Dior Eau Sauvage

      – Я, конечно, подозреваю, что у него кто-то есть. Он постоянно отвлекается на телефон, сползает с вопросов про предыдущие отношения. Я все понимаю, он красивый, обеспеченный, харизматичный, наверняка, у него куча девчонок. Но, если честно, мне на это наплевать. Я точно выигрываю на их фоне. – слышу голос подруги, раздающийся из-за ярко-голубой шторки, пока сижу на пуфике рядом с примерочной и пытаюсь вникнуть в рассказ Миры. Но получается у меня, не очень. Я постоянно отвлекаюсь на телефон, рабочий чат, музыку, играющую в магазине, на собственные мысли.       – Мира, вы точно знакомы всего два дня? Ты мне уже столько про него рассказала, что складывается ощущение, что вы знакомы уже несколько месяцев. – говорю ей, на что та тут же отвечает, и передо мной вдруг появляется ее счастливое лицо, выглядывающее из-за шторки.       – Не поверишь, но у меня точно такое же ощущение. Как будто мы знакомы с ним тысячу лет. Может, в прошлой жизни и были. – мечтательно произносит девушка, подмигнув мне и снова скрывшись в примерочной.       – Слушай, ну у него может и не быть такого ощущения. Он не обязан раскрывать душу девушке, с которой познакомился два дня назад в клубе. Может, он недоверчивый человек. – Задумчиво произношу я, снова утыкаясь в телефон, на этот раз смахнув оповещение от матери, содержимое которого гласило: «Евгения, это мое последнее предупреждение. Либо ты возвращаешься домой, либо ты нам больше не дочь». Захотелось ответить ей: «говори за себя», ведь я была уверена, что папа полностью на моей стороне. Он не хочет в открытую ссориться с мамой, поэтому выбирает политику невмешательства, лишь иногда отправляя мне смс с текстом «я тебя люблю, и счастлив, что ты выросла со стержнем внутри». Знаю, что это всего лишь одно короткое предложение, но им он как бы говорит, что поддерживает мое решение уехать из Воронежа, и рад, что я не поддаюсь на провокации матери. И мне бы хотелось, чтобы это действительно было правдой.       – Ты права, черт возьми. В любом случае, я завтра уезжаю, и этот Степан так и останется моим московским приключением. Но признаюсь, что уже два дня думаю только о нем. – произносит подруга, на что я в немом удивлении вскидываю брови. Чтобы заинтересовать мою подругу нужно быть действительно разносторонним человеком с очень сильной харизмой. Мне даже стало любопытно посмотреть на этого Степана. Потому что Мира ни в кого не влюбляется. И ни о ком не думает, ощущая бабочек в животе.       Насколько я серьезно относилась к отношениям, и как много они значили для меня, настолько же легко и непринужденно к ним относилась Мирослава. Для нее любой парень был временным развлечением, с которым интересно провести пару дней, возможно, неделю, пофлиртовать, насладиться эмоциями, ухаживаниями, но как только он начинал открыто демонстрировать свои зарождающиеся чувства, подруга быстро теряла к нему интерес. Она объясняет это тем, что чтобы по-настоящему заинтересовать ее, нужно быть … а дальше шел бесконечный список критериев, исходя из которых Мира делала выводы о том или ином мужчине. Но я всегда подсознательно догадывалась, что это все из-за страха сближения, из-за боязни привязаться, обжечься, оказаться отвергнутой. От прошлой травмы.       Однако этот загадочный Степан, каким-то образом, по-настоящему заинтересовал ее. Хотя сомневаюсь, что надолго.       – Ну? Заглядывай и падай в обморок от этого платья. Потому что я уже успела упасть и прийти в себя. – произносит девушка, и я нехотя встаю со стула, одергивая шторку в сторону, но, признаться честно, я правда готова потерять сознание от того, насколько шикарно подруга выглядит в этом платье. Мирослава не была худой девушкой, ее скорее можно было бы назвать девушкой с формами, но не толстой. Пышную грудь выгодно подчеркивал не сильно глубокий вырез, а черная шелковая ткань красиво облегала фигуру. Девушка поправила и без того хорошо лежавшие волосы, и вопросительно посмотрела на меня.       – Мирка, это правда бомба. Лучшее из того, что ты мерила.       Пока едем в такси под очередной хит Эда Ширана, Мирослава болтает по телефону с одной своей воронежской подружкой. За окном прокуренного такси льет проливной дождь, под который нам повезло не попасть, и Москва встает в пробке, как будто дождь это настолько аномальное явление, к которому водители автомобилей просто не привыкли. Может, в Москве дождь и правда редкость. Наблюдаю за тем, как промокшие до нитки люди бегут со всех сил, накрываясь собственными сумками, желая поскорее найти место под крышей, хотя в этом уже нет никакого смысла. Как они злятся на погоду, раздражаются на забрызганный грязью костюм, в котором шли на собеседование на работу мечты, улыбаются, подставляя лицо новым каплям дождя, радостно прыгают по лужам, держа за руку любимого человека, продолжают невозмутимо пить кофе, хотя он уже превратился в латте на дождевой воде. Прикусываю губу, слыша лишь скрип дворников по лобовому стеклу, тихое бормотание Мирки и отдаленный голос Ширана из радио нашего кавказского водителя. Думаю о том, что о такой жизни я всегда мечтала. О жизни в большом городе, где кипит жизнь, где я могу с интересом разглядывать прохожих и придумывать себе сценарии их жизней. О жизни, в которой я работаю в Главкино, фотографирую актеров самого смешного шоу, которое я когда-либо видела, езжу с ними на корпоративы, знакомлюсь со звездами и скоро начну обучение на курсе, на который я копила почти целый год. О жизни, где общаюсь с людьми, которыми раньше восхищалась издалека, и была уверена, что это все лишь моя несбыточная мечта. Но сейчас я понимаю, что это и правда моя жизнь. И я ни на что не променяю те ощущения, которые я здесь получаю.       – У вас здесь можно курить? – спрашиваю у водителя, на что тот широко улыбается, отсвечивая в меня своим золотым зубом.       – Можно! Только зачем такой красивой девушке курить? В семье курить может только мужчина. – без задней мысли произносит мужчина, от чего меня откровенно передергивает. Я не задумываясь, приоткрываю окно, достаю из сумки сигарету и моментально поджигаю ее, поскорее впуская дым в легкие. Я теперь могу делать, что хочу.       – В нашей семье курить могу только я! И чтобы я тебя с сигаретой больше не видел! – вскрикивает парень и сильно ударяет кулаком по стеклянному кухонному столу. Мне даже кажется, что по нему пошла трещина. Я вздрагиваю от резкого звука, но изо всех сил стараюсь показать, что я не боюсь.       – Марк, ты вообще осознаешь, что ты фактически себя убиваешь? Ты уже не понимаешь, где реальность, а где нет. Я не курила. – стараюсь уверенно произносить слова, но голос непроизвольно дрожит, потому что я знаю, что последует за моим несогласием. Но меня по-настоящему начинает пугать тот факт, что он придумывает несуществующие истории. Парень ухмыляется и хмыкает. Потом хмыкает еще раз, и эти непонятные звуки перерастают в смех. Настоящий истерический смех.       – Милая, ты хочешь сказать, что я это придумал? Что я неадекватный? – спрашивает блондин, опираясь на тот же стеклянный стол, чтобы не упасть на пол. Я вообще удивлена, как он все еще держится на ногах. Я уже научилась определять по его состоянию, сколько он выкурил за этот вечер. И если кто не понял, курил он далеко не сигареты.       Я закусываю губы внутрь, потому что понимаю, что он начинает злиться. Но я не могу молчать. Не могу смотреть на то, как он гробит себя. Чувствую, как его холодная рука ложится на мою щеку, и он проводит пальцами от скулы до подбородка, цепляясь за него и поворачивая мою голову в его сторону.       – От тебя же воняет сигаретами. Ты хочешь сказать, что я вру? – снова вкрадчивым тоном спрашивает парень, отчего по телу бегут мурашки. Больше всего не люблю этот его тон. Прикрываю глаза, собираясь с мыслями. Я знаю, что за этим последует, но я должна сказать.       – Я хочу сказать, что тебе надо бросить. Ты становишься неадек… - я не успеваю договорить, так как тут же чувствую сильную боль на щеке, которую тут же начинает жечь. Я не понимаю, как я оказываюсь на полу, видимо, удар был настолько сильный, что я отлетела в противоположную сторону. В виски ударяет сильная боль, и я зажмуриваю глаза, чувствуя на пальцах тепло. Подношу руку к глазам и вижу подтверждение своих догадок. У меня кровь.       Марк спустя пару секунд падает рядом со мной и берет между ладоней мою голову, начиная часто целовать мою макушку. Чувствую в своих волосах влагу, и понимаю, что он плачет. У меня заходится сердце от настолько разных чувств, с которыми я не могу справиться, что я тоже начинаю плакать. Парень крепко прижимает меня к своей груди, аккуратно стирает слезы с моих щек и шепчет что-то на ухо. У меня звенит в ушах, поэтому я понимаю лишь половину из сказанного.       – Прости… идиот… я не достоин… я брошу… я причиняю тебе слишком много боли… обещаю…       Сбывались ли эти обещания? Сбывались. Но их исполнение длилось очень недолго. Как только я успевала обрадоваться, что он действительно собирается бросить и расстаться со своей зависимостью, он снова уходил и возвращался почти через сутки в неадекватном состоянии, в котором он мог сделать все, что угодно. Несколько шрамов на моем теле – ясное тому подтверждение.       Глубоко вдыхаю дым сигарет, отпуская все свои плохие воспоминания, которые мучают меня присутствием в моей голове. Кажется, что я помню все это настолько четко, что проматывая эти картинки в своей голове, я буквально причиняю себе физическую боль.       Он всегда считал женщину, чем-то святым и неприкосновенным, но в то же время, мог смело указывать, как ей жить. Женщине нельзя было пить алкоголь, и курить, иначе она не могла выносить здоровых детей. Женщине нельзя было спорить с мужчиной, потому что он всегда прав. Женщине нельзя было возвращаться домой позже девяти, даже если она хочет остаться ночевать у своей лучшей подруги. Позже, женщине не стоило общаться со своими друзьями и родителями, потому что времяпрепровождение с ним это самое главное в ее жизни. И наконец, женщина не имела права указывать ему, что делать. Даже если она делала это абсолютно деликатно, с заботой о его здоровье.       Почему я не ушла от него тогда, когда он впервые поднял на меня руку? Потому что я безмерно его любила. Потому что верила, что он говорит правду. Что он бросит, что он начнет все с чистого листа. Я любила его, мне не хотелось бросать его в таком состоянии, мне хотелось помочь ему справиться с этим, спасти его от прыжка в пропасть, к которой он стремительно приближался. Он извинялся каждый раз, плакал у меня на руках и клялся, что исправится. Говорил, что он слишком плохой человек, и он меня не достоин. Но каждый раз это повторялось снова и снова, пока я не поняла, что ничего не изменится. Никогда.       – Ты вообще тут? Женька? Я спрашиваю, какой фильм будем смотреть?       