«Россия - великая страна с непредсказуемым прошлым».
Михаил Задорнов, писатель-сатирик.
2 декабря 1934 года. 12:43. Квартира С. М. Кирова. Ленинград, улица Красных Зорь, дом 26-28. - Война… - задумчиво произнес Максим и прикрыл глаза, откинувшись на спинку кресла. - Если ваши современники, услышав слово «война», подумают, скорее всего, о Гражданской, то в наше время оно однозначно ассоциируется с войной, которую во всем мире называют Второй Мировой, а у нас - Великой Отечественной. - Что же там произошло? - спросил Сталин. - По сути, подготовка Германии к новой войне начнется с присоединения Саарской области, по условиям Версальского договора переданной в управление Лиги Наций на пятнадцать лет. Произойдет это уже через пару месяцев, в январе следующего года. В тридцать шестом году Германия оккупирует Рейнскую демилитаризованную зону. В тридцать восьмом состоится аншлюс Австрии и аннексия Судетской области Чехословакии. - А что же Англия и Франция? – поинтересовался Сталин. – Неужели они так спокойно смотрели на усиление страны, бывшей их врагом в прошлую войну? - А Англия и Франция придерживались политики умиротворения, считая, что лучше пойти на уступки, чем начать новую мировую войну. Апофеозом этой политики стало Мюнхенское соглашение тридцать восьмого года, подписанное Чемберленом, Даладье и Муссолини, и вынудившее, собственно, Чехословакию передать Германии Судеты. В октябре тридцать восьмого Германия оккупировала Судетскую область, а в марте тридцать девятого Гитлер потребовал от президента Чехословакии принять германский протекторат. Тот согласился и шестнадцатого марта был провозглашен протекторат Богемии и Моравии. Словакия формально осталась независимой, но фактически находилась под венгерским влиянием. Наконец, в апреле тридцать девятого года Гитлер заявил, что проблема объединения германского народа в одном государстве решена, но остается решить проблему хозяйственную, что можно сделать только за счет других стран и их собственности. Начинается подготовка к вторжению в Польшу. - А что в это время делало советское правительство? – спросил Сталин. – Не может же такого быть, что бы мы просто сидели и смотрели на происходящее? - На переговоры в Мюнхене нас никто и не думал приглашать, - ответил Максим. – Не доросли мы еще до статуса ведущей мировой державы, чье мнение способно определять мировую политику. Однако, кое-что мы все-таки предприняли. Летом тридцать девятого года мы инициировали переговоры с Англией и Францией о предотвращении дальнейшей германской агрессии. Однако, англичане и французы не желали равноправного союза с СССР. Для них эти переговоры были лишь способ избежать дальнейшего сближения Советского Союза с Германией и фактором давления на Гитлера, с которым они планировали достичь выгодных для себя договоренностей. - Это очень похоже на англичан и французов – вести переговоры, держа при этом камень за пазухой, - усмехнулся Сталин. – Продолжайте, товарищ Белов. - В конце концов, мы плюнули на попытки договориться с Англией и Францией и двадцать третьего августа тридцать девятого заключили с Германией договор о ненападении, известный в мое время как Пакт Молотова-Риббентропа. Помимо обязательств не нападать друг на друга и сохранять нейтралитет в случае военных действий одной из стран с третьей стороной, договор содержал еще и секретный протокол, в котором СССР и Германия разграничивали сферы своих интересов в восточной Европе. Итак, двадцать третьего августа мы подписываем с Германией договор о ненападении, а первого сентября немецкие войска вторгаются в Польшу и без особых усилий захватывают ее. Семнадцатого сентября правительство Польши бежит из страны в Румынию, а шестого октября сдаются последние сопротивляющиеся части. Часть захваченных польских земель тем или иным образом включается в состав Германии, на остальной же части создается генерал-губернаторство оккупированных польских областей. Советский Союз же после бегства польского правительства объявил, что «Польское государство и его правительство фактически перестали существовать», и включил в свой состав территории Западной Украины и Западной Белоруссии. Что интересно, Мюнхенское соглашение, вынудившее Чехословакию отдать Германии часть своей территории, в наши дни считают вполне приличным договором, а Пакт Молотова - Риббентропа клеймят чуть ли не как преступление против человечества. В две тысячи девятом году Европейский парламент даже провозгласил дату подписания этого договора днем памяти жертв коммунизма и нацизма, - рассказал Максим, в последний момент сообразив заменить слово «сталинизм» на «коммунизм». - Жертв коммунизма и нацизма? – неподдельно удивился Сталин. - Это же диаметрально противоположные понятия! Неужели в вашей Европе этого не понимают? - В Европе и в Америке моего времени господствует либерально-демократическая идеология, а все режимы, не вписывающиеся в их представления о либеральной демократии, объявляются преступными, - пояснил Максим. – Проистекает все это из теории Демократического мира Канта, согласно которой демократические страны не могут воевать друг с другом. Очень удобная теория, она позволяет демократическим странам вести войны с целью распространения демократии. - Я знаком с этой теорией, - кивнул Сталин. – И, кажется, я начинаю понимать, что творится в вашем времени. Скажите, товарищ Белов, а что лично вы думаете про этот договор? - На мой взгляд, если благодаря пакту Молотова-Риббентропа мы смогли не только отсрочить войну почти на два года, но и отодвинуть на запад границу с Германией - значит, мы все сделали правильно! – ответил Максим. - Мне нравится ваш взгляд на вещи, - удовлетворенно кивнул Сталин. – Что же было дальше? - Третьего сентября, то есть, почти сразу после вторжения немецких войск в Польшу, Англия и Франция объявляют войну Германии, - продолжил свой рассказ Максим. - Однако, никаких наступательных действий, способных помочь их союзнице Польше они не предпринимают. А потом предпринимать что-либо становится уже поздно. В апреле сорокового года Германия вторгается в Данию и Норвегию, в мае – в Бельгию, Нидерланды и Францию. К июлю сорокового все эти государства капитулировали. В итоге, Дания, Норвегия, Бельгия, Нидерланды и Люксембург были оккупированы, как и большая часть Франции. На оставшейся же части Франции устанавливается авторитарный режим маршала Петена. - Поразительно! - покачал головой Сталин. – Как же так вышло, что почти вся Европа всего за несколько месяцев пала под натиском Германии? - По разным причинам, - ответил Максим. - Поляки, например, до самого тридцать девятого года даже не рассматривали возможность войны против Германии, а готовились воевать исключительно против СССР. Потом они, конечно, начали разрабатывать планы на случай подобной войны, вот только ключевая роль в этих планах отводилась помощи Англии и Франции. - А те, как обычно, не помогли, - понимающе усмехнулся Сталин. - Ну да, войну объявили, а воевать не стали, - хмыкнул