Была ли я счастлива, поцеловав его? Нет. Я была счастлива, когда он ответил.
На моих губах — одно слово, в мыслях — одно предложение. Перед глазами — снова одно, ставшее до невозможности родным, лицо. И кажется, что не существует ни мира вокруг, ни языков, кроме того, на которым мы сейчас говорим — странной комбинации стонов, вздохов и шепотов, достаточной описать всю вселенную на данной момент. Я, не переставая, шепчу его имя.«Саша»
Слово с привкусом страстного поцелуя, солоноватой крови и терпкого вина, от которого сносит крышу. Четыре буквы, описывающее все, что существует вокруг меня. Имя, от которого пробирает дрожь до кончиков пальцев. Человек, заставивший забыть о мире, о войне, даже о терроризме и революции — вещах, которые раньше казались мне такими важными, а сейчас — совсем ничтожными. Весь мир есть мы, превратившиеся в сплетенье руки и ног, в котором уже непонятно, где он, а где я. Есть мы — одно целое, неразделимое, растворившееся друг в друге.Любовь?
Когда это произошло? В какой момент я перестала видеть в Руневском монстра? Злодея, убившего всех моих товарищей? Чудовище, расправившегося с Петей? Упыря, увлекшего меня за собой — превратившего в ходячего мертвеца, думающего постоянно только о крови? Почему теперь для меня нет человека добрее, нежнее, умнее, а главное — честнее всех остальных?***
Удар первый: «Это был единственный способ вас спасти»
Это было всего лишь два месяца назад.
Первое, что я почувствовала в поместье — пустота. Ту внутреннюю бездну, когда нет никаких эмоций, воспоминаний, чувств, словно я — не я, а чистый лист без надписей. Кажется, что и мысли, и тело взяты из другого набора и крайне неудачно соединены в одно целое с душой. Все события прошлого дня (сколько, кстати, я спала?) связались в непонятное серое липкое месиво, от которого мутило. Второе, что я почувствовала — желание немедленно убраться из этого места. Даже если придется угрожать ножом испуганным слугам. Даже если нужно будет бежать в ненадежно держащейся на теле сорочке. Даже если ничего не получится и я, обессилев, упаду на холодную траву Третье, что я почувствовала — отчаяние. Колокольчик, больно бьющий по ушам, доселе незнакомый запах с невероятной тягой, и странный человек, начавший знакомство с объяснения обстоятельств. Какие тут могут быть обстоятельства? Пети нет Группы нет Да и меня, прежней, нет. Вчерашние воспоминания к тому моменту частично проявились. Я помню боль в животе, красную кровь на ладони, последний выстрел куда-то в потолок. Я помню, что умирала. Мучительно, без веры в загробный мир, бессмысленно и глупо, так и не сделав мир чище. Но человеком. А теперь мне с улыбкой говорят о том, что «спасти вас как-то иначе не представлялось возможным, поэтому я пошел на крайние меры и обратил вас в вампира» или «это был единственный способ вас спасти». Как много слов, просто чтобы озвучить одну мысль! Теперь я чудовище Вашими стараниями. Что же, если я — лист, на котором пока ничего нет, самое время написать первую фразу.Я вас ненавижу.
***
Удар второй: «Вы не чудовище, вы — та, кто его поймал»
Ненавистное тело ничего не брало — ни нож, ни петля, ни гравитация. Какой бы опасной, пугающей, смертоносной для человека не была каждая попытка — для меня все они заканчивались одинаково. Неудачей.
После слов Свечникова мне казалось, что эта жизнь — действительно вторая попытка, шанс начать все заново. Что смогу сделать что-то хорошее с новыми силами. Что, пусть уже и без Пети, буду продолжать его дело Что обращу людей к свету Но осознание реального положения вещей проступило так же явно, как вена на шее Кровяника — что бы я не делала, я не перестану быть монстром. Мне не хотелось никого защитить Мне хотелось просто его убить. Выпить всю его кровь до последней капли — чтобы он мучился, кричал, дергался, понимая, что я сильнее и у него нет ни единого шанса на спасение. В этот миг все слова, сказанные вампиром, обратились в прах. Как я могла в себе допустить мысль «навредить», пусть и во благо? Ведь это неравный бой. Да и не мне их судить. Я хуже последней проститутки Я кровавее, чем маньяк и насильник Я страшнее хладнокровного убийцы. Я монстр, который с убийством потеряет остатки всего человеческого.«Вы не монстр. Вы — та, кто его поймал»
Я смотрю в глаза Руневского и не вижу в них ни капли злости, жажды или коварства. Его лицо спокойно, дыхание немного сбито из-за бега, но голос не утратил магической успокаивающей способности. Что можно внушить одной репликой? В большинстве случаев — ничего. Петя всегда говорил длинными фразами с множеством оборотов, ведь революционер обязан быть красноречив, пылок и многословен, чтобы повлечь за собой массы.«Вы не монстр. Вы — та, кто его поймал»
Два предложения помогли меня в момент прийти в себя. Восемь слов показали, что кто-то верит в меня и я не одна. И никаких минутных речей.
