***
Стрэндж обнаруживается в храме пару дней спустя, бодро прячется от злого Вонга и словно бы сияет изнутри, нашедший наконец свое место в мире, этот недоверховный маг и недохирург. Ванда внутри глубоко прячет привычное раздражение, бессильный гнев и детскую обиду на мир, несправедливо отнявший у нее близких и потакающий оставшимся любимчикам. — Она спасла тебя, — говорит ей Стрэндж после рассказа о свалившейся на нее Гане. — Сказала, твое время еще не пришло. — Кто она? — Не знаю, — в глазах у Стрэнджа мелькает что-то, отдаленно напоминающее боль. — Но она похожа… похожа на Старка. Если ты понимаешь, о чем я. Ванда хотела бы не понимать, не догадаться самой пару часов спустя. Но Ванда понимает, Ванда догадывается и отрицать очевидное не может. Ванда только спрашивает. — Она опасна? — Не больше нас с тобой, — Стрэндж хмурится. — И почему-то хочет тебя спасти. Ванда отрывисто кивает, уходит из Санктума прочь и идет-идет-идет, выходит на Бруклинский мост, дышит морем, позволяет ветру трепать волосы и прочищать голову. Ванда думает, не нужно ее спасать, все спасатели в конечном итоге гибнут, опускают руки, оставляют одну. Ванда думает, лучше уж одиночество и смерть, чем жизнь с памятью о несбывшимся. Ванда думает, спасти могут ее только дети. О том, что сама она спасти хочет неугомонную Гану, Ванда не думает.***
Лазанья дома пахнет отменно, выглядит еще лучше, и Ванда удержаться не может от желания съесть все. На кухне ее находит Гана, садится напротив, подпирает ладонью подбородок. Гана щурится, и Ванда крепко сжимает губы, сдерживая рвущиеся вопросы. — Спрашивай, — машет руками Гана, откидывается на спинку, поджимает под себя ногу. — Спрашивай, не бойся. — Зачем? — Ванда накалывает лазанью на вилку. — Зачем что? Зачем приготовила лазанью? Зачем влезла в ваш мир? Зачем тебя спасла? Зачем украла твою футболку? Конкретней, красотка. Давай конкретней. — Зачем хочешь, чтобы я жила, — взгляды скрещиваются, молчание затягивается. Гана кусает губу, говорит тихо. — Потому что так правильно. Ты должна жить. Должна, понимаешь? — И поэтому ты связала нас? — лазанья двигается в сторону. — Поэтому решила, что вернуть меня к жизни — хорошая идея? Потому что, Гана, идея дерьмовая. Я наворочу таких дел, от которых пострадают все. — Не наворотишь, — упрямится та. — Не наворотишь, потому что я буду рядом. — А если я умру? — подается Ванда вперед. — Что тогда? — Валяй, — жмет плечами. — Меня здесь все равно не должно быть. — Но ты здесь, — Ванда вздыхает. — И знаешь, что я этого не сделаю. — Не сделаешь, — соглашается Гана. — И мучить тебя я не собираюсь. Мне казалось, тебе нужен был кто-то рядом. Она подымается из-за стола, уходит прочь. Ванда не останавливает, Ванде бы свыкнуться с мыслью, что Старкам зачем-то она нужна. Хорошо бы еще согнать ощущение, будто совершила она непростительную ошибку. Ошибку, которую уже вряд ли возможно исправить. Пару дней спустя Гана в дверях стоит все в том же потрепанном алом плаще, с бластерами по бокам и взглядом усталым, но стойким, что Ванда, вышедшая проводить, не может раскрыть и рта. — Ты должна жить, — напоследок говорит Гана. — И я буду. Может, однажды и свидимся. — Может, — кивает Ванда. Добавляет, пока не передумала. — Береги себя. Гана не отвечает, сбегает по ступенькам вниз и исчезает в потоке людей, а Ванда еще долго глядит ей вслед. И на следующей день принимает сэмово предложение присоединиться к команде. В конце концов, не одной же Гане спасать мир.