Следы на пепле

      Она знала, что Полые, которых она убивает, — это немёртвые, лишившиеся цели и надежды, утратившие разум и память. Иногда она как-то странно, горько завидовала им — они ведь уже больше ничего не осознавали, не терзались сомнениями, не сгибались под тяжестью невыносимой тоски.       А она была Пепельной. И, хотя опустошение давно превратило её в иссохший труп, по-прежнему двигающийся и, что самое страшное, обладающий не только разумом, но и чувствами, — её не ждало это милосердное избавление от боли. Полой ей не стать.       Она знала, где закончится её путь. Точнее, где он должен закончиться. И как же ей не хотелось отправляться туда! Она больше не верила никому. Не верила Эмме, умолявшей её убедить Лотрика принять предначертанное, вернуть принца на трон и на путь истинный; она больше не верила, что этот путь — и вправду истинный. Она не верила Юрии, которая обещала ей титул Повелительницы опустошённых и спасение человечества. Она не верила Хранительнице Огня, которая, обретя глаза, казалось, стала видеть ещё меньше, чем было до того; она не верила и не могла заставить себя поверить в правильность собственных решений.       Ей было горько и больно существовать. Слово «жить» она не могла, просто не могла больше применить к своему бытию по ту сторону жизни, смерти и здравого смысла.       «У марионетки не хватит сил оборвать нити, на которых она висит...»       Она избегала общения с обитателями Храма Огня. Коротко здоровалась с Хранительницей и храмовой служанкой Петрой, виртуозно пряталась от Юрии, по широкой дуге обходила ниши, где обитали Карла и Ирина.              И только рядом с работающим Андрэ частенько с удовольствием сидела, слушая перестук молота, добродушное ворчание и рассказы о старых временах. И нередко уносясь мыслями в один из закоулков нижнего уровня Храма, куда Стрекоза заглядывала, пожалуй, несколько реже, чем ей того хотелось...       Да, она с большим удовольствием и прилежанием изучала пиромантию у Корникса. Наставник всегда тепло приветствовал её, спрашивал, как успехи, как настроение. Проверяя, как она усвоила предыдущие уроки, не скупился на похвалы, отмечал её упорство, без которого талант к управлению пламенем не засиял бы так ярко. Стрекоза была очень рада учиться у него. Она прекрасно знала, что искусство подчинения огня требует полной концентрации, иначе... «Пламя пожрет тебя и поглотит твою душу». И всё же...       Иногда она чувствовала взгляд в спину. И едва сдерживалась, чтобы не сорваться с места и не убежать вверх по искрошившимся ступеням туда, где звенел молот Андрэ.       Она заставляла себя неторопливо оборачиваться, делать несколько шагов в сторону подножия лестницы и спокойно произносить:       — Здравствуй, Орбек.              — О, давно не виделись. — Голос чародея звучал, как всегда, и приветливо, и отстранённо, и немного иронично. — Что нового?       — Пока ничего. — Стрекоза вздохнула и виновато развела руками. — Больше новых свитков и фолиантов не находила. Прости.       — Ничего страшного. Я уверен, что, если тебе попадётся что-то интересное, ты это не пропустишь. А сейчас — не хочешь ли изучить новое заклинание?       — Ой, я... — Стрекоза растерянно глянула по сторонам и отступила на шаг. — Вообще-то мне пора.       — Ну, дело твоё. — Орбек коротко кивнул и раскрыл лежащую у него на коленях книгу. — Как будет время... и желание изучать чары — я пока ещё здесь.       — Пока ещё?.. — вырвалось у Стрекозы.       — Ну да, не вечно же сидеть на одном месте, — рассеянно отозвался чародей, осторожно листая пожелтевшие хрупкие станицы старинного фолианта. — В мире ещё много тайн, а у меня впереди вечность. Я же нежить. Скучно, знаешь ли, коротать бесконечную жизнь сидя на одном месте. Хотя о чём я говорю. Ты ведь тоже нежить, а значит, и тебя это касается, и ты прекрасно меня понимаешь.       — Да… — полушёпотом проговорила Стрекоза, отступая ещё на шаг. — И меня… касается. Ну ладно, увидимся. Прости, что зря побеспокоила.       — Ничего страшного. — Орбек поднял взгляд от страницы книги и улыбнулся. — Иногда мне бывает полезно отвлечься. Увидимся. Береги себя.       Стрекоза молча кивнула и, резко развернувшись на месте, почти бегом поднялась по лестнице на длинный помост, в конце которого стучал молотом Андрэ. Заметив Пепельную, кузнец коротко кивнул, не отрываясь от работы. Стрекоза кивнула в ответ и направилась к костру, низко опустив голову, чтобы не встретиться взглядом с храмовой служанкой.       Тепло пламени, как всегда, подарило кратковременный покой… Или иллюзию покоя? Но Стрекоза была рада и такой передышке. У костров ненадолго отступали давящая тоска и чувство безысходности; не зря Хранительница Огня говорила о том, что Пламя — это надежда. И эстус, жидкое пламя, — это глоток надежды и обещание возвращения домой.       Только вот где её, Стрекозы, дом?..       Она не любила Храм Огня. Это огромное древнее сооружение подавляло своим мрачным величием, дыхание давно минувших, истлевших и превратившихся в пепел эпох пробирало до дрожи, будто сквозняки, к которым тело нежити было почти нечувствительно. И только костёр манил к себе. И ещё один закоулок…       Что ж. Глупо это отрицать. В Храме Огня для неё существовали два источника тепла. Но ко второму она всегда боялась подходить.       Почему? Чтобы не обжечься?..       «Я ведь нежить, — горько думала Стрекоза, сидя у огня, сгорбившись и обхватив колени руками. — У меня холодная, мёртвая кровь. Я ничего не чувствую… Почему же мне хочется плакать?..»              