В склепе холодно трупам лежать

Храм Смерти — или Храм Справедливости, или Храм Черной Метки, или ещё какое либо другое название — был самым спорным местом на сервере. В смысле, это конечно удобно (в какой-то степени для определенных личностей), но для обычных людей жить с религиозным наемником под боком — это очень рискованно и страшно. Сам Алфедов скорее не одобрял действия Модди, чем поддерживал. Опять же — никто не хочет знать, что в любой момент кто-то может заплатить за твою смерть, хотя основная причина недолюбия не в этом. Как и все остальные дровосеки после заказа он старался держаться от Модди подальше. Но есть что-то, что толкает его к порогу храма, снова и снова приводя к этому месту. Есть что-то (или скорее "кто-то"), что шепчет ему на ухо прийти и увидеть вновь. Алфедова не пугает храм, и он не чувствует его величия, несмотря на определенное присутствие там потусторонних сущностей. Он просто приходит и сидит там в свободное время, позволяя голосам утихнуть, чтобы потом уйти и не вспоминать об этом. Сначала это было для их спокойствия. Но потом он начал замечать, что сам приходит к постройке, и это заставило его насторожиться. Может быть, он просто пытается понять, что именно делает Модди. Он бы не удивился его внезапной религиозности, но Смерть — бог, с которым всегда нужно видеть грань, и с которым очень сложно себя контролировать. Решиться на службу ему это тяжелое, требующее веских причин дело. Подобных причин у Модди Алфедов не замечал. А если дело в другом, то почему именно такое исполнение? Просто для эффекта? И что на самом деле ему нужно? (Алфедов не знает. Алфедов недостаточно человечен, чтобы понимать религию, веру и тягу к славе или богатству. Единственный его приоритет — жизнь) . . . Нога закинута на колено, тело расслаблено, насколько может быть расслабленным снег. Он не чувствует очевидной жёсткости каменной скамейки, на которой он расположился, и не чувствует страха. Он даже не листает книгу, чтобы увидеть новые заказы, он просто рассматривает первую страницу, когда позади него раздаются шаги, и он оборачивается. — Что ты тут делаешь? Модди без брони, но все равно опасен, а ещё Модди ближе к выходу — разум Алфедова уже строит графики угрозы и пути отступления, хотя его лицо остаётся безэмоциональным. — Не знал, что здесь нельзя находится. — Я спросил, что ты тут делаешь. Алфедов пожимает плечами, обводя помещение взглядом. — Сижу. — А чего сидишь? Модди подходит ближе, и Алфедов заставляет себя не двигаться, потому что, ну, ему правда нечего скрывать и волноваться. В книжке он вроде не записан, а значит и Модди не будет его убивать. Ну, или он просто не должен. Чисто теоретически. — Думаю. Налаживаю связь с астралом. — И как? — Не очень. Модди подходит совсем близко, но он обходит скамейку и просто листает страницы книги, стоя к нему спиной. Значит, атаковать не собирается (или просто показывает свою уверенность) — Я. . . Пытаюсь понять, почему ты это делаешь, — внезапно набравшись храбрости (или внезапно отключившись от своего здравого смысла) он спрашивает мужчину. — Что именно? — невинный вопрос, как будто они сейчас не в храме на крови общаются. — Почему ты. . . Решил начать службу. Рука Модди замирает, а после скользит в карман. — А что, тоже решил почитать мне лекции, типо это сервер друзей и вообще убивать это нехорошо? — Убивать это не хорошо, — кивает Алфедов, — но я тебя спросил почему ты начал службу. Модди садится рядом, почти полностью отражая позу самого снеговика, и его лицо такое же непроницаемое. — Божья воля должна быть исполнена. — Ты исполняешь волю других игроков, — аккуратно поправляет его дровосек, — и я осмелюсь предположить, что нападки без заказов ты совершаешь по своей собственной воле. Модди хмурится, и Алфедов замирает, снова пытаясь просчитать ситуацию. — Не тебе говорить мне о воле и смерти. — Если хочешь я могу позвать Альцеста и вручить ему бумажку с текстом. — Альцест