Максим. – С Францией же получилась другая история. Победа в Первой Мировой войне вызвала у французов, как вы однажды выразились, «головокружение от успехов». Уверенные в своем превосходстве, они развивали свою военную науку заметно медленнее немцев. Про Данию, Норвегию и Голландию особо ничего говорить не буду, эти страны в военном отношении мало что из себя представляют. - А чем в это время занимался Советский Союз? – спросил Сталин. – Я не верю, что мы, видя то, что вы описали, не допускали возможности нападения на нас Германии. - Мы были твердо уверены, что, несмотря на договор о ненападении, война с Германией неизбежна, - сообщил Максим. - Тем более, что, напав на Польшу, Германия нарушила аналогичный договор, подписанный еще в тридцать четвертом году. Помимо перевооружения Красной Армии, продолжавшегося еще с тридцать шестого года, мы занимались еще и тем, что старались отодвинуть наши границы как можно дальше на запад. К примеру, желая отодвинуть границу как можно дальше от Ленинграда, мы попытались договориться с Финляндией об аренде части финской территории сроком на тридцать лет и обмене части территории рядом с Ленинградом на вдвое большую территорию в Карелии. К сожалению, переговоры зашли в тупик, а двадцать шестого ноября тридцать девятого года произошел артобстрел территории СССР. Никто точно не знает, финны ли обстреляли село Майнила, или это мы устроили провокацию, однако тридцатого ноября советские войска перешли в наступление. - Вы, правда, думаете, что это могла быть наша провокация? - поинтересовался Сталин. - Честно говоря, я не знаю, что и думать, - покачал головой Максим. - С одной стороны, это не наш метод, а с другой, обстрел советской территории был совершенно не нужен финнам и крайне выгоден для нас, как отличный повод для начала войны. Хрущев, вообще, писал, что присутствовал на обеде в вашей квартире, когда обсуждалась подготовка к данной провокации. Правда, верить Хрущеву - это себя не уважать… В любом случае, после обстрела Майнилы началась советско-финская война, закончившаяся подписанием двенадцатого марта сорокового года мирного договора в Москве. С одной стороны, своих целей мы достигли, присоединив к Ленинградской области часть Карельского перешейка и отодвинув границу от Ленинграда на сто пятьдесят километров. С другой же, эта война выявила многие слабости Красной армии, которые, к сожалению, не были вовремя исправлены. Помимо неоправданно больших боевых потерь, были потери и политические. В декабре тридцать девятого года СССР был исключен из Лиги Наций, а территориальные потери Финляндии привели к ее сближению с Германией. Слабость же Красной Армии привела к презрительному отношению к Советскому Союзу со стороны западных держав. Гитлер, к примеру, по итогам войны назвал СССР колоссом на глиняных ногах… Сталин на эти слова раздраженно поморщился. - В июне сорокового года вы, товарищ Сталин, требуете от Румынии вернуть СССР Бессарабию и передать в качестве компенсации за ее оккупацию Северную Буковину, - продолжил Максим. - Румыния соглашается с этими требованиями и передает нам эти территории, часть из которых была присоединена к Украине, а на оставшейся части была образована Молдавская ССР. Тем же летом мы присоединяем к СССР прибалтийские республики. Гитлер же, после капитуляции Франции, собрался было напасть на Англию, но его генштаб потребовал сперва обеспечить господство в воздухе, ссылаясь на мощь британского флота и отсутствие опыта десантных операций. Начинаются бомбардировки Великобритании с целью подорвать её военно-экономический потенциал, деморализовать население, подготовить вторжение и, в конечном счёте, принудить её к капитуляции. К счастью, несмотря на значительный урон, нанесенный Британии, победить ее немцам так и не удалось. - Почему к счастью, товарищ Максим? - поинтересовался Киров. - Англия наш враг, Германия, как я понимаю из вашего рассказа, тоже, так не лучше ли было бы, чтобы один наш враг уничтожил другого? - Не лучше, товарищ Киров, - покачал головой Максим. - Если бы Германия получила доступ к промышленности Великобритании и ресурсам ее колоний, все могло бы сложиться гораздо хуже. Киров задумчиво кивнул, соглашаясь со словами Белова. - В общем к концу сорокового - началу сорок первого года окончательно сложились воюющие коалиции, - подытожил Белов. - На стороне Англии выступили США, Греция и Югославия. В октябре сорокового года Гитлер предлагает СССР присоединиться к так называемому «Пакту Оси» в надежде, что Союз примет участие в создании могущественного «Континентального блока». Советский Союз, в принципе был не против принять участие в широком соглашении с Германией, Италией и Японией, но как партнер, а не как объект. В итоге, переговоры зашли в тупик, а Гитлер окончательно утвердился в своем решении напасть на СССР. К сорок первому году к тройственному союзу Германии, Италии и Японии присоединились Венгрия, Словакия, Румыния, Болгария, Финляндия и Испания. Весной сорок первого года Германия проводит операции в Югославии и Греции. И вот, двадцать второго июня тысяча девятьсот сорок первого года Германия объявляет войну Советскому Союзу, имея за спиной ресурсы практически всей континентальной Европы… За первые три недели войны немцы оккупировали всю Прибалтику, Белоруссию, а также значительную часть Украины и Молдавии, продвинувшись вглубь территории СССР на пятьсот - шестьсот километров и нанеся Красной армии тяжелые поражения… - Почему так получилось? - скрипнув зубами, поинтересовался Сталин. Максиму было хорошо видно, что вождю больно слышать о поражениях Советского Союза, в развитие и укрепление которого он вкладывал всего себя. Казалось, что Сталину вот-вот изменит его знаменитая сдержанность, и он сорвется на крик, но нет, Иосиф Виссарионович держал себя в руках, понимая, что Максим никак не причастен к тем событиям и является лишь посыльным, принесшим дурные вести. - Много причин, - вздохнул Максим. - Тут и низкая компетентность командного состава, и недостатки в техническом оснащении армии, и ошибки в агитационно-пропагандистской работе… - Поподробнее, пожалуйста, товарищ Белов, - потребовал Сталин. - После неудач финской войны, о которой я только что упоминал, наркомом обороны вместо товарища Ворошилова стал маршал Тимошенко, а начальником генерального штаба РККА - генерал армии Жуков, которые в меру своего понимания переработали уже имевшиеся планы войны с Германией, - помолчав, начал Максим. - По первоначальному плану, предложенному Шапошниковым, предполагалось активной обороной сковать противника, а в генеральное наступление переходить только после мобилизации второго и третьего эшелонов. Этот план был вполне реален, наша действующая армия была в полтора - два раза меньше немецкой, но, поскольку мы собирались обороняться, численное превосходство оказывалось на нашей стороне. Тимошенко же с Жуковым почему-то решили, что войска первого эшелона способны самостоятельно остановить врага и перейти в немедленное