***
Дин появился на свет ранним утром Листопада и поначалу ничем не отличался от других, таких же обычных и здоровых младенцев, родившихся с ним в один день. Разве что кожа его была чуть бледнее обычного, а глаза – почти бесцветными, словно вода. Раннее детство тоже прошло спокойно и безмятежно; родители Дина, пусть к высшей знати не принадлежали, происхождение имели благородное, при этом жить предпочитали размеренно и общества по возможности избегали. Как это было заведено среди людей их круга, обучение сына родители начали, когда тому исполнилось пять лет. Счетом, естествознанием и летописью с Дином занимались приходящие учителя, а чтением и письмом – матушка, Ринтара-Анна Линская. Она же и заподозрила неладное. Наблюдая за сыном, старательно выводившим буквы в прописи, Ринтара-Анна заметила вдруг, как сквозь пальцы его просвечивает чернильная кисть. Не вполне доверяя своим глазам, она позвала Динова отца, а тот, не медля ни минуты – семейного лекаря. Заключение лекарского совета было неутешительным: болезнь Кармара-Милецкого, в просторечии невидимость. По счастью, боли Дин не чувствовал, просто с каждым днем его становилось все меньше; первой исчезла кожа, затем постепенно растаяли мышцы и кости, и к двенадцати годам Дин полностью исчез. Согласно закону ему, как безвинно пострадавшему, было положено королевское содержание, достаточное для жизни если и не роскошной, то достойной и безбедной. Однако проводить время в скуке и праздности он не собирался; кроме содержания, Дину дозволялось поступить в одну из Высших школ Ванции без приемных испытаний, что он и сделал, закончив обучение в возрасте двадцати трех лет.***
Ранним утром Дин проснулся, позавтракал и вышел из дома, твердо намереваясь уже сегодня найти себе службу по душе. Правила предписывали страдающим болезнью Кармара-Милецкого «носить одежду и прочие принадлежности, обеспечивающие видимость всех частей тела, для соблюдения приличий и во избежание недоразумений». Следуя правилам, Дин облачился в умеренно-яркий, по столичному обычаю, кафтан, надел власяницу, рукавицы, зубные накладки и очки. Лицо же покрыл красящим составом, придуманным для того, чтобы скрывать подростковые прыщи и первые морщины. Отделение одного из новостных листков, объявивших о наборе сотрудников, находилось неподалеку, на соседней улице. Дин решил не вызывать вездеходку, а пройтись пешком. Жизнь представлялась увлекательным приключением, которое только начиналось, поэтому в распахнутые двери своего будущего места службы Дин вошел решительным и бодрым шагом. Но вскоре вышел на улицу, чувствуя себя уже не так уверенно – впрочем, совсем чуть-чуть. Однако все повторилось и во второй раз, и в третий. Причины отказа были разными: где-то Дину пеняли на отсутствие опыта и молодость лет, где-то сообщали, что подходящий сотрудник уже найден и Дин, увы, опоздал. Четвертый новостной листок назывался «Ванцийский утренник». В детстве Дина иногда отправляли на отдых в деревню, и утренники, голосистые птицы, чьи громкие крики будили всех на заре, произвели на него впечатление, от которого он еще долго не мог избавиться. Название вдохновляло. Вряд ли владелец этого листка окажется старым и скучным занудой. Отыскав здание, в котором располагалось отделение «Утренника», Дин зашел в прихожую и первым делом направился к зеркалу, чтобы привычно оглядеться и провести по волосам зубчаткой. После чего поднялся на второй этаж, и, постучавшись, дернул дверь на себя. Представший перед ним вид в точности повторял те, что он уже видел прежде: столы, расставленные в беспорядке и заваленные бумагами, стрекот печатных устройств и едва заметная, но ясно ощутимая пелена дыма, висевшая в комнате как утренний туман над озером. Дин глубоко вздохнул: – Хорошего дня, господа. Я по объявлению. Стрекот устройств немедленно стих. Толстяк за столом у окна откашлялся и сделал рукой такое движение, будто отгонял надоедливую мушку; чуть подумав, Дин решил, что его приглашают подойти поближе, поэтому ловко обогнул