Синеглазый ворон

Решительный, но негромкий стук в дверь заставил Эстебана лениво раскрыть глаза. Давно был дан отбой ко сну и Арамона, видимо не взявший сегодня и капли в рот из-за пристального внимания отца Германа, даже заставил камердинера обойти все комнаты на наличие в них унаров, послушно готовящихся исполнить отданный приказ. И последнюю четверть часа все ученики Лаик действительно готовились ко сну, а некоторые уже даже погрузились в царство долгожданного спокойствия… но только не Алва. Это Колиньяр понял еще до того, как направился к двери, ведь в детстве она всегда так делала. Эстебан знал, что, если Рэйв не стукнула по его двери, проходя мимо, не сунула под нее пропитанную кошачьей настойкой тряпку или не заглянула в гости, чтобы припомнить все промахи прошедшего дня, зорко подмеченные ей одной, значит, что-то было не так. Значит, все для него становилось бессмысленным. Потому, как бы сильно он не злился на себя из-за Рэйв, как бы сильно не хотел сжать ее неугомонную глотку, каждый раз надрывающуюся в попытках нарушить его равновесие, он — был рад. Рад, что даже после его недавних глупых и абсолютно неправдивых слов, она все равно пришла к нему. Его Алва всегда возвращалась к нему. Но своего счастья от этого он никогда не покажет и не признает. Не покажет… не признает… В нетерпении распахнув дверь, маркиз бегло осмотрел представшую перед ним девушку. Привычно бледную и заметно уставшую, но такую очаровательную со взлохмаченными волосами и длинным, забавно краснющим носом. — Потеряла дверь своей темницы? Так она по соседству. — Не хочу, чтобы ты окочурился раньше времени, — вдруг призналась она, скосив глаза на руку храбрящегося юноши. — Тем более, что… и это моя оплошность, — сознательно заметила Рэйв. — Гордишься? — тотчас догадался Эстебан, на самом деле признавая, что гордиться было чем, ведь он по-прежнему оставался бесспорным мастером фехтования. Мастером, которого обошла так ненавистная ему кэналлийка. Сабве обреченно вздохнул, отступая. — Входи, — Колиньяр впустил Алву в свою келью, хоть и не собирался этого делать. Убеждал себя в том, что именно противление — все еще то, чего он желал. Но даже в этой игре самообмана иного варианта все равно не было: Рэйв не умела отступать. Как и не подначивать Эстебана. Тихо прикрыв за собой тяжелую дверь, маркиза снова обратила взгляд на ладонь юноши. — Болит? — поинтересовалась она, казалось, без всякой злобы и скрытого умысла, но Колиньяр не верил ни единому ее доброжелательному выпаду. — Твои подначки в бою бывали и посноровистее, — скучающе заметил Эстебан и, улегшись обратно на кровать, запрокинул руки за голову. — Стоило лучше постараться, раз выпал такой шанс. В ту же секунду девушка, не сдержавшись, шумно фыркнула, напомнив самой себе отцовского Моро, конючившего каждый раз, когда что-то делалось не по его. И чего только Алва ждала от этого надменного маркиза… знала же: хорош упрямец. Однако сегодня для Рэйв все было и впрямь иначе. И даже жестокая развязность Колиньярского языка была не в состоянии сменить ее вдруг возникшего порыва. — Быть может я и вовсе не старалась, — выпалила она раньше, чем успела достаточно обдумать свои слова. Но что из этого было неправдой? Все правда. А это главное, ведь Рэйв была до безобразия прямолинейна и почти не терпела лжи! Вот только этот удивленный взгляд всегда дерзких серых глаз вынудил ее тут же усомниться: «Стоило ли?»