она заплакана… Сказали, что нам надо поговорить… В общем, если коротко… — выпил весь чай, глубоко вдохнул. — Я не Александр Христофорович Бенкендорф, а не-пойми-кто. Я им не родной сын. Меня усыновили, когда мне был годик. До этого я жил в детдоме для малышей (Бенкендорф имеет в виду Дом Малютки, — авт.). Меня выбросили. — Надю передёрнуло от формулировок. — Оставили сразу, как родился. Оказался не нужен. А им — понадобился. Забрали к себе, отмыли заморыша, накормили, усыновили. Теперь решили рассказать правду. — замолчал. Продолжил с кривым оскалом вместо улыбки и жалобно вместо зло. — И то, только потому, что биологические родители захотели на меня посмотре́ть и познакомить с младшим братом. Эти решили меня подготовить. — Замолчал. — Теперь решение за тобой, нужен я тебе или нет. — помолчал, затянул фальшиво, — «Я был когда-то странной, игрушкой безымянной, к которой магазине, никто не подходил»… — Тогда я — твой крокодил Гена. «И каждая дворняжка при встрече сразу лапу подаёт». Я с тобой. Всегда. Только, если то, что ты мне недавно сказал — актуально. — ответ прозвучал без запинки и без задержки. — Ты уверена? — Да. — в этом коротком слове было столько решимости, нежности, любви, что парень притих. — Шурик? Не говори так о родителях. Твои родители — это Анна Юлиана и Христофор Иванович. Они — твои мама и папа. И слава богу, что так сложилось. — Ласково гладила. Парень свернулся калачиком, улёгся на Надюшины ноги, она накрыла его пледом и продолжила гладить. — Я не знаю, что мне делать. — А что ты до этого собирался? То и делать. Одно ты должен точно — жить. Счастливо. Тебе дан шанс жить счастливо, в семье, с родителями, которые тебя обожают, что тебе ещё нужно? Нет, может, я чего-то не понимаю? — Ещё? Ещё мне нужна ты. Очень. — сел, вновь крепко прижал к себе и укрыл пледом. — Что тебе делать?.. Что ты решил с этой встречей? — Отказался. Я что, музейный экспонат? Отказались от меня, так и глазеть нечего, аривидерчи! Но мне дали время подумать. Но я не передумаю. Просто… А как меня вести с моими родителями? Вот что бы ты посоветовала? Надя гордилась им в тот момент. И подбирала правильные слова, чтобы не обидеть. Да и разговоры по душам — не её конёк всё-таки. — Что делать? Сказать родителям «спасибо». У тебя потрясающие родители. Спасибо за тёплые объятия и нежность. Они подарили жизнь дома, в любви, ласке, заботе, научили любить и ценить каждый её миг. Показывали её прелести и «придерживали на виражах». Мама работает мамой круглый год, без перерывов и выходных. Мама просыпалась ночью, чтобы натянуть одеяло тебе на плечи и поцеловать в лоб. Твоя одежда всегда была чистой, простыни свежими, кровать удобной, а дом — светлым и уютным.Твоя мама невероятно вкусно готовит. Спасибо, что просыпалась рано, чтоб накормить тебя завтраком перед садом и школой и сложить с собой. Спасибо за горячие обеды и ужины. Анна Юлиана научила тебя видеть в людях лучшее и показала, что капелька добра есть в каждом. Спасибо, что они любят тебя просто так. Даже тогда, когда ты ведёшь себя ужасно. Папа научил тебя выжигать по дереву. Они научили тебя ответственности. Ты выполняешь обещания, признаешь свои ошибки и работаешь над ними, задумываешься о том, как твои поступки повлияют на других людей. А это очень важно. Они всегда тебе прощают обидные слова, которые не воробьи. Хоть ты не специально и не со зла. Христофор Иванович научил тебя решать конфликты, стоять за себя и помогать тем, кто немножко слабее. Мама научила тебя манерам, показала как никогда не сдаваться, не опускать руки, не вешать нос. Благодаря маме и папе ты