Весёлая грусть на двоих

- Как думаешь, они вспомнят друг друга, когда вырастут? О, может быть они даже подружатся и тогда смогут говорить, что дружат едва ли не с рождения и… - Да конечно! Мизуки, ты издеваешься? Им ещё двух лет нет, как они что-то запомнят? Я бы ни за что не притащила Хашираму на наше место встречи, если бы не была уверена, что он ничего не вспомнит. Это было бы слишком рискованно, а я не хочу рушить наш маленький уголок спокойствия. Мизуки тяжело вздохнула. Конечно, Цубаме была права - вряд ли их дети что-то запомнят. Хашираме через пару месяцев исполнится два, а вот Мадаре до двухлетия ещё почти полгода. Мизуки не помнила себя лет до пяти и не думала, что ее сын что-то запомнит, но очень на это надеялась. Ей до безумия хотелось, чтобы их с Цубаме дети дружили, и она прекрасно знала, что подруга такого же мнения, хотя и не позволяет себе даже мечтать об этом. Учиха часто представляла, как они могли бы дружить семьями, вместе водить детей в столицу на кукольные представления, учили бы их плавать в этой самой реке, а может даже просто сидели тихонечко под каким-нибудь деревом и смотрели, как малыши играют. Как вот это происходило сейчас. Маленькая мечта, которой никогда не суждено сбыться. Мизуки смотрела на Хашираму и Мадару, общающихся на своём детском языке. Мадара держал в руках какие-то палочки и листочки и что-то отчаянно пытался объяснить Хашираме, но тот никак не мог понять, что хочет Мадара, подавал ему какие-то палочки и камушки, чем только злил маленького Учиху. Когда Мадара начинал по-настоящему злиться, Хаширама начинал смеяться и успокаивал своего нового друга, потом они вместе отвлекались на что-то, но все игры заканчивались тем, что Хаширама переставал понимать Мадару, последний злился и всё начиналось сначала. - Мне кажется, мой сын специально выводит из себя твоего, - протянула Цубаме, пытающаяся понять суть конфликта. - Это у него от матери, - не задумываясь откликнулась Мизуки, за что поймала на себе острый взгляд Цубаме. - Скорее от подружки его матери. - У тебя нет подруг. - Да, только одна заноза из клана Учиха. - На минуточку, лучшая из всех заноз Учих! Они рассмеялись. Было что-то магически прекрасное в таких посиделках, но каждый раз чем лучше были эти моменты, тем больше Цубаме думала о том, что всё придётся прекратить. - Кажется, Хаширама запомнил тебя, - неожиданно произнесла Цубаме. - В каком смысле? - Ты ему нравишься. Мне кажется, он начинает копировать тебя в каких-то жестах, движениях. - Правда? - глаза Мизуки загорелись, будто это самый лучший комплимент, что она слышала в своей жизни. Она взяла Хашираму на руки и стала игриво спрашивать, действительно ли ему так нравится тетя Мизуки, на что мальчик задорно смеялся, пытаясь схватить руками ее чёрные волосы. Учиха позволила ему это сделать, прижала к себе и удивилась, с какой внимательностью ребёнок стал перебирать ее темные пряди. Она посмотрела на Цубаме, а затем и на Мадару. - Знаешь, а мой ребёнок кажется копирует тебя. У вас сейчас ну просто одинаковый взгляд, - Мизуки рассмеялась так заливисто, что Хаширама тоже это подхватил, хотя и не понимал, над чем сейчас смеётся. - Как бы это всё не испортило, - протянула Цубаме, взяв на руки Мадару, который всем своим видом намекал, что раз его мама взяла на руки Хашираму, ей придётся взять его. Цубаме иногда поражалась, насколько умным становится взгляд Мадары в такие моменты, будто он и правда всё понимает и запоминает. - Я думаю, Хаширама копирует меня, потому что таких как я он не видел. В клане все всегда примерно похожи, но я явно выделяюсь среди Сенджу, поэтому я и привлекаю его внимание. Также как и Мадара старается копировать тебя, потому что ты уж точно выделяешься среди Учиха. Буквально белая ворона. Особенно его выбивают из колеи твои глаза. Цубаме и правда часто задумывалась о том, почему Мадара так внимательно смотрит ей в глаза. Она понимала, почему ее волосы кажутся ему странными, но глаза как-то особенно привлекали его внимание. Только сейчас, когда Мизуки заговорила об этом, она поняла - он искал в них шаринган. Мальчику было странно видеть красные