столы и положил перед полным господином выпускное удостоверение. Тот снова откашлялся и взял удостоверение в руки. – Так-так… Высшая школа Гардвара, отделение словесности, отличные оценки… Прекрасно, молодой человек, вас можно поздравить. Но, видите ли… Толстяк поднял глаза на Дина, внезапно осекся и начал выбираться из-за стола. Закончив это трудоемкое занятие, он приобнял Дина за плечи и подтолкнул в сторону двери, ведущей в соседнюю комнату. Панибратского обращения Дин не любил, но, охваченный недобрым предчувствием, возмущаться не стал. В комнате, размером поменьше главной, висела все та же пелена дыма, но намного гуще и плотнее. Толстяк грузно опустился на стул и пригласительно похлопал по обивке соседнего. «Лет сорока трех – сорока пяти, крупного телосложения, волосы светлые, с желтизной, глаза серые, правша», – по привычке поупражнялся в составлении словесного описания Дин. – Меня зовут Ильмар Зарецкий, я владелец «Утренника», – представился описываемый и зажег курительницу. Пара колечек зеленоватого дыма плавно поднялась к потолку. – А скажи, сколько листков ты уже посетил? – Три, – ответил Дин. Предчувствие усилилось и окрепло. – Дай угадаю. Тебе говорили, что не возьмут без опыта, что ты еще слишком молод… что еще? – Что уже нашли подходящего человека, – буркнул Дин. Зарецкий задумчиво покивал. – Слушай, парень. Я собирался сказать то же самое, но… хочешь знать правду? Кричать не будешь? А хвататься за кнут? Дин кивнул, потом помотал головой. – Очень хорошо... ты давно смотрелся в зеркало? – Только что, внизу, – ответил Дин и вздохнул. Он уже понял, к чему ведет собеседник. – А как же указ Его Величества от… – А ты попробуй докажи. Все будут настаивать, что ты не подошел по какой-то другой, уважительной причине. Дин молчал, глядя на колечки дыма. Конечно, это был не первый случай, когда он сталкивался с неприязнью и предубеждениями, даже в Высшей школе многие поначалу не могли удержаться от насмешек. Но чтобы у взрослых, серьезных людей эти предубеждения оказались такими сильными, что даже королевский указ для них не указ... нет, этого Дин решительно не понимал. – Спасибо за откровенность, господин Зарецкий, – наконец сказал он и встал со стула. – Да погоди ты. – Зарецкий махнул рукой. – Что касается меня, то я против таких как ты ничего не имею. Но, понимаешь, работа вестника, она требует чуткости. Вроде как у лекарей. Приходится иметь дело с людьми. Представь, отправлю я тебя побеседовать с какой-нибудь легковозбудимой дамочкой, а ты возьмешь и снимешь очки. Дин снял очки. Господин Зарецкий быстро глянул и снова занялся курительницей. – Ну вот, об этом я и говорю. Короче, парень, ты не расстраивайся. Есть много других занятий… Дин вежливо поклонился и вышел из комнаты. Домой он возвращался уже в сумерках, поскольку долго бродил по городу, разглядывая прохожих. Показалось ему, или вон тот важный господин поспешил отвести глаза, встретившись с ним взглядом? Или та симпатичная девушка в желтом платье, она что, действительно поморщилась? Сообразив, что ведет себя как невменяемый, Дин перестал озираться по сторонам, купил жаренный в масле пирожок (торговец же не отдернул побыстрее руку, нет?) и съел его на ходу, благо стемнело уже настолько, чтобы можно было не беспокоиться о размазавшейся краске. Настроение немного улучшилось. Честный господин Зарецкий не ошибался, на свете имелось множество занятий, не связанных с пугливыми дамочками. Сложность заключалась в том, что ничем другим Дин заниматься не хотел. Работа вестников, а в особенности тех, что вели летопись преступлений, совершаемых в королевстве Ванция и его окрестностях, представлялась ему самым увлекательным занятием на свете. Даже увлекательнее работы в Службе охраны покоя подданных, хотя и ненамного. Возможно, причиной Динова стремления стали рассказы о великих сыщиках и вестниках-расследователях, которыми он зачитывался в детстве. Это казалось наивным и даже глупым, но, поразмыслив, Дин решил, что ничего не потеряет, если попробует осуществить хотя бы одну свою мечту. Другая – стать обычным – была невыполнима.***