знаешь, что тебе можно делать что угодно, если это не причиняет вреда окружающим. Можно быть любым. Главное — оставаться собой. Они научили тебя терпению. Это очень важное качество. Родители отвечали на все твои «почему» и учили продолжать задавать вопросы до тех пор, пока ответ не был получен. Знания — лёгкий багаж, который не знаешь, когда пригодиться, но знаешь, что это случиться. Твоя мама не просто мама, она — самый лучший друг. Мама с папой подарили тебе прекрасное детство. Этот солнечный и тёплый островок радости, счастья, теплоты. Они научили тебя быть собой и знать, что это нормально.Твоя доброта — их бесценный дар. Спасибо, что не «воспитывали» тебя, а учили, дружили с тобой, были наставниками. Они дали тебе жизненные ориентиры. У тебя золотые руки и это заслуга твоего отца. — замолкла. — Хотя бы за это. Тишина. Надя подумала, что Саша спит, но он зашевелился и тихо прошептал: — Спасибо большое. Тогда с родителями он помирился, всё было как прежде. От встречи отказался на отрез. Первое время после этого разговора, он молчал при встречах, глаза были насторожены. Она не сразу поняла, что он боится её ухода. А потом он сделал ей предложение, на которое она ответила согласием. И лишь в ЗАГСе, когда он услышал её ответ, из его глаз окончательно исчезли эта самая настороженность и страх потери. Ой, дура-а, а ведь своим отказом от его фамилии тогда ты его обидела, он ведь подумал, что ты не хочешь носить фамилию его приемных родителей. О, Господи… Вот уж о чём она никогда не думала, так это об этом. Анна Юлиана была и её второй мамой. Сашины родители — обрусевшие немцы, сохранившие традиции и изучающие родной язык. Со свекровью она мгновенно нашла общий язык, наверное ещё и потому, что обе женщины буквально обожали Шурика. Жаль, что через десять лет после их свадьбы его родители умерли — у обоих терминальная стадия рака. Ушли друг за другом, с разницей в девять дней. Надя, тогда уже военный хирург с именем и связями, подключала всех лучших онкологов, ответ был один. Потом решили не мучать родных осмотрами, лишь давали обезболивающие и старались скрасить последние дни. Через три дня после похорон отца их вызвали в генеральский кабинет, где не очень умный высокий чин неудачно пошутил в адрес Нади. Саша, и так будучи на взводе, услыхав это, со всей силы дал чину в морду. Такое не простили. Их отправили в одну из самых горячих точек на планете, где официально их не было. Точнее, отправили Сашу, а она со своим упрямством выбила себе туда же документы, благо военный хирург. Господи, как же она была счастлива увидеть его. В палатке, под палящим солнцем, загоревшего, заросшего, а самое главное — живого. Он не ожидал её увидеть. Сначала завис, потом представил подчинённым, когда остались на едине, ругался, приказывал, упрашивал, а в результате смирился и они прекрасно работали вместе. Как единый механизм. Что так и было. Это был единственный раз в жизни, когда она ослушалась мужа и начальника. Через месяц их вернули домой, помогли вечные драки наверху за обладание высокими постами. Коля Романов, тогда только майор, обратился к знакомому, который стал генералом, и их обоих вернули домой. И вот, спустя столько лет, эта история вновь напомнила о себе. А ведь Шурик явно вспоминал и Руслана, особенно первого сентября. Ему в очередной раз сделали больно. Ощутила щекотку сына и шевеление мужа одновременно. Подняла голову, увидела, что Александр Христофорович не спит, взяла его руку и приложила к месту наибольшей активности крохи, с улыбкой наблюдала за его реакцией. За столько времени мужчина так и не привык к этим ощущениям