you are my sunshine

— Мне жаль, — извиняющимся тоном произнёс Брокдорф, — информатора расстреляли миротворцы. Он не принёс никаких координат. — О нас не узнали, — сделала вывод Софья. — Почему ты так решила? — Иначе мы были бы уже мертвы, — обрубила она, — значит, он не только нам поставлял информацию. Софья стояла, обхватив себя руками, не в состоянии отвлечься от развернувшейся картине на экране. Столь часто показывали сойку-пересмешницу, рыбака из седьмого дистрикта и пекаря из двенадцатого, что она отчаялась найти хоть какое-то присутствие супруга. Какого чёрта! Они заставили участвовать в играх восьмидесятилетнюю старуху, которая совершенно немощная. Хуже того, что после Мэгс, Лая и мужчины в очках из пятого дистрикта, Пётр был четвёртым по старшинству. Остальным трибутам было не больше тридцати пяти. — Я его больше не увижу, — горько выдала Софья, — мой отец превысил лимиты, мы даже не можем спонсировать… Хэвенсби лжец. Журавлёв, разлёгшийся на диване в её доме, раздражённо дёрнул головой. Кристиан сидел чуть поодаль, позволив врачу сложить ноги на его колени. Они также смотрели игры, но лишь потому что хоть кому-то следовало осаждать Софью. — У нас есть четыре часа, чтобы любым способом узнать координаты планолёта, — тихо напомнил Брокдорф, — я думаю, мы сможем хоть что-нибудь сделать. — Мы правда собираемся сбежать, бросив Петра? — ядовито поинтересовалась Софья, — он ваш друг. — А ты хочешь оставить своих детей умирать? — спокойно произнёс Журавлёв, и она замолчала, не в силах найти аргументов.

***

Дмитрий, закинув ногу на ногу, осадил Плутарха Хэвенсби нахальным взглядом. Очередное интервью с распорядителем Голодных игр. Может, если бы он знал больше, то непременно бы спросил Хэвенсби. Но с недавних пор в его семье доверие к нему значительно приуменьшилось… словно он мог, там, на интервью с трибутами, поступить иначе, не опасаясь гнева Кориолана Сноу. — Вы превзошли самих себя! — похвалил он Плутарха, играясь с шариковой ручкой в руках, — это действительно впечатляющее зрелище. Хаотичность испытаний для трибутов… Ожидать ли нам какие-то ещё козыри? Хэвенсби по-свойски сощурился, а затем добродушно улыбнулся ведущему. — У нас есть много сюрпризов для зрителей, — туманно выдал он. — Большая часть участников, благодаря находчивости, пока выживает, — заметил Дмитрий, — не кажется ли вам, что это заставит этих самих зрителей скучать? Плутарх холодно посмотрел на ведущего, словно последний сказал что-то несравнимо тупое, а после сказал: — Не волнуйтесь, вскоре придётся расстаться с каждым из любимцев. Кроме одного. И Дмитрий стушевался, потому что такой прямой укол с намёком на смерть отца был неожиданным. Сам нарвался. Ведущий неловко замолчал, и Хэвенсби пришлось взять инициативу в свои руки, чтобы зажатость мальчишки никто не заметил. — Если вы так сильно хотите откровений, — начал он, — то я думаю, ваше любопытство удовлетворить интервью с Клавдием Темплсмитом. Дмитрий растерянно моргнул, когда Плутарх поднялся и пожал ему руку. Что-то колючее коснулось его руки и там же осталось, сжатое в кулак. Ведущий со своей неизменной ослепительной улыбкой попрощался со всеми, после выключения камер сразу подрываясь с места, чтобы узнать, что же такое передал Хэвенсби. Он закрылся в первой попавшейся гримёрке, вытолкав оттуда стилиста. Развернул скомканный пергамент, но всё, что было на нём, лишь два числа — 47 17. Дмитрий поднял пергамент ко свету, ожидая увидеть что-то ещё. Нагрел в руках, но никаких скрытых чернил не оказалось. И что этим хотел сказать распорядитель? Может он просто намеренно впихнул ведущему мусор? Он хмыкнул и кинул бумажку в мусорку. Раздался требовательный стук в дверь, и Дмитрий недовольно открыл её, ошалело уставившись на своего брата — Павла. — О! — ахнул он, — какая встреча! И это было единственное, что Дмитрий успел сделать прежде, чем его брат вмазал ему по скуле. Бэрроу отшатнулся назад, хватаясь за туалетный столик и испуганно смотря на Павла. — Что ты вытворяешь?! — едва не срываясь на визг, поинтересовался он, — у меня интервью через два часа! — Ты ублюдок! — не терпя