Их осмысленное пространство

«Так появился

первый закон –

не смотреть на них»

      Темнота. Единственный порок, что преследует меня повсюду, провожает во сны и мечтания. Самый преданный друг превращается в самого заклятого врага, способного захватить, погубить, уничтожить.       Интересно, как долго я буду сопротивляться, прежде чем повиноваться наступившей тьме, смириться со своим исчезновением, с потерей мыслей и разума? А как долго боролись другие? Побеждал ли кто-нибудь, или среди нас одни проигравшие? Человечество неординарно и многогранно, но мне почему-то кажется, что никто не способен одолеть их. Людские сущности слабы, обладатели мёртвых душ по своей воле забредают в пустоту, а потом ждут, когда неизвестный рыцарь вытащит их из не просветного тумана и разрушит злые чары.       Неужели никто не понимает, что однажды никто не придёт, никто не поможет и не затопит опустевшую чашу любовью, что нас ждёт одна лишь гибель в своём мрачном замке, что пропитан не одним поколением самым горьких слёз, самых истошных криков и самой великой печали? Меня пугает, что люди относятся к этому, как к неизбежному, сами развивают свои кошмары, думая, что готовы сразится с ними. Но я не готова: ни сражаться, ни умирать. Даже во сне я тону в потоке мыслей, в спутанном и страшном...       Я привыкла к собственному голосу в голове, как к чему-то неосязаемому, от чего нельзя избавиться и что нельзя приручить. Я никогда не спрашивала его о своих страхах, до последнего моим предсмертным желанием было одно – мои кошмары не должны всплыть, я хочу утонуть вместе с ними, чтобы помутневшая солёная пена перекрыла их тонкой плёнкой, отрезая доступ света и кислорода, я не допущу их воплощения и открытости. Но меня всё равно погубят. Каждый шаг оставался звонким эхом в пустоте.       Я не помню, когда мне в последний раз показывались сны, но в этот раз мне определённо посчастливилось, что было дерьмовым выводом.       Я шла в темноте, думая о всяком. Нет, это была не та пугающая тьма, от которой хочется убежать, которую хочется позабыть, а скорее наоборот, мягкая и приятная на ощупь, её присутствие готово выслушать и впитать любой визг, распространяя его ещё дальше. Я остановилась, подняла голову вверх, прикрыв веки и раскинув руки. Слегка подавшись назад, я почувствовала близость падения, это повлекло спокойный выдох. Бездна.       Ветер пронизывает волосы, заплетая светлые пряди в косы, перебирая их тонкими пальцами, будто они и не были никогда сухими и ломкими. Свежие потоки распутывали мысли, приводя в порядок сознание, порождая новых дьяволов в воображении. Это было похоже на затишье пред громадной опасностью, в котором я так мучительно долго и безнадёжно старалась остаться, будто стоит мне потерять последнюю нить этой тишины, как на меня со всей силы обрушится нечто жуткое, но настолько невинное, что появившийся страх хрипом застрянет в больном горле.       Затаив дыхание, я боялась пошевелиться, ведь под ногами уже несколько секунд как замерла земля, повторяя, снова и снова, чтобы я приподняла веки и осмотрелась. Чувство, что нельзя этого делать жгуче переполняло, оно шипело, разрушая изнутри сотнями горящих синим пламенем искр. Не знаю зачем, но я ослушалась даже спасительного голоса в разуме, и ещё больше, чем сильно зажмурив глаза, побежала в никуда, пока со всех сторон раздавалась одна фраза из миллионов разных уст одновременно: «Посмотри».       Так появился первый закон – не смотреть на них. Хотя на что нельзя смотреть – я не знала, но была уверена, что нельзя этого делать ни при каких условиях, даже в самом милом кошмаре.       И я бежала, задыхаясь, закрыв уши ладонями, читая молитвы и направляясь в никуда, не чувствуя усталости – лишь страх перед тем, что ждёт меня на стороне открытых глаз. Это состояние надежды на спасение продолжалось десять минут, двадцать, тридцать, час, мне казалось, что вся вечность пала к моим босым ногам.       Я почувствовала, что бегу, раскидывая капли холодной воды ударами ступней по беспрестанной земле, причём с каждым шагом жидкость поднималась на новый уровень, желая поймать меня, схватить и выпотрошить душу, как, наверное, и сотни других до меня, вместе с тем становясь всё горячее, всё прозрачнее. Я остановилась, когда вода подступала к поясу и была всё ближе к состоянию кипения. Бледная кожа приобретала болезненно-красный оттенок, она была обожжена, мучилась в отсутствии прохлады, затуманивая мою голову.       Я сорвалась и закричала, пытаясь проснуться, это ведь был просто сон, дурной сон. Но почему тогда всё так реально? Почему эта пытка похожа на явь, почему не даёт мне очнуться?       Я поняла, что от меня ждут. Мне нужно открыть глаза, взглянуть в лицо тому страху, который сама и породила. Я знаю, что меня ждёт, что Они ждут, когда я загляну в них, всмотрюсь в своё отражение, замечу свои испуганные глаза, может, тогда они позволят мне проснуться?       Медленно, я обнажила зрачки, направив взгляд в воду, которая продолжала нагреваться, заставляя меня поднять глаза, так страстно и убедительно. И я сделала это, не знаю, зачем. Они были повсюду.       Глаза, миллионы глаз, и все смотрели прямо на меня, заглядывая внутрь, желая найти во мне душу или её частицу. Я не понимала: в них был страх, безумие, боль, ярость, что? Но почему-то первым, о чём я подумала – страх, хотя сразу сочла это допущение нереальным. Сейчас тут только мне есть чего бояться.       С каждым вздохом из темноты вылуплялась новая пара, что чем-то отличалась от предыдущей сотни. Самым удивительным было то, что они не были пустыми, как у Целестины, они не были зациклены на чём-то конкретном, они были живыми и со временем я начала различать в них две вещи: безысходность и желание заточить меня в этом сне.       Я вздрогнула после того, как они все разом моргнули, сердцебиение и дыхание значительно участились, добавляя адреналина. Я вцепилась пальцами в волосы, отчаянно вырывая их, отчаянно желая проснуться, выпутаться из всего этого. Но не выходило. Не задерживая дыхания, я нырнула в кипяток, беззвучно крича о помощи, понимая, что нарушила самое главное правило этого кошмарного мира. Мысли начали обволакивать кожу, вытягивая меня наружу, прочь, как можно дальше от этого проклятого места...

