***
Вся неделя — кавардак, все настолько понимающие и принимающие, что Бруно искусал весь язык. Так тошно. Будто он не знал как они ведут себя на самом деле. Улыбки — тетива, слова — стрелы, Бруно думает, что открой он рот, попадет прямо в сердце и держит язык между зубов. Доброго настроя хватило на неделю, мать снова взялась за старое, но теперь у ее детей и внуков хватает смелости сказать: «Ты же знаешь, к чему это приведет. Прекрати, пожалуйста, успокойся». Бруно хочет сказать: «Упокойся». В гробу, метров на трех вниз и заложенной камнями крышкой. Черт, это звучит так…ужасно? Наверное да, жестоко думать так в сторону своей матери, но Бруно плевать. Он честен с собой, единственное полезное чему он научился за десять лет по ту сторону стен, а потому без зазрения совести признает, что желает ей такого же презрения и ненависти, что пережил он. Ему не стыдно, когда он чувствует удовлетворение, когда ее затыкают, когда не дают, что она желает, когда не делают, что она хочет. Бруно не стыдно, он лишь ухмыляется в пончо и думает: «Так тебе и надо, старая карга». Он натягивает собственную кожу, закутывается в страх, неуверенность и смущение. Закрывая ту накипевшую в его душе чернь, что очень желала всплыть. Словом, взглядом, движением. Скрывать «это» тяжело, выпустить некуда. Даже если сцеживать по чуть-чуть в повседневных фразах, подколках, то ему не хватит всей жизни. Все моменты упущены, черт знает сколько лет назад. Теперь у них все друг друга поняли, приняли и простили. Но у него никто не просил прощения, ведь слабовольный Бруно уже априори всех простил, всех понял и принял вину на себя. Он скрипит зубами. Гнев кипит в венах, запекая кровь. Он любит свою семью, но любовь не всепрощение. Бруно никого не простил, он просто не желает пока вскрывать криво срощенные раны. Это разные вещи. Он гладит небольшое серое тельце на ладони. Хотя, рано или поздно — это придется сделать. Плохие переломы ломают снова, чтобы растить правильно. О-о, Бруно очень хочет разрушить эту искалеченную связь между ними, а после срастить заново, нормально, правильно, но как сделать правильно, если все чем ты жил, абсолютный беспросветный фарс «идеальной могущественной семьи Мандригаль»? Бруно поджимает губы и слишком сильно сжимает крысу в руках, ломая ей шею. Вот же блядство. Бруно сжигает трупик вместе с собранными опавшими листьями во дворе Каситы. И тихо говорит, другим крысам, чтоб те не смели говорить об этом Антонио, а если осмелятся, Бруно плевать, что они делили с ним кров десять лет, он передушит их всех к чертям собачьим.***
Камило и Долорес шепчутся возмутительно громко для тайного перешептывания. Особенно с человеком со сверхслухом. Они обсуждают его и хотят, чтобы он их услышал. Бруно прикусывает язык — как мелочно. Пытаются вывести его на эмоции, чтобы тыкнуть пальцем и сказать: «Ха, так вот за что выгнали Бруно!». Он на это не поведется. Язык неприятно ноет, потому что он уже повелся, вслушиваясь в диалог. — Он и вправду наводил ужас на весь Энканто? Тип я в это не верю. Я понимаю, если бы он был двухметровым, а так, он же такой… — Парень не решается продолжить, но Бруно заканчивает за него «такой никчемный». Пальцы скрипят по обложке книги, которую он «читает». — «невнушающийужас»? — Ну, думаю, он пугал больше своими крысами и внешним видом, он всегда ходил такой…ну... Думаю он пугал в комплексе всем этим. Этаким "мистическим набором предсказателя". — Долорес прищуривается и вслушивается в слишком ровное дыхание дяди. Почти механическое и ей от этого немного странно. А еще стыдно, говорить такое перед ним намеренно, потому что…потому что его действительно за что-то, но боялись. И ей с братом жуть как интересно за что, потому что ни мама, ни тетя Джульетта не желают говорить об этом. Чернь просится наружу, она царапает язык зубами, ногтями старый переплет книги и Бруно пытается не поддаться ей. Потому он разрывается между ироничной шуткой и реальностью. Между тем что они представляют услышать и тем, что им не хотела говорить мать. Бруно фыркает. То, что он хочет рассказать двум отпрыскам Пепы, не идет ни в какое сравнение с предсказаниями о сдохшей рыбке. Они ждут его реакции. Тщетно делая вид, что они не пытаются его раздраконить. Отвратительные актеры — оба. Какова ирония, правда? Они ждут шоу, они ждут ответов, они ждут от него хоть что-то. Бруно даст это им. Он аккуратно снимает шкурку, позволяя черни завладеть его языком. — Они были зависимы. — Говорит Бруно глухо, скрывая лицо за волосами и Камило с Долорес вздрагивают, явно уже не ждя ответа. Голос у дяди стальной, хриплый от долгого молчания и чеканящий. — Без моего предсказания, они боялись даже шаг сделать. Они желали себе всего самого лучшего, каждый раз заставляя меня избегать неудач. Они были так уверены, что смогут бегать от бед вечно. Хах, но рано или поздно чаша должна была переполниться. — Бруно поворачивает голову, в глазах у него смесь льда и шартреза от магии, что стрекочет на кончиках пальцев. — Почему меня боялись, Камило? Когда я стал ненавистен? О, в один момент, я отказался предсказывать чем кончится одна из свадеб. И именно в этот день с церкви упала черепица убив и жениха, и невесту. Только чудо спасло лысую голову Падре. — И Камило с Долорес аж передергивает. Бруно ухмыляется так цинично и зло. — Почему меня боялись? Они боялись вновь подсесть. Я был живым искушением, живым грехом их зависимости, но отдав один раз жизни в мои руки, они запомнили, лишь то, что потеряли, а не то что получили. Ничего не напоминает? Бруно подмигивает, как самая последняя сволочь и отворачивается, вновь беря книгу в руки. Камило и Долорес пытались уверить себя, что просто спокойно ушли, а не убежали от дяди Бруно.***
Наверное этот день можно считать проклятием. Ни соль, ни сахар, ни чертово дерево более не помогают ему. Потому что он змеей шипит на собственную мать. Альма смотрит на него в ужасе, когда это в последний раз ее Брунито такое себе позволял? Никогда. Но Брунито уже как десять чертовых лет - нет. Замурован, похоронен между стен под тихий крысиный писк и шелест песка. Тот кто перед ней выгоревший, отравленный, с сердцем подобно решету и секретами наружу сломанный человек. Мать смотрит на него с мукой во взгляде. Бруно в кураже, скалится улыбкой. Больно? Потерпишь. Он отдал слишком много ради семьи. И самое обидное, его жертву не оценили, а приняли как должное. Как тошнит. Он хочет реванш. Он хочет вернуть все эти прошедшие впустую годы, ушедшие на кого угодно, но не на себя. Ему должно быть пять, а не пятьдесят пять, но справедливость не в фаворите в этом доме. Он пытался быть хорошим мальчиком, когда его роль с самого начала была "стать злодеем". Мальчик старался, Мальчик скормил себя устоям, Мальчик варился в желудочном соке долго и муторно, пытаясь соответствовать. Мальчик устал, Мальчик хочет смотреть на Бога сверху вниз, Мальчик вскрыл брюхо чудовищу изнутри и теперь начинает играть не понарошку .