возражений, заявил Павел, — что за хуйню ты несёшь на своих интервью, приёмная скотина? — Я?! — возмущённо уставился Дмитрий, хватаясь за щёку, — это моя работа! — Унижать свою семью? — ведущий хотел как-то препятствовать рукоприкладству, но брат легко поймал его за кисть руки и заломил эту самую руку, — ты вообще понимаешь, что ты сделал? Ты унизил семью и отправил отца на смерть. Дмитрий отклонился назад, щупая под поверхностью стола кнопку вызова охраны и нажимая на неё пару раз. — У тебя есть единственный шанс передумать, — быстро произнёс Павел, не ослабляя хватку, — дальше будет уже поздно. Ты останешься один. Здесь небезопасно оставаться. — Что ты несёшь? — сердито уставился Бэрроу, — Капитолий — самое безопасное на свете место. Семья должна гордиться тем, какая у меня работа. — Очень скоро это будет не так, — заверил Павел, — через пару часов будут выданы координаты и… Дверь распахнулась, и Дмитрий надменно вскинул голову при появлении охраны. Играет на публику, как обычно. Он сложил руки на груди, когда Павел резко замолк. — Тебе пора идти, — скривившись, произнёс он, — не заставляй людей разбираться с тобой. — Да ты чмошник, — лаконично попрощался Павел, обходя двоих мужчин с миротворцем и покидая помещение. — Семейные неприятности, — пожал плечами Дмитрий, смотря на пришедших, — прошу прощения за ложный вызов. И немедленно позовите сюда Сонету! У меня ужасный синяк… Он уставился в покрывшееся стеклянной паутиной зеркало, которое пострадало при разборках. Дрожащими пальцами коснулся кровоподтёка и немедленно поморщился. Да уж, о хладнокровности в его семейке явно ничего не слышали. — Он накинулся на меня с ножом, — драматично вздохнул Дмитрий, пытаясь впечатлить пришедшую стилистку, — пришлось его обезоружить, а затем позвать охрану. — Вы такой воинственный! — хлопнула глазками она, пытаясь сделать вид, что поверила. — Да, — просто кивнул он, — но я не собираюсь этим хвастать… К сожалению, это приносит мне много разочарования — быть против брата. Боюсь, не все понимают, что хорошо, а что плохо. Сонета фыркнула, но ведущий решил, что это был всхлип растроганной такой историей девушки. Стилистка провела ещё пару раз спонжем, чтобы неприятный синяк совсем не был виден. В целом её намерения увенчались успехом. Только Дмитрию было больно улыбаться, но это был пустяк. Он сидел в кресле, поправляя отвратительный галстук. С каждым разом его наряжали во всё более абсурдные деловые костюмы с нечитаемым принтом. Слава Богу, что волосы у него платиновый блонд, так бы наверняка перекрасили. Дмитрий задумчиво постучал по столу, а затем оглянулся. Его ненормальный брат, кажется, говорил что-то про координаты. Ведущий, конечно, это запомнил, вместе с тем проклиная, когда ему пришлось вытащить из мусорной корзины бумажку. Могла ли она быть важной для Павла? Сложил её во внутренний карман, а затем посмотрел на съемочную бригаду. Что ж, его интервью сейчас было действительно с Клавдием. Дмитрий вскинул голову, замечая Хэвенсби. Что он хотел ему сказать, давая эту бумажку и говоря, что интервью с Темплсмитом будет удовлетворяющим любопытство? Эта мысль вылетела из его головы, когда он начал разговаривать с комментатором Голодных игр. Человек он был крайне занимательный, и Дмитрий искренне радовался его обществу. Клавдий легко мог закинуть любую шутку, которая бы нашла свой отклик. Он скосил глаза, заметив, как вместе с Плутархом на зрительских балконах стоит его дед, Георг Бэрроу. Хэвенсби кивнул ему головой и удалился. Сейчас-то Дмитрий заподозрил что-то неладное. Павел говорил что-то о том, что в Капитолии сейчас небезопасно. Что нужно немедленно уходить. Ведущий сцепил пальцы в замок, улыбаясь комментариям Клавдия. А затем, сжимая ладони так, что ногти впились в кожу до крови, повернулся в камеру и чётко произнёс: — Один шаг назад от Брута, попадание в Лая. Повисла неловкая тишина. — Что? — моргнул Клавдий. Дмитрий, пытаясь не растеряться, ответил: — Лай погиб у рога изобилия. Неужто вы не помните? Кажется, даже операторы не осознали, что было сказано, поскольку те неловко переглянулись, но ничего не произнесли.