и сейчас смотрел на Надю с благоговейным трепетом. — Это немного щекотно, — прошептала предваряя вопрос. — не волнуйся. — Даня уже возмущается моим поведением и отсутствием прогулки. Сейчас нужно покушать и выйти, хоть на полчаса. Вам необходимы долгие пешие прогулки. — Шурик, перестань. Как ты? — Спасибо большое, Наденька. Благодаря тебе — хорошо. Правда. Спасибо большое, что ты со мной. Без тебя я бы сдох давно. — Перестань. — У-у. Я знаю, что когда я чувствую себя подавленным, злым, уставшим и сбитым с толку, ты поддержишь и поймёшь. Спасибо большое за это. Спасибо, что ты со мной. — За это не благодарят. Тем более, меня. — Не надо. Спасибо. Давай покушаем и выйдем. Поговорим потом. — Давай. Смотри по себе. На поздний обед обнаружили запеканку и домашний зефир. Надя заглянула к Володе-маленькому, поговорила с ним, узнала про школу и оценки. Вместе с любимым человеком вышла на улицу. Шли медленно и тяжело. — Надюшка, как ты, родная? Может посидим? — Если ты не устал, то давай немного походим. Нам нужно размяться. — Как скажешь, Солнышко моё родное. — придерживал бережно, но крепко. — Шурик? — Да, родная? — Твоё решение отрицательное? Помолчал. — Да. — пауза. — Съездил, написал письменный отказ. Юридически они мне никто. Я у тебя редкий подонок. Прости, сынок, я больше не буду ругаться. Ты ночь совсем не спала? Это очень плохо. Господи, да за что же тебе это всё?! Надежда Николаевна выразительно промолчала. Через час отправились домой, где обнаружили Владимира с Анной. — Дядя Саша, у нас тишина, так что ты до понедельника свободен — приказ генерала Романова. Надя расстроенно посмотрела на Бенкендорфа. — Спасибо. А с понедельника ты за старшего, я в отпуске. Так, что не наломай дров и не пошли Романова. Надюш, кушать будете? Женщина отрицательно покачала головой. — Всё, тогда мы у себя. Отдыхайте. — Кушать вы будете, — хитро улыбнулась Анна, — Вовка сухие чебуреки приготовил. Старшее поколение переглянулось, Александр Христофорович осторожно приобнимал жену, Надя держалась за его руку: — И зачем ему курсы? Он и так уже готовит? — Не знаю. Хочет — пусть ходит. — Идём снимать пробу. — мягко улыбнулась тётя, хотя больше всего ей хотелось оказаться в объятьях мужа. — Нет, — чуть строго и с робостью в глазах отозвался полковник. — ты сейчас приляжешь, а я всё принесу. Ковёр мы не запачкаем. — улыбнулся. — Как скажешь, Шурик. Бенкендорф принёс поднос с чаем, соком и чебуреками. Поставил на тумбочку и устроился рядом с любимой женщиной. Обнял. — Ты читаешь мои мысли. Я не хотела есть со всеми. Спасибо большое. — Это тебе спасибо. Что ты у меня есть. Чебуреки очень горячие и не жирные, на сухой сковороде готовил, чудик. — Я действительно пока не хочу. А есть такой рецепт, да. — Как ты себя чувствуешь? — С тобой рядом — отлично. Всё хорошо, правда, не волнуйся. — Сейчас покушаем и ляжешь спать. Вы ночь из-за меня не спали. — целовал животик. — Перестань. Я с тобой, слышишь? Я всё понимаю. Я с тобой полностью согласна. Прости, я всё прочла. И я на твоей стороне. — Спасибо большое, любимая. Прости. Этого больше не повторится. Всё закончилось. Поели, поблагодарили младшего Корфа, выключили свет. — Шурик, ты спишь? — Нет, Надюнь. Что такое? — Всё хорошо. — села рядом с мужем и взяла за руку, — Ты спросил у меня, зачем ты мне. Откровенно? На всю жизнь. Ты тот, благодаря кому я живу, как бы не пафосно это звучало. Без тебя это не жизнь, так, существование. Эти два года были форменным издевательством, ты для меня всё. Ты не просто мой любимый человек. Ты — мой друг, понимающий, как никто, принимающий, как нигде, переживающий, как