тут ни при чем, и я не хочу его видеть. — Он заказан, увидишься с ним рано или поздно. Кажется, что выражение лица Модди не меняется, но Ал чувствует что-то, не вяжущееся со спокойным (может, слегка раздраженным) образом, сидящим перед ним. — Альцеста не так просто убить, я набираюсь ресурсов для следующего раза. — Я сомневаюсь, что ты сможешь его убить. Я сомневаюсь, что ты этого хочешь. Модди медленно вдыхает, будто он разговаривает с ребенком, которому нужно что-то десять раз объяснять, и он набирается терпения начать заново. — Тут не важно хочу я или нет. Я исполняю божью волю. — Божья воля ничего тебе не даёт. Люди дают тебе деньги. Убийство приносит тебе удовольствие. Но убийство того не стоит. Убийство не стоит удовольствия. Копошащиеся голоса оглушают его на мгновение, и нервный смешок Модди пролетает мимо его ушей. — Но ты ведь тоже делаешь это, — говорит он, вкрадчиво, пытаясь держать на губах улыбку, — и ты ничем не лучше меня. И голоса взрываются, пока разум говорит ему бежать бежать бежать бежать бежать бежать бежать бежать -нет — Мы сейчас говорим не обо мне, — он подозревает, что его лицо сейчас потеряло какое либо выражение совсем, и его голос замедлился, в попытках обработать каждое слово. — Конечно, — отвечает Модди, и его улыбка все ещё натянута, — Мы оба говорим не то, что хотим спросить на самом деле. Алфедов спрашивает себя, чего он хотел, когда вошёл в храм. Он спрашивает, чего хотели голоса, когда привели его сюда. Модди ничего не спрашивает, но его улыбка все ещё с ним, и Алфедов цепляется за нее, потому что эта улыбка стоит того, чтобы ее запомнить и потом повторить, потому что эта улыбка — настолько человеческий жест, что он хотел бы его уметь. Даже если это уязвимо и очевидно — это по-человечески. (Так вот что имел в виду Модди) — Ты лицемер, — заявляет он, и это заявление Алфедова уже не цепляет. — Ха, — звук, что вроде должен был быть смешком, но воспроизведенный с ледяной физиономией, — Ты быстро понял. Но я говорю, что мы говорим не обо мне. Модди изучает его лицо, будто пытаясь залезть в чёрные глаза и увидеть, что находится под слоями белого снега. Будто он пытается найти что-то, за что ему можно будет дёрнуть, за что можно будет ухватиться в этом ледяном покрове. — Может быть тебе правда стоило отправить ко мне Альцеста, — говорит Модди, вставая, — по крайней мере, я видел бы человека, а не его пародию, играющую в справедливость. И это уже удар под дых, и Алфедов вскакивает, но он чувствует, что у него нет сил ни на шаг к Модди, ни на слова сопротивления. Голоса шумят. Голосам нравится представление, нравится, когда их человека унижают, они ликуют, смеются своими детскими голосами, вкушают произнесенную чужими устами месть. — . . . Если я — лицемер, то ты — лжец, — улыбка Модди, поблекшая на момент молчания, снова всплывает, — И мне жаль человека, которого ты пытаешься обмануть. Модди смотрит на него очень долго, изучая спокойное лицо, и медленно сам возвращаясь к спокойствию. — Уходи. Я устал от твоих обвинений, юнец. — Про возраст было лишним. — Цени правду лжеца, и возможно когда-нибудь он оценит искренность лицемера — По-моему ты сказал, что устал от обвинений. — И я все ещё жду когда ты уйдешь. Они смотрят друг на друга ещё немного, когда Алфедов наконец заставляет себя развернуться. — Бог смерти придет за всеми, — говорит он, уходя, — бесполезно строить себе баррикады из трупов. И он не оборачивается. . . . Они встречаются снова через несколько дней, когда Алфедов пришел к храму и увидел, что перед ним стоит табличка "храм временно закрыт". Там же он видит Модди, молчаливо смотревшего на эту самую табличку. Он поднимает взгляд на Алфедова, и они смотрят друг на друга почти минуту, пока Модди наконец не отмирает и поворачивается. Алфедов вдруг увидел его усталое лицо и мутные глаза. — И тебе желаю того же, — говорит бывший посланник Смерти, и он уходит, оставляя Алфедова одного.