***

— Что это было? — непонимающе уставилась Софья, — это какой-то шифр? Четыре и три? Нам стоит смотреть по буквам в именах победителей? Брокдорф задумчиво взглянул на экран, на часы. Вскочил с места, роняя с себя Журавлёва и быстрым шагом направляясь к шкафу. Вытащил оттуда огромный том с историей Голодных игр, начал яростно листать. — Лай был победителем Голодных игр, — листая, выдал очевидный факт Брокдорф, — возможно дело в дистриктах? — Нам нужно четыре цифры, если они оба не из десятого, одиннадцатого или двенадцатого, то это бесполезно, — поднимаясь с пола, проворчал Степан. — Нет, Лай из восьмого, — вздохнула Софья. — Он был победителем на семнадцатых Голодных играх, — загорелись глаза Кристиана, — это двузначное число. — А Брут? — На сорок восьмых. — Шаг назад — это сорок седьмые, — понял логику Журавлёв, — но откуда у вас такая уверенность, что Диму просто белочка не одолела и он бред не ляпнул? — Потому что он мой сын, — злобно взглянула на него Софья, — и потому, что эти координаты есть на территории Капитолия. Значит, это то, что нам нужно. Даже если мы ошибёмся, то никто не знает о том, что мы в курсе. Просто… просто прогуляемся. — Тогда нам всем надо спешить, — начал подгонять их Кристиан. Софья развернулась, быстрым шагом удаляясь в сторону лестницы, чтобы собрать детей. Вдруг стало тихо, и Журавлёв вскинул голову. Экран потух. — Они прервали эфир… Прощания не было. — Показалось, — отмахнулся Кристиан. Степан недоверчиво уставился на Кристиана; но тот встретил его взгляд слишком ясно, слишком обречённо. Они смотрели друг на друга, ожидая, кто первый сдастся в этом негласном споре. — Мы не вытащим Софью отсюда, если она узнает, что её сын в беде. — аргументировал Кристиан. Степан нехотя кивнул. Софье не стоило сейчас знать. Он укутался в плащ, который, казалось, привлекал внимание абсолютно всех. И если бы он не знал нравы столичных жителей, то решил бы, что они с такой маскировкой умрут первыми. Но ничего не оставалось поделать. Оставалось ровно полчаса, как им предстояло миновать пару кварталов, чтобы достигнуть ангара на отшибе Капитолия, который был отведён под лесозаготовительные материалы седьмого дистрикта. Нюанс заключался в том, что эта территория охранялась миротворцами, которых следовало как-то обойти. Отвлечением должен был заняться Кристиан, наиболее дипломатичный из всей компании. — Я извиняюсь, — громко произнёс он, чтобы уж точно все услышали. Софья юркой мышкой скользнула мимо, держа на руках Аню. Журавлёв чуть ли не дышал ей в спину, подхватив также на руки старшую дочь — Лену. Брокдорф что-то говорил вполголоса. Но прежде, чем Софья ощутила контроль над ситуацией, Степан со всей силы толкнул её в спину, заставляя исчезнуть за горой досок. Вжимаясь спиной в стену, она поднесла палец к губам, будто действительно хотела попросить годовалую дочь не выдавать её местонахождение. Послышались тяжелые шаги, выдающие человека в солдатской форме. — Тихо, — едва различимо произнесла Софья дочери, — тише-тише… Аня задумчиво уставилась на неё, дотронулась до украшения на шее Софьи. Переложила из руки в ручку, чуть даже приоткрыла. Ей нравились любые штучки, которые могли открываться. И в этот момент Софья готова была отдать ей дорогой сердцу медальон, лишь бы Аня не издала звука. — Да-да, — всё также неслышно кивнула Софья, — это фотография папы. Девочка осмотрела медальон, дёрнула его, заставляя мать поморщится от малоприятных ощущений, когда золотая цепь впилась в шею. Шаги стали громче, и Софья отвела голову вбок, стараясь даже не дышать, чтобы их не нашли. Глупая идиотка! Стоило тебе разговаривать с ребёнком. Послышался характерный звук, как кто-то отодвигает предметы, но прежде, чем их заметили, раздался ряд выстрелов. Журавлёв в паре метров от неё испуганно взглянул на подругу, а Лена на его руках