Я сижу в своей любимой шелковой пижаме и большими ложками уплетаю мороженое с черникой и манго. На огромной черной плазме идет не знаю какая по счету серия «Секса в большом городе». Мирослава, совершенно оправданно ассоциируя себя с Самантой, подбирает разные клички всем ее ухажерам. Буквально падаю со смеха, когда одного из них Мира прозывает засохшим корнишоном. Улыбаюсь во все свои тридцать два зуба, и с любовью смотрю на подругу. Если бы не она, я бы сейчас лежала на диване на кухне Шастуна, уплетала бы китайскую лапшу и утопала в догадках, какого черта происходит с Поповым. А, точно. Он же вчера почти признался мне в чувствах. Если это, конечно, так можно назвать. И Мирослава даже не предполагает, что сейчас происходит у меня на душе.       – Нет, ну реально посмотри на него. Он выглядит как мой прадедушка, какая ему Саманта? – смеется подруга, но я, вспомнив произошедшее вчера, ее веселья уже не разделяю. Подруга тут же замечает малейшее изменение моего настроения, и вопросительно смотрит на меня. Не знаю, хочу ли я делиться этим с кем либо. Мне кажется, что как только я произнесу это вслух, это действительно превратится в правду, в реальность. А пока эта картинка живет лишь в моей памяти, и возможно, мне вообще это приснилось, кто знает? Прячу свой взгляд за волосами и лишь молча закидываю в рот еще одну ложку наивкуснейшего мороженого. Предпочитаю не думать об этом и не говорить. Притвориться, что ничего не было. Может, так будет лучше для всех.       – Ермолавева? Что происходит?       Если она назвала меня по фамилии, значит дела обстоят серьезно, и она не отстанет от меня, пока не получит внятного ответа. Я продолжаю отмалчиваться, потому что даже не знаю, с чего начать. Может, я правда придаю слишком много значения его актерским проделкам?       – Что он сделал? Обидел? Обманул? Поиграл на твоих чувствах? Женя, не молчи, иначе мне придется пойти разогревать плойку и пытать тебя ей. – девушка отставляет на прикроватную тумбочку свой бокал с шампанским, от которого я намеренно отказалась. Девушка разворачивается ко мне всем телом и буравит взглядом, и я понимаю, что выбора у меня нет. Либо рассказать все, как есть, либо умереть от первой в мире пытки плойкой.       – Он вчера сказал, что сходит по мне с ума. Что-то вроде того. Может быть, мне показалось. – произношу медленно, растягивая слова, как будто это поможет мне снизить важность произнесенной фразы.       Мирослава не выпучивает глаза, не вскрикивает «о Боже», не кидается на меня с расспросами, что же конкретно он сказал, что меня очень удивляет. Это было бы вполне в ее стиле. Но она лишь поджимает губы, с грустью смотря на меня.       – Ты думаешь, он врет? Это тебя беспокоит? – спрашивает девушка и попадает в самую точку. Я откидываюсь на спинку кровати и скрещиваю ноги в позе лотоса, глубоко вздыхая. Я сама не понимаю, что меня беспокоит. Я запуталась.       – Я не думаю, что он врет. Он говорил вполне искренне. Но я не думаю, что эти слова для него много значат. Как минимум потому что он был пьян. А я воспринимаю все сказанное всерьез, вот что меня беспокоит. Он просто играет со мной, а я осознанно не хочу выходить из этой игры. – произношу на одном дыхании все, что тяжелым камнем лежало на душе, но легче не становится. Мне снова кажется, что я медленно, но верно попадаю в историю с плохим концом. Но я просто не могу перестать с ним общаться. Меня тянет к нему как магнитом, и мне кажется, что его тоже. Если все, что он сказал вчера это правда.       Мирослава поджимает губы, и обнимает себя за колени, задумчиво пялясь прямо перед собой.       – Как он вел себя до этого? – спрашивает девушка, перебивая рассказ Кэрри по телевизору. Я прикусываю губы от четкого ощущения, что мне не стоит дальше продолжать эту игру.       – Странно. Он может несколько раз за день нахамить мне, или завуалировано оскорбить. Потом может заступиться за меня перед начальством или одолжить свой пиджак. Может отобрать телефон, чтобы я поехала с ним в одной машине. Потом может игнорировать, откровенно и на моих глазах флиртуя с другими. И вишенкой на этом торте стали его вчерашние слова. Мира, я ни черта не понимаю.       