родители переживают за своего ребёнка. Ты всегда смеёшься моим шуткам, обожая моё чувство юмора, страсть к сарказму и острый язык. Чувствуешь малейшие изменения в настроении и удивительным образом подстраиваешься под каждое, стараясь во всём меня поддержать и быть со мной на одной волне. У тебя болит за меня, наверное, даже больше, чем болит у меня самой. Ты — прекрасный человек, замечательный мужчина, невероятная, глубокая личность. Я многому научилась у тебя. Я горжусь тобой. Я доверяю тебе, как никому, я верю в нас, как никогда. Ради тебя я стараюсь быть лучше, чем я есть, чтобы ты мной, хм, гордился или чтобы тебе хотя бы не было за меня стыдно. Я хочу помогать тебе, выслушивать тебя, быть твоим, хочется верить, что надёжным, тылом. Я просто хочу, чтобы мы были вместе и всегда верили друг другу. — И любили друг друга. — уложил Надю на спину, сам лежал на локте и внимательно смотрел на неё. — Без этого мы не были бы вместе. — Только не старайся быть лучше. Для меня ты идеальна, не смейся, я серьёзно. Я тобой горжусь. И это мне нужно стараться, чтобы не опорзорить тебя и соответствовать тебе. Знаешь, я тут одну вещь понял… С одной стороны, мне жизнь хорошо дала по морде, с другой, компенсировала это моими прекрасными родителями и тобой. Моим личным чудом, моим ангелом-хранителем, моей единственной любимой женщиной, моим смыслом жизни. Спасибо огромное, что тридцать четыре года назад ты выбрала меня, что вышла за меня замуж, прости за все мои выпады и задвиги. Это всё от страха за тебя. Потому что, как бы не звучало, я ведь не смогу без тебя. Знаем, плавали. Это пытка, а не жизнь. Жизнь только с тобой и сыном. Ты — моя надежда. — наклонился и поцеловал, не дав возможности ответить. — Надюша? — Да, Шурик? Склонился к её маленькому ушку: — Я очень сильно тебя люблю. Не скрывай от меня ничего, пожалуйста. — Я тоже очень люблю тебя. И я не скрываю. — Я вижу. — Честно? Мне страшно. Не знаю чего, но страшно. — Боишься дня Х? — понимающе уточнил Александр Христофорович. В этот момент похвалил себя за разговор с невесткой. — Да. Нет, не боли или ещё чего-то. Но страшно. — Я буду рядом. Всё будет хорошо. Я в этом уверен. Хотя бы потому, что всё плохое с нами уже было. Всё будет хорошо. Врач — лучший, медперсонал тоже. Всё хорошо, родные мои, всё хорошо. — Ты не передумал? Уверен? — Да. — продолжил шутливо-серьезно, — Я что, зря выслушивал твоего Славика? — продолжил серьёзно, — Нет, если ты не хочешь, меня там не будет. Смотри по себе. — Да не мой этот Славик! Не ревнуй! Я боюсь. Там есть моменты, которые я не смогу проконтролировать, это будет на тебе. — Хорошо, как скажешь, любимая моя. Всё сделаю, как скажешь. Заснули, но долго не проспали, потому что Наде начали сниться в кошмарах её два главных страха. Проснулась с тяжёлым дыханием, Бенкендорф тут же открыл глаза: — Надюша? Что такое? Жена залпом выпила стакан сока. — В-всё хор-хорошо спи, Шурик, спи. — едва слышно всхлипнула. Мужчина устроился рядом, молча поглаживал: — Рассказывай. — полупросьба-полуприприказ. Внимательно выслушал. — Хорошо, я всё понял и запомнил. Всё будет хорошо. А теперь давай спать. Ты не спишь нормально двое суток! Тебе сейчас нужно набираться сил, последние дни остались. — Я тебя своими соплями-слезами достала. — Нет, Наденька, нет, Солнышко моё родное, нет. Ты не можешь меня достать. Я всё понимаю. Плачь, если нужно. Я рядом, я всё понимаю. Не держи в себе. Я люблю тебя. Ты у меня самая лучшая и самая любимая. Но и отдыхать нужно, нужно спать. Я рядом. — успокаивающе гладил любимую женщину и видел, что она засыпает. Улыбнулся