Carabiner

Мне жаль, я не могу повернуть время вспять.

Прости, что был таким эгоистом.

Мой оледеневший голос вторит уличным огням.

Извини, я не могу ничего вернуть.

      Над головой задребезжали лампы, прежде чем вспыхнуть. Холодный белый свет ударил по восполненным глазам. Бессонница и неспособность деактивировать шаринган уже не первый год вызывали жжение и сухость глаз. Хотелось вырвать их, чтобы не напоминали о том, кем он был, и сколько ошибок совершил.       Обито устал.       Жить по расписанию в камере три на три за четыре года стало уже привычно. В помещение было даже небольшое подобие ванной комнаты, которая была отделена хлипкой потертой дверью. Внутри уборной имелся слив в полу, лейка душа и небольшой кран торчащий прямо из стены, а в углу был старый видавший виды унитаз. От внешнего мира Обито отделяла вторая дверь, она была массивной и железной. И ни одного окна, даже захудалой форточки.       Учиха был под землей. Там где держат преступников, чьи преступления малы для смертной казни, но велики для тюрьмы на поверхности. Это вызывала у Обито приступы истерического смеха. Он больше всех заслуживал смерти за всё то, что совершил. Но вот Учиха здесь — в камере, что по словам Хатаке была одной из лучших. Его кормят три раза в день, проводят регулярные медицинские осмотры, и все в чем он ограничен — это чакра, часть которой блокируют браслеты на запястьях. Ками, они даже не лишили его чакры полностью. Словно говоря, что единственные минусы его нахождения в камере — это отсутствие окна и свежего воздуха. Обито считает их сумасшедшими.       Он ненавидит это место. Ненавидит Какаши, который упорно заставляет его жить, хотя сам годами искал смерти в миссиях. Разве не лицемерно с его стороны сейчас заставлять дышать того, кто этого не хочет?       В коридоре слышится лязг колесиков и шаркающие шаги, открывание и закрывание небольшого окна в двери, скрежет задвижек. Дверь в камеру Учиха открывается полностью. Миниатюрная женщина с убранными под чепчик седыми волосами молча оставляет на небольшом столе у кровати разнос с похлёбкой, приличным куском хлеба и бутылкой питьевой водой. И стоит ей выскользнуть за дверь, как в проеме неслышной тенью появляется тот, кого Обито видеть не хочет. Тот, кто из раза в раз игнорирует его просьбы не приходить.       — Выглядишь не важно, Обито.       В глазах Хатаке столько неприкрытой жалости и сочувствия, что Обито тянет сходить проблеваться. К чему это всё? Они слишком долго были по разные стороны баррикад. Из-за Обито Учиха погибло так много людей. Среди них были и те, кто был близок Какаши. Учиха испоганил кучу жизней. А этот придурок навещает его чуть ли не каждый день, словно сам же сперва и не пытался прикончить. Словно они друзья. Но в пекле Обито видел эту прогнившую дружбу и Хатаке.       Какаши не приходил к нему около недели, и Обито был бы рад не видеть его столько же. В идеале никогда. Вся агрессия закончилась в первый год заточения, сменившись монологами бывшего друга, и молчанием Учиха. Порой ему хотелось заговорить первым, снова высказать недовольство или просто узнать какая погода там, за пределами этих стен. Но он молчал, больше не понимая, как себя вести, что делать и как жить в этом новом мире.       — Мне передали, что ты плохо ешь и спишь. — В очередной раз не дождавшись реакции Обито, Какаши устало трёт переносицу. — Если продолжишь в том же духе, то доведёшь свой организм до края. Неспособность деактивировать шаринган, итак, сосет у тебя силы.       К концу на вид спокойной тирады, голос Хатаке едва заметно срывается. В ответ Обито лишь кривит губы в подобии улыбки. Разве тогда не станет всем проще? Какаши не надо будет возиться с преступником, Учиха приспосабливаться к новым реалиям. Не озвученный вопрос повисает между ними, и Хатаке измученно прикрывает глаза. Понимает без слов о чем думает Обито.       — Я сменил твоего лечащего врача, — после долгого молчания тихо произносит Какаши и спешит на выход, не в силах больше находиться рядом с ним. Он останавливается в дверях, будто что-то вспомнив. — Прошло четыре года, прекрати наказывать себя за то, что твоей болью воспользовались.       Дверь с тихим щелчком захлопывается. Оставляя Обито в душной тесноте камеры. Ему хочется ломать и крушить. Перевернуть стол или хотя бы запустить тарелку с остывающим супом в стену. Но он лишь до боли, до побелевших костяшек сжимает кулаки.       Отчаяние бурлит в нем, грозясь перелиться через край его потрёпанных нервов. Обито знал, что за отсутствием Хатаке последуют перемены, но не был готов к ним. Отчаяние сменилось злостью, которой требовался выход. Однако доставь Учиха проблем надзирателям своим поведениям, это станет проблемой самого Хокаге.       Обито устало прикрывает глаза, считая про себя до десяти в надежде успокоиться. Сорвись он и будет чувствовать себя ещё более погано. Мужчина был не в том положении, чтобы открыто высказывать своё недовольство.       Учиха Обито — преступник развязавший войну и ему не хватит и ста жизней, чтобы искупить свой грех. Он не имеет права на деструктивное поведение. Учиха Обито имеет права только умереть, когда ему будет приказано.

