Alive

      Юле кажется, что она нашла повод жить. Впервые за долгое время она чувствует, что её суть, её недостающий элемент — вот он, рядом, руку протяни. Марк с ней почти каждый день проводит: прогулки, посиделки, репетиции, продумывание клипов, да и само как-то так получалось — всегда поблизости друг от друга. Юля с каждый днём всё сильнее ощущала, что без него всё было бы по-другому в самом плохом смысле этого слова — зачастую встреча с ним была единственным поводом подняться утром. Конечно, были подруги, ещё друзья, но Марк занимал особое место в её сердце. Рядом с ним по необъяснимой причине мир вмиг приобретал другие оттенки, меняясь с холодных на более тёплые. Юля не помнит точно, когда впервые сердцебиение набрало бешеную скорость, пока он её привычно обнимал. Она просто любит, любит своего близкого друга, осознаёт, как сильно ей нужно его плечо рядом, но сладок плод тот, что запретен. Юля помнит то затишье в их общении, не забывала и факт, что они так ничего и не обсудили. Марку говорить не хотелось — он слишком много сил потратил на укрощение своего сердца. Он не виделся с ней, но она была везде: в мерцании звёзд ночного неба он замечал лишь блики её глаз. Тишман держал подругу на расстоянии, но она всё равно каким-то неведомым образом была поблизости. Ему пришлось просто оборвать связи на время — терять её насовсем он точно не был готов, тем более по собственной глупости, которую в одночасье мог совершить. Сейчас он тайком заглядывается на неё, словно дразня другого себя, любящего Юлю, — проверял будто, что осталось от мучающих его чувств. Пустота. Вместо сердца у него теперь дыра зияющая — собственноручно выжигал, как что-то заразное, чтобы дотла сгорело и не смогло вернуться. Теперь Марк, кажется, лишь отчасти живой — функционирующий и существующий, отрицающий любовь и её не подпускающий к себе совсем. Он чувствует лишь тепло и беспокойство за свою подругу, которой он доверяет буквально всё. Паршута открывается ему тоже, но тайну свою приняла решение хранить — лучше так, чем без него вообще. В его бездонные глаза она старалась не смотреть, чтобы ненароком не утонуть окончательно без возможности выплыть. Она, словно девочка-подросток, впервые полюбив, ищет хоть намёк на то, что её чувства могут быть взаимны — как только найдёт, то расскажет обязательно. Юля понимает, что сейчас никто не способен заставить её перестать хранить в укромном месте в мыслях каждый момент, откровенный разговор и объятия. С ней происходит что-то странное, её саму пугающее, но одновременно воодушевляющее и вдохновляющее буквально на всё.       Марк замечает, что с его девочкой что-то происходит, но что именно — сам от себя прячет, чтобы не сталкиваться с реальностью этого факта. Он давно считал это через её тёплые объятия и поцелуи в висок, но всё ещё не верит, кажется, в эту шутку Вселенной. Его просто до внутреннего урагана доводит осознание, что написанная им песня случилась вся, до каждой буквы. Безмятежность сама сползает с лица, когда он видит грусть в дорогих ему карих глазах напротив, но тщательно всё скрывающая улыбка не позволяет ему допытываться — Паршута всегда говорит обо всём сама, когда приходит время. Марк с ужасом ждёт, когда Юле придётся слышать от него ответ, и потому молится на всех известных ему языках всем упомянутым в писаниях богам, чтобы она передумала, отпустила его как-нибудь. Он готов делать всё, чтобы ей было легче, но сам знает, что именно на самом деле исцеляет, пусть и через пытки. Они друг друга словно цепями пристёгивают по очереди. Марк хотел бы отдалиться на время, но Юля слишком умна и проницательна, чтобы не догадаться обо всём самой и только ускорить процесс приближения их разговора.       Но всё случается ещё быстрее — им нужно вспомнить «Невыносимую» сначала дома, а потом уже ехать в Кремлёвский дворец на саундчек. Марк садится за синтезатор, ловит её полный готовности взгляд и отворачивается, опуская пальцы на клавиши и погружаясь в мелодию. Юля только сейчас позволяет себе рвано выдохнуть и тут же старается восстановить такое необходимое сейчас дыхание — главное, что музыка глушит всё. И пусть сейчас они не смотрят друг на друга, как обычно происходит на сцене, но девушке достаточно одного звука его голоса, чтобы дрожь ударила прямо в позвоночник — «моя, моя, моя» из уст Марка звучит по-особенному, и секундная мысль, лишь миг, но Паршуте этого достаточно: в сердце, в самом уголке, поселяется надежда. Они заканчивают петь, Тишман добавляет в свой аккомпанемент красивое минорное окончание — чистая импровизация — и поворачивается к Юле: он, конечно, услышал, что спел один несколько слов, а где-то сильно разошлись тональности. Он обеспокоенно интересуется, что произошло, неосознанно оказывается совсем близко. Опомнился поздно — зрительный контакт не разрывается, но Марк силком заставляет себя отвести глаза: пока они смотрят так, им не придётся ничего обсуждать.       — Марк, — он тут же поднимает глаза на звук своего имени, делая шаг назад на безопасное расстояние. — Есть вещи, о которых молчать не получается долго. Я… скажу тебе сейчас, а ты делай с этой информацией что хочешь.       — Не говори, — бросает Тишман в ответ, мысленно давая себе мощный подзатыльник за такую резкость. — Пожалуйста, не мучай себя. Я понял, о чём ты.       Они молчат, не решаясь поднять друг на друга глаза. Марк долго выдержать не может — беззвучное пространство комнаты давит со всех сторон.       — Я тоже хотел это сказать, знаешь… Но это было лет пять назад, наверное, около того. Может, чуть меньше. Я не позволял себе думать об этом, — он садится, протирая глаза и тщательно подбирая слова: ещё больше Юлю ранить он не посмеет, покуда это возможно.       Она присаживается рядом, оглядывая его фигуру, и впервые за долгое время не знает, что сказать. Юля сейчас в его кровати, рядом с ним, и это, наверное, последнее её здесь появление — так, по крайней мере, она это ощущает. А Марк понимает, твёрдо уверен даже, что не сможет ей дать то, что она ищет. Он сам искал, да забрёл настолько далеко, что заблудился окончательно: варианты развилок создали математический парадокс в вероятности найти нужный. Он думал, что Юля — та самая. Марк благодаря ей одной мог забыть обо всех сомнениях: он живой, чувствующий человек, и всё это понять ему давала Паршута. Он до сих пор уверен, что более понимающего его человека не найдёт, но от былой способности быть самым любящим и отдающим все эмоции людям остался лишь пепел — растратил всё до последней крупицы, себе не оставил. Плоды приходится пожинать — родственная душа всё так же дорога, но сердце истощилось, отпустило, заблокировало.       — Теперь ты понимаешь, что я молчал не просто так. Ещё сильнее мы оба понимаем, о чём на самом деле поём, — Тишман заканчивает почти шёпотом, поворачивая голову и сталкиваясь с Юлиными глазами.       У них в головах почти одновременно проносится: Юля показывает ему помолвочное кольцо, а он радуется за неё безумно, кружит и предлагает услуги знакомого организатора свадеб, пока сам устраивает похороны своего счастья и всех на него надежд. Сейчас Паршута едва ли видит его из-за пелены слёз, но держится, храбрится неизвестно перед кем, хотя всё давно встало на свои места. Она в чудеса и правда верить разучилась, да только вот снова почему-то надеется и позволяет себе бродить по идеальному миру иллюзий.       — Я не могу уже, — она идёт на его голос по тёмным коридорам души. — Слишком сильно, наверное, любил, что теперь к этому чувству вообще иммунитет, — Марк горько усмехается от того, как это звучит, но на перифраз сил попросту нет. — Я не смогу так, как ты заслужила. Как когда-то любил. Вообще, наверное, никогда больше не смогу.       Паршута себя не контролирует — рассудок покинул её окончательно: слишком много всего и сразу навалилось, сливаясь в безрассудный, отчаянный фатализм. Она резко подаётся вперёд и накрывает губы Тишмана лёгким касанием, не более, следуя порыву.       — Что ты делаешь? — вопрос глупый и риторический: Марк всё ещё помнит то своё состояние.       Но, наверное, поэтому второй раз он не отстраняется — этот поцелуй станет первым и последним. Мужчина чувствует солёный привкус и всю горечь этого момента: друг перед другом извиняются и вкладывают всё невысказанное — как прощают друг друга, ни в чём не виня, как дорожат, как помнят обо всём, как не хотят неизбежных грядущих перемен. Похоже на прощание.       Они отстраняются друг от друга, когда заканчивается воздух — сгорает почти моментально в лёгких, и Юля поворачивает голову к стене синхронно с Марком. Во всей квартире слышен лишь звук часов. Они не знают, точка ли это во всей их четырнадцатилетней истории дружбы, но это абсолютно точно не абзац в их истории любви. Вряд ли это станет запятой. Точка в двоеточие, скорее всего, превратиться тоже не сможет. В конце концов, чувствуя невыносимую скованность в груди и рёбрах, оба чувствуют. Оба живы, а это значит, что дорогу выбрать придётся, как бы сильно ни хотелось это отложить.