you are my sunshine

— Тебе просто нужен повод выпить, — скривилась Софья, когда Степан, рискуя опрокинуть все бокалы, перетянулся через пол стола, — почему ты вообще хлебаешь водку? Они были в московском ресторане, откуда лилась приятная музыка, которую все постояльцы игнорировали. Последнее время вся столица, если можно так выразиться, беспробудно пила и болела за звезду футбольной арены Эдуарда Стрельцова. Степан, разумеется, был самым настоящим позёром, который даже имя путал, коверкая Эдик на Эрик. — Водка единственное достойное здесь пойло, — в тон ей поморщился Степан, пытаясь найти закуску по душе, — как врач говорю, все раны лечит. — Не хотела бы, чтобы ты меня оперировал, — закинула ногу на ногу Софья, кивком головы приветствуя знакомых, а затем, когда взгляды в их сторону прекратились, грубо произнесла: — сделай хоть вид, что ты не из нищеты вылез. Пьёшь водку, закусываешь огурцами какими-то! Сюда приходят, чтобы съесть хорошую еду и выпить хороший алкоголь. Журавлёв аж подавился от такой претензии, обвёл глазами гостей заведения. И это Софья-то о манерах ему затирает? Он с недовольным видом бросил хлеб на тарелку и посмотрел на неё: — Ах да, точно. Забыл как-то. Щас нажру тебе счёт на миллион, чтобы неповадно было! — Ешь, что хочешь, — пожала плечами Софья, — я же угощаю. Как благосклонно. Степан почти поверил в то, что перед ним сидит предпринимательница, деятельница и вообще будущий генсек, Брежнев, быстро подвинься. Только вот деньги ей отсылал либо отец, либо муж. А фанфар-то словно она сама советский союз построила. Был бы у Журавлёва такой отец и муж, то он бы тоже на работу не пошёл. Только, вот ирония, знания у него исключительные, а зарплата тоже исключительная. На краю сознания мелькнула крайне предательская мысль, светящая так лет на двадцать в каком-нибудь отдаленном месте, что западные коллеги гораздо лучше деньги ложкой гребут. Ему, сука, стоило стать футболистом. Жил бы как Стрельцов. Что там, тяжело мячи что ли пинать? — Ты такая вежливая, — елейно улыбнулся Журавлёв, — тебя совершенно не смущает, что мы тут вдвоём сидим? — А с кем мне ещё сидеть? — моргнула Софья, — я преданно жду своего мужа, который носится где-то там, там… Где-то… Где Стрельцов. — Вот она, единственная звезда всей страны, — хмыкнул Степан, — почему все так любят этого Эрика… — Эдика. Эдуард. — Эдуарда, который, что он там делал? — нахмурился Степан, пытаясь вспомнить. — Всего-то выиграл олимпиаду, разбив болгаров, — пожала плечами Софья, — странно, что ты не слышал. Это всего лишь один из постоянно обсуждаемых моментов. — А ты-то откуда слышала! — ощетинился Степан, — спорт и ты — две параллельные прямые! — Юра так сказал, — лаконичный ответ, — он, между прочим, эксперт. — Да-а, — протянул Журавлёв, — то-то у нас хреновые игроки объявились, когда он пост занял. — А он не тренер! Он вообще не любитель спорта. — Активен только в одном виде? — съехидничал Степан, — какой дурак вообще поставил его на пост… Напомни, какая должность? — Что-то связанное с идеологией спорта, — пробубнила Софья, пытаясь расчленить вилкой креветку. — Идеология спорта, — важно произнёс он, — а то вдруг Стрельцов забудет, что надо за свою команду играть и мяч пинать. А твой мужик тут как тут. Натянул правильную идеологию. — Себя натяни, — грубо пихнула его ногой под столом Софья, — у него слишком красивое лицо, чтобы заниматься такими глупостями — самому мячи гонять. Какой бы странной должность не была, а он, между прочим, за одном столом сидел с Хрущёвым. И, я полагаю, с нынешним генсеком тоже. — Да-а? — ухмыльнулся Журавлёв, — это он тебе сказал? Я тоже, знаешь ли, многое говорю, чтоб впечатлить окружающих. Например, какую страшную хренотень я вытащил из желудка пациента. Степан посмотрел на