глаза без каких-либо узоров или томое. Осознание того, что она смогла понять его любопытство, пробудило в ней волну нежности к мальчику. Она крепко прижала Мадару к себе и очень удивилась, когда он обнял ее в ответ. В отличие от Хаширамы, Мадара не был тактильным ребёнком и очень долго не подпускал себе странную беловолосую женщину. Такое доверие от мальчика растрогало Цубаме, едва ли не заставив расплакаться. Никогда ещё Сенджу не приходилось плакать от переизбытка чувств. - Ладно, идите ещё поиграйте, скоро пойдём домой, - проговорила Мизуки, отпустив Хашираму на зелёную траву. Тот сразу шатаясь пошёл к камушкам, которые по какому-то принципу собрал Мадара, что побудило последнего слезть с рук Цубаме и пойти следить за другом, чтобы с его камушками ничего не произошло. Мизуки и Цубаме всегда искренне улыбались в такие моменты, тайно мечтая, чтобы они длились вечно. - Так вы не планируете второго? - неожиданно спросила Цубаме. - Нет, нам пока некуда торопиться, подождём, когда Мадаре исполнится хотя бы два года и подумаем об этом. А вы думаете об этом? - На прошлой неделе я узнала, что в феврале рожу второго. - Да ладно? Поздравляю! - Мизуки весело рассмеялась и бросилась обнимать подругу, не ожидавшую такого веселья и не знающую, как на это реагировать. Хаширама и Мадара лишь странно посмотрели на них, не поняв, что не так с их матерями, начали кидать в реку камушки, которые собрал Мадара. - Думала, вдруг ты тоже беременна, опять в один год родим, - произнесла Цубаме, уже не пытаясь вырваться из крепких объятий подруги, но та, услышав слова Мизуки, сама отпустила ее. - Нет, на это раз нет, но обещаю, что второго ребёнка тоже рожу в феврале. Просто уже в следующем, в этом не успею! Цубаме улыбнулась. Энтузиазму этой Учихи всегда можно было только позавидовать. - Вы уже придумали, как назовёте? - Мизуки знала, что подруга не очень любит обниматься, но не могла успокоиться, потому что любую чужую радость воспринимала как свою собственную, тем более когда хорошие события происходили с близкими людьми. - Если девочка, это будет Цунаде, а вот над именем мальчика мы думаем, - задумчиво протянула Цубаме, слегка нахмурившись. Наверное, это было бы незаметно, но Мизуки, уже успевшая за годы знакомства изучить приятельницу, знала, что хмурится Цубаме только от недовольства, а потому чувствовала воим долгом помочь ей разрешить не такую уж и сложную, как может показаться на первый взгляд, задачу. - Да, помню, вы же поклонники странных имён, которые портят людям жизни, - издалека начала Мизуки, делая всё, чтобы Сенджу спросила ее мнение. - Даже не думай начинать эту тему! - мгновенная вспыхнула Цубаме, слегка порозовев. Она ещё не забыла всё то, что Мизуки говорила про имя Хаширамы, тем более, что Учиха периодически возвращалась к этому разговору. - И всё же. У вас уже есть идеи? - Зачем мне тебе говорить? Чтобы ты нас высмеяла? - Я не буду, честно. - Почему-то я тебе не верю. - Ещё как веришь, давай, не стесняйся, мы все слушаем, - когда Мизуки сказала это, она показала рукой на детей, прекративших топить камни в реке и посмотревших на матерей, будто и правда тоже заинтересовались разговором. - Мы думаем назвать его Вакабама. Дикий смех Мизуки разнесся на всю округу. Цубаме, ожидавшая чего-то подобного, уже приготовилась утихомирить подругу, как вдруг заметила, каким серьезным и хмурым взглядом посмотрели на неё мальчишки. Будто и правда что-то понимали и оба не оценили имя. - За что вы так со своими детьми? Неужели ты хочешь, чтобы на его надгробии было написано «Здесь покоится Вакабама Сенджу»? Любой прошедший мимо будет ржать в голос! - Я вообще не планирую его смерть, знаешь ли! - Это ты зря, в жизни всё нужно планировать. - Ой, самая умная, да? Как бы ты его назвала? Давай, накидывай варианты! - Да любое имя будет лучше! - подготавливая почву для того, чтобы идеальное имя было всё-таки озвучено. Вообще она хотела назвать так своего второго сына, но для Цубаме ей было не жалко поделиться. К тому же, она и правда успела проникнуться к этой семье и ни за что бы не позволила дать мальчишке какое-нибудь тупое имя. - Ну так