… Стоило ли сознаваться Эстебану Колиньяру, что в планы его главного врага не входила телесная месть? Нет, Рэйв разумеется хотела сделать юноше больно за то, что он намеренно и при всех затронул тему, которую она ненавидела больше всего не свете, но рана на руке маркиза — результат минутного помешательства и только, ведь Алва никогда не была рада ранениям Колиньяра. Его оскорбительным и находчивым ответам — вполне, его огрызаниям и воплям — однозначно, его причудливой форме контакта, заключавшейся в грубом и властном, но всегда осторожном зажимании по углам, — о, побери ее Леворукий, да! Но не тихим скрытым страданиям по ведущей руке. Из-за нее. Теперь Рэйв была готова лишить жизни саму себя за то, что не подумала об этом раньше. Их борьба была кровожадной, временами лишенной всякой разумности и такта, но каждый из них все равно старался думать о последствиях. Главным условием оставалось лишь не показывать этого никому и никогда. Даже самим себе. Да и к тому же, эта рана… это было совсем не то. Не то, что помогло бы ей подняться до поднятой Колиньяром планки. — Если это так, — наконец опомнился Эстебан первым, — то все много хуже, чем я предполагал. — Ты всегда отвратно предполагаешь, — уничижительно заметила Рэйв, усевшись на край его кровати. — Давай сюда, — вдруг пошевелила она тонкими изящными пальцами, коими сам маркиз Сабве всегда тайно восхищался. — Чего тебе? — вытаращил глаза Колиньяр, в самом деле догадываясь, чего она ждала. Как и Алва догадывалась, кто из них двоих снова решил потешить самолюбие. — Не валяй дурака. Дай посмотреть. — Решила закончить начатое? — с опаской предположил Эстебан, сдвинувшись ближе к противоположному краю, подальше от Рэйв. Но бежать было некуда. Алва настырно пыхнула многострадальным носом и, рывком вскочив с места, сама схватила маркиза за руку, после усаживаясь обратно. Ладонь Эстебана наконец приятной тяжестью опустилась на ее искалеченные колени, и Рэйв тут же невольно вспомнила, чего стоили тогда еще совсем сопливой девчонке бои «полуросликов» с Лионелем, который заставлял ее часами сражаться на шпагах, стоя на этих самых коленях. Но не взирая на всю ту боль, что она испытала, Алва была благодарна одному из своих главных учителей жизни: Савиньяк научил ее сражаться, даже упав. — Тебе бы язык продырявить, да не поможет, — огрызнулась девушка, когда Колиньяр попытался выдернуть руку. Ловко обездвижив ладонь юноши, она вынула из потайного кармашка черных штанов, положенных всем унарам, крохотную склянку. — Это еще что? — тут же нашелся Эстебан. — Очередное зелье? — Ядовитая мазь специально и только для тебя. Колиньяр недоверчиво поморщился прямо как в детстве, когда Анри — ненадолго задержавшаяся камеристка в замке Алвасете, пыталась заставить малолетнего маркиза принять лекарство от внезапной простуды или залечить полученные во время игры ссадины. Эстебан давался только ненавистной Рэйв, и то с видом гордого дозволения, снизошедшего на нее не иначе как самим Создателем. И с годами, сказать, мало что изменилось… — Где взяла? — безучастно пробормотал юноша, стараясь не смотреть на то, как Алва отдирала прилипшую грязную повязку от его раны. Он знал, о чем она думала. Даже был готов дословно процитировать, что маркиза могла ему сказать насчет этого безобразия. Но Рэйв осознанно лишила Эстебана участи нравоучений: девушка отважно держала лицо, не желая знать, чего маркиз добивался своей беспечностью. Возможно, именно этого. — Сделала, — бросила Алва как нечто излишне очевидное, в следующую секунду рывком сорвав более непригодную тряпку вместе с образовавшейся на ране слабой коркой. — Каким образом? — с трудом выдавил Колиньяр после громкого недовольного шика. Применяя полученные от отца знания о врачевании, Рэйв никогда и не с кем не церемонилась. И Эстебан готов был биться об заклад: ее бы резкость и целеустремленность в бой… но нет же. Все Алва рождались с оружием в руках, но были подобны хитрым кошкам, которые жаждали обязательно поиграть со своими жертвами. Измотать их, спровоцировать, вдоволь насладиться мгновением триумфа, ведь просто убивать им было неинтересно. Проклятая фамильная особенность. — Тебе благоволит капитан Арамона, а мне отец Герман, — объяснила маркиза, внимательно осматривая поверхность заново открытой раны. — Ты еретичка, — оборвал Эстебан резко, но без упрека, как мог бы подумать любой, кто не знал дерзкого