контрнаступление. В принципе, учитывая, что танков и самолетов у нас было больше, чем у Вермахта, их план выглядел логичным, вот только они не учли, что десять тысяч танков БТ-5 и Т-26 на бумаге выглядят грозно, а на деле представляют собой страшную дрянь с противопульным бронированием. С самолетами была примерно такая же ситуация - их вроде бы было и много, а толку от них было мало. Прибавьте к этому низкую компетентность командующих фронтами и родами войск. Отчасти это было вызвано тем, что наши командующие опирались на опыт Гражданской войны, вместо того чтобы осмысливать хотя бы опыт боев на западном фронте войны Империалистической. Ситуацию усугубили массовые репрессии тридцать седьмого года, когда были арестованы и расстреляны многие высшие командиры Красной армии. В итоге мы имели и самолеты, оказавшие в зоне досягаемости немецких гаубиц, и снятые с орудий прицелы, и прочий ужас. Насчет же генерала Павлова, полностью провалившего оборону на Западном фронте, до сих пор непонятно - предатель он или просто дурак. - Понятно, - скрипнул зубами Сталин, которому, должно быть, больно было слышать о военных поражениях своей страны. - И что было дальше? - В сентябре сорок первого года немецкие и финские войска взяли Ленинград в блокаду, в октябре пал Донбасс, а в начале ноября был оккупирован Крым, - продолжи Максим. - Тридцатого сентября вермахт начинает наступление на Москву, однако к первому декабря немецкие войска выдохлись, а пятого декабря в контрнаступление пошла уже Красная Армия, сумевшая отбросить немцев где на сто, а где и на двести пятьдесят километров. К сожалению, этим дело и ограничилось. Понеся большие потери, мы вынуждены были свернуть наступление. За пределами СССР война также продолжала набирать обороты. Седьмого декабря сорок первого года Япония наносит удар по военно-морской базе Перл-Харбор, затем блокируют Гонконг начинают вторжение в Таиланд, Малайю и на Филиппины. Великобритания, Канада и еще десяток стран объявляют войну Японии, в ответ Германия и Италия объявляют войну США. Первого января сорок второго СССР, Великобритания, США и Китай подписывают Декларацию объединенных наций, положившую начало антигитлеровской коалиции. И это при том, что до нашей победы под Москвой, они делали ставки, продержится Советский Союз шесть недель или все-таки восемь. С-с-союзнички… - процедил Максим. - Вы не любите англичан и американцев? - усмехнулся Сталин. - Я признаю их вклад в победу над Германией, однако, мне очень не нравится, что после войны Соединенные Штаты многократно усилились и подмяли под себя всю западную Европу, создав враждебный нам Североатлантический Альянс и приложив все усилия для развала Советского Союза, - ответил Максим. - Впрочем, есть у меня идеи, как нам этого не допустить… - Позже я обязательно выслушаю ваши соображения по этому поводу, - покачал головой Сталин. - А сейчас продолжайте пожалуйста о войне. - Хорошо, товарищ Сталин, - кивнул Максим. - На лето сорок второго года и у нас, и у немцев были большие планы. В мае мы начинаем Харьковскую наступательную операцию, однако, немцам удается парировать удар, разгромить советские войска и самим перейти в наступление на южном направлении. Остановить их удалось только в предгорьях Кавказа и под Сталинградом. В ноябре сорок второго мы перешли в контрнаступление под Сталинградом, и это стало переломом хода войны. Правда, в сорок третьем году немцы попытались вернуть себе стратегическую инициативу в битве под Курском, но закончилось это для них тяжелейшим поражением и большими потерями. К маю сорок четвертого года мы полностью выдавливаем германские войска с территории СССР. Тут надо упомянуть еще вот о чем. В декабре сорок третьего года в Тегеране произошла конференция, на которой встретились вы, товарищ Сталин, президент США Рузвельт и премьер-министр Великобритании Черчилль. В ходе этой конференции вы с Рузвельтом договорились, что США помогут СССР в войне с Германией, а мы потом поможем американцам в войне с Японией. Шестого июня сорок четвертого года Англо-Американские войска высаживаются в Нормандии, открывая, таким образом, второй фронт. Хочу особо отметить, что сделали они это только после того, как убедились, что Советский Союз не остановится на изгнании немцев со своей территории, а будет продолжать войну до полного разгрома фашистской Германии. - Значит, союзники хотели не только помочь нам с разгромом Германии, но и не допустить распространения советского влияния на Европу? - быстро сообразил Сталин. - Так точно, - кивнул Максим. - И пока мы с боями прорывались к Берлину через Польшу и Германию, англичане с американцами освобождали Францию, Бельгию и Голландию. В ночь с восьмого на девятое мая был подписан акт о безоговорочной капитуляции Германии. Великая Отечественная закончилась нашей победой, вот только цена этой победы составила двадцать семь миллионов советских граждан… - Двадцать семь миллионов? - недоверчиво переспросил Сталин. - Мне трудно в это поверить… - И тем не менее, это правда, - вздохнул Максим. - И более четырнадцати миллионов из этих двадцати семи приходится на мирных жителей, убитых, угнанных на принудительные работы или умерших от голода и болезней. - Более половины потерь… - пробормотал Киров. - Я могу понять потери среди военных, но вот так истреблять мирное население… - Товарищ Киров, вы не читали книгу Гитлера «Моя борьба», являющуюся основополагающей работой Германского фашизма? - поинтересовался Максим. - Насколько я помню, уже есть русскоязычное издание в переводе Григория Евсеевича Зиновьева. Ознакомьтесь, там подробно рассказано и о расширении жизненного пространства на восток, и о неполноценности славян, являющихся, по мнению Гитлера, низшей расой… - Обязательно ознакомлюсь, товарищ Максим, - скрипнул зубами Киров. Сталин в это время вновь набил трубку и закурил. После пары затяжек он заметно успокоился и посмотрел на Максима цепким взглядом. - Спасибо за ваш рассказ, товарищ Белов, - произнес Сталин, выпуская изо рта облачко сизоватого дыма. - Вы дали нам очень много информации к размышлению, и я думаю, что мы еще поговорим с вами о войне и ее последствиях. Не раз еще поговорим. Сейчас же я хочу спросить вас вот о чем. Среди задач, поставленных перед вами вашим правительством, вы упомянули о сворачивании СССР с социалистического пути развития, которое вы должны не допустить. Скажите, товарищ Белов, что происходило в Советском Союзе после войны? - Это будет непростой разговор, - вздохнул Максим. - Ну, хорошо… вы, товарищ Сталин, руководили Советским союзом до самой своей смерти пятого марта тысяча девятьсот пятьдесят третьего года… - Пятьдесят третий год? - Сталин, услышавший дату собственной смерти, выглядел ошарашенным, но быстро взял себя в руки. - Значит еще больше восемнадцати лет… многое можно успеть сделать! - Вы многое и успели, товарищ Сталин, - заметил Максим. - Под вашим руководством страна отстраивалась после войны, к сорок девятому году мы создали свое ядерное