может озвучишь его? - Ну не знаю, у вас же бы бзик на место между чем-то и чем-то. Почему вы не назовёте его, ну например, Тобирама? Один будет между столпами, другой между двумя дверьми, а? - едва успела договорить Мизуки, прежде чем рассмеяться. Она и сама дивилась своей гениальности, так как считала эту свою шутку одной из лучших, пока не поймала задумчивый взгляд своей подруги, - о, нет! Только не говори мне, что ты… - Тобирама - прекрасное имя! - Нет-нет-нет, давай другое, я серьезно! Я всё придумала и готова озвучить! - Мизуки явно не это планировала. - Тобирама. При другом прочтении кандзи это означает прогресс и движение вперед. Я бы не смогла придумать имя лучше! Спасибо тебе большое! - почти прокричала Цубаме и бросилась обнимать Мизуки, на что та не знала как реагировать сначала, но после, увидев кивок Хаширамы, расслабилась и обняла подругу в ответ. - Что ж, Хаширама-а-а, - позвала его Мизуки, - извинись потом за меня перед братом. В этом тупом имени виновата я, - Учиха обняла подругу крепче и улыбнулась. Потому что в конце концов совсем не важно, как будут звать их детей. В их время самым главным было то, чтобы они выжили. А имя для матери редко играет какую-то роль, если оно не принадлежит ее ребенку. А Изуной Мизуки тогда своего сына назовет, ей же лучше. Так продолжалось несколько лет. Их маленькая идиллия была нерушима ни войнами, ни голодом. В тяжелое время они делили друг с другом еду, теплые вещи и лекарства, поддерживая друг друга и во всё помогая, а в недолгие недели мира они купались в реке, придумывали новые блюда из уже приевшихся продуктов и специй, обсуждали соклановцев и, конечно, детей. Мизуки смеялась над тем, как Цубаме пряталась от солнца, потому что настоящим аристократам не позволительно носить загар, а Мизуки плевала на правила и наслаждалась лучами летнего солнца, будто не знала большего в жизни удовольствия, чем просто лежать на траве под солнечными лучами. Мизуки обожала сладости, а Цубаме не могла понять, как можно есть что-то слаще яблок. Цубаме любила клинки и холодное оружие, она даже подарила Тобираме, родившемуся очень похожим на свою мать, катану, хотя ему едва ли исполнилось пять. Несмотря на осуждение Мизуки, Цубаме всё равно это сделала, потому что он был единственным из четырех ее сыновей, кто проявил интерес к холодному оружию. Мизуки ненавидела оружие и всё, что с ним связано также сильно, как и войны. Она носила с собой парочку кунаев и катану в знак протеста против войны, за что часто обвинялась в безрассудстве и получала не только от Цубаме, но и от своего мужа. Они были очень разные, и никогда бы наверное не сошлись вместе. Цубаме часто повторяла, что их свели вместе обстоятельства, а Мизуки верила в невиданные силы судьбы, посчитавшей, что вдвоем они смогут вынести все тяготы мира. Цубаме часто смеялась над этой позицией, потому что была уверена, что Мизуки всё вынесла бы и в одиночку. Оглядываясь назад, Сенджу могла только вспомнить те моменты, года Мизуки поддерживала ее, подсказывала и помогала, но никак не могла вспомнить, чтобы смогла оплатить несносной Учихе тем же. До какого-то момента казалось, что Мизуки не сможет сломить ничего, потому что даже в самых безнадежных ситуациях она видела что-то хорошее, но иногда даже самый крепкий камень может треснуть, если ударить посильнее. В ту ночь Цубаме не могла объяснить, почему ее так тянуло к реке. Время было позднее, и она укладывала детей спать. Хаширама никак не хотел ложиться. Уже подросший мальчишка пытался урвать как можно больше минут внимания матери, которую в последнее время стал видеть реже из-за постоянных тренировок и участии в маленьких сражениях, куда стал его брать отец. Хашираме казалось, что чем ближе он становится к отцу, тем больше он отдаляется от матери, а он совсем не хотел потерять ее. Мама была особенным человеком в его жизни. Кто бы знал ,сколько тайн их связывало! К сожалению, сам Хаширама не знал, сколько именно, ведь в силу своего живого характера постоянно забывал, что за секреты доверяла ему Цубаме. - Давай так, сейчас ты ляжешь спать, а завтра я проведу с тобой и твоими братьями