заплакала, утыкаясь в одежду врача. — Софья! — заставляя её вздрогнуть, позвал отец. Она покорно выпорхнула из укрытия и поняла, что выстрелы были нанесены не миротворцами, а конвоем людей в форме, пришедших вместе с Георгом и Павлом Бэрроу. — Как ты узнал? — Софья позволила ему взять Аню на руки, а затем порывисто приобняла. — От Плутарха, — ответил Георг и быстро добавил: — у вас есть не более пяти минут, нужно уходить прямо сейчас. — Ты должен был быть с Димой, — пропуская слова мимо ушей, хватилась Софья, — где он? — Его… здесь нет, — сухо подтвердил Бэрроу, — его арестовали раньше, чем закончилось эфирное время. — Просто из подозрений?! — возмутилась она, — если бы они что-то узнали, то здесь было бы гораздо больше человек, не так ли? — Я не могу точно сказать, — туманно заметил Георг, — но я останусь здесь и попытаюсь вытащить его. — Я тоже останусь! — поспешно вызвалась Софья, — я отдам детей Степану и… и… — Если ты не полетишь, — сурово выдал отец, — то никто не будет беспокоиться о судьбе твоего мужа. Потому что ты можешь умереть вместе со мной и никакого финансирования революции не будет. Если останутся Брокдорф или Журавлёв, сделка будет недействительной. Она ошалело моргнула, не ожидая такой прямолинейности. — Для человека, который молил о помощи, ты слишком много требуешь разом, — Георг позволил Кристиану приблизиться и отдал Софью в его руки, — прояви больше доверия. Мне не впервой спасать твоих олухов.

***

Отношение в тринадцатом дистрикте было очевидным: все относились к ним как к капитолийцем. Взгляды местных жителей сочились каким-то особым презрением, словно это они втроём решили устраивать Голодные игры. И если к Павлу хоть как-то отношение было теплее, поскольку его считали наиболее способным бойцом, чем кто-либо ещё, то это не значило, что жители относились так ко всей семье. Как бы Софья не умоляла дать ей хоть какую-то возможность увидеть происходящее на Голодных играх, ей всегда отказывали, ссылаясь на экономию энергии. Но она-то прекрасно понимала, что это из неприязни. Казалось, что единственной причиной, почему они не стали политзаключенными — это лишь их собственное желание примкнуть к революционерам, а также отвратительно огромные суммы денег, которые президент Койн решила потратить на усиление пропаганды и покупку боевого оружия. Софья отчетливо понимала: состоится революция или нет, от их богатства уже не осталось и следа. Ей оставалось лишь надеяться, что вместе с этим она хотя бы сохранит семью. Ей хотелось верить, но это было тяжело. Особенно после того, как ты сначала теряешь мужа, а затем — ребёнка. Единственными людьми, которые относились к ней подчёркнуто дружелюбно, были несколько капитолийцев — Эффи Тринкет и бывшие стилисты одной из трибутов. Видимо они являлись такими же белыми воронами, как и она. Софье это было на руку. Она даже без задней мысли отдала Эффи Тринкет те скромные запасы косметики, которые у неё имелись. Хоть цвета были и бледные, поскольку Софья не любила капитолийскую моду, но Эффи всё равно поблагодарила её за этот подарок. Если цена дружбы — средства для красоты, то Софья вполне легко обойдётся без них, имея хоть каких-то информаторов в этой недружелюбной и отчуждённой среде. Кристиан, хоть и выглядел важной птицей, не приносил никаких конкретных вестей. И прежде, чем Софья посчитала, что отсутствие новостей — лишь доказательство всего плохого (поскольку игры довольно быстро заканчивались смертями, а долгое молчание — признак того, что нечем делиться), известили о прибытии пары планолётов. — Софья, — наклонился прям над ней Брокдорф. Она распахнула глаза, моргая пару раз, чтобы понять кто перед ней вообще. Поморщилась, мол, Кристиан, что тебе вообще надо? — Выживших победителей забрали, — быстро выпалил он, и на пытливый взгляд Софьи заверил её: — всё