Талая вода

Тяжелые шаги отца за стеной, к которой я прислоняюсь, почти не дыша; звук шлепка, крик Тойи: оставь его в покое! Смех, запах горелой плоти. Страшно слышать, закрываю уши. Он смеется над братом. Он же его сожжет. Я обнимаю плечи свои.

Не лезь в это, прошу тебя, Фуюми! Я ж... вдруг ОН и твою жизнь разрушит?

Мам, он уже разрушил. Кап. Нормальной семьи у нас — никогда не будет. Кап. Кап. Кап. Выбита дверь, я рвусь в тренировочный зал. Спасти Шото и Тойю. Глаза мокрые и обзор — слившееся красное варево с Шото по центру. Он кусает губы, сжимает кулачки, стараясь не заплакать. Тойя напротив отца. И это хуже, чем нервный срыв. Чем страдания по матери. Потому что она хотя бы не умрет. Обнимаю Шото, поднимая за руку. И увожу из зала. — Иди в свою комнату, я разберусь, чтобы с Тоей ничего не случилось плохого. Шото быстро кивает, тут же рванув по направлению к лестнице. Оборачиваюсь. Руки брата вцепились отцу в запястья, выпуская причуду. Отец шипит от боли, пытаясь его стряхнуть. — Нет! НЕТ! ТЫ БОЛЬШЕ НЕ ПРИЧИНИШЬ НАМ БОЛИ! Синее пламя горит. Загорается деревянное татами. Щека брата — красная, горелые плечи. Мое тело так и застывает, потому что, честно, мы все желали этого. Смерти Старателя. Красное и синее пламени сливаются. Жарко. Душно. В памяти всплывает, как мама и папа (пожалуй) улыбались. На одной очень старой фотографии, которую я давно спрятала в любимой книжке. Тойя на полу и слезы стекают по его лицу водопадом. Ты плачешь, я плачу. Я прихожу в себя, чувствуя покалывание в конечностях. Комната покрыта льдом. — Тодороки Энджи! Ты должен прекратить избиение собственных детей, дать свободу своему сыну, Тодороки Шото, и наконец, — я выдохнула, сжимая кулаки и хмурясь. — Отгородится от всех! ПОТОМУ ЧТО ТАКОЕ ПОВЕДЕНИЕ НЕНОРМАЛЬНО! ДА ТЫ ХОТЬ СЕБЯ СО СТОРОНЫ ВИДИШЬ? УБЛЮДОК ТЫ, ВЫСШЕГО ГЕРОЙСКОГО СОРТА!

Остаётся только один выход, не так ли?

Нацуо всегда будут преследовать ужасы этого дома. Шото всегда будет страдать. Тойя всегда будет стремиться нас защитить. Мама никогда не вернется. А я никогда не буду обычной девчонкой.

И что теперь? Мне не победить. Но отступать — поздно. Не против моего отца.

И мысль: неужели он запрет меня также, как и маму?