юношу достаточно хорошо. — Я — единственная бирисская овчарка среди диких волков, — внесла важное уточнение Алва, наконец улыбнувшись. — Отец Герман считает правильным оберегать меня больше остальных. — Ты? — в открытую хохотнул Колиньяр, чуть не ударившись затылком о деревянное изголовье скромного подобия кровати. Но прозвучало это вовсе не злобно. Напротив, удивительно искренне. Так, как маркиз Сабве давно не смеялся. — Ты не овчарка, Рэй, ты — настоящий хищник, не хуже нас. И я бы еще поспорил, кому достанется место за мной в этом злосчастном списке Арамоны. — Буду считать это комплиментом. — Ты всегда отвратно трактуешь мои слова, — весело усмехнулся Эстебан, но когда маркиза набрала пальцем мазь, резко одернул руку, изменившись в лице: — А ты справишься? В ответ на плешивую осторожность Колиньяра девушка лишь закатила глаза, вновь притягивая к себе его ладонь. — Ты же знаешь, кэналлийцы разбираются в ранах не хуже морисков, — напомнила она юноше, принявшись аккуратными движениями наносить на рану неизвестную субстанцию с приятным, но едким запахом каких-то трав. — Да, знаю, — с удивительным послушанием кивнул Эстебан, вновь невольно припоминая, как не единожды еще совсем юная маркиза залечивала его подобные раны, первопричиной которых зачастую и являлась по случайному стечению обстоятельств. Но были и иные случаи. Как например тот, когда отцовский линарец испугался взявшейся неоткуда змеи и взбрыкнулся вместе с ним в седле, точно сам оказался ящерицей. Малолетний Колиньяр тогда больно приложился о землю лицом, но не хотел, чтобы кто-то знал об этом. Кроме его Рэйв, которая все равно вечно ходила за ним хвостом и не могла не заметить столь знаменательного провала. — К слову, когда я сказала про «окочуришься», я имела ввиду, что не смогу без тебя жить, — внезапно брошенные Алвой слова заставили всегда гордого и надменного унара впасть в настоящее замешательство. Впервые кто-то сказал то, о чем они оба так страстно и упрямо старались не думать даже в моменты редкой искренности с самими собой. Словно за это страшное откровение некто неведомый в ту же секунду мог перерезать им глотки. Но Рэйв наконец подумала. Более того: сказала вслух. И до сих пор жива. Продолжила удивительно бережно перематывать рану Эстебана новой чистой повязкой, которую так предусмотрительно позаимствовала у священника. Девушка еле заметно улыбнулась, наслаждаясь силой его ладони и при этом ощутимой расслабленностью в ее руках. Из-за ее касаний. — Вряд ли много кто умирал от столь ужасного ранения, — произнес Колиньяр одними губами, по-прежнему в упор смотря на маркизу, которая, казалось, не ощутила ничего особенного, дав смелому признанию долгожданную волю. Но она ощутила все то же, что и он. — И тем не менее, — выдохнула Алва, вдруг посмотрев на юношу в ответ: так же уверенно, но в глубине глаз, за синими волнами непоколебимости, по-детски растерянно. И в маленькой душной келье повисла тугая тишина, нещадно подкармливаемая судорожными раздумьями Эстебана. Он не привык так много думать о своих чувствах. Для него не было тех, кто ему нравился и не нравился. Были те, с кем ему по пути, те, с кем ему никогда не суждено биться плечом к плечу, и была Рэйв. Рэйв Алва. Его заклятый враг. Его верный друг. Его семья. — Я закончила, — нарушила молчание девушка, отпустив ладонь Эстебана. — Со дня на день сможешь снова держать шпагу. И извини, я правда не хотела так, — маркиза в такт искреннему раскаянию приподняла темные брови, указав глазами на место ранения, которое теперь выглядело куда более обнадеживающе, чем прежде. Колиньяр будто с недоверием нахмурился и, когда девушка встала с кровати, намереваясь вернуться в свою комнату, неожиданно цепко ухватился за ее тонкое запястье. — Стой, — шумно сглотнул юноша, — ...