Дома Дин поздоровался с родителями, но от вечернего застолья отказался и сразу же прошел в свою комнату в левом крыле. Там он сгреб с кровати ненужные более новостные листки и уже собирался выбросить их в корзину, но передумал и бережно уложил на стол. Листок наверху стопки назывался «Светило Ванции»: ничем не примечательное мелкое издание с высокопарным названием. Дин зачем-то перевернул его и посмотрел на последнюю страницу. Обычно там размещались объявления о сдаче жилья внаем и предложения о покупке и продаже разных безделиц. Ничего покупать, а тем более продавать Дин не собирался, поэтому уже хотел было вернуть листок на место, как вдруг его внимание привлекло крохотное объявление внизу страницы: «Господину Янгусу Вайнеру, личному сыщику, требуется помощник. Жалованье по итогам собеседования. Особам с изъянами письма и речи просьба не беспокоить». Дин усмехнулся. Что ж, вместо особы с изъянами письма и речи высокомерный господин Вайнер получит особу с изъяном внешности. И пусть только попробует ей отказать.***
Жилище Янгуса Вайнера, огороженное забором в половину человеческого роста, скрывалось в гуще кустов и деревьев: назвать эти неопрятные заросли садом можно было, только изрядно им польстив. Впрочем, трава выглядела сочной, зеленой, ухоженной. Тропинка, ведущая к дому, в ней почти терялась. Сам дом тоже оказался неброским, тускло-зеленым, с пыльными окнами и неожиданно крепкой на вид, массивной дверью, которая отворилась сразу же, как только Дин поднялся на крыльцо. В прихожей он огляделся и, пройдя по коридору, остановился на пороге комнаты. Янгус Вайнер, если это был он, стоял спиной к двери и на звук шагов не обернулся. Кроме хозяина, в комнате обнаружилась большая каменная плита, уставленная сосудами разных видов и размеров, и треугольный стол: такие столы обычно придвигали вплотную к стене и называли «третий лишний», потому что устроиться за ними могли только двое собеседников. На столе, а также в углах комнаты и на полках располагались маленькие кованые светильники. Произведя первичный осмотр помещения, Дин осторожно постучал по дверному косяку, привлекая к себе внимание хозяина. – Господин Вайнер? Я Динмар Линский, выпускник Высшей школы. Пришел по объявлению в «Светиле Ванции». Пишу без ошибок, читаю с выражением. – Какие-нибудь пороки или изъяны имеются? – осведомился хозяин, по-прежнему не оборачиваясь. – Имеются, – с готовностью признался Дин. – И какие же? – Меня не видно. Янгус Вайнер наконец повернулся к двери. Самой заметной чертой его внешности были очки. Не такие, как у Дина – желтые, изящных очертаний, – а овальные, плотно прилегающие к лицу, с мощными дужками и угольно-черными стеклами. Владелец очков коснулся рукой стены и сделал осторожный шаг. – Ну, мне это без разницы, – усмехнулся он, и Дин как-то сразу понял, что господин Вайнер был слепым. Желание поставить будущего работодателя в неловкое положение немедленно прошло, вместо этого Дин сам ощутил неловкость. Он помялся в дверях, не зная, как продолжить разговор. – Значит, ты невидимка, – первым нарушил затянувшееся молчание Янгус Вайнер. В обществе хорошим тоном считалось называть больных невидимостью не «невидимками», а «незаметными». По мнению Дина, звучало это обидно, намного обиднее невидимки. Ему пришлось по нраву, что Янгус Вайнер приличиями пренебрег, и на смену неловкости пришло робкое благорасположение. Как оказалось, преждевременное. – Раздевайся, – велел господин Вайнер. – Простите? – отозвался Дин с вежливым удивлением и отступил к двери. Янгус Вайнер вздохнул. – Жара на улице. Голова под власяницей чешется? – Чешется, – кивнул Дин. – И кожа в этой липкой дряни. Рукавицы, воротник и прочее, я думаю, тоже причиняют дискомфорт. – Дис… что? – удивился Дин. Он был хорошо образован и начитан, но слово это слышал впервые. – Неудобно в них, – снова вздохнул господин Вайнер и указал на маленькую дверь справа. – Там