Непобедимая армия

Опустели ночные улицы, Я спешу по ним, чтоб отыскать тебя, Но со всех сторон наступает, Сжимая в кольцо, темнота.

Тьма, пришедшая со Средиземного моря, накрыла ненавидимый прокуратором город. Исчезли висячие мосты, соединяющие храм со страшной Антониевой башней, опустилась с неба бездна и залила крылатых богов над гипподромом, Хасмонейский дворец с бойницами, базары, караван-сараи, переулки, пруды... Пропал Ершалаим - великий город, как будто не существовал на свете. Все пожрала тьма, напугавшая все живое в Ершалаиме и его окрестностях. Странную тучу принесло с моря к концу дня, четырнадцатого дня весеннего месяца. * Ночь всегда пугала людей. Они чувствовали себя в ней неуютно во все времена: от первобытных племен до человечества двадцать первого века. Не спасали от страха ни звезды, дающие свой свет свысока, ни огонь, добытый людьми снизу. Однако боясь самой ночи, люди под ее прикрытием делали то, что никогда бы не посмели сделать днем. Они убивали, насиловали, совершали революции, издевались, наносили побои, пили в огромном количестве алкоголь, начинали войны... Ночь стала для них Богом. Она давала свои заповеди, она диктовала свои ритуалы, она не терпела своеволия мысли и тела. Если ты служишь ночи, то ты принадлежишь ей целиком, от кончиков пальцев ног до макушки. В Лондоне ночь была слишком темна, чтобы люди смогли разглядеть странную тучу, которую принесла Темза к концу дня. Да и нельзя было ее увидеть из-за сильнейшего ливня, что продолжался уже четвертый день. Гермиона Грейнджер в своих черных кожаных кедах, черной парке и черных брюках шла по одной из улиц. Девушка промокла насквозь, и, казалось, что ей это даже нравилось: она спешила по мостовой, улыбалась чему-то, и лишь изредка глядела под ноги, чтобы не попасть уж в слишком большие лужи. Остановившись возле паба "Золотой орел", она немного потопталась на месте, но все же, резко выдохнув, вошла внутрь. Заказав себе стакан виски, Гермиона села за самый последний столик, что стоял в темном углу. В пабе было не очень много людей: пара мужчин возраста лет тридцати-сорока, да одна побитая жизнью и алкоголем женщина лет пятидесяти. - Эй, девушка, ты уже четвертый день тут сидишь! Угостила бы стаканчиком чего-нибудь. Грейнджер, словно очнувшись ото сна, строгим взглядом посмотрела на пьяную женщину. - Молоко пойдет? Женщина нервно улыбнулась. - Лучше того, что налито у тебя. Ты ждешь кого-то? Я тут давно, могу подсказать. Гермиона, подумав секунду, сделала знак бармену, чтобы тот налил еще один стакан, и жестом пригласила женщину сесть за ее столик. - Ты в налоговой что ли работаешь? - С чего вы взяли? - Да они обычно ходят, всё выискивают должников. Так ты не оттуда? - Какая разница, - зло ответила Грейнджер и допила содержимое своего бокала. - Да-да, и правда. Я часто здесь бываю, много кого видела, многое рассказать могу. Ты по какому вопросу? - произнесла женщина и осушила свой бокал полностью. - Я ищу... - девушка закашлялась. - Я ищу человека. - Аааа, даааа. С этим сейчас сложно, да, - женщина улыбнулась. - Это не смешно. - Конечно, конечно. Человек, наверное, был "человечище" раз ты так защищаешь его. Как он выглядит? - Я не знаю. Я... Теперь не знаю. - Теперь? - У меня была амнезия, диссоциативная фуга. Врачи говорят, что она продлилась около четырех месяцев. Я очнулась рядом со входом в больницу пять дней назад. Думала, что не в Англии даже, такая странная была табличка повешена над входом... Знаете, это ужасно! - вдруг крикнула Грейнджер, а женщина невольно отшатнулась. - Деточка, кажется, твои шансы в поисках человека равны нулю. Может, закажешь еще по бокальчику? Гермиона кивнула, и бармен принес бутылку начатого виски. - Я ищу того, кого не знаю, там где не знаю, и среди людей которых не знаю. - Но ты же помнишь как тебя зовут? - Конечно! - Грейнджер опять разозлилась. - При диссоциативной фуге больной вспоминает свою биографию, но при этом может забыть всё, что происходило во время фуги. Выход из амнезии часто сопровождается резкими отрицательными эмоциями: больной снова возвращается в неприятную ему ситуацию. - Ну, и что последнее ты помнишь? - Комнату и человека... - Гермиона закрыв руками лицо глядела в стол, - мертвого человека с кашей вместо головы с правой стороны и черным открытым глазом с левой, с тонкой улыбающейся полугубой, с черным косым пробором оставшихся волос, со шрамом на безымянном пальце левой руки... Женщина перекрестилась. - Господи, может и тебя по голове кто стукнул! - Врачи сказали, что физических травм головы не было. Я помню, кем был мертвый человек, но я не знаю и не помню того, кого я ищу. - Почему ты вообще решила, что кого-то ищешь? Гермиона вытащила из кармана куртки смятую записку. - Читайте вслух. "Я оставил одежду на стуле. Она тебе понадобится первое время, потом купишь другую. Работу уж точно найдешь. И смотри не порви рубашку! Ткань очень дорогая". - Ты могла сама ее написать. И причем тут одежда... Тебя кто-то одевал, а потом выкинул рядом с больницей и исчез? Этот твой "человечище", видимо, напрочь лишен логики, и тоже страдает какой-нибудь там "фугенцией". Или ты сама все выдумала. - Нет же! Я сверила и со своим почерком, и с почерками тех людей, кого я знаю. Совпадений нет! Проверяла всех, понимаете, и женщин, и мужчин, и... Всех в общем. Это конец. Грейнджер допила второй бокал, встала чуть пошатываясь и направилась к выходу. - Бутылка вам, мадам. Если меня будут искать, скажите, что я в Эдинбурге. - Конечно-конечно. Зайдя за угол, Гермиона аппарировала в свою однокомнатную квартирув центре Лондона, что досталась ей от Министерства Магии после окончания войны. Раздевшись до нага (ни нижнего белья, ни пижамы у нее попросту не оказалось, поскольку она не часто бывала на этой квартире), Грейнджер упала на матрас, расстеленный на полу, накрылась одеялом с головой и уснула, не заметив, как по ее щекам льются соленые струйки воды, именуемой слезами. Сон принес девушке воспоминания о Визжащей Хижине, мертвом Снейпе, лежащем на полу, и ее страхе в оказании помощи ненавистному преподавателю. Ни один Пожиратель Смерти ни должен был выжить. Ни один. Так они тогда думали. Ложе было в полутьме, закрываемое от луны колонной, но от ступеней крыльца тянулась к постели лунная лента. Само собой разумеется, что сегодняшняя казнь оказалась чистейшим недоразумением - ведь вот же философ, выдумавший столь невероятно нелепую вещь вроде того, что все люди добрые, шел рядом, следовательно, он был жив. И, конечно, совершенно ужасно было бы даже помыслить о том, что такого человека можно казнить. Казни не было! Не было! Вот в чем прелесть этого путешествия вверх по лестнице луны. Свободного времени было столько, сколько надобно, а гроза будет только к вечеру, и трусость, несомненно, один из самых страшных пороков. Так говорил Иешуа Га-Ноцри. Нет, философ, я тебе возражаю: это самый страшный.* * - Михаил Булгаков, "Мастер и Маргарита"