***

      Я рывком открыла глаза, бешено хватая ртом воздух, расходуя всё его количество, а его предательски не хватало. Я открыла окно, свесила ноги вниз, в пропасть, расстоянием в шесть этажей, не беспокоясь о безопасности.       Меня пробивала мелкая дрожь, то ли от жестокого уличного холода, то ли от ещё худшей паники. Я, разрывая разум, с надеждой пыталась собрать все кусочки пазла, что к чёрту перемешался в моей голове, веря, что одно единственное воспоминание способно на бесчисленное множество спасений. Но, вопреки моим стараниям, мысли не позволили собрать себя в аккуратный клубок, разрываясь в тысячи неоднородных кусочков.       Я не запомнила, что мне приснилось, но через несколько минут озноба, я и вовсе совершила ошибку, перестав придавать этому значение. — Снежка, к тебе пришли подруги, – голос отца из другой комнаты рывком вырвал меня из раздумий, он показался мне резким и чёрствым.       Как оказалось, ни одну из своих эмоций я не произнесла в форме слова, отчего прозвучали очередные фразы, но уже другими, куда более родными голосами, которые хотелось слушать вместо музыки, в которые хотелось окунуться. — Снежка, привет! — Ты чего там сидишь, с ума сошла? Слезай!       Сердце радостно встрепенулось, с неподдельной улыбкой я сорвалась с места, и даже не попытавшись захлопнуть форточку, спрыгнула на пол, что одарил босые ноги приятным комнатным теплом.       Я на секунду задержала взгляд на пришедших. Алёна, как всегда, улыбается шире всех, первая кричит приветствие и сверкает яркими глазами, раздавая всем своё счастье, а потом, оставшись наедине с собой, выплакивает несколько литров слёз по ночам. Варвара, девочка с пышной косой до пят, которая о других заботится больше, чем о себе, а от чужой поддержки закрывается лицемерием и гордостью – защитная слабость. Мария, сумевшая выделиться из всех, вытоптав путь среди зарослей неприступных роз и шиповника, добившаяся внимания и уважения путём жертв и ранений.       Три души, добровольно открывшихся предо мной, со стрелами в сердцах, продолжали сиять для меня, вынуждая задуматься: а может ли так моя душа? Если может, то я хочу отдать это сияние звёздам, маякам, что каждый день освещают мне путь. Если нет, то я должна делать всё возможное, чтобы суметь одарить их таким же светом.       Каждый раз я рада видеть их так сильно, подобное бывает при последней встрече, когда все знают, что больше не будет шанса заглянуть в любимые глаза, с любопытством разглядывая в них другую душу. Я ещё раз пообещала себе, что никогда не отпущу этих людей, даже если мне скажут Глаза, ведь я люблю их куда больше, чем сильно. Не отпущу.       Моё замешательство не осталось в тени, безвольно выступая в свет. Глаза каждой сменили эмоцию, мои же наполнились слезами, солёными, как свободное море и тяжёлыми, как печальная утренняя роса. — Снежок, ты в порядке? – Варин голос был наполнен беспокойством и заботой, теплотой и нежностью. — Да, просто очень рада вас видеть, –голос дрожал, я смахнула слёзы рукавом старой маминой кофты, что служила мне в качестве пижамы уже долгие дни, и искренне улыбнулась.       Так улыбаться я могла только среди них, среди тех, кто светит ярче самого Солнца. В комнате повисла тишина, такая родная, такая тихая.       Думаю, у всех есть люди, с которыми для счастья достаточно простого молчания. Ангельского и умиротворённого, когда ощущаете друг друга чем-то неложным и жизненно необходимым. Я рада, мне нравится в нас это молчание. — Надеюсь, ты готова к приключениям, потому что мы принесли фильмы и еду, –Алёна, решившись нарушить паузу, достала из-за спины сумку с чем-то явно вкусным, я смогла заметить крышку от большого количества сладкого напитка, скорее всего, моего любимого.       