целый день. Идет? - уже не выдерживала необъяснимой тревоги Цубаме. - Ты, я и братья? А тренировки? - Всё отменю, только наш день. Но ты должен лечь спать, а если братья проснуться, уложить их. Хорошо? - Я всё сделаю мама! Спокойной ночи! - громким шепотом проговорил Хаширама и упал на футон, запутавшись в покрывале. Он и правда собирался крепко спать, поэтому Цубаме не беспокоилась. Она свободно могла уйти. Выбираться так поздно вечером из клана было непривычно, она чувствовала, будто совершает что-то противозаконное, да ещё и оставляла детей одних, ведь Буцума был на миссии. Но внутренняя тревога вела ее к реке, а Цубаме всегда верила своей интуиции. Она понимала, что не сможет уснуть, пока не удостоверится, что всё ее волнение беспочвенно. К сожалению, удостовериться она смогла только в обратном. Застать на реке в такой час Мизуки было довольно ожидаемо. За столько лет знакомства Цубаме уже привыкла к ее закидонам и не удивилась бы ее тайным прогулкам по лесу ночью. В конце концов, это была бы не самая большая странность этой Учихи. Но сегодня что-то было не так. Мизуки сидела прямо на берегу реки, низко опустив голову. Челка закрывала лицо девушки, но Цубаме успела заметить, что ее руки и юката были в крови, а рукава были мокрые по локоть, будто Мизуки пыталась отмыться, но очень быстро бросила эту затею. Когда Учиха громко всхлипнула, Цубаме поняла, что стоять больше нет смысла. Она решительно пересекла реку, и максимально шумно приблизилась к девушке, чтобы не напугать ее, но Мизуки ее всё равно не заметила, а когда Сенджу позвала ее, вздрогнула, будто в страхе, отразившемся в ее глазах, но быстро сменившимся спокойствием. Мизуки узнала подругу в тот миг, а Цубаме впервые увидела тот легендарный мангеко, о котором не раз говорили воины клана. Узор в глазах подруги был похож на причудливый цветок с пятью лепестками. Выглядели такие глаза несколько отталкивающие, но не так пугающе, как описывали шиноби Сенджу, хотя может Цубаме так казалось из-за того, что она знала - бояться ей нечего. В клане ходил слух, что Учихи убивают лучших друзей за такие глаза, и впервые Цубаме подвергла сомнению эту истину, потому что знала - Мизуки не убила бы никого, кто дорог ее сердцу. - Что произошло? - шепотом спросила Цубаме, присаживаясь рядом. - Он умер, Цу, умер, - надрывно прошептала Мизуки, всё также неотрывно смотря на подругу, хотя Сенджу была уверена, что Учиха её уже не видит, а скорее смотрим куда-то сквозь, погрузившись в свои мысли. - Кто умер? - И-изаму, - едва слышно проговорила Учиха. Цубаме заметила, как руки ее подруги пробила мелкая дрожь. - Что? Как? Ему же было всего три! Мизуки не выдержала и на всю округу завыла, словно раненный зверь. Цубаме обняла ее, не боясь запачкать своё белое ночное хаори кровью. Кровью самого младшего сына Мизуки. Цубаме никогда не видела ее такой - плачущей, слабой, будто сдавшейся. Она не сдерживала крика, давилась собственными слезами, перемешанными с кровью, которая почему-то текла из ее глаз. Цеплялась за Цубаме как за последнюю надежду, спрашивая лишь «Почему именно он?» и не получая ответа. Потому что никто не знал ответа на этот вопрос. Война была на то войной, что забирала у них тех, кто они меньше всего ожидали и больше всего боялись потерять, будто специально готовилась и собирала о них информацию. Цубаме не осуждала Мизуки, не просила успокоиться, вообще ничего не говорила. Потому что что можно сказать матери, потерявшей ребёнка? Того, кто едва научился говорить «мама»? На какое-то мгновение Цубаме представила, что было бы с ней, если бы она потеряла Итаму, своего младшего сына? Нет. Она не смогла бы перенести смерть ни одного из своих детей. Осознание этого пробило ее насквозь. Мизуки не была слабой, напротив - она была настолько сильной, что решила как-то справиться с этим и жить дальше. Всё, что могла сделать Цубаме, это держать крепко держать ее, позволяя понять, что рядом ещё есть кто-то живой. Сенджу не знала, сколько времени они так просидели. Она не могла ни о чем думать, кроме как о счастливых рассказах подруги, как Изаму сделал первый шаг, впервые назвал