Софью, Софья вперила в него взглядом. Он смотрел пару секунд, будто хотел что-то сказать, а затем мерзко улыбнулся кому-то за её спиной. Она резко развернулась, чтобы узнать кому была подарена эта незабываемая обворожительная улыбка. Софья похолодела. — Немедленно вставай. — Что? — моргнул Журавлёв, — мы же культурно обедаем. Неужели боишься, что твои друзья-комсомольцы, наследники Ильича, расскажут, что ты, замужняя примерная женщина, коротаешь время с каким-то импозантным мужчиной в дорогом заведении? — Они подумают, что я решила прикормить бездомного! — рявкнула Софья, больно ударила его ногой вновь, но на этот раз по колену, и схватила свою сумку, — собирайся немедленно, говорю. Весь вечер испортил. Софья рассчиталась с официантом и, подгоняя Степана, вышла на улицу, вдыхая ночной запах. Казалось, даже атмосфера здесь была волшебная. Как сказал бы Журавлёв — воняет богатством. Ну и черт с ним, ничего не понимает. — Пошли, — скомандовала она, — я должна позвонить отцу. — Пол двенадцатого? — удивлённо спросил врач. — Разные часовые пояса, — объяснила Софья, — а я всё равно не сплю в это время. Надо позвонить ему. Степан предложил отыскать машину, но она отказалась, решив прогуляться. А потом нагло обокрала его, заставив искать монеты, чтобы закинуть в автомат. Пару раз прикрикнула, пока он опускал язвительные фразы, что она такая богатая, а мелочи не найдёт. В итоге отыскал монетку. На ниточке. Софья шокировано взглянула на него. — Когда время истечёт, — продемонстрировал он, — просто дёргаешь назад и закидываешь снова. Она взяла монетку, посмотрела на него. — Ты придурок? Не буду я позориться! — Тогда сделай это быстро, — невозмутимо ответил Степан. У Софьи не было особого выбора, поэтому она покосилась по сторонам. Бросила монетку. Прямо с ниткой. Без шанса на возвращение. — ТЫ ЧЕ НАДЕЛАЛА! — крикнул Журавлёв, оттолкнув её, чтобы вглядеться в отверстие для монет, — Буржуйка хуева! С тебя новая теперь! — Заткнись, — гаркнула она, отталкивая его и набирая номер, — от тебя воняет палёным алкоголем, мой отец через трубку это почувствует. Журавлёв закатил глаза, отходя в сторону. Почесал нос. Сухо поприветствовал мимо проходящего человека, потому что пил практически с каждым москвичом. Софья чертыхнулась позади него, а после просияла. — Папа! — радостно воскликнула она, — во-от, как и обещала, звоню тебе. Степан цокнул языком. Вновь закатил глаза, но уже потому, что осознавал, насколько долгим будет диалог. Сел на бордюр, подперев голову рукой. — Хорошая и плохая новость? Ты шутишь? — моргнула она, — ладно, начни с хорошей. Журавлёва окликнули, он повернулся. Подруга известила, что в товарищеском матче её ненаглядный кумир Стрельцов победил. Врачу было так похуй, что его неровный к этой ситуации пульс вообще оборвался. — Какая Туркмения? — поморщилась Софья, — папа, очень смешно. Степан навострил уши, обернулся, пиля взглядом Софью. Она смотрела ровно на него, а затем непонимающий взгляд превратился в животный испуг. — Ты что-то путаешь! — крикнула она в трубку, — это невозможно… Он же был в администрации команды. Мне говорил, что у них хорошие отношения. Журавлёв непонимающе моргнул, но Софья его проигнорировала, открыв рот, чтобы возразить отцу, но так и подвисла. — Я ЕГО УБЬЮ! — рявкнула она в трубку, Степан аж вздрогнул от такого громкого восклицания. Если кто-то и был помимо них на ночных улицах Москвы, то без проблем услышал этот крик. Эдак в радиусе пяти километров. Софья более спокойно сказала: — спокойной ночи, папа. И с грохотом повесила трубку. — Мне стоит вызвать борцов за правопорядок? — саркастично поинтересовался Степан. — Да, потому что это будет хладнокровное убийство, — столь широко улыбнулась в ответ Софья, что, кажется, у неё треснула губа, — машину ищи.