***
Удар третий: «Не надо»
«Один звонок, и на каторгу отправитесь вы»
«Не надо»
Я сдержалась, я не стала убийцей. А люди передо мной — настоящие монстры, не имеющие никакого понятия о таких словах, как ценность человеческой жизни. Для них все бедняки — мусор, расходный материал, с которым можно делать все, что угодно. Вот именно из-за таких богачей, буржуев я и стала тем, кем умерла. Кто решил, что деньги определяют права и возможности людей? С самого детства, с каждым громким делом, упоминавшимся в газетах, с каждым несправедливым днем я убеждалась, что все люди делятся на два типа: те, кто не смеют ничего, «твари дрожащие», и другие, кому все дозволено. «Право имеющие». В таком мире мы жили — неправильном, сломанном, ущербном. И как же я верила, что это связано лишь с тем, что низы живут во тьме, а верхи этому потакают! А стоит всех просветить — и все, наступит дивный, новый, справедливый мир! Да только не будет в нем никакой справедливости. Такие, как они, всегда найдут шанс, как спастись: подкупят, запугают, убьют. Добро всегда проиграет злу — потому что отказывается бить больно, наповал. Вот и весь итог. Они живут — и плодят таких же уродов, делая мир все хуже и хуже А Петя — нет. Он достоин жизни А они — нет. Не для того я смирилась с жаждой крови, чтобы молча сидеть и плакать. Не для того мне дали шанс, чтобы я дала злу, как сифилису, распространиться дальше Не для того я стала анархисткой, чтобы оставлять злодеев безнаказанными Пусть Руневский стреляет, мне все равно. Я, конечно, умру — но захвачу с собой парочку уродов. В конце концов, так число убийц на земле все-таки уменьшится. Посмеюсь ему в глаза хоть, напоследок.«Убивайте, я все решила» «Делайте, что хотите»
Он медленно встал из-за стола, отвернулся и ушел, тихо прикрыв за собой дверь. Может, с Руневским не все потеряно? Может, не такой уж он и «пособник режима»?Даже жаль, что он не успел увидеть, как я одними губами произнесла «Спасибо»
***
Удар четвертый: «Вы мне доверяете?»
Я раньше никогда не ездила по России. Да чего уж, дальше Нарвской заставы ничего не видела. А тут — то яблони в Ясной поляне, то кедры в Тобольской губернии. Одного путешествия хватило, чтобы Россия перестала ассоциироваться с чем-то депрессивным: грязными улицами, нищетой и желтыми домами. Оказывается, есть места, где чистый воздух и безоблачное небо. Оказывается, есть люди, которые верят в добро без кулаков Оказывается, писатели — вовсе не напыщенные индюки, понятия не имеющие о простых людях. Оказывается, многодневная поездка в карете не обязана быть скучной. Такие вещи должны обнадеживать, но они только еще больше путают меня. То, что раньше казалось очевидным и естественным, теперь не так неоспоримо, ведь нашлись другие методы достижения тех же целей. И от этого чувствуешь себя безумно глупо, ведь все твои принципы теперь и не принципы вовсе, а странные правила в ставшей непонятной игре. И зачем тогда это все было? Но еще больше меня путает Руневский — я до сих пор не могу понять, что он за человек. Почему пошел на обращение, если от этого столько проблем? Почему возится со мной, хотя мог давно выставить за дверь? Почему он так добр ко мне без всякой на то причины? Именно это не дает мне покоя. Несвойственная ему иррациональность по отношению ко мне Необъяснимая доброта и забота По-отцовски безвозмездная Иногда я думаю, что мне бы хотелось иметь такого отца — мудрого, чуткого, смешного. Или друга. С которым говоришь, а не слепо повинуешься. Может, поэтому я его уважаю. Это же большая трансформация, правда? И достаточно быстрая? За последний месяц он из «упыря-кровопийцы» превратился в интересного собеседника, наставника и голос разума. Первое впечатление вызывало ужас, ненависть и злость, текущее — расположение и интерес. В конце концов, нечасто встречаешь вампира-революционера, хоть и в далеком прошлом.«Вы мне доверяете?» «Ну так»
Я не привыкла доверять людям. И на тот момент я ответила правду. Доверять — значит рассчитывать на них. Только людям свойственно думать в первую очередь о себе, а потом уже о других. Врать Предавать А еще — умирать Гораздо лучше и надежнее полагаться только на себя. Тогда не будет ни боли, ни разочарования от неоправданных надежд. В конце концов, сколько раз в романах доверчивых рыцарей обманывали вредные ведьмы или коварные соперники? И как в итоге заканчивали герои? А если бы они действовали сами по себе, принцесса всегда была бы спасена, а колдун — убит.Кто же знал, что не со всем можно справиться самой и меня придется спасать?