хорошо. Софья выпуталась из объятий дочери. В последнее время она спала с ними двумя, поскольку Лена, хоть ей и было шесть лет, была очень тревожной из-за увиденного и услышанного, отказываясь спать одна. А сама Софья против не была: кучность в кровати заставляла вспоминать ощущения, когда с ней и супругом спали их собаки. Она ухватилась за руку Кристиана, и тот помог ей подняться. Софья наспех оделась, Брокдорф помог ей быстро надеть сапоги. Журавлёв ждал их уже снаружи комнаты. Маленькой стайкой они направились в медицинский корпус, где гул народа был слышен за несколько шагов до поворота в ту сторону. — Это Китнисс, — шепнул кто-то, и Софье пришлось повернуть голову, чтобы разглядеть ту самую девушку. Она вертела головой, пытаясь хоть где-то увидеть признаки своего супруга. Сзади слышалось шипение людей, которых она оттолкнула локтями, Брокдорф лишь успевал приносить извинения, пока она напрямую таранила всех стоящих. — Только один, — остановила их женщина в сером костюме. Софья обернулась к компании. Журавлёв взглянул на неё, Брокдорф рассеянно открыл рот, словно хотел что-то произнести. — Да как ты смеешь! — зашипела она на Кристиана, поворачиваясь к женщине: — я пойду. И бросила испепеляющий взгляд на смутившегося Брокдорфа, который хотел в обход её заскочить в госпиталь. Софья оказалась дезориентированной. Здесь было множество искореженных тел. Некоторые, очевидно, требовали хирургического вмешательства. Степаном она не была, но когда видишь неконтролируемое кровотечение, ощущаешь кислый запах, витающий в воздухе, да постоянно слышишь вопли агонии, то выводы делаются сами собой. Она заглядывала в отсеки, пытаясь отыскать супруга. Её сердце затрепетало, когда та увидела, как показалось, что-то знакомое. Но это был лишь ужасно растрёпанный Финник Одэйр, и Софья одёрнула себя, что она так глупо спутала своего супруга с этим рыболовом. Когда надежда стала улетучиваться, и Бэрроу посчитала, что её супруг мёртв, она наконец-то отыскала Петра. Очень вовремя ощутила дрожь в конечностях, когда приблизилась к прозрачной двери, а затем без колебаний толкнула её, увидев движение в полумраке. — Боже мой, ты жив! — воскликнула Софья, расцеловывая его оспенное лицо, — я не слышала ни одной новости… Она столь сильно сжала его, что Петру пришлось отстраниться, чтобы глотнуть воздух. — Соня! Софья взглянула на него, склоняясь к супругу. Коснулись лбами, и Пётр положил ладонь на её щёку. Они смотрели друг на друга пару мгновений, чтобы после этого неконтролируемо разрыдаться вместе. Потому что весь этот страх, копившийся днями, наконец, смог частично схлынуть. Кажется, прошло полчаса. Софью никто не выгонял, и она злоупотребляла этим временем. Пётр неловко сдвинулся к краю, чтобы супруга легла рядом, и они легли в обнимку. Софья хотела бы положить голову на его грудь, но каждое движение Петра заставляло его так сильно морщится от боли, что она не посмела. Софья скользнула губами по его подбородку, целуя маленькую ссадину, которая бросалась в глаза. — Представляешь, я сломал ногу, — вдруг решил пооткровенничать Пётр. — Это ужасно, — вздохнула Софья, — тебе уже успели… как-то помочь? — Да, — кивнул он, — жаль, что теперь спать на одном боку будет неудобно. — Я с радостью побуду для тебя большой ложкой, — её дыхание защекотало ухо, — теперь ты в безопасности, и это главное. Супруг нехотя рассказывал, как сильно его выручил Финник Одэйр и, вероятно, Пётр ему оставил грыжу на всю жизнь, потому что после того, как погибла Мэгс, то одна девушка из второго дистрикта умудрилась сбить его с ног и оставить травму. Самоотверженный человек, которого Софья презрительно звала рыболовом, спас жизнь её супругу. И теперь она чувствовала вину перед ним. Она вдруг взглянула на Петра, и глаза Софьи наполнились слезами. Совершенно не представляя, как рассказать