умывальник и умывальные принадлежности. И побыстрее, пожалуйста. В умывальной комнате Дин с облегчением стянул власяницу и тщательно вымыл лицо и шею, потом взял в невидимую руку зубчатку и поводил ею перед зеркалом. Старая детская игра успокоила и придала уверенности; по крайней мере Янгус Вайнер не будет вздрагивать, случайно столкнувшись с Дином без «обеспечивающего видимость» наряда. С этой жизнерадостной мыслью Дин вышел из умывальни. Господин Вайнер уже сидел за столом, разливая травяной настой в маленькие стеклянные чашки. Дин удивился, как ловко у него это выходит, и на мгновение заподозрил, что ошибся, и будущий работодатель вовсе не был слепым. – Очки, – сказал Янгус Вайнер. – Что? – Очки. Особая разработка. Позволяют видеть тепловой контур предметов. – Контур? – переспросил Дин. На этот раз господин Вайнер вздыхать не стал. – Я вижу все, что излучает тепло. Не очень четко, но этого хватает, чтобы ориентироваться. Вместо того, чтобы спросить, что такое «ориентироваться», Дин заново оглядел комнату, а в особенности – светильники по углам. – Верно, – кивнул господин Вайнер. – Это же потрясающе! – воскликнул Дин. – Почему их не производят повсеместно? Сколько людей… – Подходят далеко не всем, – поумерил его восторг Янгус Вайнер. – Господин Вайнер… – Ян. Дин удивился, но, поразмыслив, решил, что работодатель имеет право на свои причуды. – Тогда называйте меня Дином, – разрешил он и сел за стол. Ян Вайнер подал ему чашку, а блюдце с какими-то кругляшками нежно-сиреневого цвета пододвинул поближе к себе. – Что это? Господин Вайнер нахмурился. – Орехи. – Анлузские? В древесном соке? – восхищенно уточнил Дин. – А можно мне… Хозяин с явной неохотой расстался с блюдцем и проследил, чтобы Дин взял не более одной штуки. Анлузские орехи он пробовал лишь однажды, на свой десятый день рождения, поскольку были они большой редкостью, а горсть их стоила как колесо вездеходки. Дин раскусил орех и с удовольствием почувствовал, как кисло-сладкая корочка тает во рту. Проглотив орех, посмотрел на блюдце и на Яна, но тут же устыдился своих мыслей. Он взрослый, серьезный человек, не мальчишка какой-нибудь. К тому же этот загадочный контур… Дин вздохнул и принялся рассматривать будущего работодателя. «Лет тридцати восьми – сорока, волосы темные, короткие, значит, за столичными обычаями не следит. Скулы высокие, нос прямой. Глаз за очками не разглядеть. Слегка прихрамывает на левую ногу». Разумеется, то, что Ян Вайнер хромает, Дин заметил еще раньше, до того, как они сели за стол. – Твои родители жили в Йичине или Гальции? – спросил Ян, доставая из блюдца сразу несколько орехов. Дин проводил их завистливым взглядом. – В Звуаре, – ответил он. Вопрос не удивил. В Звуаре, Йичине и Гальции находились самые большие месторождения лучника, а его воздействие, по мнению ученых лекарей, и были причиной изменений в Диновом теле. Разве что осведомленность Яна казалась немного странной: кроме самих больных и их родственников мало кто любопытствовал этой загадочной болезнью. Закончив с травяным настоем и орехами, Ян достал с полки толстую книгу в яркой обложке. – Читай. «Хочет убедиться, что я не мямлю и не заикаюсь», – усмехнулся про себя Дин, но послушно взял книгу и раскрыл ее на первой странице. Когда он закончил чтение, за окном уже стемнело. – На сегодня достаточно, – сообщил Ян и встал. – Жду тебя завтра в десять часов. И без опозданий. – Да, господин Вайнер… Ян, – спохватился Дин. – Вот удостоверение Высшей школы. Ян Вайнер отмахнулся от бумаги, выданной солидным учебным заведением, как от счета из прачечной. – Оставь себе. Повесишь в рамочке на стену. «Странное собеседование. И странный человек», – решил Дин. Но вслух ничего не сказал. По дороге домой он то и дело закрывал глаза, представляя, каково это – не видеть. Пару раз споткнувшись о камни мостовой и чуть не врезавшись в дерево, Дин решил, что быть невидимкой не так уж и плохо. Подумаешь, не взяли в этот «Утренник», или как его там. Зато можно раздеться и раствориться