в стенах женского университета Хосу

Ёнро бездумно смотрит в потолок в темноте своей комнаты в отцовском особняке. Тетенька домоуправляющая в первые дни стучалась и предлагала есть, а потом мачеха просто распорядилась приносить поднос и оставлять его под дверьми. Женщину вполне устраивал такой исход, а Ёнро было слишком все равно на окружающий мир. С президентских выборов прошла неделя. Со смерти Сухо прошла неделя. Кассета бесконечно проигрывает одну и ту же запись, и это единственные звуки, доносящиеся из ее комнаты. Ёнро не плачет. Все слезы она, кажется, оставила в здании общежития. «Ёнро, — она ворушит губами в такт тихому голосу Сухо. Текст записи она знает наизусть. — Я помню как впервые встретил тебя. Я увидел тебя и подумал: «О, как жаль, что она увидела, что спичечная башенка разрушилась». И еще: «Надеюсь, у нее все будет хорошо». Мне… мне правда жаль, что в конце концов я принес тебе столько боли.» Тут он замолкает на ровно восемь секунд. «Ёнро. Я все время гадал… Если бы я был обычным сеульским парнем… Если бы я не поднял тот твой самолетик, и успел сбежать… Если бы не встретил тебя в первую очередь… Если это и правда судьба, почему она не может быть к нам помягче?» Она рвано выдыхает. «Я надеюсь, что когда это все закончится, ты будешь счастлива, Ын Ёнро. И забудешь это, как страшный сон. А я пос…» Тут запись обрывается. Ёнро все еще смотрит в потолок и тянет руку к шее, где когда-то была подаренная им подвеска. — Я счастлива, Сухо-щи, — бормочет Ёнро. — Я счастлива, так что спите спокойно.