оружие, словом, все было более или менее нормально. Я, пожалуй, не буду рассказывать обо всем, что происходило с пятьдесят третьего по девяносто первый года, слишком много, да и далеко не все я смогу рассказать по памяти. Остановлюсь лишь на некоторых ключевых моментах. В пятьдесят третьем, после вашей смерти, первым секретарем партии стал Никита Сергеевич Хрущев, ставший в пятьдесят шестом еще и председателем Совета Министров. - Именно Совета Министров? - уточнил Сталин. - Так точно, - кивнул Максим. - В сорок шестом году народные комиссариаты были переименованы в министерства. После войны Советский Союз окончательно утвердился в статусе мировой державы, после чего были введены общепринятые в международной практике наименования государственных органов управления. - Все понятно, товарищ Белов, продолжайте, - кивнул Сталин. - В том же пятьдесят шестом году выйдет постановление ЦК партии и Совета министров «О реорганизации промысловой кооперации», согласно которому все артели будут безвозмездно переданы государству. Также были сильно сокращены приусадебные хозяйства колхозников и введен налог на домашнюю скотину. Эти решения не только быстро привели к дефициту товаров народного потребления, но и стали первым шагом к переходу от социализма к государственному капитализму. - Скажите, а почему, по-вашему, Хрущев так поступил? - поинтересовался Сталин. - На то есть две причины, - подумав, ответил Максим. - Во-первых, Хрущев очень вас не любил, и придя к власти, очень много сделал для того, чтобы похоронить ваши успешные проекты и втоптать ваше имя в грязь. А во-вторых, Хрущевскую номенклатуру не устраивало то, что многие талантливые и трудолюбивые люди уходили с заводов в артели, где начинали зарабатывать заметно больше не только директоров заводов, но высших партийных работников. - Вот, значит, как? - нахмурился Сталин. - И что же еще придумал этот ваш Хрущев? - Ой, много чего, - вздохнул Максим. - Всего и не перечислить… В конце концов Хрущев так надоел всем своими экспериментами, что в шестьдесят четвертом году его вынудили подать в отставку. Во главе страны встал Леонид Ильич Брежнев. В шестьдесят пятом году началась экономическая реформа Косыгина. Были заметно снижены обязательные к исполнению плановые показатели. Предприятия теперь сами должны были планировать собственное развитие, договариваться о поставках сырья, определять количество работников и уровень заработной платы. Главным же показателем эффективности предприятий стала извлеченная ими прибыль, по-прежнему исчисляемая, как процент от себестоимости. В теории, все это должно было способствовать научно-техническому прогрессу, повышению качества изделий, росту производительности труда. На практике же все получилось с точностью до наоборот. Научно-технический прогресс оказался невыгоден, ведь зачем снижать затраты на производство, если гораздо выгоднее, наоборот, повышать себестоимость изделий? Прекратился рост производительности труда, поскольку ее повышение ведет к снижению затрат ресурсов и времени на производство одного изделия, а это невыгодно. Повышение же затрат на изготовление одного изделия привело к уменьшению количества производимых товаров. Как итог, официальная статистика ежегодно фиксировала прирост производительности труда в масштабах страны. Но большую часть этого роста давало банальное завышение стоимости выпускаемой продукции. Хуже того, народное хозяйство стало неуправляемым. Из единой систему оно превратилось в совокупность предприятий, преследующих свои личные интересы. Переход от социалистических отношений к рыночным завершился. - А если где-то появился капитализм, то там должны завестись и капиталисты, - задумчиво произнес Сталин. - Так, товарищ Белов? - Именно так, товарищ Сталин, - кивнул Максим. - А поскольку капитализм у нас был все-таки государственный, то и капиталисты у нас появились особые, государственные. Многие директора предприятий становились министрами и депутатами Верховного Совета, и им не нравилось, что государство не дает им слишком быстро наращивать прибыль. Они стали задумываться, как бы так реформировать политическую систему, чтобы обогащаться можно было побыстрее? Затем они поняли, что всем вместе находиться в одном государстве им нет никакого смысла. В восемьдесят восьмом году союзные республики одна за другой начинают провозглашать свою независимость, а в девяносто первом Советский Союз окончательно прекратил свое существование. Вот так и угробили великую страну! - сквозь зубы процедил Максим, заканчивая свой рассказ. - Да уж, всякое я ожидал услышать, но то, что вы рассказали… - обескуражено произнес Сталин и замолчал. Киров, потрясенный услышанным, тоже молчал. Максим не сомневался, что в головах Сергея Мироновича сейчас крутятся два извечных русских вопроса. И если на вопрос «Кто виноват?» Максим уже дал им ответ, то на вопрос «Что делать?» его только предстояло найти. - Вот что, Сергей, - наконец, произнес Сталин. - Я хотел погостить у тебя несколько дней, но после всего услышанного от товарища Белова я думаю, что мне нужно как можно скорее вернуться в Москву. Выступлю с тобой на заседании партактива и ночным поездом уеду. - Жалко, конечно, что ты не можешь остаться, - вздохнул Киров. - Но ты прав, дела прежде всего! - Вам же, товарищ Белов, на мой взгляд, стоит отправиться со мной, - повернулся Сталин к Максиму. - Мне кажется, что, находясь в Москве, вы сможете более эффективно решать поставленные перед вами задачи. - Согласен с вами, товарищ Сталин, - кивнул Максим. - Однако, прежде всего, мне нужно как-то легализоваться в этом времени. Нужен паспорт, и будет лучше, если я получу его здесь, в Ленинграде. - Почему вы так считаете? - заинтересовался Киров. - Паспортами занимается милиция, которая входит в состав НКВД, - начал объяснять Максим. - Если делать документы здесь, через товарища Медведя, то можно будет обойтись без лишних вопросов, поскольку Филипп Демьянович уже в курсе существования непонятного молодого человека, живущего в квартире товарища Кирова и общающегося с товарищем Сталиным. Вряд ли его удивит просьба срочно выдать ему паспорт. А вот если делать все тоже самое в Москве, то такие вопросы неизбежно появятся, а мне лучше не привлекать к себе лишнего внимания. - Что ж, это разумно, - задумчиво кивнул Сталин. - И какие же данные вы предлагаете указать в документах? - Максимально правдивые, - улыбнулся Максим. - Белов Максим Иванович, родился в Петрограде тридцатого июня тысяча девятьсот восемнадцатого года. Удачный получается год, легко позволяет объяснить отсутствие каких-либо записей о моем рождении. - Я попрошу товарища Медведя все организовать, - кивнул Сталин. - Благодарю, - кивнул Максим. - Еще мне понадобится аттестат зрелости. Товарищ Сталин, как вы считаете, возможно будет организовать для меня сдачу экзаменов за десятый класс уже сейчас, или лучше будет дождаться лета и сдать их в общем порядке? - А вы сдадите? - поинтересовался Сталин. - Сдам, - уверенно