в вечерних сумерках, и тебя не разглядит никто, ни одна живая душа. «Кроме господина Вайнера с его тепловым контуром, – поправил себя Дин. – Забавно. Он, слепой, наверное, единственный в мире человек, который может видеть невидимку». Мысль почему-то оказалась приятной, и Дин наконец-то утешился и почти перестал обижаться на владельцев новостных листков. Дома Дин объявил отцу и матери, что нашел себе работу. Мать кивнула, отец же, после долгих расспросов о личности, платежеспособности и образе жизни Динова нанимателя тяжело вздохнул и посоветовал сыну не спешить. – Впрочем, мы с твоей матушкой не возражаем, – тут же добавил он, видя, как Дин нахмурился. – Попробуй. Не понравится – всегда можно заняться чем-нибудь другим. Дин с облегчением вздохнул и уже в который раз подумал, что с родителями ему исключительно повезло.***
На следующий день Дин читал книгу под названием «Растения и животные Ванции», сочинение некоего господина Фармуса. – Скажите, Ян, – сказал он, дочитав главу, посвященную шестипалым лягухам. – А вы давно работаете личным сыщиком? – Три дня. Четыре, считая сегодняшний. Дин вздохнул. Отчего-то он так и думал. – Но до этого много лет занимался расследованиями. Просто работал не на себя, а на одно ведомство, – добавил Ян, и Дин уловил едва заметную заминку перед словом «ведомство». – А как вы собираетесь находить желающих воспользоваться вашими услугами? – осторожно спросил он. – Я дал объявление. – Ян указал на полку слева от Дина. Дин протянул руку и выудил из-под стопки книг новостной листок. Объявление обнаружилось на последней странице: «Янгус Вайнер оказывает услуги личного сыска. Тайна гарантирована». – Ясно, – сказал Дин и положил листок обратно на полку. Они помолчали. – И что тебе ясно, позволь спросить? – Что желающих не будет. Слишком сухо и без подробностей. Если вы хотите, чтобы люди обратили на вас внимание, объявление должно быть убедительным. Немного подумав, Дин написал несколько строчек на листе бумаги и пододвинул его господину Вайнеру. Тот было взял листок, но тут же положил на стол. «Кажется, он ослеп не очень давно, поэтому еще не привык. Прямо как убийца в «Деле о нерадивом стороже», – сделал вывод Дин и прочитал: – Опытнейший знаток в области личного сыска возьмется за дело любой сложности. Приемлемые цены и отличный результат! Розыск похищенного и домашних животных, разоблачение неверных супругов и многое другое. Обращаться к Янгусу Вайнеру, личному сыщику». – Про неверных супругов вычеркни, – поморщился Ян. – Хорошо, – не стал спорить Дин. – Тогда я тотчас же отнесу объявление в новостные листки.***
Первым делом он забежал в «Ванцийский утренник», и, не удержавшись, рассказал о своей новой работе господину Зарецкому. В доказательство Дин показал объявление. Зарецкий скептически хмыкнул, но обещал поместить его в следующем же выпуске, броскими буквами приличной величины. Посетив еще несколько отделений новостных листков, Дин вернулся на Извилистую улицу вместе с расписками, выданными в подтверждение того, что все объявления он честно оплатил. Немного посомневавшись, Дин выложил их на стол. – Что это? – осведомился Ян. – Расписки об оплате. Объявления будут давать десять дней, начиная с сегодняшнего. Потом нужно будет заплатить еще. Ян достал монетницу, и Дин счел случай подходящим для того, чтобы спросить: – Кстати, а что насчет моего жалованья? Если у вас сложности со средствами, то я могу подождать. – Подождать чего? – Первого дела. Ян усмехнулся. – Давай договоримся так. Я плачу тебе пятьдесят монет за четверть. И третью часть того, что мы получим от нанимателей. Устроит? – Вполне, – кивнул Дин, решив не уточнять, что обошелся бы и меньшей платой. Ян не казался очень уж обеспеченным человеком, если судить по обстановке и старой, хотя и приличной одежде. С другой стороны, анлузские орехи… Впрочем, тратят же люди целые состояния на глупые увлечения или редкие яства, отказывая себе в самом необходимом. Очень может быть, что господин Вайнер был из их числа.