***

Софья — член касты немногочисленных людей, которые отлично живут в этой прекрасной социалистической стране. Её отец, Георгий, никогда не любивший столицу и говоривший, что там живут одни лишь бездельники и лентяи, был довольно успешным человеком. Она уверенно понимала его тактику того, что чем дальше от Москвы ты находишься, тем меньше контроля, фанатичных блюстителей закона и равенства, которые, вероятно, даже не знают во что верят и, собственно, больше возможностей. Но не для Софьи. Она была единственной дочерью отца, который принял её желание жить в Москве и тягу к сомнительной роскоши, которую пытались выдать за святые скрепы. Это было, по её мнению, лучшим, что происходило с ней когда-либо. Множество знаменитых и важных лиц были ей знакомы лично. Каково это ощущать, что ты живёшь в одно время с великими людьми? Только, как ей казалось, блестящие люди ничего общего с политикой не имели. Она была совершенно равнодушна к партии и правительству, но всё отдала бы, чтобы пересечься со звёздами спорта, певцами и артистами. Они — душа Москвы, более открытая и свободная, нежели душные белые воротнички, которые гордо звали себя комсомолы. А самые матёрые, чьи воротники вряд ли уже были белыми, — председателями ЦК КПСС. А теперь моргните дважды и задумайтесь, какой был бы у Софьи предел мечтаний, учитывая, что она считала себя искренне достойной любого желанного для неё мужчины. Задумались? Юный, но многообещающий певец? Какой-нибудь матёрый хоккеист? Чёрт возьми, восходящая звезда балета? Нет. Внимание, инсульт её придирчивого отца, мерзкого друга-врача и, в целом, всех ценителей сониной красоты: комсомолец, сотрудник идеологического отдела, а также, по каким-то невнятным причинам, завсегдатай собраний центрального комитета и награждённый Степаном орденом душнилы I-ой степени — Юрий Постников. И Журавлёв, услышав эту фамилию в первый раз, так сильно вздохнул, чтоб не рассмеяться, что обидел Софью этим. А потом, пытаясь сделать вид, что хочет сгладить углы, произнёс: «ну его фамилия почти такая же хорошая, как и Крысов» или, например, «ему стоило бы работать врачом, у него лицо и фамилия говорящие. Вести о том, что человек умер, сразу бы предугадывались». Эта новость настолько сильно шокировала отца Софьи, что Георгий, ненавидящий искренне Москву, заявился моментально, чтобы оценить жертву своих дальнейших мучений (но он-то знал, что жертва Сонечка, которая угодила в когти злобного политрука). Только представьте его состояние, когда вместо какого-то достойного политического деятеля, Софья выбрала самое жалкое существо на свете, которого не то что равные не уважали, но и подчинённые слушались так неохотно, что о лидерских качествах не шло и речи. Георгий назвал его злобной чихуахуа. Но, между прочим, они ничего не понимают! Так считала Софья. Вообще-то, она увидела в Постникове тонкую невероятную натуру, которую крайне невероятно легко шпыняет кто попало… В общем, не за статус, а за душу, как говорится. Понимаете, это она тут охотница. И она не представляет себе, каким образом должна нарваться на отказ. Христиан однажды просто вытащил Журавлёва и Софью посмотреть на локальный матч, потому что любил это дело. Они как терпящие и понимающие друзья согласились. Тогда на поле, как оказалось, был тот самый Эдуард Стрельцов. Им повезло видеть становление этой иконы советского спорта. Но, разумеется, как бы Христиан громче всех не