ответил Максим. - Учебная программа в нашем центре подготовки строилась как раз на основе учебных планов тридцать четвертого года, только знания нам давали по стандартам школ двадцать первого века с углубленным из учением тех или иных предметов. Конечно, неплохо было бы полистать современные учебники за десятый класс, чтобы случайно не ляпнуть чего-нибудь такого, что в этом времени еще не знают… - Это можно будет устроить, - подумав, решил Сталин. - Думаю, администрация двадцать пятой образцовой школы, в которой учатся мои Василий и Светланка, пойдет мне навстречу. Таким образом вопрос с вашей легализацией мы решим в ближайшие дни. Теперь же давайте вернемся к тому, чем вы можете нам помочь. О подготовке к войне и других глобальных вопросах мы поговорим с вами уже в Москве, пока же скажите, есть что-то такое, о чем вы должны предупредить меня прямо сейчас? - Не дайте Ежову приплести к покушению на товарища Кирова Зиновьева и Каменева, как это случилось в нашей истории, - решительно взглянув в глаза вождю, произнес Белов. - Подтверждений версии о причастности Зиновьевской оппозиции так не было найдено, а вот последствия этих обвинений были очень неприятными. В тридцать шестом году Зиновьев, Каменев и еще четырнадцать человек были расстреляны, а в следующем, тридцать седьмом году Ежов, ставший наркомом внутренних дел, устроил массовые репрессии, вошедшие в историю, как «Большой Террор». По более-менее объективным данным было арестовано около одного миллиона трехсот семидесяти тысяч человек, шестьсот две тысячи из которых были приговорены к расстрелу. Историки до сих пор не могут точно сказать, сколько из этих людей в самом деле было арестованы за контрреволюционные и другие особо опасные преступления, а сколько просто попало под молотки. А начиналась эта Ежовщина в эти дни, когда он, желая угодить вам, представил убийство товарища Кирова делом рук Зиновьевцев. - Вот как, - произнес Сталин, пыхнув трубкой. - Так что же, товарищ Белов, вы считаете, что наша страна и наше общество не нуждаются в чистке от врагов? - Любое общество нуждается в чистке от врагов, - предельно серьезно ответил Максим. - Более того, самоочищение от враждебных элементов является прямой обязанностью общества. Только вот делать это нужно точечно. Поставить человека к стенке несложно, гораздо сложнее сделать так, чтобы он осознал свою неправоту и пожелал искупить вину, но и пользы от этого может быть гораздо больше. Бывает, конечно, что не остается других вариантов, кроме расстрела, но делать это нужно только при наличии неопровержимых доказательств вины. - А при товарище Ежове, значит, расстреливали без доказательств? - прищурился Сталин. - Бывало и такое, - кивнул Максим, отведя наконец, взгляд. - Бывало, что и одного доноса хватало, чтобы арестовать человека, выбить из него признание, а потом ускоренное рассмотрение дела - и на расстрел… - Вот как… - протянул Сталин. - Скажите, товарищ Белов, а почему, вообще, товарищ Ежов был назначен на должность наркома внутренних дел. Товарищ Ягода оказался не на высоте своей задачи? - Ягода в чем-то являлся противоположностью Ежова, а в чем-то его точной копией, - ответил Максим. – С одной стороны он выступал за более мягкую карательную политику, и очень много сделал для того, чтобы лагеря для заключенных стали по-настоящему исправительными. С другой же стороны и при нем обнаружены следы подтасовок и незаконных методов ведения следствия. - Значит, товарищ Ягода, по-вашему, не соответствует занимаемой им должности наркома внутренних дел, товарищ Ежов тоже, - подытожил Сталин. - Так может вы посоветуете, кого нам назначить вместо товарища Ягоды? Максим напрягся, постаравшись, однако, этого своего напряжения не выдать. Вопрос явно был с подвохом. Пока он делился со Сталиным информацией, позволяя тому самостоятельно делать из нее выводы и принимать решения, все было в порядке, а вот давать вождю советы нужно было с осторожностью и даже с опаской. - В тридцать восьмом году Ежова на посту наркома внутренних дел сменил Лаврентий Павлович Берия, бывший до этого первым секретарем ЦК Грузии, - ответил Белов. - Он не только прекрасно справлялся со своими обязанностями, но и курировал по линии НКВД всю оборонную промышленность. Страшной работоспособности был человек. А вот назначать ли его наркомом, или же он сейчас нужнее на партийной работе в Закавказье - это решать вам. - Спасибо, товарищ Белов, - кивнул Сталин. - Я обдумаю все, что вы сказали. А сейчас нам с товарищем Кировым нужно обсудить тезисы доклада, назначенного на сегодняшний вечер. Вы свободны, товарищ Белов. Максим понимающе кивнул и поднялся с кресла. - Товарищ Максим, - обратился к Белову Киров. - Обратитесь к моей домоправительнице, она вас обедом накормит! - Спасибо, товарищ Киров! - кивнул Максим. Выйдя из кабинета и аккуратно прикрыв за собой дверь, Максим повернулся к Власику и молча протянул руку, в которую Николай Сидорович также молча вложил «Вальтер». Сунув пистолет в кобуру, максим вышел в прихожую и направился в сторону кухни. 2 декабря 1934 года. 14:02. Квартира С. М. Кирова. Ленинград, улица Красных Зорь, дом 26-28. - Значит, ты все-таки поверил Максиму? - поинтересовался Киров после того, как за Беловым закрылась дверь. - Рассказанное товарищем Беловым очень похоже на правду, - ответил Сталин. - По крайней мере, то, что он говорил о войне и предварявших ее событиях. И мы не имеем права просто так отмахнуться от предоставленных им сведений. - После проверки, разумеется? - чуть улыбнулся Киров. - Разумеется, Сергей, - хмыкнул в усы Сталин. - Мы обязательно будем проверять все те сведения, которые нам будет предоставлять товарищ Белов, очень тщательно будем проверять. И кое-что из сказанного Беловым мы можем проверить прямо сейчас? - Что ты предлагаешь? - заинтересовался Киров. - Мы вызовем в Смольный приехавших со мной товарищей, и распорядимся, чтобы туда доставили того, кто в тебя стрелял… - Николаева, - подсказал Киров. - Пусть в нашем присутствии проведут допрос, - продолжил Сталин. - Я хочу посмотреть, что за человек этот Николаев. А еще мы посмотрим, как поведут себя товарищи Ягода и Ежов. 2 декабря 1934 года. 14:40. Городской комитет ВКП(б). Ленинград, Леонтьевская улица, дом 1. Для допроса Николаева был выбран просторный пустующий кабинет на втором этаже, главным достоинством которого было наличие длинного стола, на каждой стороне которого могло разместиться с десяток человек. На одном конце стола, спиной к окну сидел Леонид Николаев, имевший вид еще более болезненный, чем вчера. Одежда его, и до того выглядевшая потрепанной, также лучше не стала. За спиной Николаева стояли двое сотрудников НКВД, бдительно наблюдавшие за арестованным, а напротив него сидел заместитель начальника секретного политического отдела НКВД Стромин, который, собственно, и вел допрос. Рядом со Строминым сидели нарком внутренних дел Генрих Ягода и заместитель председателя комиссии партийного контроля Николай Ежов, на которых Стромин