Часть 1
22 января 2022 г. в 12:18
Голубой ветерок с Волги ласково обдувает утёс, но не в его силёнках победить полуденный зной. Зной… Юго хватает за хвост ускользающую мысль как кот юркую мышь.
— Надо постираться, покуда жара, — бросает он то ли себе, то ли Дине и стягивает ветхую, посеревшую от жизненных передряг рубаху. Ловит сочувственный, будто и не девичий, а младенческий взгляд — чистый, незамутнённый даже крупицей порока. Можно ли жить в этом мире с такими глазами и душой?.. Или это лишь его, Юго, блажь, желаемое, принятое за действительное? В одном он уверен точно: Дина — хорошая.
Воспоминание резвой рыбёшкой выскакивает из глубин памяти.
«— Надо постираться.
— Юго, что это у тебя? — Дина, позабыв о приличиях, выпучила глаза и тыкнула пальцем в его спину.
— Чевой там увидела? Корова что ль села?
— Какая корова? — она удивлённо моргнула.
Юго осклабился, довольный удачей простоватой шутки.
— Божья, вестимо. Рогатая раздавит вусмерть.
— Юго, опять ты смеёшься!
— А что ж мне, плакать?
— Я ведь серьёзно спрашиваю. Я про раны твои.
— А, это, — он повёл плечами, хранившими память о жгучей боли. — Следы хозяевого битья.
— А это? — она пальцем тыкнула в чёрные символы на безволосой мальчишеской груди — EIR3M8. — Буквы какие-то аглицкие, — она задумчиво наморщила лоб. — Алина бы прочитала, она умеет, и Мышка, наверное, тоже, нахваталась у Гоги-Миноги.
— Эт клеймо. Хозяин, сволочь, набил как рабам давним. Чтоб, значит, век я помнил, кто мой благодетель. Мне один человек добрый про энтих рабов сказывал. Я как они не даваться старался. Четверо меня держали, а всё равно заклеймил, гад. Ещё какую-то гиль о проклятиях нёс. Мол, смерть моя в энтих закорючках. Я маленький был, испугался, а теперь ни в проклятья, ни в чертей не верю. Всем дьяволам назло вольной птицей буду!
Дина смотрела на него с тихим восхищением, и от этого тепло разливалось в груди».
Дина на вид маленькая, тонкая и прозрачная, и светлая-светлая: волосы льняные, глаза светло-серые, слезящиеся от солнца, снежная, чудом не тронутая загаром кожа. Целый день на воздухе и хоть бы что! Сошла бы за барыню, кабы не выцветшее голубое платье с оторванным рукавом и босые ноги, чёрные от дорожной грязи. Руки только кажутся тростинками. В них таятся и сила, и ловкость.
Её глаза всегда широко раскрыты. В них покой соседствует с живым любопытством. Для Юго её взгляд — успокоительная микстура. Помогает даже после самых разрушительных штормов. А вот его взгляд, если верить ей на слово, даёт противоположное.
«— Лё… Юго, чего ты так смотришь на меня?
— Как?
— Тяжело, как будто камень кладёшь.
— Во малахольная! Чай, не палкой бью, и даж словами не кидаюсь. Как же ж ты терпела, покуда мальчишки тебя Макакой обзывали?
— Так они глупые и несчастные, а ты нет.
— Щасливый, значит? — фыркнул Юго. — А вить правду баешь. Без хозяина самый щасливый. Не серчай! Я не нарочно так гляжу. Богом клянусь, ничего худого не думал.
— Почему не разрешаешь Лёнькой себя называть? Придумал имя какое-то чуднОе, аглицкое, — она нахмурила тонкие светлые брови.
— Чай, тебе тоже не нравится, когда Надёжей зовут.
— Не Надёжей, а Надеждой.
— Нашла различье! Всё едино.
— Надеждой меня папа называл, — она уткнулась подбородком в колени. Палка в её руке скользила по песку, смоченному речной волной. — Хотя почему называл? Называет! Но я чувствую, что не доросла до этого имени. Катя и Алина говорят, что я недостаточно послушная, и что папа будет недоволен, когда узнает, что я шатаюсь незнамо где. Поэтому мне лучше быть просто Диной.
Юго не уловил всей сути, но расспросы чинить не стал. Будучи неучёным недорослем, нутром почуял, что негоже то. К семье Дины, особливо к матери, питал он огроменное уважение. Он наблюдал за ними незримо, не входя в знакомство, так что не могли они личиной овечьей волчью шкуру прикрыть. Доверял он чутью своему, чёрным горюшком взрощенному, горьким опытом наученному. Хорошие люди Арсеньевы, с какой стороны не погляди.
— А почему ты выбрал имя Юго?
— В честь разбойника одного. Из книжки, вестимо, — добавил он, поймав восторженно-испуганный взгляд. — Хочу быть вольной птицей, как он и Стенька Разин. А ещё прозванье Юго с югом у меня ассоциируется. Мечтаю до югов добраться, до краёв тёплых, где нету снега во весь год, — пальцы на ногах лизнула прохладная волна. Каковой-то зимой будет! Нет, лучше о сем не думать раньше сроку, а то так недолго камень на шею и в реку с головой.
— А почему волосы у тебя немного седые?
— Шибко приметные, да? — он нахмурился, покосившись на своё отражение в речке. В волосах цвета вороного крыла предательски блестели седые пряди. Досада вылилась на Дину. — Заладила, почему да почему! Всю жисть мою хочешь знать?
— Хочу. Она у тебя интересная.
— Тяжкая она у меня, оттого и волоса побелели. Никому такую жисть не пожелаю».
Юго полощет рубашку в желтоватой волжской воде. Серое облако грязи выходит из ткани как из диковинной рыбы, с которой сталкивался храбрый разбойник Юго в одном из своих книжных путешествий.
Ласковое прикосновение вырывает из солнечного сна на грани яви. Юго выпрямляется и поворачивает голову. Дина со странным, нежно-грустным выражением лица гладит его по спине, но прежде, чем он успевает что-то спросить, она наклоняется и… Её губы касаются его шрамов. Он не сразу вспоминает, как это называется. Медленно спадает покров с забытого слова «поцелуй». Слёзы обжигают глаза. В прозрачном мареве разворачиваются картины прошлого: живая мать, их маленькая родная избушка, материнские поцелуи и молитвы, крупные слёзы, которые она роняла в болтушку из муки — единственную еду в голодный год. Дина похожа на неё. Такая же кроткая, со светлыми волосами и душой, но более стойкая.
Юго закусывает губу до металлического привкуса. Он же поклялся не плакать. Тем более при ком-то. Даже если этот кто-то в теперешнее лето (хочется верить, что одно из многих, ему отпущенных) самый близкий.
— Прекрати.
Ласковое тепло отступает, и от этого немного горько.
— Прости, я… опять сначала сделала, а потом подумала.
Он молча полощет рубашку, покуда солнце высушивает солёные дорожки на щеках.
— Ты сердишься?
— Отнюдь нет.
— Айда купаться! Твоя рубашка уже перестиралась. Я знаю, что говорю. Я часто помогаю стирать Лине.
Она прыгает в воду. Намокший подол раскрывается лепестками незабудки. В Юго летят брызги.
— Погоди, дай хоть рубашку выжать!
Дина очень смелая. Не побоялась встать между ним и хозяином, прыгнуть кошкой и вцепиться в тёмную косматую бороду, получить удар плетью. Сестра по шрамам всё равно что сестра по крови.
Над Волгой звенит счастливый смех.