вороненок, — добавил он еле слышно, когда поймал на себе испуганный взгляд синих глаз. Но не встретив сопротивления, что в любой момент могло последовать со стороны маркизы, Эстебан не спеша потянул ее на себя, боясь спугнуть единственного человека, который мог его не бояться. — Иди сюда. Заставил прилечь рядом, но Алва оказалась вовсе не против, особенно когда ощутила спиной его крепкую грудь. — Полежи немного. Со мной, — прошептал он совсем близко и горячее дыхание коснулось темной макушки, приятно потрепав волосы. В таинственной тишине ночного Лаик, в одной кровати с ненавистным врагом ей вдруг захотелось забыться. Но Эстебан, на самом деле ощутивший то же, все равно не мог успокоиться, пока не узнает. — Болит? — спросил он, внезапно приподнявшись. И девушка даже сперва не поняла, о чем говорил маркиз, пока тот не заглянул ей прямо в лицо, пристально осматривая. — Не дождешься, — коротко улыбнулась маркиза, не осмелившись сказать правду. Отец бы назвал Константина Манро безмозглым придурком, но Рэйв так не думала. Он все равно казался ей хорошим парнем, и она никогда не пожелала бы ему того, что с ним мог сделать Эстебан. За нее. Ведь Колиньяр не заметил, как именно маркиза получила свою отличительную метку: он был так увлечен дракой с Окделлом, что Алва еще никогда настолько сильно не радовалась его ненависти к Людям Чести, ведь у нее было время замести следы. Но не последствия. — Твоя эта мазюка… не поможет? — задумчиво протянул маркиз, почесав затылок. От его столь потешного вида Рэйв не сумела сдержать еще более откровенной улыбки. — И так пройдет, — заверила она юношу, после уместившись на его сильной руке, что с благородным молчанием была предложена ей в качестве подушки. Обхватывая ее своими ладонями, притираясь щекой к ночной рубахе, она почти впервые ощутила беспечное счастье. Будто им снова по восемь и они забрались в погреб замка Алвасете. Приятное старое воспоминание. — Обними, — проронила она вдруг полушепотом, но Эстебан услышал. Услышал, и едва ли удивился подобной просьбе. Почему-то она воспринялась почти как просьба об еще одном поединке или партии в карты на потеху удаче. Именно поэтому маркиз, не задумываясь, послушно исполнил желание единственной, кто мог давать ему указания, о чем-либо просить и даже вызывать на шутливую дуэль. Да и он сам был не против. Первый и последний раз юноша засыпал с Алвой в далеком детстве, когда в семь или восемь лет отроду, — точности не были сильной стороной Колиньяров, — малолетние маркиз и маркиза, вдоволь насражавшись на палках, объелись заморскими сладостями и уснули вместе в старом погребе, согревая друг друга невинными объятиями. Тогда Эстебан еще не питал к Рэйв столь сильных ненавистных чувств. Столь противоречивых, выворачивающих его наизнанку чувств. Это было совсем другое. Он и близко не ощущал того, что ощущал сейчас. Теперь. Каждый раз, когда видел Алву. Колиньяр даже смутно не помнил все мелочи того дня, ведь это было лишь давнее воспоминание. Детство. И только. Но не в этот раз. Не в этой комнате. Неведомое ранее чувство заставило сердце Эстебана, которое вопреки всем его словам все же было, биться сильнее и чаще, доставляя приятную, но тугую боль. Он. Желал. Ее. Он хотел ее защитить. Он хотел быть единственным, кто мог до нее докасаться. Кто мог к ней обращаться и просто думать о будущей герцогине Дома Ветра. Рэйв не была вещью, но больше всего в моменты подобной близости, Эстебан желал присвоить ее себе. Единолично владеть. Единолично воздыхать по этим непокорным глазам, по этим розовым тонким губам, что были для него притягательней всей Оларии, по этим изгибам молодого тела, так статно и притягательно обтянутого, казалось бы, обычной формой Лаик. Только рядом с ней, на ней и в ее руках все обычное становилось для Эстебана исключительным. И эта боль в сердце и под сердцем, это буйство мысли и пульсирующее тепло, разливающееся по телу против всякой воли, вынуждало его тихо умирать, сжимая хрупкое тело в объятиях. Он. Боялся. Ее. Сломать.