супругу о том, что один из её сыновей был арестован и вполне вероятно убит, она попросту плакала какое-то время, пытаясь взять себя в руки. Потому что эта истерика заставляла Петра побледнеть и постоянно ворошить Софью, пытаясь узнать, что случилось. Она рассказала о том, как Дмитрий передал завуалированные координаты в прямом эфире, а после не прибыл на их отлёт. — Я знаю, что ты злишься на него, и… — Я не злюсь! — тут же оспорил Пётр. — Но те слова… — Я знаю, что это была всего лишь плохо сыгранная ложь, — заверил супруг, — если бы он так и думал, то стал бы жертвовать собой? Софья неоднозначно кивнула. — Ты думаешь... он правда пожертвовал? — К-конечно нет! Не в этом смысле! Я уверен, сейчас твой отец и Дима где-то в безопасности. Ты знаешь хоть одного человека, который может остановить Георга Бэрроу? — пытаясь хоть как-то выйти на оптимистичную ноту, поинтересовался Пётр. — Президент Сноу. — Что ж, он правда достойный соперник… Но они ровесники, это будет честный бой. Софья толкнула его в плечо, одаривая слабой улыбкой от этих шуток. И Пётр, серьёзно взглянув, пообещал: — Мы обязательно вернём Диму.

***

Ментальные проблемы победителей подснежниками объявились после убийственной зимы. Все только и твердили о том, какой стала Эвердин неуправляемой, в какой глубочайшей депрессии находится Одэйр и как несладко пришлось Бити, который на всю жизнь станет инвалидом в коляске. Хотела бы Софья ощутить облегчение, что к Петру это не относится, но это была неправда. Он искренне пытался сделать вид, что всё в порядке, но каждую ночь упрямо будил Софью и всех дочерей своим несвязным бормотанием. Кошмары у победителей — это одно из банальных и необходимых атрибутов их жизни. Нет ни одного победителя, который обходится без кошмаров. И если самое худшее, что с ним происходит, это страшные сны, то он настоящий везунчик. Петру повезло. Но как-то спорно. Он много раз уверял Софью, что ему просто претит мысль оставаться одному. И она без проблем спала, как обычно, с ним, Аней и Леной. Только часто, разговаривая во сне с кем-то, он заставлял маленькую Анечку просыпаться и плакать. Софья остро ощутила нехватку сна, и возможно это бы довело её (ведь все жители тринадцатого дистрикта живут по расписанию и обязаны нести пользу обществу), но удача была на их стороне: всю семью хоть нечестного, но победителя отстранили на какое-то время от всевозможных хлопот. Ещё одним малоприятным открытием стал тот факт, что Пётр отказывался есть мясо. И Софья пребывала в полном шоке, ведь тот много раз высмеивал идеи вегетарианства. Она не осмелилась узнать причину, потому что подозревала что-то связанное с разрывающимися телами трибутов, которым повезло меньше. Поговаривали, что Китнисс, Финник и Бити, находящиеся в эпицентре событий, после взрыва арены, пропахли жженой плотью. Это тоже не способствует хорошему восприятию еды. Софья осмотрела Петра полностью, как только довёлся случай, заставляя раздеться донага. Упрямо победила его отбрыкивание и отыскала пару ожогов, которые лечили довольно скверно. Потому что как боец он был так себе и тратить лекарства на него не хотелось. Поэтому Софья заставила Журавлёва украсть мази. — Ну что, любишь своего калеку? — поинтересовался супруг. — Конечно, — улыбнулась Софья уголками губ, вымазывая его серебристым слоем лекарства, — надеюсь это не какая-то ртуть… — Это будет на совести Журавлёва. — У него её нет, — наигранно хмуро произнесла она, — в том-то и проблема. Софья ощущала вину, что они позволяют себе радоваться таким маленьким разговорам, когда её сын непонятно где. Пётр, кажется, уловил её сомнения и огладил плечо супруги. — Президент Койн сказала, что Китнисс согласилась с ней сотрудничать при некоторых условиях, — напомнил Пётр, — в том числе амнистия победителей и… и спасение. — Но Дима не победитель, — вздохнула