восхищался (Софья-то футбол вообще не любила, её привлекала лишь харизматичность игроков и то, как спокойный Христиан теряет целомудренный темперамент, превращаясь в фурию, когда судья, очевидно, закрывает глаза на нарушения). И пусть её подмывало взять автограф, в конце концов, Стрельцов становился узнаваемым человеком… Нет, совершенно нет, она вместо этого подстрелила никому неважную пташку. Даже минимально отсыпала колкостей в разговоре с Юрием. Это он ещё не знал, что она даже в комсомоле не состоит. Прямо как Стрельцов. А когда все тайное становится явным происходит армагеддон. Софья искренне не понимала почему всем так важна партийность, хотя Журавлёв смотрел на неё скептично, мол, ты что, правда не осознаёшь в чём суть? Она проявляла снисхождение к своему избраннику ровно до того момента, пока не узнала, что надо сдавать тесты на вступление в ВЛКСМ. А это что, какой-то бред учить, пытаясь сделать вид, будто твои взгляды соответствуют методичке правительства? Увольте, она будет делать вид, что она с какого-нибудь хутора. В общем, Софья была очень неприступной до того момента, когда предложение о замужестве не растопило её сердце. Тут-то она и попала в ловушку. — Соня! — восклицал он, — ну не может порядочный политрук жениться на девушке, не состоящей в комсомоле. Она закатила глаза. Напомнила, что не собирается учить уставы. Ей привели доводы. Ещё раз. И ещё. Для закрепления в третий, чтобы аргументы она рассмотрела. И, как ни странно, с минимальными знаниями Софья всё-таки прошла. «Великолепная подготовка», — скажет Софья. «Если бы со мной также занимались, то я бы кем угодно стал, — неприятно поддакнет Степан, заставляя Юрия максимально смутиться, словно Журавлёву что-то известно, поскольку следующая фраза его звучит столь отвлечённо, но так метко: — К слову, вы знали, какие бывают языки у жирафов?» Они не любят друг друга, Степану жизненно необходимо поддеть Постникова даже в этом. Вдобавок, ко всем прелестям замужества, ей удалось получить как можно больше возможностей видеться со сливками общества. И вы не поверите, какая у неё была радость, пересекаться со Стрельцовым. Нет-нет, не подумайте. Никаких влюблённостей. Юрочка у неё самый прекрасный-хороший-идеальный, но восхищение к кумиру, которое она испытывала, было тяжело заглушить. А учитывая, что её супруг косвенно с ним работал, так это что-то сродни красной тряпкой для быка. А теперь осознайте, что это всё была фальшь, потому что, оказывается, все эти годы они молчаливо ненавидели друг друга. При Хрущёве Стрельцов несколько лет печалился в отдалённых местах, вышел при Брежневе (Софья этому была рада, мол, смотри, дорогой, твоя звезда вернулась. Даже двенадцать лет положенных не отсидел), а затем — бац! — и приходит радостная весть от отца, что её невероятно умный супруг воспрепятствовал тренеру, болельщикам, игрокам и самому генсеку, отказавшись выпускать на поле Стрельцова. Уверенно так сказал, что приказа не было. А ОН, РАЗУМЕЕТСЯ, БЫЛ! И именно поэтому, столь немелочный человек, наверняка проницательный и предугадывающий ходы, сейчас получил свою заслуженную путёвку в Туркмению прямиком от самого Леонида Ильича. Заспорил? Иди давай, выкапывай кукурузу, наследство от Никиты Сергеевича. Но узнать от отца эту информацию было апогеем мечтаний Софьи. Поэтому, понимаете, она позволила себе быть разъярённой фурией, которой в один момент сказали что-то вроде «твой муж настолько дальновидный, что теперь его место жительства — огромная деревня». А всё потому, что неприязнь к известному футболисту, который как-то криво на него взглянул, пару раз шикнул и не подчинился приказу, была слишком огромной, чтобы её игнорировать. Сейчас же Софья злобно сложила руки на груди, ожидая появления супруга. О, поверьте, отсутствие телефона в поезде может так сильно повлиять на качество и разнообразие речи, которую она ему произнесёт. Похлеще всяких выступлений правительства будет. И без листочков с подсказками. — Я не могу представить, — только набирая запал, начала она, — несколько лет я искренне верила, что ты, как бы, почитаешь этого человека. — Он вёл себя необдуманно и глупо! — От кого я слышу! — искренне удивилась Софья, — образец рациональности и логичности. Почему тогда он оказался правым, а ты виноватым? Но ответ был очевиден. Дело было не в правоте, сколько в исполнении приказов сверху. Она продолжила: — Власть сменилась, почему нельзя было притереться, попытаться узнать мановения души нового генсека? — Я согласен, что следовало бы прощупать почву, — запротестовал Юрий, — но… — Охо-хо, не волнуйся, теперь ты точно её будешь щупать постоянно, — ядовито произнесла Софья, — готов к встрече с огромным огородом? Ну уж нет. Увольте. Никогда. Ни за что в жизни. Софья даже близко не расценит ту мысль, чтобы неиронично переехать в Туркмению. Это будет ему уроком, сам виноват. — Я просто делал то, что считал верным, — как-то наивно прозвучала его фраза, хоть и выдана была серьезно, — есть такое слово, как мораль! А этот Стрельцов… — Эдуард Стрельцов! Эдуард Стрельцов — геморрой политборцов, — передразнила Софья, — как можно было зациклиться на, сука, пять лет? — Хватит ругаться! — не ожидая такой злости, попытался остановить её Постников, — у него была масса дисциплинарных взысканий. Постоянно пил, постоянно опаздывал… Она устало вздохнула, садясь на стул. Как можно было что-то донести до человека, который отказывался понимать? — Я не поеду в эту чёртову Туркмению! Софья прекрасно знала, что там преобладает такая приятная национальность, которая чтит похищение невест. А ещё там у всех овчинные шапки. И много овец. Очень-очень много… И к женщинам относятся ровно также, как к этим овцам! Видимо Юрий и без того был опустошён происходящим, что давление со стороны Софьи не давало никакого желания спорить с ней. Взглянул на жену. — Ну если хочешь, то мы можем… — он запнулся, — мы могли бы развестись. Тогда тебя никто не вынудит поехать. Софья хлопнула его по лбу ладонью, разъярённо взглянув на него. Мол, хватит драматизировать, пока я злюсь. — Сиди и терпи мою злость смиренно, — не желая слушать возражений, заявила Софья, — я имею право злиться бесконечное количество времени, потому что это моё право беременной женщины. — Ты беременна? — От идиота, — проскрежетала она, — хотела сказать, но ты был слишком увлечён отстранением Стрельцова от игры! Постников взглянул на неё как-то по-другому. Даже попытался обнять, но она отстранилась. Подскочила, метнулась на кухню и ворчливо стала причитать себе под нос, что ей нужно кофе. — Хватит ко мне лезть! — ругнулась она, не позволяя супругу уменьшить между ними расстояние, — я буду злиться на тебя ещё минут пять, после чего снова буду безоговорочно на твоей стороне и ненавидеть всех виновных, но сейчас я имею право обижаться на то, что ты врал мне несколько лет