***

      Было послеобеденное время, но медсестра, ответственная за здоровье Обито, так и не пришла. Он вспомнил слова Какаши о смене врача. Речь шла о враче, хотя все эти послевоенные годы за ним присматривали медсестры, сменявшие друг друга раз в несколько месяцем. Может боялись, а может просто отказывались следить за здоровьем того, кто был повинен в смертях их близких, соседей и просто малознакомых им людей, живущих когда-то в Конохе.       Учиха все понимал и никогда не желал, чтобы им всерьёз занимались. Какаши тоже не давил, однако, кажется, он поменял своё мнение на этот счёт. И это заставляло Обито нервничать. Если спустя четыре года заключения под стражу ему назначили врача, это значило только одно — Шестой Хокаге добился амнистии для Учиха Обито и его хотят привести в форму.       Вернуть в мир.       Обито снова захотелось рассмеяться. Он был уверен, что все эти годы Хатаке пытался добиться освобождения друга, как когда-то сделал это для своего горе ученика. Вот только, Саске хоть и ступил на кривую дорожку, да наворотил поменьше бед.       Было даже интересно, что такого наплёл Какаши альянсу и совету кланов, чтобы те смирились и дали добро. Про старейшин Конохи даже не думал, эти старики сами были не чисты на руку. Они всегда питали слабость к любой силе, которая могла послужить деревне. Проблема явно была не в них, хотя Обито понимал, что для виду старейшина будут противиться, стараясь выбить из Хокаге дополнительные условия, которые станут их козырем в случае непредвиденной ситуации.       И все в этой истории звучала отлично, кроме одного — самого Обито забыли спросить. Амнистия ему была не нужна, он хотел бы вечность гнить в четырёх стенах камеры. Надеяться, что одна из медсестёр все же решиться отомстить ему. Это было лучше, чем выйти на улицы Конохи. Он знал, что ничего кроме заслуженного презрения его там не ждет. Так зачем бередить едва затянувшиеся раны гражданских и шиноби?       Но у судьбы были свои планы на него.       В коридоре раздались тихие шаги, опоздавший к времени осмотра врач замер у его двери. Обито смотрел в потолок прислушиваясь. Чертов Какаши сумел поселить в нем едва полыхающий огонек интереса.       Скрип подошвы, и шаги стремительно начали отдаляться от камеры. Темная бровь невольно дернулась вверх. Это было что-то новенькое. Такого быстрого побега медперсонала от Учиха ещё не было. Шаги на мгновение затихли, а затем с новым скрипом подошвы, по начищенному до блеска полу, вернулись к его обители. Засов заскрипел, за ним дверные петли издали протяжный звук, и комнату наполнил запах медикаментов и трав.       Обито подавил в себе желание взглянуть на посетительницу. Он был полностью уверен, что это девушка. Слишком легкие шаги. Слишком. Учиха нахмурился, позабытое чувство тревоги поселилось под рёбрами. Это была куноичи, и она скрывала свою чакру. Он не мог ошибаться. А еще девушка практически не шумела, даже лоток с лекарствами не звякнул, в сравнении с прошлыми медиками.       Мужчина насторожился, инстинкт кричал, что что-то не так. Но та его часть, что все еще молила о смерти, трепетала в предвкушении. Если куноичи прислали убить его, то Обито с достоинством примет свою участь.       — Какаши-сенсей, сказал, что Вы не можете деактивировать шаринган. Могу я взглянуть на ваши глаза?       Обито пробило током. Этот голос. Он мог принадлежать только одному человеку. Той, что все ещё звала Хокаге сенсеем. Той, что на войне буквально возвращала бойцов с того света. Той, что эгоистично вернула и его.       Учиха оказывается около неё за секунду. Грубые пальцы, покрытые шрамами, впиваются в тонкое предплечье девушки. Белоснежная ткань халата мнётся под ними, и Обито делает ещё один шаг, сокращая расстояния между ними до минимума. Шаринган опасно блеснул, стараясь выкачать из него оставшиеся крохи чакры для атаки.       Куноичи в панике отшатывается, упираясь поясницей в стол. Ее голова вздергивается вверх, заставляя отросшие розовые волосы колыхнуться в воздухе.       — Ты…       Хотел бы прошипеть, вложить всего в одно слово все своё недовольство, гнев и разочарование. Но звук из сжатого эмоциями горла похож на слабый сип. Вопросы разрывают голову: зачем она это сделала? Зачем так поступила с ним? Разве не видела, как он отчаянно хотел искупить свою вину смертью? Как хотел вернуться к той, ради кого превратился в чудовище.       