то и дело косился, а на другом конце стола разместились товарищи Сталин и Киров, отделенные от остальных Власиком и Паукером. - Гражданин Николаев, вчера вы совершили покушение на жизнь первого секретаря ленинградского обкома ВКП(б) товарища Кирова, - произнес Стромин. - Скажите, вы действовали самостоятельно или же вам кто-то помогал организовать данное покушение? - Категорически утверждаю, что никаких соучастников у меня не было! - вскинулся Николаев, сердито посмотрев на допрашивающего. - Я все подготовил один и в свои планы никого не посвящал! - С какого момента вы начали готовиться к покушению на товарища Кирова? - Стромин уловил резкую перемену в настроении Николаева и сменил тон. Теперь в его голосе звучал искренний интерес как к самому Николаеву, так и к его замыслам. - Мысль о покушении на товарища Кирова возникла у меня… да, пожалуй, что в начале ноября этого года, - уже спокойно ответил Николаев. - С этого момента я и начал готовиться к покушению. - Какие же причины заставили вас пойти на покушение? - интерес в голосе Стромина усилился. - Мое бедственное материальное и, что гораздо важнее, моральное положение, и отсутствие какой-либо помощи со стороны партийных органов! - воскликнул Николаев. - А началось это с момента моего исключения из партии восемь месяцев назад, опорочившего меня в глазах партийных товарищей! О своем тяжелом материальном и моральном положении я многократно писал в разные партийные инстанции, но ниоткуда я не получил не помощи, ни даже поддержки... Во время своей короткой речи Николаев все больше и больше распалялся, под конец же он словно сдулся, тяжко выдохнув и обреченно опустив голову. - О чем конкретно вы писали? - спросил Стромин с искренним сочувствием в голосе. - Я писал, что оказался в безвыходном положении, и что у меня наступил критический момент, толкающий меня на совершение политического убийства… - не поднимая головы, тихо ответил Николаев. - А чего вы хотели добиться, покушаясь на товарища Кирова? - поинтересовался Стромин. - Убийство товарища Кирова должно было стать политическим сигналом для партии, напомнить ей, что на протяжении последних лет в моей жизни накопился багаж несправедливых отношений к живому человеку со стороны отдельных государственных лиц. Будучи втянутым в непосредственную общественную работу, я терпел, но оказавшись опороченным и оттолкнутым от партии, я решил подать партии такой сигнал, который она точно заметит! - Во время личного обыска при вас был обнаружен план покушения, составленный вашей рукой. Скажите, гражданин Николаев, кто помогал вам составить этот план? - Никто мне в его составлении не помогал, - обиделся Николаев. - Составил я его сам, лично, под влиянием несправедливого отношения ко мне. Еще раз повторяю, что план этот я придумал самостоятельно, никто мне в этом не помогал и никто о нем не знал. - А ваш брат Петр знал об этом плане? - попробовал зайти с другой стороны Стромин. - Если бы он об этом знал, он сразу бы меня выдал… «Нервный он какой-то, психический, да и в голове у него каша из нереализованных амбиций и давних обид, - размышлял Сталин, наблюдая за ходом допроса. - В то, что такой мог накрутить себя и решиться на покушение, я верю, а вот в его причастности к Зиновьевской оппозиции я сильно сомневаюсь. Зиновьев с Каменевым, соберись они в самом деле убить Сергея, подобрали бы более надежного исполнителя. Все возможности для этого у них есть». Наконец, допрос подошел к концу. Николаева увели, следом за ним кабинет покинул и Стромин. Сталин попросил своих охранников подождать в коридоре, после чего повернулся к Ежову. - Товарищ Ежов, расследование покушения на товарища Кирова я поручаю вам, - произнес Сталин. - Внимательно проработайте все связи Николаева, особое внимание уделите его семье и выясните, правда ли они ничего не знали о его планах, или он их выгораживает? - Я не подведу, товарищ Сталин! - ответил Ежов. - Думаю, организаторов покушения нужно искать среди Зиновьевцев… - Не думаю, товарищ Ежов, - покачал головой Сталин, отметивший про себя, что и тут Белов оказался прав. - Версию о причастности Зиновьевцев, вы, конечно, проверьте, но я сильно сомневаюсь, что вы найдете ее подтверждение. - А может, все-таки стоит… - начал было Ежов, преданно глядя вождю в глаза, но осекся. - Такой ведь повод… - Не стоит, - повысив голос, прервал Ежова Сталин. - В этом деле меня интересуют только факты, и никаких подтасовок я не потерплю. Поэтому я и требую проверить все связи как самого Николаева, так и членов его семьи. Голос Иосиф Виссарионович повысил совсем чуть-чуть, но Ежов, из-за своего низкого роста смотревший на Сталина снизу вверх, заметно испугался. Ягода же, стоявший чуть в стороне, одобрительно кивнул на слова вождя. - Действуйте, товарищ Ежов! Товарищ Ягода вам поможет, - нарком внутренних дел кивнул. - А сейчас мы вас оставим, нам с товарищем Кировым нужно подготовиться к докладу. Покинув кабинет, Сталин и Киров, сопровождаемые четверкой охранников, поднялись на третий этаж и вошли в приемную Сергея Мироновича. Товарищ Ефремова, собравшаяся было встать и поприветствовать Кирова, при виде вошедшего следом товарища Сталина так опешила, что так и осталась сидеть с открытым ртом. Оставив охрану в приемной, Сталин и Киров вошли в кабинет, после чего Сергей Миронович закрыл дверь на ключ. - Насчет Ежова товарищ Белов, похоже, был прав, - произнес Сталин, когда старые товарищи удобно расположились в креслах с трубками в руках. - Теперь мы будем серьезно думать, прежде чем продвигать товарища Ежова наверх. Очень серьезно будем думать. - Согласен, - кивнул Киров. - Пусть Николай Иванович пока остается заместителем комиссии партконтроля. Снимать его, вроде бы, не за что. А что насчет Ягоды? Как, по-твоему, есть основания думать, что и насчет него Белов прав? - В том-то и дело, что есть, - вздохнул Сталин. - Уже сейчас видно, что Генрих слабо справляется со своими обязанностями. Я думал, что прошло мало времени, что он просто еще не втянулся в работу, он ведь только в июле был назначен на должность наркома. Да и подтасовки, о которых говорил товарищ Белов, имеют место быть. Прошлогоднее дело о вредительстве в Наркомате земледелия помнишь? - Это где еще шпионская организация, работавшая на Японию, обнаружилась? – уточнил Киров. – Помню, конечно! Если не ошибаюсь, осужденные по этим делам писали в разные инстанции заявления, в которых жаловались на незаконные методы ведения следствия. Мы еще комиссию при Политбюро создали, чтобы в этом разобраться. - Вот эта комиссия и обнаружила большое количество правонарушений в работе НКВД, - пояснил Сталин. - Там и выбивание признаний, и пытки арестованных, и откровенная фабрикация дел. А происходят все эти нарушения законности еще из ОГПУ, которым, в силу болезни товарища Менжинского, фактически руководил Ягода. - Да уж, такого нельзя оставлять на посту наркома, - Задумчиво протянул Киров. - Будем снимать? - Ягоду-то мы снимем, это несложно, - вздохнул Сталин. - Вот