в лицо и поставил нас в такое положение. Софья смотрела в своё отражение в кружке, не пытаясь поднять взгляд на мужа. Юрий, кажется, даже не осознавал положение ситуации. Словно до него не дошла необратимость происходящего. Тот будто бы думал, что это всё что-то вроде сна. Ссора казалась какой-то странной и несправедливой по отношению к нему, но чем дольше они сидели в тишине, тем больше до него доходило положение дел. Он нервно усмехнулся. Софья подняла на него пытливый взгляд. Чем интересным поделишься на сей раз? — Ты могла бы быть как жена декабриста. — Декабристы — идиоты, которые выступили против власти, заведомо зная, что шансы мизерные, а затем расхлебывали это в Сибири! А у тебя, напоминаю, сменился ровно один человек, и ты уже все упустил! Ты сидел за одним столом со всеми важными людьми, тебя не притесняли, но ты мелочными интригами вытеснил себя сам! Разбитый вид мужа не способствовал буре в её душе, поэтому пришлось волей-неволей успокоиться. В конце концов, что это она… Произошло действительно неприятное событие. Если взглянуть объективно (то есть, максимально необъективно), то это вообще не его вина! Он-то видел ошибки игрока, показывающие его далёкую от идеала натуру, но ради победы на матчах все закрывали глаза на вызывающее поведение. И что это за наказание — полное отстранение от работы в Москве? Словно он что-то ужасное нарушил! А потом сообразила. Ну да, ослушание приказа — это ужасное нарушение. Сердце предательски ёкнуло, когда она взглянула на него ещё раз. Утянула сесть на диван. — Иди ко мне, — крепко обняла Софья, получая такую же отдачу, — Совсем с ума посходили! Поддерживают дурака, который портит репутацию. Никакого стыда и совести. Не то чтобы она полностью так считала, но так, вероятно, считал супруг. И именно такой реакции он ожидал. Не её вина, что у всех людей в правительстве такая хрупкая душевная составляющая, что одно слово поперёк и ты в ебучей Туркмении. Если бы не тон фразы, то звучало донельзя иронично, но она попыталась звучать поддерживающе. И вообще! Софья уже выпустила весь яд, когда неизбежная реальность зависит сейчас лишь от еë отца (храни Бог отца, пожалуйста, никакой Туркмении…), можно пригладить глупого супруга. — Как можно так глупо растрачивать потенциал своих работников? Они совершенно не ценят твои многочисленные труды. Юрий, который, очевидно, осознал, что фортуна ему теперь благоволит, усиленно закивал. Да и расположение к себе было важнее. Хотя не будь ссоры, то он бы посчитал себя действительно счастливчиком. — Но ведь она не так ужасна, да? — пытался найти оптимистичную ноту там, где её нет, Постников, — может быть ты могла бы привыкнуть… — Не говори таких вещей! — взъерошилась Софья, — я в печали. Мне нужно позвонить отцу ещё раз. И может быть ещё пару. — Ты думаешь, он сможет что-то предпринять? — скептично поинтересовался супруг. — А я не хочу сдаваться, чтобы придаваться таким же фантазиям, как и ты, — буркнула она, — никакой адаптации! Он погладил её по плечу. — Мне жаль, что так вышло, — с тенью вины произнёс тот. — Никаких жалений, — отрезала и на сей раз Софья, — я расстроена, потому что это произошло с тобой, а лишь потом, что это произойдёт вскоре со мной. Юрий поджал губы, попытался узнать: — Но ты же меня любишь, да? У неё блеснули глаза. На секунду, видимо, Постников подумал, что это игривый блеск, пока он не понял, что это был гнев. — Вещи собирай.