Стрекоза прекрасно знала, кто она и каков её путь. Она старательно осваивала все виды оружия, изучала и пиромантию, и чары, и чудеса. Путь Пепельного далёк и тяжёл, и пригодиться могут абсолютно любые знания и навыки. Именно так она уговаривала себя сделать шаг на первую ступеньку, когда стояла на верху лестницы, ведущей к обиталищу чародея и пироманта, её наставников в Храме Огня. Она должна побороть стеснение, страх, робость и глупую растерянность, потому что изучение чар важно для её миссии.       Иногда она, стараясь ступать неслышно, заглядывала в угол, где Орбек сидел, обложившись своими свитками и фолиантами, несколько мгновений смотрела на его темноволосую голову, склонённую над очередной книгой… И так же неслышно возвращалась на центральный помост. «Он занят… Не буду ему мешать». Когда она всё же набиралась храбрости и спускалась в обиталище чародея и пироманта, Корникс встречал её с неизменной приветливой улыбкой, будто в самом деле заскучал и рад видеть ученицу, а вот Орбек… Нередко ей казалось, что во взгляде, который чародей поднимал на неё от своих книг и записей, явственно читаются досада и раздражение. «Он занят серьёзными исследованиями, а я его отвлекаю своими глупостями…»       Магия давалась Стрекозе гораздо тяжелее пиромантии. Не раз она готова была сквозь землю провалиться от стыда, когда Орбеку приходилось снова и снова терпеливо повторять для неё очередное заклинание. С пиромантией всё было проще… Представляешь себе пламя — оно и появляется. Именно такое, каким ты хочешь его видеть. И эта обманчивая лёгкость даже пугала Корникса. Он нередко повторял фразу своей древней предшественницы: «Бойся пламени, иначе оно пожрёт тебя и испепелит твою душу». Но Стрекоза не боялась. Её увлекали и восхищали игры с огнём. И не раз и не два, упражняясь с Корниксом, она ловила на себе недовольные, как ей казалось, взгляды второго наставника.       «Наверное, он считает, что чародея из меня всё равно не выйдет, и что я вполне могу обойтись пиромантией. А его время только зря трачу».       Она старалась. Видят Гвин и все древние боги, она очень старалась!.. Ни на что — ни на упражнения с луком или с мечом, ни на оттачивание мастерства управления пламенем она не тратила столько времени и сил, как на освоение чар. Но…       Новый урок, и снова разочарование. Орбек смотрит на неё иронично, снисходительно и… с досадой? «Ты хотя бы притворись, что слушаешь…»       «Я слушаю тебя!» — хотелось выкрикнуть ей. Хотелось плакать от бессилия, от злости на себя… И от непонятного давящего чувства, которое каждый раз заполняло грудь, как ядовитый дым, когда урок заканчивался, и Стрекоза, попрощавшись и выслушав обычное «Береги себя. Увидимся», поднималась по лестнице на центральный помост.       И в эти горькие минуты не таким уж горьким ей казался её путь — и его ожидаемое завершение.              В Храме Огня она по-настоящему любила только одно место — небольшую площадку у подножия старой обветшалой башни, где у самого обрыва росло древнее дерево, которое, как гласили легенды, было когда-то живым и разумным существом — гигантом. Стрекоза почему-то чувствовала в обществе этого давно умершего исполина покой и умиротворение, ничем, конечно, не схожие с теплом и покоем Пламени, но чем-то неуловимым рождающие именно ощущение дома.       Она частенько приходила сюда после тяжёлых сражений, после горьких потерь и… после уроков у Орбека. Садилась, прислонившись спиной к шершавой коре, запрокидывала голову, прижимаясь затылком к стволу, и закрывала глаза. И позволяла слезам, которые непонятно как и откуда появлялись в глазах Пепельной, свободно течь из-под прикрытых век.       Сюда никто никогда не приходил. Это было место спасительного одиночества. Место, где Пепельная Стрекоза могла наконец-то перестать быть несгибаемым воином, отважно шествующим к великой цели, прорубаясь через толпы врагов и сокрушая могущественных Повелителей Пепла. Здесь Стрекоза вспоминала своё имя, не иначе как чудом сохранившееся в памяти, и позволяла себе хотя бы полчаса помечтать о том, какой могла бы быть её «жизнь», если бы она не была Пепельной, а оставалась простой немёртвой.       В Лотрике и окрестностях нежить давно уже приспособилась к новой форме существования. Люди по-прежнему занимались ремёслами, жили семьями и общинами, веселились на праздниках и горевали, когда кто-то опустошался, терял разум, и приходилось прерывать его безрадостное и опасное для окружающих существование. Всё как у людей… Почти. Но это всё равно намного больше, чем осталось у Пепельных.       Одна. Совершенно одна до самого конца.       И все, с кем сводил и ещё сведёт её путь, — лишь инструменты в руках безжалостной судьбы. Они должны выточить, выковать из слабой податливой плоти бывшей немёртвой ту, в чьи руки можно будет без страха передать судьбу Пламени и всего этого мира, — истинного Чемпиона Пепла.       И даже Орбек…       И он — всего лишь инструмент.       И тем горше, что она не может исполнить своё предназначение и освоить науку, которую он так старается ей передать. В конце концов, это — и его предназначение тоже. Смысл его существования в этом мире. А её задача — помочь ему реализовать это предназначение. Она должна…       Стрекоза решительно поднялась на ноги, провела по глазам тыльной стороной ладони и направилась внутрь Храма.       — Знаешь, я решила всё-таки позаниматься, — ответила она на вопросительный взгляд наставника. — Если ты не против, конечно.       — Нет, я всегда рад поделиться знаниями. — Орбек с лёгкой улыбкой указал на ящик рядом с собой. — Садись, и начнём. Чем ты хотела бы заняться?       — Чары Логана, — выпалила Стрекоза. Это пока что было для неё самым сложным.       — Ну что ж, давай попробуем. — Орбек на мгновение нахмурился и тут же снова улыбнулся, но Стрекоза успела уловить пробежавшую по лицу наставника тень. «Не верит, что у меня получится». В груди стало тяжело и холодно. «Ты же Пепельная, у тебя сердце не бьётся! А ну прекрати! Сосредоточься». Стрекоза глубоко вдохнула и медленно выдохнула.       Орбек достал из сундука и бережно развернул на коленях древний свиток.       — Ну что, с чего начнём? Наводящийся сгусток души?       Стрекоза кивнула. В горле пересохло, и она откашлялась, чтобы не сбиться при чтении заклинания.              Спустя час занятий Орбек оставался всё таким же спокойным и меланхолично-ироничным, а вот Стрекоза была готова с разгона таранить лбом каменные стены.       — Ничего не получается… Я просто не могу! — Она, едва не плача, ударила кулаком по колену. — Нет, учитель, у меня, похоже, действительно нет никаких способностей… — Она вскочила с ящика и развернулась, готовая броситься бежать наверх, на перестук молота Андрэ.       — Ну-ка, ну-ка, прекрати. — Орбек вдруг неуловимым движением поднялся на ноги и оказался рядом с ней. Осторожно взял за правое предплечье — Стрекоза едва удержалась, чтобы не вырвать руку. — Всё у тебя получится. Просто ты… Скажем так, немного забежала вперёд. Ну, вот как если бы я, будучи второкурсником Винхеймской школы, заявился на экзамен к четвёртому курсу. Не торопись, не надо опережать события. Вернёмся к более простым чарам. А это заклинание повторишь позже, и тебе оно дастся уже намного проще, потому что ты с ним ознакомилась. Всё в своё время, понимаешь? — Он чуть сильнее сжал её руку. — Магия не терпит спешки. Как и пиромантия, впрочем. — Он кивнул в сторону Корникса, старательно делающего вид, что он занят и не слышит, что происходит в десяти шагах от него. — Ты ведь справляешься с пламенем? Я ведь вижу — справляешься, и отлично. И с чарами справишься. Я точно знаю. Я в тебя верю.       Стрекоза порывисто обернулась к нему. Посмотрела прямо в глаза — едва ли не впервые за последнее время. И мужественно не отводила взгляд сколько могла… секунды три.       — А я вот в себя не верю, — наконец хрипло выговорила она и, вырвав руку, бросилась вверх по лестнице. Орбек несколько мгновений смотрел ей вслед, потом со вздохом вернулся на своё место. Поднял свиток, положил на колени, уставился на выцветшие строчки. И застыл, будто заснул сидя, утомившись от урока с бесталанной ученицей.              

***

      К костру, скорее… Дальше, дальше отсюда. Поднявшись на ноги на верхнем уровне полуразрушенной цитадели, где ныне обитали только ветер и горькая память, Стрекоза поприветствовала Старого Волка по обычаю легионеров Фаррона, отошла в угол и уселась прямо на пол. И заплакала.       Снова, и снова, и снова… Нет ничего больнее, чем видеть жалость во взгляде того, чьё одобрение хочешь заслужить. А может, даже восхищение. Но как тут даже думать об этом! Снова провал, снова она зря потратила час его времени…       О чём чаще всего мечтала Стрекоза, сидя у подножия мёртвого древнего гиганта, которого она почему-то прозвала Сигизмундом? А вот именно об этом. О том, как однажды она безо всяких запинок и заминок проговорит одно за другим все самые сложные заклинания из всех тайных книг и свитков, имеющихся у учителя, и Орбек скажет ей с улыбкой (с улыбкой одобрения, а не сочувствия!) что-то вроде: «Ошибки быть не может, теперь ты можешь считать себя чародеем»…       Не будет этого! Не будет никогда. Пора оставить эти глупые попытки.       Стрекоза рывком поднялась на ноги, сердито вытерла слёзы — второй раз за день, позорище! — и шагнула к костру. Её ждала непростая схватка… Но тем лучше. Добрая драка с маловероятным благоприятным исходом — лучшее средство от хандры.              После победы, сидя у любимого костра в цитадели, Стрекоза чистила меч и вспоминала подробности боя. Она старалась как можно чаще применять магию, чтобы практиковаться в условиях, когда времени на то, чтобы сомневаться в себе, не остаётся. Естественно, в результате умирать приходилось чаще, чем обычно. Но всё же она заметила, что применение боевых заклинаний даётся ей всё легче и легче, и это не могло не радовать.       И ещё она заметила кое-что странное: использование заклинаний дарило ни с чем не сравнимые ощущения, совокупность которых она могла бы назвать «счастьем»: азарт, эйфория… и при этом неожиданное в разгар боя спокойствие. Она словно бы чувствовала на плече руку наставника, слышала его ободряющий голос…       Она научится. Она не может сдаться. У неё нет другого выхода.       Она заслужит его одобрение…       Ну почему же так трудно поверить в свои силы?..       Она в сердцах ударила себя кулаком по колену. Почему похвалы Корникса она воспринимает с радостью, верит в их искренность и чувствует прилив вдохновения и сил, а когда её хвалит Орбек, хочется просто провалиться сквозь землю?.. Так и кажется, что, отмечая её успехи, он иронизирует. А может, вообще просто жалеет… Даже неизвестно, что хуже.       Стрекоза тяжело вздохнула. «И за что это мне? Мало того что я умереть не могу, и жить не могу, и даже обычная лотрикская не-жизнь и то мне больше не светит! Так ещё и это… Бесталанная… Мнительная… Глупая».       «А ну, хватит!» — мысленно прикрикнула она на себя. Не пристало будущей спасительнице мира так раскисать. Она решительно потянулась к рукояти витого меча, торчащей из пламени. Пора возвращаться в Храм Огня. У неё осталось не так много дел. А потом… Она будет свободна. От всего.       Она искренне надеялась, что хотя бы в Печи Первородного Пламени сможет обрести свободу. Что Пламя, ради которого она так долго страдала и стольким пожертвовала, в конце пути вознаградит её настоящей, окончательной смертью.              