Даже родной отец не помнил моих предпочтений. Хотя, вспоминая его глаза, которые градиентом становились синяками под ними, я удивлялась, что он вообще что-то помнит.       Мне было стыдно, я корила себя тем, что ограничиваю их свободу своим присутствием. Мы не могли бегать по паркам меж листвы, вместе учиться колдовать, ходить на пикники и греться под прямыми потоками витамина Д, и даже сейчас, когда с улицы доносились сотни радостных криков, мы могли разве что забраться под одеяло и снять с паузы новую драму.       Я говорила им об этом, о том, что чувствую себя виноватой, но они каждый раз отвечали: «Снежок, какая разница, где мы? Главное, что вместе». И улыбались так честно, что в их улыбках хотелось утонуть. Только рядом с ними я чувствовала себя в безопасности, мне казалось, что я самая нормальная, у меня нет ограничений и своеобразной колючей проволоки вокруг маленькой квартирки. Мне хотелось быть ещё ближе к ним, жить, как раньше, на старом чердаке школы, называться «Сказочным Патрулем». Я оставалась его членом, но всё меньше чувствовала эту принадлежность. — Алёнка, приключение – второе имя каждого члена патруля! – Мария говорила серьезно, от всего сердца, это вызвало у меня новую улыбку.       С тех пор, как болезнь не давала мне сделать ни вдоха, ни выдоха, я начала по-другому ощущать время. Оно для меня текло медленнее, чем для других. Может, потому что его осталось слишком мало, потому что я пытаюсь растянуть момент, живя в двух мирах одновременно: в мире реальности и в джунглях у себя в голове? — Включайте уже, я слишком долго ждала момента, когда можно будет попробовать все эти сладости и не намерена ждать больше, – Варя уже устроилась на кровати, расстелив плед и ловко отобрав у Маши ноутбук со свежими фильмами. — Не нервничай, Колючка, а то ещё ветер поднимешь, – меня всегда забавляли их мелкие дружеские ссоры, как, например, та, в которой шла речь о нелюбви Варвары к своему прозвищу, которым нередко задевала её Мария.       Варвара шутливо сморщилась, как заплесневелый персик, и показала Марии розовый язык. — Кто бы говорил, Клюковка, – она победно улыбнулась, когда на лице зеленой волшебницы отразилось отвращение. — Варь, оборачивайся чаще, – надув губки, она устроилась рядом с Колючкой, положив голову ей на плечо и уставившись в монитор, где застыло начало трейлера.       Я улыбнулась, глядя на них - сопроводителей моей жизни, что служили мне факелом надо лбом. Интересно, сколько у меня ещё времени?       Дабы избежать мыслей о вечном, я плюхнула своё филе на кровать, которая еле слышно затрещала, когда сверху приземлилась Алёнка-огонек.       Плей. Мне было всё равно на жанр и название избранника, я наслаждалась той теплотой, которая наполняла комнату, запахом этой теплоты. Оказывается, у неё тоже есть свои ароматы. Мне нравилось ощущать близость подруг, которая подсказывала мне, что жизнь пройдет своим чередом, и они будут рядом до конца, будут таскать у Кота булочки и пирожные для меня.       Их спокойное дыхание со сладким ароматом, пугливые вздохи, когда героине на плечи сваливались новые трудности, и благосклонные улыбки, когда она вновь выходила победительницей – это несло с собой безмятежный покой и уют, что станет мне таким чуждым в появившихся снах.