только кого поставить на его место? - Может, Берию? - предположил Киров. - Максим очень хорошо о нем отзывался. - Это-то меня и смущает, Сергей. Уж слишком товарищ Белов хвалил товарища Берию. Я пока не слишком доверяю товарищу Белову, чтобы вот так сразу принимать его советы. Да и сам Лаврентий сейчас нужнее в Закавказье… - прежде, чем продолжить, Сталин некоторое время молчал, пристально глядя на Кирова. - Вот что, Сергей, а не поставить ли нам тебя вместо Ягоды? - Меня? - на мгновение опешил Киров. - Но я же здесь, в Ленинграде… - Ленинград, конечно, очень важный город, но надежный проверенный человек на посту наркома внутренних дел все-таки важнее, - твердо произнес Сталин. - А на твое место назначим… ну, допустим, товарища Жданова. - Андрея? - уточнил Киров, внутренне уже согласившийся с предложением Иосифа Виссарионовича. - Что ж, неплохой вариант. Сколько у меня времени на передачу дел? - Неделя, - подумав, ответил Сталин. - Извини, больше я тебе дать не могу. - Понял, - кивнул Киров. - Только… добавь, пожалуйста пару дней. Мне еще нужно забрать из детского дома дочь и как-то уладить это дело с женой. - Хорошо, Сергей, улаживай, - согласился Сталин. - Но двенадцатого числа ты должен быть в Москве. А сейчас давай, все-таки, пройдемся по тезисам доклада… 2 декабря 1934 года. 17:20. Ленинград, дворец имени Урицкого. После того, как Сталин и Киров уехали в Смольный, Максим получил возможность немного передохнуть и расслабиться. Вскоре, правда, заехал Филипп Демьянович Медведь в сопровождении фотографа со здоровенным ящиком на штативе. Шкаф в библиотеке завесили белой простыней, на фоне которой Максима и сфотографировали. Затем он задним числом написал заявление на получение удостоверения личности, мысленно поблагодарив сотрудников учебного центра за уроки чистописания, после чего Медведь с фотографом покинули квартиру. А Максим, вновь предоставленный сам себе, продолжил читать «Золотого теленка», от какового процесса его и отвлек стук в дверь. - Товарищ Белов, вас к телефону. Товарищ Киров спрашивает, - сообщила женщина, когда Максим открыл дверь комнаты. Максим удивился, но последовал за домоправительницей в столовую, где на шахматном столике находился телефон со снятой трубкой. - Белов, - коротко представился Максим, поднеся трубку к уху. - Товарищ Максим, Киров на проводе, - раздался из трубки голос Сергея Мироновича. - Скажите, вы не хотели бы посетить сегодняшнее заседание партактива? Думаю, это будет вам полезно. - Это может быть интересно, - озадаченно произнес Максим, не ожидавший такого предложения. - Но я не уверен, что в настоящий момент это уместно… - Мы посовещались, и решили, что это будет уместно, - Максим понял, что свое предложение Киров согласовал со Сталиным. - Вы приехали издалека и вам пора привыкать к участию в активной партийной деятельности. - Ну, если вы не возражаете, то я согласен, - ответил Максим. - Хорошо, товарищ Белов, - удовлетворенно кивнул Киров. - Я сейчас позвоню в гараж и через десять минут у парадной вас будет ждать автомобиль. На то, чтобы собраться, Максиму много времени не понадобилось. Всего-то и нужно было надеть ботинки, пальто и кепку. Пришлось, правда, снять с себя плечевую кобуру, дабы не привлекать к себе излишнего внимания, а свой верный «Вальтер» переложить в карман брюк. На улице Максима уже ждала не только машина, но и уже знакомый ему оперуполномоченный НКВД Виноградов, назначенный, как оказалось, ему в сопровождение. Как только Максим уселся на заднее сиденье автомобиля, Виноградов передал ему пакет из плотной вощеной бумаги, в котором обнаружилось новенькое удостоверение личности. Бегло просмотрев указанные в документе данные, Максим благодарно кивнул Виноградову и спрятал пакет в карман пальто. На дорогах машин было мало, не то, что в двадцать первом веке, так что уже через полчаса Максим уже находился в зале заседаний Таврического дворца, или, как его называли в это время, дворца имени Урицкого, и с интересом разглядывал обстановку. Зал был выстроен в виде амфитеатра и Максим удобно устроился на предпоследнем сверху ряду чуть в стороне от остальных. Оперуполномоченный Виноградов расположился через проход и на ряд выше, так, чтобы и не находиться рядом с Максимом, привлекая к себе излишнее внимание, и, в случае чего, иметь возможность быстро прийти на помощь. Наконец, ровно в восемнадцать ноль-ноль, когда зал был почти полон, к трибуне подошел Киров, по своему обыкновению одетый в неброский серый френч. Появление Сергея Мироновича было встречено бурными аплодисментами. - Товарищи рабочие и работницы нашего славного города! По поручению пленума Центрального Комитета нашей партии я передаю вам всем пламенный привет! - дождавшись тишины в зале, начал Киров. Слова Сергея Мироновича вызвали еще одну волну аплодисментов. - На пленуме было принято решение об отмене карточной системы на хлеб и другие продукты питания, - продолжил Киров, переждав аплодисменты. - Каково же значение этого решения, и почему оно было принято именно сейчас? Сергей Миронович обвел зал заседания внимательным взглядом, словно задавая озвученные им вопросы каждому из присутствующих. - Чтобы ответить на эти вопросы, товарищи, нам нужно вернуться на шесть лет назад, в те годы, когда мы принимали решение о вводе в городах карточной системы. Почему мы ввели карточную систему? Да потому, товарищи, что мы хотели обеспечить осуществление политики быстрой индустриализации нашей страны, обеспечить, несмотря на крайнюю отсталость нашего сельского хозяйства того времени. Вся политическая обстановка, внутренняя и международная, требовала от нас этого. Это было необходимо и в интересах самого сельского хозяйства, в интересах укрепления его технического перевооружения! Киров замолчал, переводя дух, после чего налил себе воды из графина. - Хочу особо отметить, что решение о вводе карточной системы было принято не в момент упадка народного хозяйства, нет, - сделав глоток, продолжил Киров. - Даже тогда мы имели большой подъем промышленности, но этому подъему стала угрожать отсталость мелкого индивидуального крестьянского земледелия. Для того, чтобы из-за отсталости сельского хозяйства не допустить замедления роста промышленности, мы должны были особо позаботиться о снабжении хлебом рабочих, о снабжении хлебом городов, а также сельскохозяйственных районов, дающих сырье для легкой промышленности. Мы вводили карточную систему, когда колхозов и совхозов у нас было мало, когда в деревне преобладало мелкое единоличное крестьянское хозяйство с его жалкой техникой и низкой урожайностью. Чрезмерное отставание тогдашнего раздробленного крестьянского хозяйства от роста промышленности, от всего социалистического строительства и вынудило нас ввести карточную систему снабжения, несмотря на все ее неудобства. - Так сейчас ведь все по-другому! - раздался выкрик из зала. Киров замолчал и окинул взглядом зал, должно быть, пытаясь найти источник высказывания. Максим ради интереса тоже попробовал