она, — будут ли его спасать? — Конечно! — заверил больше сам себя, чем её супруг, — неужели они могут бросить беспомощного человека? Он… Он полезен! Он очень полезен, ты же говорила что-то про его незаменимость. Софья мягко толкнула его в бок, призывая лечь на кровать. Пётр сменил сидячую позу на лежачую, и она обняла его сзади. Пока Лена с Аней не здесь, у них есть прекрасные пару минут тишины наедине с друг другом. Она медленно моргнула. Дмитрий выглядел ужасно бледным. Софья захотела обнять его и прижать к себе, отказываясь отпускать. Но она совершенно не могла пошевелиться. Его взгляд был полон мольбы, и Софья ощущала себя предательницей, которая ничего не может сделать. — Скорбное зрелище, не правда ли? — хриплый голос президента Сноу было не спутать ни с чем, — люди так тяжело подчиняются дрессировке. Софья протянула руку, чтобы коснуться лица сына, но тот дёрнулся. Она схватила его за руку, ощущая какой-то датчик под кожей, как и у участвующих трибутов. — Что вы ощущали, когда судьба призвала вас на игры? — энергично улыбнулся он. — Дима! — тряхнула его Софья, — это я. Его пронзил удар тока и он сжался, взвывая как собака. Президент Сноу налил вина в бокал, Софья почувствовала характерный запах крови от дыхания Кориолана. — Иногда мы должны опуститься до животного воспитания, чтобы укрепить наше будущее, — буднично объяснял он, — такова политика Панема. Она совершенно игнорировала его присутствие, хватая наконец-то сына за плечи, но его глаза лишь закатились, показались желваки. Он зарычал как собака, и Софья ахнула, поняв, что хватается за короткую шерсть собаки-переродка. Всё, что осталось от её сына — это лишь холодный взгляд серых глаз. — Вот что делает бунт с нашим укладом жизни, — раздаётся над самым ухом голос Сноу, — вот что бывает, когда капитолийцы вроде вас предают наше доверие. Софья испуганно ахнула, просыпаясь. Лена её невольно хлопнула ладошкой по лицу, находясь сама во сне. Ну хоть не проснулась. Уже привыкшая с кошачьей грацией выбираться из переполненной кровати (как же она скучала по дому в Капитолии, где кровать была действительно широкой), она накинула длинный халат супруга, не решаясь рыться в поисках своих вещей, и обулась. Ей нужно перевести дух, чтобы лечь назад. Она вышла из отсека, в голове лишь крутилась мысль, что президент Койн обещала помочь другим победителям. И она чувствовала, что права: её сыну не помогут. Наверно это был полнейший бред, но Софья вновь решила наведаться к Плутарху Хэвенсби. Глупо было ожидать от него помощи, но если бы она не попыталась, то не смогла бы простить себя. И её ожидания оправдались хотя бы в тот момент, когда снова ворвавшись в неподходящее время, бывший распорядитель игр не вызвал охрану. Хотя бы на этот раз она была одна. — Плутарх Хэвенсби, — поприветствовала его Софья. — Мадам Бэрроу, — кивнул ей в ответ. — Я бесконечно благодарна за помощь, которую вы предоставили мне. Вы спасли моего супруга, — неуверенно начала она. Хэвенсби взглядом критика посмотрел на неё. — Вы пришли посреди ночи, чтобы сказать мне это? Любопытные у вас благодарности. Софья пропустила мимо ушей откровенную издёвку, пытаясь не показать недовольство на лице. Излишняя враждебность может оттолкнуть. — Я хотела бы снова попросить вас об услуге, — прямо сказала она, — мне нужно, чтобы вы помогли обезопасить моего сына, оставшегося в Капитолии. Плутарх вскинул брови, удивлённо смотря на неё. Уж слишком высокие требования были предъявлены в этот момент. — Вы же собрались спасать Пита! — напомнила Софья, — Альма Койн это сказала при всём дистрикте. — Нет никаких гарантий, что ваш сын будет находиться там же, где и Мелларк, — резонно подметил Хэвенсби, — вдобавок Пит необходим для мотивации Эвердин. — Тогда я прекращу финансирование, — уязвлённо выдала Софья, — вам нужны мои деньги, не