Что же, браво, Руневский. С сегодняшнего дня я вам доверяю
***
Удар пятый: «Это вальс. Не думайте о ногах и будет легче. Принято смотреть партнеру в глаза»
Странные чувства. Облегчение оттого, что, несмотря на мои чересчур прямые намеки, Руневский пригласил Наташу Грусть оттого, что танцую не я Очарование от того, как легко они двигаются. Неловкость оттого, что граф смотрит на меня чаще, чем на партнершу. Смущение оттого, что с каждой секундой оторвать взгляд от Руневского все сложнее И снова грусть, ведь на её месте — не я. И можно придумать хоть тысячу причин, почему так надо, а мне стоит лишь молчать да улыбаться, но есть что-то, что вызывает неприятный зуд. Даже жаль, что я не знаю всех этих танцев.Главное, чтобы Руневский об этом не догадался.
«Не позорьте меня еще больше, умоляю» «Это вальс, это легко. Не думайте о ногах и будет легче. Принято смотреть партнеру в глаза»
Вплоть до первой ноты я думала только о том, как бы не сделать что-то не так, рассмешить его своей нелепостью, но стоило прозвучать начальным аккордам, как танец пошел сам собой. Не я вела, меня вели. И ушла неловкость. Ушло стеснение. Ушли непонимание и различия На их место пришли касания. Робкие, нежные, спокойные. Боже мой, да это лучше, чем ночи с Петей — не так пошло, но гораздо интимней. Это лучше, чем разговоры — между вами нет стены из предрассудков и опытаПрости, Наташа. Это то, в чем хочется раствориться.
***
Удар шестой: «Завтра продолжим»
Дыхание участилось, сердце бьется как бешеное, щеки горят, да и в комнате внезапно стало жарко как в бане — вот и он, набор клише из ненавистных мне любовных романов. Разве что ноги не подкашиваются и коленки не трясутся. Танец кончился, все расходятся, а мы так и продолжаем смотреть друг на друга, как две статуи — и не можем оторваться. «Помогите им, а то вечность так простоят», думают, наверное, люди. Попробуйте.«Завтра продолжим» «Танцевать?»
Звуки вальса, эти «раз-два-три, раз-два-три» до сих пор стучат в ушах. Именно в этом темпе кровь циркулирует по венам, именно с такой скоростью в голове кружится одно и то же навязчивое желание — чтобы музыка продолжалась.«Если хотите… я имел в виду лечение» «Да, раз уж начали»
Неужели он готов меня отпустить в такой момент? Смешно получается: как в анекдоте, когда человек растил себе сына для стакана воды в старости, а при смерти воды и не захотелось.Я нахожусь сейчас с Руневским ровно потому, что хотела стать человеком
Только мне это уже не нужно.
***
Удар седьмой: «Алина, вы мне давно небезразличны. Я боялся потерять вас»
А как же Петя? Я любила его?
Тогда, в ресторане, ко мне пришло осознание — я впервые за несколько месяцев вспомнила о Пете. Не как об умершем возлюбленном, не как об анархисте, способном изменить мир к лучшему, не как о мужчине, за которым я была готова идти хоть на край света, а как о человеке. Из плоти и крови. Чем-то живом, подвижном, будоражащем. Весь его образ последнее время был чем-то вроде черно-белой фотокарточки. За пару месяцев он превратился в тусклую, глухую, пыльную версию самого себя, вызывающую максимум чувство ностальгии. А временами — неприятное послевкусие обмана. Бывает же: Карамора казался мне рыцарем, сражавшимся с драконом, а на деле сам оказался драконом. А тот, кто представлялся чистым злом, теперь есть воплощение чести. Он из тех, кто будет сражаться в одиночку против десятка людей, но честно — не ударит исподтишка, не добьет лежачего, не позволит ненависти взять верх. Не удивлюсь, если он извинялся перед теми, кто случайно попал под раздачу. Чертовы драгунские манеры, чертово достоинство, из-за которых он еще несколько часов назад корчился от боли! Но благодаря им он, даже истекая кровью, не выглядит жалким, сдавшимся или сломленным. Я не знаю, люблю ли его. Не знаю, будем ли мы вместе. Не знаю, находимся ли мы в опасности Не знаю, кто стоит за всеми этими покушениями Но вот, что мне очевидно: Сейчас я боюсь за него больше, чем за себя Сейчас я не могу уйти от него ни на шаг Сейчас я хочу его поцеловать. Сейчас я хочу быть с ним до конца. А какой уж будет это конец — не мне решать.Кажется, мне хватило 7 ударов током. Шести, чтобы влюбиться. Семи, чтобы понять, что от этого никуда не деться.