поискать взглядом выкрикнувшего, но понял только, что это был кто-то, сидевший на несколько рядов ближе к трибуне, чем он. - Верно, товарищ, - кивнув кому-то в зале, продолжил Киров. - К настоящему же моменту мы добились коренного изменения в сельском хозяйстве. Теперь в деревне господствует колхозный строй, вооруженный многими тысячами тракторов, автомашин, комбайнов и других сложных сельскохозяйственных машин. Организованные за эти годы колхозы значительно окрепли и твердо стоят на своих ногах. Созданы все предпосылки для быстрого подъема сельского хозяйства. Колхозы вместе с совхозами представляют теперь великую силу. Для того, чтобы произвести эту перестройку в деревне, нам потребовалось шесть лет. И именно на эти шесть лет, потребовавшиеся на перестройку сельского хозяйства из единоличного в колхозное, из мелкого в крупное, нам и потребовалась карточная система в снабжении хлебом. Шесть лет назад введение карточной системы было для нас нелегким решением. Но, как показывают факты, решение это было правильным, я бы даже сказал - необходимым. Теперь же, когда мы достигли поставленных перед нами целей, мы отменяем рационирование по хлебу и другим продуктам. Киров вновь замолчал и сделал еще один глоток воды. - Так что же все-таки означает для нас решение об отмене карточной системы? - повторил заданный в начале своего доклада вопрос Киров. - А означает оно то, что не только наша промышленность идет уверенно в гору, но и что сельское хозяйство уже встало на путь быстрого подъема. В данной обстановке отменой карточной системы и повсеместным развертыванием широкой торговли хлебом и другими продуктами мы хотим обеспечить дальнейший подъем народного хозяйства, новые и еще более крупные успехи социализма в нашей стране. Именно эту мысль вы и должны будете донести до своих товарищей по партии! Под аплодисменты членов партийного актива Киров покинул трибуну, а через минуту к ней вышел товарищ Сталин. И если Кирова, которого очень любили в Ленинграде, встречали аплодисментами, то при появлении Сталина зал буквально взорвался! Максим много читал и про любовь народа к Сталину, и про культ личности, но реальный масштаб этих явлений он осознал только сейчас, когда увидел, как бурно советский народ приветствует своего Вождя! Сталин же поднял руку, призывая собравшихся к тишине, и, когда зал успокоился, заговорил. - Товарищи, не нужно аплодисментов, - Сталин говорил негромко, но его голос был слышен в каждом уголке зала. - Это не митинг и не конференция. Я взял слово для того, чтобы разъяснить несколько вопросов так, как я их понимаю. Я буду давать самые грубые формулировки для того, чтобы товарищи не думали, что тут что-то замалчивается. В чем смысл всей политики отмены карточной системы? Прежде всего в том, что мы хотим укрепить денежное хозяйство. Денежное хозяйство - это один из тех немногих буржуазных аппаратов экономики, который мы, социалисты, должны использовать до дна. Он далеко еще не использован, этот аппарат. Развернуть товарооборот, развернуть советскую торговлю, укрепить денежное хозяйство - вот основной смысл предпринимаемой нами реформы. У нас уже имеется довольно неплохо организованная промышленность, мы можем производить товары, у нас имеется также неплохо организованное сельское хозяйство, мы можем производить сельскохозяйственные продукты. Но всего этого мало. Надо установить встречу этих продуктов, обмен между городом и деревней. А обмен между городом и деревней установить без купли-продажи при наших условиях совершенно невозможно. После этих слов в зале, до сего момента пребывавшего в гробовой тишине, послышались негромкие перешептывания, заслышав которые, Сталин замолчал, дожидаясь тишины. - Есть у нас отдельные леворадикальные и буржуазные элементы в партии, которые думают, что можно с места в карьер сразу на продуктообмен перейти, - продолжил Сталин после того, как зал замолчал. - Это глупость. Сколько раз отдельные товарищи пытались это сделать и каждый раз они только лоб себе расшибали. Мы стоим сейчас на той стадии, когда смычку промышленности с сельским хозяйством, обмен между городом и деревней товарами, изделиями и продуктами можно будет производить только через товарооборот. Мы на этой стадии стоим, и мы эту стадию далеко еще не использовали. Товарооборот необходим, как связующее звено продуктов промышленности с продуктами сельского хозяйства. Вот та стадия, на которой мы стоим, которую должны развертывать, если мы хотим действительно двинуть вперед наше хозяйство. Именно для разворота товарооборота, для укрепления денежного хозяйства в наших советских условиях мы и отменяем карточную систему. Карточная система, она подрывает основы товарооборота, она торговлю заменяет простым распределением, она не считается с ценами на рынке, абсолютно не считается и, таким образом, она мешает нам установить нормальную, живую, органическую связь между городом и деревней, между промышленностью и сельским хозяйством. Может показаться странным, что социалисты, вставшие у власти, организовавшие уже социалистическую промышленность, организовавшие социалистическое хозяйство, хватаются за такой старый инструмент буржуазии, как товарооборот. Но ничего странного в этом нет. Не один и не два инструмента буржуазной экономики мы использовали в своих целях, и этот инструмент мы также используем вовсю! «Нужно постараться запомнить этот доклад и впоследствии на него ссылаться, - подумал Максим, внимательнейшим образом ловивший каждое слово товарища Сталина. - Особенно на то место, где говорится, что социалисты неоднократно использовали буржуазные инструменты и еще не раз будут их использовать. Так и надо! А то разводят понимаешь, комчванство!» - Так вот, повторяю, - меж тем продолжал свою речь Сталин. - Именно в целях дальнейшего разворота товарооборота, дающего связь между городом и деревней, торговую связь, и в целях укрепления денежного хозяйства в наших условиях, так как товарооборот без денег немыслим, мы прежде всего уничтожаем карточную систему по хлебу, по этому основному товару, потому что хлеб тянет за собой все остальное. Вот основное значение отмены карточной системы. Несмотря на просьбу Сталина, окончание его речи было встречено бурными аплодисментами, переходящими в овации. По лицу же самого Иосифа Виссарионовича было невозможно понять, доволен он этим или нет. Максим же непроизвольно сравнивал выступления Сталина и Кирова. Иосиф Виссарионович, конечно, не был таким блестящим оратором, как Киров, и речь его не была такой гладкой, но свои мысли до слушателей он доносить умел, и мысли эти Максиму все больше и больше нравились. Сталин не был догматиком, он хорошо умел чувствовать текущий момент, и Максим все больше и больше верил, что с таким вождем во главе страны ему удастся достигнуть поставленных перед ним задач и сделать Советский Союз величайшим государством мира. «Хм, кажется, я становлюсь сталинистом, - усмехнулся собственным мыслям Максим. - Впрочем, оно, пожалуй, и к лучшему!».