Красные глаза встречаются с зелёными, и все вопросы болезненным комом застревают в горле. Испуг в ее глазах сменяется смесью паники и животного ужаса. Сакура тут же отводит глаза. Ее пульс взбесился, а дыхание сбилось. Девичьи ноги подкашиваются, и Харуно остаётся стоять только благодаря сильной болезненной хватке Обито и столу позади. Свободная рука куноичи хватается за ворот красного ципао, в тщетной попытке оттянуть или расстегнуть ворот.       — О-отпустите, пожалуйста.       Голос слабый, словно она вот-вот потеряет сознание. Обито отшатывается от неё как от огня. Эта куноичи ему не знакома. Он помнил Харуно Сакуру, которая ломала кости и гигантские камни своими хрупкими на вид руками. Помнил куноичи, которая даже не пискнула, когда кислота обожгла ее руку, и которая жертвовала свою последнюю чакру на благо товарищей.       Смелая, стойкая и сильная.       Трясущаяся от одного его взгляда, как травинка на ветру, девушка не была той, кого Обито помнил как Харуно Сакуру.       Она не смотрит на него, отвернувшись лицом к стене. Руки сжимают край стола для опоры, и он опасно трещит, боясь не выдержать напора. Обито сверлит взглядом ее бледную щеку, слышит как постепенно чужое дыхание выравнивается, а тело перестаёт бить мелкая дрожь.       Вдох. Выдох.       — Простите, — Сакура вспотевшей ладонью ведёт по волосам, приглаживая их.       Учиха молчит, улавливает каждое движение девушки. То как она придвигает лоток ближе к себе, и все ещё трясущимися руками набирает лекарство в шприц. Обито, наконец, тоже начинает двигаться, все еще следя за Харуно, и присаживается на край кровати.       На мгновение бросает взгляд на правую руку, которая из-за клеток Хаширамы потеряла былую чувствительность. Пальцы странным образом покалывало, он давно никого не касался сам, да и к нему прикасались разве что по крайней необходимости. Обито сжал и разжал кулак несколько раз, прогоняя позабытые ощущения.       — Это обезболивающее. Работа с глазами зачастую очень болезненна, поэтому дополнительное обезболивание не помещает.       Голос Сакуры звучал ровно, словно и не было ничего минутами ранее. И Обито бы похвалил ее за профессионализм, если бы она все ещё не прятала за челкой испуганный взгляд.       Не смотреть в глаза Учиха мудрое решение, однако сейчас они не враги. И даже если бы он захотел, то не смог бы ей навредить, его чакры хватало лишь на то, чтобы не упасть замертво от истощения. Обито неосознанно провёл пальцем по тонкому браслету-подавителю.       — Я хочу посмотреть ваши глаза. Вы позволите, Обито-сан?       И к чему это уважение? Разве он заслужил? Он едва сдерживается, чтобы не рассмеяться, сбиваясь со счета в который раз за этот день, вмиг ставший вереницей сумасшествия.       — Да.       Собственный голос звучит хрипло, царапая от долгого молчания горло. Обито протягивает ей руку. Сакура быстрым движением обрабатывает место для укола, и безболезненно вводит иглу в вену. Сам препарат вызывает мало приятных ощущений. Мужчина чувствует, как лекарство растекается по телу, делая его странно тяжелым. Но уже спустя минуту ему становится непривычно легко.       — Закройте глаза, пожалуйста.       Тихая просьба, которую Обито выполняет тут же, держать глаза открытыми становится трудно. Чужие холодные руки окутанные чакрой, касаются его висков. И несмотря на медленно подбирающееся забвение, Обито улавливает, как тело Сакуры напрягается.       — У Вас повреждены зрительные нервы и каналы чакры, ведущие к глазам. Из-за этого получился блок. К глазами не проходит импульс для деактивации шарингана.       Учиха отвлекается на ее спокойные, размеренные пояснения от нарастающего неприятного жжения в глазах из-за сканирования чакрой. Чувствует, как Сакура увеличивает поток своей чакры, а затем едва успевает плотно сжать зубы, чтобы не застонать от пронзившей глаза боли. Сонливость отступает мгновенно.       — Потерпите немного, я постараюсь закончить как можно скорее.       Обито сдавленно мычит в ответ. Ругаясь про себя на разрывающую боль в глазах, которые готовы взорваться в любой момент. Но давящий дискомфорт проходит так же быстро, как появился. Обито перестаёт чувствовать чужое вмешательство, хочет открыть глаза, но не находит на это сил.       — После процедуры Вы будете чувствовать сонливость, поэтому не противьтесь ей и поспите. И постарайтесь не активировать шаринган ближайшие дни. Глазам нужно восстановиться.       Сакура помогает ему лечь. Обито слышит, как она собирает в лоток использованные шприц и ампулу. Тихие шаги девушки останавливаются у двери, когда Обито тихо произносит:       — Почему?       — Простите.       Тихо и так болезненно.       Скрипит дверь и засов. Обито остаётся один со своими вопросами, и не нужными извинениями.