и заснул сам. *** Корф сидел в кабинете. Де́ла не было, но и пока в офисе генерал уйти было невозможно. Занялся уборкой, распихиванием документов по соответствующим папкам. Работа отвлекала от мыслей. Выпад Бенкендорфа не на шутку разозлила парня, а реакция на всё это Надюши сбила с толку. Аня пыталась ему что-то объяснить, но он слушал её вполуха. Дядя никогда не пил. За последнее время парень переосмыслил и пересмотрел и своё поведение и отношение к родным людям и их взаимоотношения тоже. Всё пытался понять, что у него, Владимира, с женой не так. Аня, вроде бы, всё та же Аня, но что-то не так. Единственное, к чему склонялся — отсутствие времени на них двоих, романтики, то о чём тётя и говорила уже. В связи с этим постоянно присматривался к Надюше с дядей Сашей, пытался понять, сравнить, сопоставить. Ничего не видел. Аня права, вторая мама чётко определила личные границы. Это обижало Корфа, ему казалось, что это не личные границы, а стена между ними двумя — ним и Надюшей. А он так не сможет. Ему нужно знать, ощущать, что Надя рядом. А она отстраняется, даёт понять, что есть что-то, чего ему знать не следует. Почему? Что он сделал не так? — вздрогнул, ощутив губы Анны на своих губах. Углубил поцелуй. Ощутил руки жены на своей шее и в волосах. Тихо рыкнул, одной рукой держал крепко, вскочил, закрыл кабинет изнутри, положил девушку на маленький диванчик и продолжил танец губ. Отстранились, когда в лёгких стало не хватать воздуха. — Что за саботаж? — усмехнулся одними губами Корф. — Выговор, товарищ майор? — хитро поинтересовалась Анна. — Зашла к тебе, а ты настолько не здесь, что пришлось разбудить. — Хитро́. — Зато действенно. — Села, поправила волосы и внимательно смотрела на мужа. — Что с тобой, любимый? Я же вижу. Расскажи. Я всё пойму. — Всё отлично. — Володь, не надо, не отгораживайся. Я рядом, если тебе нужна помощь. Давай попробуем понять, почему у тебя «всё отлично». — Анют, всё, правда, хорошо. — встал, подошёл к окну. — Я и говорю. У нас пока тихо? — Да. Давай в соседнюю кафешку сходим? Сменим четыре стены. — А можно? — А почему нет? Телефон с нами. — Идём, я только «за». На улице девушка внимательно изучала Владимира. Понимала, но и говорить боялась. Боялась его реакции. Иногда парень был вспыльчив и груб. По глазам понимала, что он растерян и расстроен. Сделали заказ, Корф положил руки на стол, о чём-то думал. — Расскажи мне, что тебя расстроило и я постараюсь помочь. Я же вижу. Владимир послушно всё рассказал. — Ты серьёзно? Володь? Надюше сейчас не до нас банально. У неё на первом месте она сама и малыш. Не надо. Не отстраняйся от неё. Ты ей всё так же нужен. Но после появления маленького. Сейчас её мир — это она, малыш и дядя Саша, собственный муж. Мы для неё — тыл. И мы должны быть надёжным тылом. — Но она ничего не рассказывает?! — Для этого у неё есть собственный муж. Ты же ей тоже многое не рассказываешь из того, что рассказываешь мне. Это нормально. Она всегда рядом с тобой. Хотя бы потому, что без тебя она не может. Но в ситуации с дядей Сашей, она лучше знает, что это и что делать. Не заводись. Я понимаю тебя. Но не надо. Это их. Их семья, их мирок. — Но он, по пьяни, мог упасть и раздавить Надюшу?! И что, сложно сказать, что это было?! «Не трогай, если я тебе нужна.» — классный ответ, ничего не скажешь. — Володя, это Надю́шина ли́чная жизнь. Я понимаю, что ты волнуешься, переживаешь, но она лучше знает и своего мужа, и что е́й нужно. Владимир молчал, но было понятно, что он не согласен с Анной. — Любимый, перестань вмешиваться в Надину жизнь. Ты становишься токсичным, лезешь в