ее мама, как смешно звал своего старшего брата Изуну, крича ему в след долгое «на-а-а-а». Она вспоминала первые шаги своих детей, первый боевой опыт Хаширамы и не представляла, как ей хватит сил отпустить хотя бы одного из своих сыновей на бой теперь. Раньше, когда они ни раз говорили с Мизуки о том, что их дети могут умереть, угроза продолжала казаться какой-то далекой, но сейчас всё было реально. И если Мизуки с этим справляется так тяжело, то как с этим справится она, Цубаме, простая девушка из нейтральной страны, старающаяся всегда избегать реальных битв? Смогла бы она вот так в крови собственного ребёнка дойти до этой реки? Сенджу трезво оценивала свои возможности и точно загнала, что никогда не смогла бы сделать такое. - Отныне и впредь не приведи судьба нам пережить хотя бы одного из наших детей, - проговорила Цубаме, не сразу поняв, что произнесла это вслух. Мизуки в ее объятьях уже немного успокоилась и ослабла, потратив всю энергию на собственную боль. - Его убили Хьюги. Просто подошли к границе наших владений и напали на играющих рядом детей. Погибло двое малышей, среди которых был Изаму. Просто ублюдки, - Мизуки снова выгнула носом, стараясь побороть новый приступ плача, - детей всего трое было, а этих - пятеро взрослых мужчин! Таджима всех прирезал без жалости. Но Изаму умер у меня на руках. - Это ужасно, Мизуки. - Нет. Вовсе нет. Это не страшно. Мои братья тоже умерли у меня на руках. И еще много кто. Такое случается, и с этим ничего не поделаешь. Просто мы живем в таком мире, где о людях думают в последнюю очередь. Феодалы стравливают кланы, давая им миссии, за которые простые шиноби получают деньги, чтобы жить. Система несправедлива, но другой нам с тобой не построить. В любой войне страдают чаще всего те, кто виноват в ней меньше всего. Так было, есть и будет, и нам с тобой, сколько бы мы не мечтали о мире, этого не изменить. Страшно другое - Изаму умер на глазах Изуны. Я всегда старалась уберечь своих детей как можно дольше от жестоких реалий этого мира, теперь оказалось, что я недостаточно сильна даже для этого. - Ты не виновата. Ты сделала всё, что могла. Мы обе сделали всё, что могли, чтобы приблизить этот мир, о котором ты постоянно говоришь. - Например? - Подружились. Ну кто бы мог подумать, что Сенджу и Учиха будут сидеть так вот у реки? А если мы подружились, то и другие смогут. Может не сегодня, и даже не завтра. Может, это будут наши дети, внуки или правнуки, но рано или поздно это произойдёт! В этом мире всему приходит конец и, к счастью, это распространяется не только на перемирия, но и на войны. - Я думала, ты не веришь в мои глупые мечты о мире, - Мизуки за всё это время впервые отстранилась от плеча Цубаме и решила посмотреть ей в глаза. Она боялась увидеть неприязнь или осуждение ее слабости, но боялась напрасно. Во взгляде Цубаме она нашла понимание и поддержку, которые не ожидала найти в ком-то, кроме собственного мужа. - Сложно не верить твоим мечтам. Они уж слишком заразительны, - искренне улыбнулась Цубаме, чем побудила Мизуки улыбнуться в ответ. Учиха стало намного легче. Она понятия не имела, сколько они так просидели, но была благодарна Цубаме за всё: за время, что она терпеливо ждала окончания истерики, за немую поддержку, за то, что помогла отмыть руки и отстирать одежду в холодных водах реки, за то, что признала - она разделяет ее мечты. Мизуки всегда это знала, но особенно ценила то, что Цубаме произнесла это. Они проговорили до самого рассвета, впервые по-настоящему раскрывшись друг перед другом. Они никогда друг друга не обманывали, но часто недоговаривали, сохраняя тайны клана или не желая выносить на суд друг друга какие-то семейные тайны. В ту ночь между ними пали все преграды, и они впервые по-настоящему открылись друг другу. Уже потом, расставаясь под первыми лучами солнца, они обе подумали о том, что это была лучшая ночь в их жизни, но так не не решились сказать это друг другу, да и не нужны были слова, они обе это прекрасно понимали. Знали, что иногда, чтобы помочь человеку, достаточно выслушать его, не осудив, и хранить глубоко в памяти его тайны до конца своих