Литания влюблённых

"Осознай себя, Возлюби себя, Позови меня." Лора Провансаль "Ведьма"

«Наше прощание можно было смело вставлять в любую мелодраму о войне. Вернее, оно было оттуда скопировано», - вспоминая о том, как чуть ли не рыдала, прижавшись к космодесантнику, Беква тихо фыркала. Шаблонная романтическая героиня, провожающая своего возлюбленного на фронт. Как пошло! Она прекрасно осознавала, сколько актёрства было в этой сцене. Вот только… война была настоящей. И известия о потерях, просачивающиеся в Ла Венице, заставляли её против воли задумываться – а вернётся ли он? Битва безжалостна даже к лучшим. В какой-то миг женщина поймала себя на том, что прислушивается к новостям с Лаэра не с любопытством, а с тревогой. «Заигралась в романтическую героиню? Ты, конечно, ни на волос не сфальшивила в той сцене, но ты же не влюбилась по-настоящему?» Нет, конечно, нет, но… Беква неожиданно поняла, почему её так тянет к Марию. Не только из-за сочетания отваги, силы и чистоты, того, что она ценила в мужчинах, но и потому, что рядом с ним все эти мелодраматические ходы и сценки становятся удивительно настоящими. Потому что он искренне в них верит. «Тебе не хватило одной неудачи в любви, и ты нашла ещё более безнадёжный вариант романа? Астартес – не совсем люди, вряд ли он может хотя бы понять твои чувства, не то, что ответить!». Женщина глянула на своё отражение и с вызовом улыбнулась: - Посмотрим. Триумфальная весть о взятии Лаэра пролетела по коридорам Ла Венице, точно победный гимн. Рассказы о потерях мгновенно отошли на задний план, Беква была одной из немногих, кто интересовался скорбным списком раненых и погибших. Про Третью роту шептались, что их постигла какая-то неудача, но командир жив и вытащил своих воинов из той западни, куда они попали. Всё хорошо. Можно было готовиться к счастливому моменту экскурсии по Лаэру, сводить счёты с одним глупым скульптором (ничего сложного – просто в дружеском разговоре с Юлием Каэсороном после всех поздравлений и расспросов о захваченной планете сказать, что некий Остиан слишком неуравновешенная натура, трудно представить, как на него подействует чуждая красота Лаэра), продумывать наброски будущей мелодии… и ждать, ждать, ждать, что на пороге твоей каюты появится знакомая фигура. Марий не приходил, и это её слегка злило. Ко дню спуска на Лаэр Беква почти убедила себя, что самая безумная влюблённость в её жизни закончилась, толком не начавшись. Мало ли, по какой причине один суровый армеец решил, что общаться с некой композитором ниже его достоинства. Хотя Первый капитан Юлий Каэсорон почему-то не стесняется побыть гидом для летописцев. Слушать его рассказы о войне было приятно. Юлий рассказывал про героизм тех или других астартес, про то, как сражался сам Фулгрим, о странном оружии лаэран и поющих коралловых башнях. Прекрасное сочетание юмора и пафоса. И ни тени минора. Хотя взгляд всё равно притягивали то разрушенные здания, то погибшие ксеносы. Лаэр совсем недавно был полем битвы. И это было прекраснейшее поле битвы на свете. Парящий над морем город казался миражом. Куда там ульям старушки Терры! Печальные стоны нескольких оставшихся целыми башен словно пели погребальную песнь для лаэран, и Беква невольно прониклась трагичностью их простенькой мелодии. А потом она услышала напев Храма. Кто-то совсем близко предупреждал не споткнуться о наваленные возле входа обломки колонн. Кто-то восторженно вскрикнул о дивных фресках. Всё это уже было абсолютно не важно. Из глубин чуждого и чарующего сооружения доносилась музыка, равной которой Беква не слышала никогда. Точно заворожённая, женщина прошла в центр огромного зала, который капитан Юлий назвал Пещерой Меча, и застыла посреди него, вскинув руки с микрофонами вокс-кастера. Звуки лились потоком, они