***

      — Благородные Повелители пепла. Огонь затухает... и повелители покидают свои троны. Отдайте свои огни... той, кто будет владеть ими по праву. Чтобы она могла нести смерть... Старым богам Лордрана, принесшим Первое Пламя.       «Я не хочу… Не хочу нести смерть богам Лордрана…»       Стрекоза стояла на одном колене, пламя Костра согревало её бок, и Хранительница Огня, положив ладонь на её непокрытую голову, читала эту странную молитву, и от её голоса, такого же нежного и мелодичного, как и всегда, почему-то пробирала дрожь. «Если бы моя кровь была горячей, я бы сказала, что она стынет в жилах», мелькнула мысль. Хранительница и без того не раз вызывала у Пепельной тревогу, но сейчас, когда эти слова и этот голос будто бы заполнили всё пространство под сводами Храма Огня, старая знакомая внушала какой-то первобытный ужас и трепет, будто в знакомом обличье Хранительницы руку на голове Стрекозы держало некое древнее, могущественное и опасное существо, пришедшее из эры серого тумана и архидрев, ровесник Присносущих Драконов.       «Ваша судьба не слаще моей…» Под сомкнутыми веками отчётливо вставало жуткое зрелище, открывшееся ошеломлённой Стрекозе в нижнем ярусе полуразрушенной башни. Множество мертвецов… В одеяниях Хранительниц. Она как во сне бродила по круглой комнатке, наклоняясь, протягивая руку к иссохшим телам… и отдёргивая в ужасе. Она даже вообразить не могла, что они пережили. И в эти мгновения её решимость до конца следовать указанным путём едва не истаяла, как дымка на ветру; и так трудно, почти невыносимо тяжело оказалось покинуть эту башню и вернуться в Храм, к Костру… И сколько душевных сил потребовалось ей в тот раз, чтобы, как обычно, опуститься на колено перед Хранительницей и протянуть ей руку! Казалось, прикосновение прохладных пальцев до кости прожигает плоть Пепельной.       Но всё же она не позволяла себе забыть о долге. Раз за разом, спотыкаясь и падая, вновь поднималась. И шла в Храм Огня, и протягивала руку Хранительнице, впитывая силу поверженных противников. И становилась всё менее похожей на себя прежнюю.       И всё труднее было, сидя рядом с Сигизмундом, вспоминать своё имя…              — Зажги огонь. За Повелителей Пепла, за пепельных узников, за всех тех, кто сохранял огонь. Зажги Первое Пламя.       Голос Хранительницы больше не вызывал страха. Теперь её интонации казались… Умоляющими?       «Что ж, я понимаю. Я зажгу Пламя, и твоё служение тоже будет завершено. Я сделаю это… и ради тебя».       — У меня осталось ещё несколько незаконченных дел, — отозвалась Стрекоза, стараясь, чтобы голос не дрожал от сдерживаемых слёз. — Я скоро вернусь. Ты ведь не обидишься на меня за это?       — Что ты, Пепельная, — Хранительница улыбнулась. — Как я могу быть на тебя в обиде? Ты, твоя судьба, твой путь… Есть ли в мире что-то тяжелее? Что-то более трагичное? Всё время, что ты захочешь взять себе, принадлежит только тебе. Пламя ждало не одну сотню лет… Подождёт и ещё немного.       Стрекоза глянула в лицо Хранительницы — и заметила, как горестно опустились уголки её губ.       «И ты подождёшь… Подождёшь, пока я преодолею свою трусость и решусь сделать шаг с обрыва».       Она осторожно взяла Хранительницу за руку. Та вздрогнула, будто обожглась, но руку из пальцев Пепельной не высвободила.       — Как твоё имя? — едва слышно шепнула Стрекоза. — Ты… Помнишь его? Кем ты была до того, как твой долг призвал тебя?       Ледяные пальцы дрогнули, Хранительница отдёрнула руку и испуганно прижала к груди.       — Я… Не помню… — прошептала она. — Зачем… Зачем ты… — И она отвернулась, поднеся вторую руку ко рту.       — Прости, я не хотела… — Стрекоза отшатнулась, запоздало сообразив, какую бестактность допустила. — Прости, прошу… — Она, уже не сдерживаясь, всхлипнула. — Я понимаю, как тебе тяжело… Ох, нет, что я говорю… Я не могу это понять. Но поверь… — Она осторожно коснулась плеча Хранительницы. — Я очень хочу тебе помочь. Освободить тебя от… Твоего бремени. Я не буду тянуть долго, обещаю. Просто я… Мне нужно ещё немного времени.       — Я понимаю тебя. — Хранительница обернулась, и Стрекоза с облегчением увидела на её лице лёгкую улыбку — нежную и чуть виноватую. — Я подожду. Ступай, не волнуйся обо мне. — И она сложила руки на животе и слегка поклонилась.       Стрекоза поклонилась в ответ и почти бегом бросилась к лестнице, ведущей на площадку у подножия башни.              Ветер свистел в трещинах кладки и в ветвях Сигизмунда. Стрекоза сидела на самом краю обрыва и кидала вниз камешки. В груди было холодно и пусто, а в голове — горячо и тесно. Сумбурные мысли ходили и ходили по кругу.       «Нарисованный мир… Я должна помочь им. А как я могу помочь? У меня не хватит сил справиться с Эльфриде. Она… слишком сильна. Я не справлюсь.       Не справлюсь? Я?! Я не могу не справиться, для чего тогда это всё… Кто я тогда…       Тьма… Сущность нашего рода, почему она стала к нам враждебна? Не потому ли, что мы испили слишком много Тьмы в самом начале пути? Человечество обрекло само себя на погружение во Тьму…       Старые боги Лордрана… Если бы вы видели, чем стал мир… Если бы вы знали тогда, тысячелетия назад — принесли бы вы те же жертвы?       Первый Человек, таким ли ты хотел видеть свой народ?..       Фриде… Что же мне с тобой делать?..»       Вдруг Стрекоза вздрогнула и встряхнулась, будто с ветвей Сигизмунда ей за шиворот упала капля росы. Как что делать? Надо становиться сильнее. Если Фриде не победить обычными способами — значит, нужно освоить какие-то другие. Пепельная решительно поднялась на ноги и зашагала ко входу в Храм.              — Здравствуй, Орбек.       В этот раз Стрекоза не стала подходить к Корниксу. Обменявшись с пиромантом приветственными кивками, она сразу же шагнула в круг света от свечи, при которой чародей читал очередной свиток.       — Приветствую. Рад тебя видеть. — Орбек отложил свиток и приветливо улыбнулся. — Решила позаниматься чародейством?       — Да. — Пепельная решительно уселась на пол перед ящиком, служившим чародею письменным столом. — Мне нужна помощь.       — Помощь? — Орбек, казалось, искренне удивился. — Тебе? Но в чём? Судя по тому, что мы слышали не так давно, — он переглянулся с энергично закивавшим Корниксом, — тебе уже ни от кого и никакая помощь не требуется. Ты уже не просто Пепельная, ты — истинная наследница Повелителей! — И он взглянул на неё так, что Стрекозе на мгновение показалось, что она сидит у Костра: вдруг стало так уютно, спокойно… И легко и радостно, будто тепло этого взгляда растопило угловатую ледяную глыбу, застывшую за рёбрами и мешающую вдохнуть полной грудью.       — Да, я вернула пепел Повелителей на троны, — тихо сказала Стрекоза, опуская взгляд. — Но, прежде чем завершать путь, мне нужно сделать кое-что ещё. А у меня не хватает сил. Повелители, оказывается, не так сильны, как… Некоторые возомнившие себя таковыми.       Корникс при этих словах хмыкнул. Орбек покосился на него, но ничего не сказал.       — Ну что ж, тебе виднее. — Чародей пододвинул поближе обитый железом сундучок, в котором хранил свитки и фолианты. — Что именно тебе нужно изучить?       — Всё! — выпалила Стрекоза. — Ох… Я имею в виду — я не знаю пока, что может мне пригодиться. Давай я изучу всё, что смогу, а потом уж буду пробовать, что лучше подойдёт.       — Разумно, — кивнул Орбек, роясь в сундучке. — Тогда давай начнём с того, на чём остановились в прошлый раз. Свиток Логана. Не против?       — Нет, конечно, не против, — отозвалась Стрекоза. — Я на досуге тренировалась… Думаю, теперь у меня будет получаться лучше.       — Конечно, у тебя будет получаться лучше! — И снова до самой сердцевины ледяной глыбы в груди проникло тепло взгляда учителя.       Вот бы эта глыба растаяла…       Нет, лучше не надо. Тогда станет очень больно. Немёртвое не должно чувствовать как живое, если не может, как живое, умереть.              