отрицайте. — Я не собираюсь, — согласился он, — но хочу напомнить, что вы проживаете как свободный человек в тринадцатом дистрикте, без каких-либо санкций и наказаний. Вы не в том положении, чтобы требовать от нас что-то. — Мой отец всё также имеет финансы… Разве вам не нужна его поддержка? — Он в Капитолии, — хмыкнул Хэвенсби, — и, вероятно, может быть мёртв. Либо где-то в тюрьме. Будет ли много смысла от сотрудничества с вами? — Мои друзья помогают вам. — Это и было уговором для спасения жизни вашего супруга. Это не одолжение для нас, мадам Бэрроу. — Неужели нет никакого решения? Плутарх обошёл её стороной, и Софья прикрыла глаза. Сколько можно этой театральности? Будто она не настрадалась сполна. Хэвенсби коснулся губами её шеи, и Софья отшатнулась как ошпаренная. — Быстро вы прекратили играть в благородство! — резко бросила она, — устали позиционировать себя справедливым человеком? — Откуда столько желчи? — позабавленный Хэвенсби отступил, беря в руки горячую чашку кофе, — вы не в той позиции, чтобы спорить. — В нашу первую встречу вы показали себя как адекватный человек. — В нашу первую встречу, — услужливо напомнил Плутарх, — превалировали деньги, которыми стоило подкупить людей, чтобы ловко вывести мисс Эвердин из игры. Нам нужны были победители, как средство движения массы. Поэтому наши интересы косвенно совпадали. Большего мне нет смысла просить. — Но сейчас вы просите, пытаясь опозорить нас обоих таким поведением, — огрызнулась Софья. Она не ощущала какой-то опасности от человека. Вероятно потому, что кем бы Хэвенсби не был, но не насильником. — Потому что вы бесполезны, мадам Бэрроу, — процедил он её фамилию, — у вас малолетние дети, не приносящие пользу. Вы сами не приносите никакую пользу, будучи не наделённой выдающимися способностями. Может вы и были авторитетом в Капитолии среди змеиного клубка, но в тринадцатом дистрикте другие нравы и правительство. Софья с каким-то сомнением взглянула на него, и Хэвенсби продолжил давить. — И ваш супруг, даже будучи победителем, никаким образом не относится к революции. У него нет никакой репутации. Вы ни рыба, ни мясо: среди капитолийцев презренны, среди обычных людей ненавистны. — Но он все ещё победитель. — Поэтому-то к вам более лояльное отношение, чем должно быть, — согласился Плутарх, — но какую пользу вы можете ещё нам дать? Вы собираетесь на упоминании своего отца или спектакле со слезами получить помощь? Она ощутила, как дрожит. Хэвенсби говорил максимально дружелюбно, но от того, что он думал, становилось отвратительно. Софья действительно оказалась в очень уязвимой ситуации. — Есть ли разница, — ущемлённо зацепилась за провокацию она, — каким образом я прошу помощь? Меня интересует лишь безопасность семьи. — Я вам и предложил обмен. Практически нисколько не равноценный. Единственное, что вы можете предложить от себя — это незатейливую внешность, — цокнул Плутарх, а затем расплылся в снисходительной улыбке, — если есть ценители, то и шанс получить всё, что пожелаете. Он хотел коснуться её лица, но Софья сделала шаг назад. — Довольно оскорблять меня, — холодно проскрежетала она, — я рассчитывала на вашу помощь совершенно искренне. — И я совершенно искренне объяснил, почему я ставлю такие условия. У вас есть сутки подумать перед тем, как спасательная экспедиция отправится за Питом Мелларком. Софья раздражённо повела плечами и вылетела из комнат Хэвенсби, чертыхаясь под нос. Что эта сволочь возомнила о себе! Журавлёву стоит подсыпать ему яд в его сраный кофе, чтобы тот сдох прямо у себя в кровати. Мерзкий извращенец. Она взглянула на часы в коридоре, стрелка которых показывала на три ночи. Софья была без понятия, каким образом загнала себя в такое щепетильное положение. Ещё больше она не понимала, как выйти из этой ситуации и что сделать, чтобы спасти Дмитрия.