волнами захлёстывали её, они манили… и спрашивали: «Сможешь ли ты повторить нас? Сможешь ли ты, чужачка из рода победителей, забрать нашу красоту?» Башни оплакивали, но Храм никого не жалел. Она не знала, сколько времени простояла так, записывая наследие погибшей расы. Кажется, плакала. Из забытья её вырвал только голос самого Фулгрима – великолепный Фениксиец вошёл в этот зал, и выглядел здесь не захватчиком, но тем, кому по праву принадлежит этот Храм и вся его красота. Беква рухнула перед ним на колени. - Я напишу для вас такую же музыку, волшебную, достойную вас. Симфонию в вашу честь, о Феникс, - потому что не будет мне покоя, если не появится нечто, равное напевам Храма. Если голос Лаэра стихнет, не найдя наследника. Она сама не осознавала, что произносит вслух, что про себя, сколько в её словах почтения, а сколько недопустимой дерзости. Обычно композитору составляло немало труда придумать название для своих работ, Беква посмеивалась, что проще написать три произведения, чем подобрать имя одному, но тут оно пришло само собой. Маравилья. Выдохнув это слово, женщина уже знала, что по-другому её будущая симфония называться просто не может. Чуть успокоившись, она услышала, как довольно улыбающийся Фулгрим говорит Каэсорону проводить госпожу Кински к челноку, иначе музыкант, верно, останется здесь навеки. Юлий осторожно помог женщине подняться, но его прикосновение почему-то вызвало раздражение. «Не тебя я хочу здесь видеть». Мимолётная неприязнь также быстро развеялась, вскоре Беква уже улыбалась шуткам Каэсорона. Выйдя из Храма, оба замерли, как будто расстаться с этим местом навеки действительно было трудно, и женщина неожиданно для себя спросила: - Капитан Юлий, а что произошло с Третьей ротой? Я слышала, что они попали в западню, что их постигла какая-то неудача. - Не совсем так, - Каэсорон провёл свою спутницу по галерее вокруг здания, указал на одну из сторон атолла, - Им выпало атаковать с юга, с самой укреплённой части самого укреплённого острова. Вы видите, какой путь они проделали. Да, Третья рота не успела вовремя к штурму Храма, но капитан Вайросеан в этом не виноват. - О да! - горячность в голосе Беквы удивила её саму не меньше, чем её собеседника. Промелькнула осторожная мысль, что не стоит так выдавать себя, но желание узнать, что там с Марием, было куда сильнее. И чего ей бояться, а главное, кого – воина, давно ставшего добрым приятелем летописцам? - Просто ходили разные слухи, и я беспокоилась, что капитан Вайросеан был ранен… - К счастью, нет. Хотя… раны на душе порой страшнее, чем на теле, и заживают хуже. Марий считает, что подвёл лорда Фулгрима. Примарх простил его… - Но он сам себя простить не может, так? Каэсорон криво усмехнулся: - Именно. Вы хорошо знакомы с Марием? - Достаточно, чтобы представить, как он переживает неудачу, - Беква помедлила, думая, не слишком ли много сказала, потом более спокойным тоном добавила: - Вообще капитан Вайросеан – очень приятный собеседник и ценитель музыки. Кажется, её слова очень изумили Юлия, но тот быстро скрыл удивление за привычными комплиментами «Ваша музыка никого не оставит равнодушным». Впрочем, разговор быстро стих, слишком много было впечатлений для пустой болтовни. Уже по возвращению на корабль Каэсорон неожиданно спросил: - Кстати, а вы когда-нибудь видели тренировки астартес? - Вообще нет, - Беква вскинула глаза, - летописцам редко показывают что-то непарадное, и я думала, ваши собратья не захотят, чтобы их застали за упражнениями. - Вообще да, но ради вас можно сделать исключение, - Юлий чуть улыбнулся, - вот этот коридор ведёт на тренировочную палубу. Туда вас пропустят. «Не знаю, как вы умудрились подружиться с Марием, но, может, вам удастся напомнить ему, что мир не заканчивается этой проклятой неудачей!».