***

      — Вот видишь, я же всегда говорил — у тебя всё получится! — Орбек улыбался широко и искренне, и Стрекоза с облегчением улыбалась в ответ, понимая, что все её страхи и неуверенность только что раскололись, рассыпались звенящими кристалликами и растворились лёгкой дымкой, не долетев до каменных плит пола. Она — настоящая чародейка! Она смогла, она доказала это себе! И ему, конечно…       Теперь она не сомневалась — он искренне хвалит её. И одобрение видела в его взгляде, и даже то, о чём могла лишь мечтать, мысленно ругая себя за глупость и самонадеянность, — искорку восхищения. И она верила в то, что теперь не ошибается.       Она только что блестяще выдержала экзамен по использованию всех видов чар. Корникс аплодировал из своего угла, а она стояла в центре площадки и растерянно улыбалась, не понимая, почему ей так хочется заплакать и броситься бежать вверх по лестнице.       Горькое чёрное предчувствие беды кололо душу.       У всего есть цена. Что-то случится. Что-то плохое…       — Ну что ж, — Орбек свернул свиток и аккуратно уложил его в сундук, — теперь я могу считать свою миссию выполненной. Поздравляю тебя. Ты необычная девушка. Ты в совершенстве владеешь всеми чарами. Знаешь, я думаю… Если бы мы были в школе Драконов, тебя бы... ну, открыто презирали и выгнали оттуда. Там не любят тех, кто превосходит учителей. Но я только рад за тебя. Я горжусь тобой.       — Правда? — прошептала Стрекоза. Чёрный клинок тревоги вонзился в душу ещё глубже.       — А ты не веришь? — усмехнулся Орбек. — Зря… У меня ещё не было таких талантливых учеников. Ну а теперь, думаю, самое время остановиться. Мне бы не хотелось, чтобы наше сотрудничество окончилось печально. Лучше оставим его при себе как хорошее воспоминание. Береги себя. — Он кивнул, улыбаясь так же приветливо, но… Стрекоза всё же заметила набежавшую на его лицо тень скрытой печали.       — Я благодарна тебе за науку, — сказала она, изо всех сил стараясь, чтобы голос не дрожал. — Но почему ты говоришь, что наше сотрудничество может окончиться печально?       Орбек ответил не сразу. Сперва уложил поровнее книги и свитки в сундуке. Закрыл крышку. Снова открыл. И, будто пересилив себя, наконец взглянул в лицо Пепельной.       — Ты знаешь, о чём я, — неохотно ответил он. — Я — нежить. А как завершается путь нежити, тебе известно лучше многих…       — Ты не станешь полым! — горячо запротестовала Стрекоза. — Это только те, кто утрачивает цель в жизни, опустошаются и… — Она замолчала, задохнувшись.       Чёрный, как осколок обсидиана, как само сердце Тьмы, клинок тревоги ощетинился зазубринами и несколько раз провернулся в ране.       Орбек передал ей все свои знания. Он подготовил себе преемника. Теперь он свободен.       У него больше нет цели…       — Нет! — вырвалось у неё. — Ты не можешь!..       — Чего я не могу? — печально улыбнулся чародей. — Я ведь предупреждал тебя — мне нельзя подолгу засиживаться на одном месте. Такова судьба нежити. И поэтому отчасти я даже рад, что меня выгнали из Винхеймской школы. Благодаря этому я вынужден был много лет странствовать в поисках новых чар… И нового дома. И вот теперь настало время двигаться дальше. Тебе я больше не нужен — ты в совершенстве освоила всё, чему я мог тебя научить.       — Не нужен?.. Да, я понимаю тебя, — тихо проговорила Стрекоза. Губы онемели и едва шевелились. — Теперь я справлюсь сама. Спасибо тебе за всё. Спасибо огромное… — Она низко склонилась перед учителем, потом выпрямилась, не поднимая головы. — Я была счастлива учиться у тебя. Надеюсь, что ты сможешь мной гордиться. — Она замолчала, понимая, что ещё хотя бы слово — и она уже не сможет скрыть душившие её слёзы.       — Я уже тобой горжусь, — так же тихо сказал Орбек. — Ну что ж… Удачи тебе в завершении всех твоих дел. А теперь — прощай. Мне надо собираться в дорогу. — И он склонился над своим сундуком, давая понять, что беседа окончена.       Светлячок резко развернулась и бросилась вверх по ступеням.       Зазубренный, истекающий ядовитой Тьмой клинок тревоги и тоски превратился в тесную клетку, усаженную изнутри острыми шипами. Теперь никак не вырваться, не уберечься от разрывающей боли.              