дней. - Цубаме, я всё хотела тебя спросить, - вдруг резко спросила Мизуки, уже после их прощания, - как ты оказалась у реки? - Мне было неспокойно, что-то вело меня сюда. Я уложила Хашираму и побежала сюда. - Нет-нет, я про нашу первую встречу. - А, это… Решила прогуляться и набрела на поляну, где росла вербена. Мой любимый цветок, один из немногих, что рос у нас на севере и растёт здесь. - Надо же, - тепло улыбнулась Мизуки, - мой тоже. - Я знаю, - улыбнулась в ответ Цубаме такой улыбкой, которую дарила только своим детям и единственной за всю жизнь подруге, - ты же мне это в нашу первую встречу сказала. И они, кивнув друг другу и улыбнувшись, покинули реку. Уходя, тонкий слух Цубаме уловил, что Мизуки что-то напевает себе под нос. Сенджу вдруг вспомнила, как в первые дни их знакомства Учиха иногда тихо напевала у реки, удивительным образом возвращая Цубаме в детство, в ее родные земли, где часто у огня ей напевала мама успокаивающие мелодии. Она впервые пожалела о том, что ни разу не сказала Мизуки, как красиво та поёт, ведь эта неуверенная в себе глупышка наверняка совсем не знает об этом. Цубаме улыбнулась и, как только стих голос Мизуки позади, тихо начала шептать слова благодарности всем богам, которых только знала, за то, что те свели их вместе, за потому что она точно знала, что какой-бы сильной внешне она не была, она не смогла бы пройти через всё это без поддержки Учихи, ставшей ей самым близким человеком на всём белом свете. Ничего не предвещало беды, однако обе отчего-то чувствовали, что это их последняя встреча и больше им не суждено увидеться. И обе, к сожалению, были правы.

***

- Мама! - Мадара искренне не понимал, почему мама куда-то уходила, и ему было категорически запрещено следовать за ней. Он старательно следовал по ее следам, чтобы потом никто не смог обнаружить, что их здесь было двое. Мама двигалась бесшумно, как и всегда, но совсем не скрывалась. Уже тогда Мадара начал подозревать, что что-то не так. Он будто предчувствовал, что это путешествие будет ну совсем не увлекательным, а когда мама подошла к реке, встала у берега и стала просто смотреть на другую сторону, словно кого-то ожидая, он понял, что ничего интересного сегодня не произойдёт. Но вдруг! Вдруг у мамы здесь назначена важная встреча, а он раскроет один из ее секретов! У мамы их очень много, даже отец в этом уверен. Вдруг удастся! Надо просто подождать! И Мадара ждал. Малышу казалось, что он просидел в засаде, наблюдая за одинокой фигурой матери, по меньшей мере полдня, хотя фактически по подсчетам самой Мизуки прошло от силы минут 15. А потом он не выдержал и всё же позвал её. Мизуки оглянулась и улыбнулась непоседливому первенцу, уже в этом возрасте, по ее меркам, излишне любопытному. Она всегда боялась, что потом это сыграет с ним злую шутку. Мадара понял, как облажался, но отступать было нельзя - нужно было показать, что он планировал позвать мать, но всё никак не мог придумать, что бы ей такого сказать. Не спросишь же в лоб, что она тут делает. Мама, будто почувствовала его замешательство и сама подозвала его к себе. Мадара радостно подбежал и встал рядом с матерью, надеясь, что с этого ракурса вид хоть немного изменится и причина, по которой мама просто стоит на берегу, вдруг раскроется сама. Но этого не произошло. Мадара внимательно осмотрел спокойную гладь реки, камушки на том берегу, большущие деревья, чистое небо, но ничего не мог понять. С того берега всё ему казалось таким же, как и на этом, их, берегу. Переходить реку было запрещено, там могли ошиваться враги, в первую очередь Сенджу, а здесь было безопасно (уже потом Мадара задумается о том, что река никого в случае атаки не спасёт, так что можно смело ее перейти и покидать камушки с другого берега). - Мам, а почему мы тут стоим? - не выдержал мальчик. Он уже начинал жалеть, что не остался играть с братьями. От мамы веяло легкой грустью и болью, а он ну совсем не умел успокаивать и поддерживать. - Я часто прихожу сюда подумать. - О чем? - Обо всем. - А почему именно сюда? - ответ матери ситуацию не прояснил, но дал знак, что она готова говорить с ним, а для