Мира, кажется, так же как и я не могла объяснить такого поведения Попова. Но как только она вздохнула и с сожалением посмотрела на меня, я все поняла. И я ждала, что она все объяснит мне.       – Жень, ты правда не понимаешь, в какую игру он с тобой играет? – спрашивает блондинка, снова взяв в руки бокал с игристым. Я втягиваю в себя воздух, почувствовав срочную потребность покурить. Прихожу к выводу, что мне хочется курить, когда мне жутко грустно. – Эта игра называется «эмоциональные качели». И я думала, что ты, как человек, который уже побывал в таких отношениях, распознаешь это сразу. Ты не помнишь, что с Марком было то же самое? Что он то взрывался от злости и обвинял тебя во всех смертных грехах, то был самым милым в мире зайчиком, который искренне сожалел о своем поведении? – Девушка произносит то самое, что мое подсознание тщательно от меня скрывало. Она права. И от этой горькой правды на глазах наворачиваются слезы. – Ты ведь понимаешь, что схема та же самая? Тебя к нему тянет, потому что тебе кажется, что моменты, когда он хороший, скоро заполнят все пространство. Но вынуждена тебя расстроить – такого не будет, и ты это знаешь. Он всегда будет таким. И я готова поспорить на пять штук, что в следующую вашу встречу, он сделает вид, что не помнит, что произошло. Женя, тебе не нужна снова эта яма. Не падай в нее.       Эти слова подруги звучали в моей голове всю ночь, в которую у меня так и не получилось уснуть. Я слышала, как по карнизу за окном капает дождь, как Мирослава мило посапывает под боком, и мысли, которые кто-то выкрутил на максимальную громкость.       Мне отвратительно грустно. Но не от того, что Мира оказалась права. Хотя отчасти все-таки от этого. А от того, что все, что мне удалось проработать с психологом, оказалось временным явлением. Что я по-прежнему склонный к зависимостям человек. И самая ужасная зависимость для меня – это от человека, который этим нагло пользуется.       Этой ночью я четко решаю, что тоже сделаю вид, что ничего не было. Что ничего не помню, и что ничего не чувствую к Арсению Попову. Я уже знаю, что у меня не получится игнорировать его близость. Но я обещаю себе, что сделаю все для этого. Я не позволю больше собой манипулировать.

*** *** ***

      Поднимаю веки от короткого жужжания рядом с ухом, еще не проснувшимися глазами глядя на часы. 9:45. Я поспала чуть больше 4 часов. И чувствую себя отвратительно. Голова раскалывается как с похмелья, хотя я не выпила вчера ни капли. Приподнимаю голову с подушки, вновь наблюдая за окном проливной дождь. Даже боюсь представить, что сейчас происходит на дорогах, если вдруг он шел всю ночь. Поворачиваюсь, чтобы проверить спит ли Мира, но ее не оказывается рядом. Мирослава – самый ярый жаворонок из всех, кого я знаю. Догадываюсь, что она убежала с магазин или пошла завтракать в ресторан при отеле. Сажусь на кровати, взлохмачивая свои каштановые волосы, которые сейчас больше похожи на гнездо. Снова слышу жужжание, и догадываюсь, что это вибрирует телефон. Беру в руки мобильник, читая два сообщения на экране: 9:44 Неизвестный: Надеюсь, ты не спишь, потому что я буду у Шастуна через сорок минут. 9:46 Неизвестный: Видеть тебя опухшей после сна не очень хочется.       Черт! У нас ведь сегодня съемки у Тодоренко. Как я могла забыть?       Вскакиваю с кровати, не зная, к чему броситься первой. Начать одеваться, пойти привести в порядок свое опухшее от слез лицо или расчесаться. Делаю пару шагов по комнате в разные стороны, и догадываюсь, что сначала нужно написать Попову, чтобы он не заезжал, потому что я не дома. Быстро печатаю ему сообщение, откидывая телефон на кровать.       