***

      Свитки и фолианты вдруг стали казаться такими тяжёлыми, будто бы Орбек складывал в сундук свинцовые бруски. Свеча затрещала и начала чадить, глаза защипало едким дымом.       Чародей уложил на место очередную книгу, выпрямился, одной рукой потёр поясницу, а пальцами второй надавил на виски. Вроде бы нежить, а усталость чувствуется, будто живой. Никаких преимуществ…       — Зря ты с ней так, — вдруг подал голос из своего угла Корникс.       Орбек вздрогнул от неожиданности и уставился на соседа-приятеля.       — Зря? В смысле зря? И как это — так?       — Прогнал, будто она совсем ничего для тебя не значит. — Старый пиромант лежал на своей подстилке на боку, подперев голову рукой. — Знаешь, на что это было похоже? «Мне наскучила эта игрушка, я пошёл искать новую». Грубо. Грубо и бесчеловечно, вот что я тебе скажу.       — Чего?.. — Орбек в недоумении уставился на Корникса. — Грубо?       — А ты даже не понял? — Пиромант, кряхтя, переменил положение на сидячее. — А-а… — протянул он вдруг и совсем другим тоном добавил: — Бедолага. Понимаю.       — Что ты понимаешь? — вскинулся Орбек. Ему совсем не понравились странные интонации в голосе Корникса.       — Понимаю, каково тебе самому, — со вздохом ответил пиромант. — Не в том ты сам состоянии, чтобы разводить деликатность.       — Не в том — это не в каком? — Орбек начал подозревать, что разговор сейчас примет не самый удобный для него оборот. Старый пиромант нередко демонстрировал возмутительную проницательность, которую чародею часто хотелось именовать не иначе как пронырливостью, и, как ни старался Орбек вести себя как ни в чём не бывало, но всё же… Что-то тот мог и заметить.       Вопрос лишь в том, насколько у старого ворчуна хватит такта, чтобы не оглашать вслух результаты своих наблюдений.       — Она небось плачет сейчас, — будто бы сам себе задумчиво сказал Корникс. — Ещё бы — услышать такое от того, кто…       — Кто — что? — перебил его чародей. Ему совершенно не хотелось слышать окончание этой фразы.       — Кто для неё дороже всего, что осталось в этом мире, — неожиданно резко ответил пиромант, поворачивая к собеседнику лицо с замотанными тряпкой глазами. Орбек поёжился, ощутив на себе тяжёлый «взгляд» слепца. — Вернее, даже не так. Кто для неё вообще имеет значение в этом мире.       — Имеет значение?.. — Орбек очень хотел послать пироманта подальше. И резко и внушительно сказать, чтобы он не совал нос не в свои дела. Но отчего-то не мог произнести ничего вразумительного, кроме как глупо повторить окончание произнесённой Корниксом фразы.       — Ты дурачок, что ли? — Пиромант тяжело вздохнул. — Или прикидываешься? Думаю, всё-таки второе. Ты прекрасно понимаешь, о чём я.       — О чём ты, допустим, я понимаю. — Орбек всё-таки не выдержал и опустил взгляд. — Но почему ты уверен, что не ошибаешься?       — Точно дурачок. — Корникс ещё раз вздохнул и снова улёгся на бок. — Ты хоть знаешь, что она убила Юрию? Ничего такого тут не слышал? Не интересовался, куда эта ведьмища пропала?       — Юрию?.. — Орбек изумлённо уставился на пироманта. — Н-нет. Не знал. А зачем она?.. Они же вроде бы неплохо так общались…       — И опять пытаешься сыграть дурачка. — Корникс снова шумно вздохнул, подняв с пола облачко пыли. — Тебе это не идёт, адепт Винхеймской школы. Ты ведь в курсе, что Юрия подговаривала Пепельную убить тебя? Говорила, что ты опасен для её миссии и для судьбы мира в целом. Обещала взамен невообразимое могущество и прочие полезные штуки.       — Ну да… Я знаю, что у Юрии были на меня… Скажем так, особые планы, — сдержанно кивнул Орбек. — Но Стрекоза… Она-то тут при чём?!       — А вот при том, — строго сказал Корникс. — Она как это услышала — больше ни разу к Юрии не подошла. Обходила тот закуток самой дальней дорогой. А потом… Однажды ночью… Ты спал как убитый, как раз после того как она принесла тебе какой-то очередной свиток, и ты на радостях все заклинания на несколько раз опробовал и вымотался до полусмерти. А мне не спалось… И вот слышал я, что тогда случилось. А наутро… Знаешь, у Андрэ на оружейном столе лежит Тёмное Течение. Знаешь такой клинок? Откуда бы ему взяться у нашего кузнеца?       — Она… — ошеломлённо пробормотал Орбек, качая головой. — Стрекоза?..       — А кто, по-твоему? — насмешливо поинтересовался Корникс. — Сам Андрэ, что ли? Или бабуля Петра? Есть ещё варианты?       — Но… Но зачем?       — Ещё один глупый вопрос. Откуда я знаю? Может, она каким-то образом выведала, что эта лондорская мерзавка хочет сама, без помощи Пепельной… Так сказать, разрешить ваши с ней давние разногласия. В свою пользу. А ты так беспечно спишь ночами… Меня прирезать тоже дело несложное. Расслабились мы тут, в Храме, м-да… Вот и решила твоя Пепельная действовать первой.       — Моя?..       — Ой, и к этому слову прицепился! — неожиданно развеселился Корникс. — Ну всё, считай, теперь ты точно выдал себя с потрохами. Любовь — штука коварная, контролю не поддающаяся…       — Какая ещё любовь?! — возмутился чародей. — Корникс, ты стремительно опустошаешься, что ли?! Совсем ума в твоих речах не заметно!        — Да брось ты, Орбек, — с неожиданной горечью проговорил Корникс. — Передо мной-то к чему прикидываться? Я стар. И я уже очень давно стал нежитью. Не один век по свету брожу, много повидал… Вас таких. Хоть мы и нежить, иногда… Мы не настолько мертвы, как нам бы того хотелось. Верно? — он повернул к Орбеку лицо, и чародей снова ощутил на себе проницательный взгляд завязанных глаз.       Орбек долго молчал, пристально глядя на подрагивающее пламя свечи.       — Верно, — наконец тяжело выдохнул он.       — Иди, найди её, — с отеческой теплотой в голосе негромко сказал Корникс. — Скажи ей… Всё, что нужно, скажи. Не надо… Оставлять на её и своих плечах такую тяжесть. Ваши пути и без того нелегки. А так они будут вдесятеро тяжелее.       — Она, наверное, уже ушла из Храма, — пробормотал чародей. — Как я её найду?..       — А если не ушла? Сходи и проверь! — Теперь в интонациях Корникса сквозило лёгкое раздражение отца, уставшего растолковывать сыну очевидные вещи.       — Ладно, понял… — Орбек поднялся со своего ящика, чувствуя, что этим вечером не только книги и фолианты налились непонятной тяжестью, но и его собственные ноги.       Путь наверх по ступеням Храма показался ему самым длинным и трудным в его жизни — и ещё более долгой не-жизни.              