***

      Сакура от здания тюрьмы идет так быстро, что почти переходит на бег. Сердце громыхает оглушая. Она растерянна и дезориентирована. Харуно добирается до внутреннего двора больницы на чистых инстинктах. Не видит и не слышит ничего вокруг себя. Все, что ей хочется — это запереться в своем кабинете, и постараться забыть красные глаза. Не думать об их силе.       Не вспоминать.       Девушка останавливается, когда чья-то рука с силой заставляет ее замедлить ход. Сакура дёргано разворачивается, и замирает. Все слова возмущения оседают на языке.       — Ино…       — Я звала тебя несколько раз!       Сакура передергивает плечами, и отводит взгляд. Чувствует всем нутром о чем пойдет разговор.       — Прос…       — Зачем? — Ино перебивает ее, отдергивая свою руку, чтобы скрестить ее с другой под грудью. Взгляд голубых глаз горит разочарованием. — Зачем ты согласилась?       Харуно тяжело вздыхает. Ей даже спрашивать не надо откуда подруга знает, и всего на секунду сочувствует Шикамару, представляя какими пытками Яманака добилась от него информации о назначенном Учиха Обито враче.       — Потому что должна была. Я несу за него ответственность.       Сакура все еще не смотрит Ино в глаза, набираясь сил для правды, которая может разрушить между ними все.       — Что значит должна?! Какая еще ответственность?!       Ино не сдерживает эмоции, и Харуно рада, что подруга выловила ее у служебных дверей больницы. Отсутствие посторонних как нельзя кстати, но это совсем не облегчает задачу. Сакура прочищает горло, набравшись сил, но предательский ком все равно мешает говорить громко. Говорить не боясь, так как это делала сильная Харуно Сакура.       — Это была я.       — Что ты?       Яманака растерянно смотрит на подругу. В глубине ее глаз мелькает понимание, но она упорно гонит от себя эту дикую мысль.       — Это я спасла Учиха Обито.       Ино отшатывается, словно ей дали пощечину, Сакура инстинктивно делает шаг к ней. Замирает, когда трясущаяся рука подруги вытягивается вперед, останавливает.       — Как ты… — Яманака с трудом справляется с голосом, смаргивает набежавшие слезы. — Ты…       Она не находит в себе сил обличить все бушующие в ней эмоции в слова. Но одного ее взгляда наполненного только что пережитым предательством хватает Сакуре, чтобы понять — что-то между ними сломалось. Харуно предпринимает еще одну попытку приблизиться, открывает рот, чтобы объясняться, но невысказанные слова повисают в воздухе. Она молча наблюдает, как подруга резко разворачивается, и молча уходит.       Сакура запрокидывает голову назад, стараясь сдержать предательские слезы. Она не жалеет о своем выборе. Совсем нет.       С искусанных губ срывается тихое «Прости».