Мадара это всегда было важно, ведь ему так редко удавалось просто поговорить с мамой и насладиться ее присутствием. - Когда-то давно я познакомилась здесь с одной девушкой из далекой заснеженной страны. - Она твой друг? - Да. Была им когда-то. Мы часто проводили здесь время. Мы были совсем разные, но всегда чувствовали, что у нас много общего. Не будь этой межклановой войны, мы могли бы стать хорошими подругами. - Но ты сказала, что она твой друг. Значит вы и так стали подругами, несмотря на эту войну. Война и дружба - разные вещи. Война не может помешать дружить, - уверенно сказал Мадара. - Ты правда так думаешь? - Да! - Я рада это слышать, дорогой. - Значит, мы ждём твою подругу? - Не совсем. Она не придёт, Мадара. - Почему? - Она умерла. Вот он тот самый момент, которого боялся Мадара. Ему было жаль мамину подругу из волшебной заснеженной страны, о которой он знал только из маминых сказок, но не мог подобрать слов, чтобы успокоить Мизуки. К его счастью, пока мальчик старательно подбирал нужные формулировки, мама заговорила сама: - В стране снега, откуда была моя подруга, есть легенда. Если тебе грустно или плохо, нужно рассказать об этом проточной воде. Она всегда приходила к реке и говорила о том, что ей не нравится. Вода слушала всё это, впитывала и уносила прочь - подальше от ее берега, вымывая из ее жизни. Я считала это глупостью, но сейчас, даже когда ее нет, я часто прихожу к этой реке и рассказываю ей всё, что мне не нравится в надежде, что вода унесёт мои грустные мысли. Ты тоже можешь попробовать. - Я не умею красиво говорить, - засмущался Мадара. - Река не будет судить твоё красноречие. Но если не хочешь, чтобы кто-то слышал, просто подумай. - Это я могу! Мизуки улыбнулась и растрепала сынишке и без того непокорные волосы. Он закрыл глаза, сжал губы и сосредоточенно думал о том, чтобы такое сказать реке, даже проговаривал что-то, едва шевеля губами. Она не беспокоила его, продолжала умиляться своему чаду, а потом вдруг снова посмотрела на тот берег. Как бы она хотела, чтобы их с Цубаме дети росли вместе! Чтобы вместе играли, смеялись над общими шутками, разделяли печали и радости, ловили лягушек, бегали за зайцами и белками, подшучивали над девчонками. Детство, которого у неё никогда не было, но которое она так желала их с Цубаме сыновьям. Да всем детям! С содроганием она подумала о том, что однажды их сынишки скрестят клинки,может быть даже на этой самой реке! Она вдруг хотела разрыдаться, но вспомнила, что сегодня здесь не одна, а значит не время оплакивать свою тяжелую судьбину. Она посмотрела на Мадару, а тот уже смотрел на неё в ответ во все глаза, чувствуя, что мать сейчас разрыдается, а он по-прежнему не знал, как бороться со слезами самого нежного в этом мире человека. Мизуки решила не пугать и без того излишне волнующегося сына и попыталась улыбнуться, и, хотя улыбка вышла очень грустной, Мадара немного расслабился. Наступила тишина, которая для мальчика была невероятно неловкой, ведь он снова начал перебирать в голове фразы, которые могли бы подойти для начала разговора, а потом его вдруг осенило: - Мама! Ты сказала, что у вас с подругой было много общего. Что именно? - Что именно? - Мизуки слегка растерялась. Она не думала, что Мадару может заинтересовать это, а потому не подготовила ответа. Не могла же она сказать ребёнку, что они обе были против войны и до смерти боялись за жизни своих сыновей, которые потом обречены убивать друг друга на поле боя за идеалы, которые никому не нужны. - Ну, например. - Например, мы обе безумно любим вербену и считаем ее самым красивым цветком. - Вербену? - Да. - А-а-а, - протянул Мадара, - такие фиолетовые цветочки. Ее иногда добавляют в отвары и лекарства. - Точно. - А что это означает на языке цветов? - Не знаю, - рассмеялась Мизуки, - как ни странно, ни я, ни она не знаем ответа на этот вопрос и даже не подумали ни разу посмотреть. - Как странно… - Отчего же? - Я думал, вы девочки любите все эти знаки и таинственные языки цветов. Мизуки снова рассмеялась, чем только больше смутила Мадару. Она решила рассказать ему ещё немного о тех вещах, что связывали их