***

      «Легче ли станет мой путь? Я не уверен. А твой?.. Точно не станет…»       Конечно, она была там. Орбек, хоть никогда и не следовал за ней, всё же знал, куда она уходит, если не покидает Храм, растворяясь в пламени Костра. Иногда он тоже поднимался сюда — сначала убедившись, что её точно там нет, что она точно отправилась куда-то по своим делам в иные земли. Сидел у подножия древнего дерева, глядя вниз и бросая камешки. Думал. А чаще старался ни о чём не думать и просто будто бы плыл в никуда в потоках ветра, наигрывающего печальные мелодии меж трещин кладки полуразрушенной башни.       Остановившись в проёме арки, он замер, надеясь, что она не заметит его, и он сможет простоять так долго, очень долго, просто глядя на её склонённую темно-рыжую голову и гадая — а не ошибся ли въедливый пиромант? И не принял ли сам Орбек желаемое за действительное?       Да, он не обращал внимания на то, по поводу чего нередко ехидничал Корникс: что Стрекоза никогда не спускалась в их закуток, не сняв признаки опустошения. Для того она, видимо, и продолжала поддерживать отношения с Юрией: покупала у неё камни очищения… Пиромант обычно шутил, приветствуя ученицу: «Ох, вы только гляньте, какая красавица удостоила меня своим вниманием, я даже рад, что у меня завязаны глаза, а то я точно в самом деле ослеп бы!» Стрекоза со смехом парировала: «Всё верно, на меня только через тряпку и смотреть! Нашёл красавицу, тоже мне!»       А потом Корникс невзначай взглядывал на Орбека. И часто — ох, слишком часто! — перехватывал его устремлённые на девушку взгляды…       Конечно, не в красоте было дело, хотя нет смысла отрицать — строгие аристократические черты лица Стрекозы нравились Орбеку чрезвычайно. Но с самой первой их встречи среди руин цитадели Фаррона чародей понял: в сердце этой Пепельной горит неугасимое пламя тяги к новым знаниям. И это роднило их. Он не любил вспоминать, на что ему пришлось согласиться ради того, чтобы иметь возможность обучаться в Школе Дракона. Он стыдился своих тогдашних поступков и самого себя… Но ей он рассказал всё. Не сразу, после долгих колебаний, но всё же доверился — и не пожалел об этом. Она молча выслушала и отреагировала именно так, как и следовало: просто кивнула, только коротко глянув и высказав этим взглядом: «Понимаю…»       И она действительно понимала.       Он попросил её приносить ему все найденные фолианты и свитки о чудесах, и она с готовностью согласилась; а после, передавая ему очередную «добычу», взахлёб рассказывала, где раздобыла этот экземпляр и с кем ей пришлось сразиться, чтобы заполучить его. Глаза её горели азартом, предвкушением и радостью, когда она наблюдала, как учитель осторожно разворачивает новый свиток и вглядывается в выцветшие строки. И когда Орбек начинал рассказывать, какие заклинания содержатся в этом свитке и для чего их можно применять, глаза ученицы, будто бы отражая огонь во взгляде наставника, вспыхивали ещё ярче.       Родство душ — вот что это было. Истинное родство. А любовь, как изволил выразиться Корникс, — такой пустяк по сравнению с этим…       И так болело у Орбека сердце, как не может, просто не может болеть сердце у немёртвого…       Судьба Пепельной — напитать собою Пламя. Или же погасить его, навечно оставшись в первородной тьме остывшей Печи. Для неё эти исходы, возможно, и разные, а для него — один: он потеряет её навсегда. И каким бы ни стал мир после завершения пути наследницы Повелителей, он не хотел оставаться в этом мире. Поэтому он точно знал, какой исход ждёт его самого: полное и необратимое опустошение. Оно уже сейчас захватывало его душу и разум, проникало внутрь сквозь трещины и раны, оставляемые безжалостно терзающим сердце предчувствием скорой потери.       «У меня была одна истинная ученица. Теперь я готов умереть».       Он боялся только одного: что опустошение настигнет его прямо здесь, в Храме Огня, и он, утратив разум, нападёт на кого-то из здешних обитателей: на ехидного Корникса, на добродушного Андрэ, на старушку Петру… Или на саму Стрекозу. И ей придётся сражаться с ним — она ведь непременно встанет на защиту остальных. При мысли о том, что он мог бы умереть от её руки, становилось сладко и горько одновременно. Но всё же он не хотел ненароком причинить ей хоть малейший вред, да и вообще не желал ей дополнительных сложностей: всё же он не считал себя таким уж безобидным противником в схватке один на один. Поэтому давно уже принял решение: почувствовав приближающееся опустошение, он немедленно покинет Храм.       И вот этот день настал: ритуал возвращения пепла Повелителей на троны, молитва Хранительницы, открывшийся переход в Печь Первого Пламени… Скоро, скоро она уйдёт, понял Орбек. И в груди стало даже не холодно и не тяжело — пусто.       Опустошение питается тоской и чувством безысходности. Разум, чувства, память — зачем это всё, если в мире больше не осталось поводов их сохранять?..               — Простите, я хотела бы побыть одна. — Тихий хриплый голос заставил Орбека вздрогнуть. Как она заметила его? Он подошёл совершенно неслышно, она не оборачивалась… Как?       — Прости и ты меня, — таким же хриплым голосом отозвался он. — Я просто…       — Орбек? — Она порывисто обернулась. — Ох… Я не думала, что это ты. Что-то случилось? Тебе что-то нужно?       — Да… Нужно. — Он сделал один шаг и снова остановился. — Я хотел… Могу я подойти?       — Конечно. — Она указала на камень рядом с собой. — Садись. Отсюда прекрасный вид. Единственное место в Храме, где я по-настоящему люблю бывать.       «Я тоже».       Он подошёл и сел рядом. Привычным движением подобрал камешек, кинул вниз. Она заметила его жест, усмехнулась и сделала то же самое.       — Иногда я думаю — а что я буду делать, когда камешки закончатся? — Она оглядела площадку, на которой и в самом деле уже почти не осталось мелких осколков камня. — Придётся специально приносить их откуда-то ещё. Вон оттуда, с кладбища, например… А то без них тут сидеть — совсем не то удовольствие.       — А ещё можно воображать, что внизу камешки щёлкают по макушкам каких-нибудь полых, — хмыкнул Орбек.       — Точно, — улыбнулась Стрекоза. — Тоже частенько об этом думаю. — Она помолчала и бросила ещё пару камешков. — Так что случилось? — спросила она спокойно, но Орбек уловил в её голосе нотку тревоги.       «Как, ну как я могу сказать… То, что хочу и должен сказать?»       — Ничего не случилось. Просто… — Он искоса глянул на неё, не решаясь посмотреть прямо в лицо. — А как твоё настоящее имя? — вырвалось у него, хотя сказать он собирался совсем другое.       Стрекоза вздрогнула и медленно обернулась к нему.       — С чего ты взял, что я его помню? — Голос её опасно зазвенел. — А если даже и помню… Наши имена умирают вместе с нами, ты разве не знаешь? У Пепельного одно имя — Пепельный.       — Прости… — Орбек опустил голову. — Я… Не хотел тебя расстраивать. Просто… Ты моя единственная ученица за столько лет… И ты — моя лучшая ученица за всё время. Я надеялся, что…       — Даниэла, — проговорила Стрекоза едва слышно и так нерешительно, будто сама не верила в то, что говорит. — Даниэла?.. — повторила она с какой-то странной, жалобной и вопросительной интонацией. — Да, верно. Меня звали… Дани.       — Дани… — Орбек наконец набрался решимости и поднял взгляд на ученицу. — Я благодарен тебе за доверие. Это — лучшая награда за твоё обучение, поверь. Теперь я…       — Теперь ты — что? — неожиданно резко оборвала его Стрекоза. — Теперь ты отправишься в путешествие в поисках опустошения, чтобы забыть не только меня саму, но и моё имя тоже?.. Что ж, если тебе так легче… Пожалуйста. — Она отвернулась и обхватила себя руками.       — Дани… — Орбек повторил имя осторожно, будто незнакомую и опасную магическую формулу, эффект от применения которой непредсказуем, но вероятнее всего — смертелен. — Прости меня.       — За что? — глухо отозвалась Стрекоза, не оборачиваясь.       — За то, что смалодушничал и не попрощался с тобой так, как подобает. Я не смог… Не хватило у меня духу дождаться, пока ты отправишься в свой последний поход. Я хотел уйти первым. Потому что… — Он замолчал, пытаясь подобрать слова, да так и не сумел и только покачал головой.       — А ты думаешь, мне легче? — Стрекоза заговорила обманчиво спокойным тоном, но Орбек безошибочно расслышал в нём застывший, утопленный в глухой тоске крик — он слишком хорошо знал свою ученицу. — Ты собрался уходить… Да что же я, не знаю, что ли, что происходит почти с каждым, кто покидает Храм?! Ещё и мне потом пришлось бы тебя… — Она задохнулась и замолчала.       — Вот этого-то я и опасался, — тихо проговорил Орбек. — Что опустошение настигнет меня прямо здесь, и тебе придётся сражаться со мной. Я не сомневаюсь, что ты победила бы, но… Я всё-таки твой учитель, и вполне мог бы причинить тебе вред.       — Уж конечно, мог бы, — невесело усмехнулась Стрекоза. — В этом я даже не сомневаюсь. Я не видела тебя в деле, но… В общем, меня спасло бы только то, что я Пепельная и не могу умереть. Как минимум несколько раз точно спасло бы. Но дело-то не в этом… Я просто не хотела… Не хочу видеть тебя таким. И я тоже смалодушничала. Думала — если ты останешься в Храме, пока я не уйду, может, мне и не придётся…       — А я не хотел провожать тебя на смерть, — подхватил Орбек. — После того ритуала… Я понял, что всё ближе тот день, когда я потеряю тебя навсегда. И осознавать это оказалось так больно, что я понял, что начинаю терять себя.       — Ох, ну как же так… — всхлипнула Стрекоза и вдруг, придвинувшись ближе, порывисто обняла чародея. Орбек коротко вздохнул и тоже обнял её — не вполне осознавая происходящее, замирая от сладкой и ядовитой смеси восторга и горькой тоски.       — Здесь, сейчас… Мы ещё здесь, мы вместе, мы помним, чувствуем, — прошептала Стрекоза… Дани, уткнувшись Орбеку в шею. — А опустошение, и пепел Повелителей, и Пламя… Всё это потом. Не сегодня.       — Не сегодня, — повторил Орбек, обнимая Дани ещё крепче.       — А кстати… хочешь, вместе сходим в Великий Архив? Помню, ты говорил, что собираешься туда. Я уже неплохо там ориентируюсь. Помогу тебе искать нужные книги…       — Буду очень рад. Спасибо тебе. Дани… Ты не представляешь, что ты значишь для меня…       — Отчего же не представляю, — Дани тихонько фыркнула. — Очень даже представляю — думаю, примерно то же, что и ты для меня.       Орбек поцеловал Дани в висок.       «Слишком живые… Да, да! Прав старый ворчун. Быть живым — часто очень больно. Но за такие мгновения эта цена уж точно не чрезмерна».