Бегу в ванную комнату, чтобы сделать свои мешки под глазами менее заметными. Слышу, как хлопает дверь в номер, и догадываюсь, что Мирка пришла. Уже через секунду вижу подругу в дверях белоснежной ванной комнаты.       – У-у, подруга, вижу, ночка у тебя не задалась. В отличие от моей. – улыбается блондинка, коротко чмокнув меня в лоб и через секунду пропадает из моего поля зрения.       – И тебе доброе утро! – кричу я, старательно начищая зубы и одновременно накладывая на лицо освежающую маску.       – Я принесла тебе круассан и свежевыжатый апельсиновый сок! – слышу из комнаты, улыбаясь своему отражению в зеркале. Мирослава всегда помнит все до мелочей. Помнит, что я обожаю апельсины и все, что с ними связано и мой любимый завтрак – круассаны с ветчиной и сыром. Хочу крикнуть ей спасибо, но она меня перебивает. – Тебе кто-то пишет!       Выбегаю из ванной комнаты с зубной щеткой во рту и лишь наполовину намазанным маской лицом и запрыгиваю на кровать в поисках телефона, агрессивно вороша одеяло. Мирослава наблюдает за всем этим действом со стороны и откровенно хохочет. Когда, наконец, нахожу сотовый, закатываю глаза от слишком явной язвительности полученных сообщений. 9:52 Неизвестный: Если ты вдруг забыла, тебя не пустят без меня. Пиши адрес, откуда тебя забрать. И передавай привет своему мотоциклисту. Или кто он там.       Поднимаю бровь, печатая актеру адрес отеля, попутно продолжая чистить зубы. Хочу написать, что мотоциклист тоже передает ему привет, но сдерживаюсь. Я обещала себе быть безразличной. А эта фраза явно была бы с намерением его уколоть. А мне на него все равно. Должно быть.       – Дай угадаю, это этот несчастный пишет? – спрашивает Мирослава, отпивая из пластикового стаканчика свой сок. Она любила персиковый.       – Да, он обещал меня забрать, у нас сегодня съемка, а я забыла. Он приедет через полчаса.       Снова убегаю в ванную, и выхожу уже через десять минут, чувствуя себя намного лучше. Мешки под глазами еще не совсем ушли, но в целом, лицо выглядит уже намного лучше. Присаживаюсь за небольшой письменный стол и делаю глоток сока. Настроение тут же повышается на пару делений, я всегда знала, что апельсины обладают магическим свойством мгновенно улучшать мое состояние. Откусываю кусочек круассана и улыбаюсь Мире.       – Спасибо, Мирка.       – Обращайся. Придумала, как будешь себя вести? Ты ведь этим занималась всю ночь? – спрашивает подруга, с размаху плюхаясь на кровать.       – Как ты догадалась? – смеюсь я, и она улыбается, откидывая голову назад.       – Я знаю тебя уже сто лет. По твоим глазам все видно.       Через полчаса выхожу из дверей отеля в ярко-синем топе с длинным рукавом на одно плечо, накинутой сверху черной кожанке, свободных черных джинсах и на бежевых шпильках. Погода в Москве, несмотря на дождь, достаточно теплая. На удивление, чувствую себя королевой почти без макияжа, на глазах две тоненькие стрелки и на этом все. Про себя думаю, что это все Мирослава на меня так действует. Волосы собраны в тугой хвост, а на глазах темные очки. Совершенно не привычный для меня образ, но я действительно ощущаю себе на все двести из ста. Вижу прямо перед дверьми большой черный джип, и уверенно иду в его сторону. Машина стоит прямо рядом с крытым входом, поэтому под дождь я не попадаю. Открываю дверь, забираясь на переднее сидение, и Арсений тут же дает по газам, бегло на меня взглянув.       – Полагаю, у тебя была бессонная ночка. Поэтому в очках? – снова намекает на моего русоволосого друга Никиту, которому довелось послушать мой рассказ о Попове вместо секса, который должен был случиться.       – Доброе утро, Арсений. – ограничиваюсь простой вежливой фразой не желая вступать с ним в перепалку из колкостей.       – Доброе. – произносит он, сохраняя спокойной и беззаботное выражение лица, но я краем глаза замечаю, как он сжимает пальцами руль.       В салоне играет какая-то популярная радиостанция с хитами, и я качаю головой в такт песне, снова разглядывая прохожих, спасающихся от дождя, периодически кидая взгляд на водителя, который, кажется, тоже не выспался. Под глазами пролегли синяки, и сам мужчина то и дело зевает. Решаю не задавать в ответ вопросы о качестве сна, потому что я более чем уверена, что он его провел совсем не так как я, а с какой-нибудь очередной девчонкой, которой он, к не счастью, попался. Но в целом, к его внешнему виду, конечно, придраться сложно. Уложенные темно-каштановые волосы, отутюженное пальто и дорогой аромат, который я узнаю из тысячи других.       Я начинаю двигать телом в такт играющей песне, которая мне настолько понравилась, что я достаю телефон, чтобы ее зашазамить, но Попов тут же выключает радио, оставляя нас в тишине, перебиваемой ревом двигателя и стуком капель дождя по лобовому стеклу. Непонятливо смотрю в его сторону, поднимая брови. В этот раз не хочу молчать.       – Включи обратно, мне понравилась. – прошу его, разворачиваясь всем телом к Попову. Подозреваю, что он сделал это специально, и не подумает включить радио, и во мне снова просыпается злость.       – Музыкальный вкус у тебя откровенно не очень. Еще пара секунд этой песни, и мне стало бы плохо. – произносит он сквозь зубы, и я усмехаюсь тому, насколько он агрессивно себя ведет. Удивлена ли я? Совсем нет. Меня в свою очередь тоже накрывает волна агрессии, но я в отличие от некоторых, умею держать ее под контролем.       – Еще пару секунд тебе не повредит. – тянусь к приборной панели и нажимаю на кнопку, включающей радио. Салон тут же наполняется приятной мелодией, но Попов снова выключает проигрыватель. – Ты издеваешься? – спрашиваю прямо, вопросительно заглядывая ему в глаза. Мужчина начинаем с силой сжимать скулы, и я понимаю, что это не к добру.       – По-моему, это ты издеваешься. Нельзя было заранее предупредить, что ты не у Шаста? Или это был настолько внезапный порыв потрахаться с барменом в отеле, что ты не смогла мне написать? – с явной злостью и сарказмом в голове спрашивает он, заметно повышая тон голоса.       Я не должна поддаваться и тоже переходить на крик, но я не могу терпеть такой тон в свою сторону. Это уже давно как триггер срабатывает в моем подсознании.       – Я тебя не просила меня забирать! Ты сам вызвался, а теперь предъявляешь мне, что я не сидела дома и не ждала тебя как собачка. Ты мог бы сразу поехать в студию, а не орать сейчас на меня! И с кем и когда я трахаюсь, тебя не касается! – вскрикиваю я, тут же переводя взгляд в сторону и скрещивая руки на груди. Он вдруг замолкает, когда мы встаем в пробку. Актер не продолжает нашу словесную перепалку, и я даже рада. Если бы он продолжил, я бы уже не смогла остановиться, и точно сорвала бы голос от крика. Все-таки я должна помнить, что его ревность это всего лишь элемент его игры и задетое мужское самолюбие. Но я не буду скрывать, что мне нравится его бесить. Как будто сейчас это я управитель игры, а не он. И я, наконец, поняла, что выигрывает тот, кто спокоен. Поэтому как можно скорее стараюсь успокоить дыхание и сердцебиение, пока Попов нервно стучит пальцами по рулю.       Мирослава была чертовски права. Он всего лишь актер, который никогда не изменится. И так всю жизнь и будет играть на чувствах других людей.       До Москвы-Сити едем в полной тишине, которую не желаем нарушать мы оба. Арсений так и не включает радио, и я уже совсем не хочу слушать музыку, погружаясь в свои мысли. Мне почему-то кажется, что мы больше и не заговорим. И наверное, так будет лучше всем.