***

— Нет, пап, — устало вздохнула Софья, зажимая плечом телефонную трубку, — да, мы поссорились. Юрий вопросительно взглянул на неё, она повернулась и продублировала мысль отца. — Папа сказал, что ты придурок, — отвлеклась, наотмашь пробормотав: — он тебе тоже передаёт привет, папа. Софья притихла, выслушивая бесконечную тираду отца. Учитывая, что время от времени она однозначно смотрела на Постникова, тот легко догадывался о контексте разговора. Время уже было под утро. С любовью Софьи к долгим разговорам, она могла бы ввести страну в долговую яму из-за неуплаты телефона. Но вот, победа, диалог окончился. Хмуро посмотрела. — Отец сказал, что попытается что-то сделать, — едко произнесла она, — доказать, что ты не дурак, который ради забавы срывает важные государственные матчи. Юрий аж открыл рот от такого заявления. Георгий, как обычно, видел истину в чёрно-белых тонах. Но сейчас выбора кому доверять не было. — Я-я не думал, что так выйдет… — Ты хоть раз думал? — кисло осведомилась она. Им дали ровно неделю, чтобы собрать вещи. И Софье оставалось надеяться, что за этот промежуток времени её отец сделает чудо. Легла она спать с камнем на душе, думая, как ей, вероятно, будет хреново в этой чёртовой Туркмении. Софья даже не делала вид, что спит. Просто пялила в потолок, думая о том, как сильно она хочет креветки. Может это будет её последняя нормальная еда? Будто специально, проверяя прочность терпения супруги, Постников, отойдя от потрясения, выдал нечто совершенно гениальное. — Соня, если ничего не получится, то мы обязательно выкарабкаемся. Да уж, фраза подействовала точно также, как горящая спичка, брошенная в лужу нефти. — Конечно, — чересчур сладко произнесла Софья, — уже вижу прекрасную жизнь в этом захолустье, где даже не едят свинину. И где авторитет мужчины показывается грубой силой. И где никак не могут навести порядок, потому что они едва ли признают власть цэкэшников. — Я найду свинину, — пробурчал Юрий. — Твоя готовка отвратительная, — жестко призналась Софья, — а я никогда не готовила. — Научимся. — Почему ты вообще так просто к этому относишься? Такое ощущение, что ты рад происходящему. — А что я должен делать? — возмутился он, — считаешь, что я в восторге? Ты вообще не работала, тебе уж точно всё равно. Это мою карьеру похерили из-за какого-то петуха, а затем публично унизили. — Мне всё равно? Мой отец не только мне деньги отсылал, — в противовес она сильнее вскипятилась, — с твоим-то заработком! Считал себя самым честным, едва ли взятки брал, а теперь тебя скинули те, кто похитрее и поумнее. Ценишь свой моральный ориентир теперь? Теперь будет ещё меньше денег и ещё больше твоя зависимость от моего отца. Надеюсь, ты в экстазе! Добро пожаловать в колхоз. — Это не колхоз. Тут вообще другое значение… — МНЕ НАСРАТЬ! — она отвернулась, хватая одеяло и утягивая его на свою половину. Потому что, знаете ли, супруг ни разу не заслужил его, — сам учись готовить свинину. — И буду! — схватился за край, чтобы отобрать себе. — Давай, поборись с беременной женой, — закатила глаза Софья, — иди и ищи себе другое одеяло! Они притихли. Софья лежала на краю, игнорируя присутствие супруга. И дышала так громко, пытаясь унять бушевавшую злость, что Степан бы гордо диагностировал гипервентиляцию. — Я бы смог тебя защитить, — тихо произнёс он, вспоминая её претензии. — А сейчас ты про любимого Стрельцова своего ничего не скажешь? Аж в газетах писали, как он тебя ударил, и ты просто стоял. — Да хватит меня драконить! Он лёг ближе к ней. Софья сделала вид, что ей всё равно и вообще она не замечает. — Если ничего не получится… — Если всё получится, то ты будешь мне должен, — пресекла его фразу, — будешь отрабатывать свои грехи. — Как? — Не задавай раздражающих вопросов. Постников понял. Подумал. Вернулся к диалогу. Видимо, ничему жизнь не учит. — Говорят, там плодородная земля. С голоду точно не умереть, учитывая, что отправили именно на сельские работы… — Я не хочу твои огороды. Я хочу креветок. Софья громко разрыдалась. Она никогда не могла себе даже вообразить, что будет жить как-то так. Вдали от нормального мира и нормальных людей. Да она даже, блять, не знала, где находится эта Туркмения. — Сонюшка! — он погладил её по голове, щекоча дыханием шею. Она повернулась к нему, прижалась под бочок, чтобы её обняли. Чувствуя тонкий шанс вернуть расположение жены, тот серьёзно сказал: — Обещаю, никакие огороды не будут помехой вечной и чистой любви! — Ты дурак. — Да, я знаю. Софья наконец-то отпустила одеяло, чтобы они накрылись вдвоём. Что ж, придётся искать по всей Москве креветок, надеясь, что это будет единственная трата денег, после которой очень любимый свекор каким-то образом всё уладит.