с Цубаме, рассказала ему о своём детстве и юности, о том, как влюбилась в его отца, как была счастлива, когда родился он и его братья, о том, в какие игры играла в детстве. В тот день они много смеялись, потому что Мизуки вспоминала всё только хорошее. Солнце уже пряталось за горизонт, когда они решили вернуться домой. Мадара, хоть и был тогда ещё ребёнком, навсегда запомнил этот день, проведённый с матерью у реки, и потом он ещё ни раз будет туда возвращаться, чтобы вспомнить, как блестели ее глаза и звенел ее смех. Он запомнил все ее истории, и даже время не смогло исказить их в его сознании. Когда они уходили, мама остановилась, обернулась и ещё раз посмотрела на реку и два берега, так много значившие в ее жизни. Мадара не торопил ее. В тот момент от неё веяло спокойствием и грустью. Она снова внимательно осмотрела тот берег, а потом кивнула и улыбнулась так ярко, что Мадара подумал, будто ее подруга показалась на том берегу. Он стал внимательно всматриваться в другой берег, но никого там не увидел, а потом вдруг услышал голос матери: - До встречи. Мадара неуверенно кивнул другому берегу, а после взял мать за руку и пошёл с ней домой, не в силах унять поселившуюся в груди радость. Он провёл с матерью целый день! Это однозначно самый лучший день в его жизни! Он решил обязательно прийти сюда ещё раз с мамой. Вот только другого раза так и не случилось. Две недели спустя на их поселение напали Сенджу, а мама погибла. Спасая своих сыновей, она унесла врагов с собой в могилу, давая Мадаре и его братьям шанс спрятаться. Уже потом подросший Мадара поймёт, что мама специально не заметила его, позволила ему проследовать за ней к реке. Она хотела, чтобы это тайное место ее встреч с подругой продолжало жить, ведь пока оно живо, живет и память о них и об их мечтах. В тот день она прощалась с рекой, берегами, по-другому воспоминаниями и самим Мадарой, выбрав своего первенца хранителем своих тайн. Мадара старался не плакать. Он гордо выстоял похороны, не проронив ни слезинки, когда его братья рыдали во всю, и даже отец позволил себе скупую слезу в память покойной жены. Мадара держался. Он дождался конца дня, а после помчался прочь к реке, упав на краю берега на колени, он зарыдал, едва сдерживая крик, который мигом бы разнесся на всю округу. Он рассказал всё реке, говорил без остановки, пока она не унесла всю его боль и обиду, оставив после себя только пустоту и понимание того, как ему ещё повезло, по сравнению с другими братьями, ведь только у него был тот незабываемый день с мамой. Через пару недель он снова вернулся к реке, про себя подумав, что теперь будет бывать здесь неоправданно часто. Грустно улыбнувшись, он сел на краю берега. В правой реке он сжимал два тоненьких букета цветов, понимая, что отступать нельзя, но всё ещё не зная, как начать. - Дорогая река, - он решил сказать может некрасиво, но так как может, как учила его мама, чтобы было искренне, - я пришёл дать тебе эти букеты. Это любимые цветы моей мамы и ее подруги. Ну, ты знаешь, ты видела их, они часто к тебе приходили. Пожалуйста, я дам тебе эти цветы, а ты отнеси их им. Я не знаю, понравятся ли они им, но я бы очень хотел, чтобы они понравились. Я специально ждал, когда они зацветут, чтобы было красивее. Вот. Передай, пожалуйста. И скажи ещё, что всё будет хорошо. Я не знаю, когда и как, но всё точно будет хорошо. Их мечты тоже когда-нибудь сбудутся, просто может не так, как они хотели, но обязательно сбудутся. Мадара опустил букеты в воду. Течение реки подхватило их и унесло в даль. Мадара проследил за цветами и, как только букеты скрылись из виду, пошёл домой, решив прийти к реке на следующей неделе. Два букета вербены продолжали плыть по течению, попеременно то замедляясь, то снова ускоряясь, пока не зацепились за прибрежные скалы. Ветер сбил два букета в один, а после отбросил лежавшие на берегу реки цветы поближе к скале, у подножья которой через несколько лет два мечтателя будут вершить историю. На следующий день на той самой реке у Хаширамы, часто сбегающего туда для отдыха, наконец получится кинуть камушек так, чтобы он долетел до другого берега.