личное пространство, навязываешь свои понятия и требования. Это только отпугнёт от тебя, Надюша ещё больше закроется. Она хрупкая, нежная, сильная, смелая, жёсткая, но у неё в первую очередь есть Саша. И это её семья, мы вторичны. Первичны — дядя Саша и маленький. Да, ты, мы, ей очень нужны, она очень тебя любит, но у неё своя территория, у нас своя. Ты же тоже не все ей рассказываешь и не хочешь, чтобы она всё знала, так и Надюша. Всё хорошо в меру. Она не стала тебя любить меньше, она очень тебя любит. Но сейчас, временно, сместились приоритеты и акценты. И Саша не сделает ничего ей во вред, это я точно знаю. — Я, значит, токсичный и мешаю, а Саша, который от неё уже уходил, идеальный супруг получается. Не то, что я. — ехидно бросил Корф. — Володя? Ты самый лучший. — Ну-ну. Анна вопросительно смотрела на мужа. — Пока мы всё не проговорим, домой ты не пойдёшь. У Надюши счёт на дни, ей нервничать и волноваться категорически противопоказано. Ешь, потом поговорим. — сделала глоток свежевыжатого сока и приступила к обеду. За столом висело напряжённое молчание. Существенное сменилось десертом, Анна сделала глубокий вдох и заговорила: — Я знаю, что вы с Надюшей всю жизнь самые близкие люди. Но сейчас ты пытаешься подменит понятия и заменить собой всё, что есть в жизни Надюши. Пойми, она всегда с тобой. Ты для неё как был самым близким, самым родным и самым любимым человеком, так и остаёшься, тут ничего не изменилось. Она же сказала, что ты у неё «старшенький». Это действительно так. Ты же пытаешься заменить собой и её собственного сына, и мужа, и всех. Это не дело. Ты становишься от нее зависим. Надюша очень тебя любит, для неё ты действительно сын. Но ты сейчас, временно, я подчёркиваю, временно, должен вспомнить, что ты — её племянник. Пле-мян-ник. Сейчас всё внимание Надюши состредоточено на себе, своем самочувствии, своем сыне. На дяде Саше. Мы должны быть рядом. Но не вместо. Дядя Саша очень сильно любит Надюшу и никогда ничего не сделает ей по вред. То, что он ушёл от жены в свое время, ему болит до сих пор. Но он сделал выводы, всё обдумал, принял свои ошибки, поэтому он не сделает ничего во вред или в обиду Надюше. Мы не знаем, что произошло, что он пришёл пьяным. Но Надюша явно была к этому готова и знала, что делать. Тем более, что Саша контролировал свои действия, это ты решил его за шкирку потягать. Это их. Надя была спокойна. Не вмешивайся, это их, личное, дело. Пойми, однажды Надюша устанет метаться между вами всеми, а ещё Даня родится и будет забирать абсолютно всё её внимание, и что ты будешь делать? Истерики ей закатывать? Она устанет выбирать и уйдёт. В этот раз навсегда. Свой выбор в лице дяди Саши она сделала тридцать четыре года назад. Вдумайся, тридцать четыре. Столько, сколько тебе лет. Слышишь? Я по Надюше вижу, что когда однажды ей пришлось выбрать между всем миром и любовью, то, если выберет мир, то останется без любви, а если выберет любовь, то сможет завоевать весь мир. Она выбрала любовь. Любовь своего мужа, своих детей, своего племянника и нашу с Вовой. Именно в такой последовательности. Отпусти всё. Передай ответственность за Надю дяде Саше. Он знает, что делать и делает. Но неуютно, неполностью, потому что ты его сковываешь. Не надо. Не толкайся с Сашей за внимание и любовь Надюши. Она любит всех вас. Просто ты уже взрослый, у тебя своя семья. Она же не вмешивается в наши дела, не вмешивайся и ты. Будь рядом, это нужно и тебе и очень важно ей. Ваши отношения, ваша близость, ваше взаимопонимание, но не дави. Не дави. Владимир молчал. Ковырял в блюдечке. — Володь? — Я тебя услышал.