Искуситель

Я стал много чаще бывать в доме лорда Керрингтона, но от этого моё желание созерцать леди Джильду только росло с каждым днём, как и моя любовь. И мне всё было мало, и я ругал себя за то, что не могу создать для неё ни мелодии. В один вечер мы с семьёй моей невесты и князем стали гостями лорда Роберта Старка. Не буду описывать, как Астери приветствовал Софию, ибо и без того было ясно, что исполняться счастьем в её присутствии вошло у него в привычку. Скажу лишь, что лорд Старк посмеивался с добротой над ними, и с лордом Керрингтоном переговаривался вполголоса: «не за горами ещё одна свадьба, друг мой». — Их дружба так очаровательна, — заметила с нотками равнодушия леди Джильда, неотрывно смотря на Люциуса и Софию. — Вы правы, дорогая, — согласился я. — Мне порой самому слабо верится, что князь не любит женщин. — Не любит? — изумилась моя невеста. — Да. Она помолчала, улыбнувшись краешком губ. — Значит, он и меня не любит. — Это грустно, но зная его я могу предположить, что он вряд ли изменит своё мнение. Джильда кивнула, задумчиво смотря на Люциуса. Князь вдруг выпрямился, оставив в покое ручку леди Старк, и осмотрелся. — А где же леди Елена? — спросил он лорда Старк. — Она болеет. Врачи строго запретили ей подниматься с постели, но она очень просила навестить её. — Если позволите, то мы могли бы сделать это прямо сейчас. — Конечно, князь. Дамы, господа, идёмте. Мы прошли вверх по лестнице, на которой стояли цветы. Никогда не видел, чтобы они цвели так пышно в это время года, лишь конец марта. Роскошные изумрудно-зелёные листья раскинулись на несколько ступенек так, что нужно было следить куда идёшь, чтобы не наступить ненароком. Огромные бутоны красных, золотых, белых и голубых цветов благоухали, всем своим видом говоря: «взгляни на нас, человек. Мы не полевые васильки, которые завянут в августе. С нами обращаются как с королями, ведь нам повезло быть поставленными в поместье богатого лорда». Мы вошли в покои леди Елены Старк. Она лежала на кровати, и слабо улыбнулась, увидев нас, и как-то просветлев бледным от болезни лицом. Леди София подошла к матери, опустившись у кровати и поправляя подушки. — Оставь, — сказала ей мать. — Мне хватает служанок, которые носятся вокруг меня. Господа, леди, — обратилась она к нам, — уж извините, что приходится приветствовать вас в таком виде. Елена была невысокой полной светловолосой женщиной с добродушным лицом, большими голубыми глазами, кожей кремового оттенка. Дочь была на неё совершенно не похожа. София была на пару дюймов повыше, бледная, зелёные глаза и медные волосы создавали в ней какую-то древнюю скандинавскую красоту. Словно это была не дочь почтенных лорда и леди, но дочь вождя викингов, такого же рыжего, как она сама. Словно она жила в те времена, и теперь родилась потомком свирепых воинов. И было бы печально сознавать, что твои предки были грозой морей, воплощением силы, а сейчас жить в мире, где честь — это обратиться в полицию из-за кражи. Мне думалось, что леди Старк не место здесь. Ей место в тех временах, где величественные сильные красавицы могли вести народ на бой. В мире больших ветров и бездонных вод, снегов и бескрайних ледяных просторов. С медвежьей шкурой на покатых плечах и дикими цветами в волосах. Леди Елена подозвала к себе Люциуса, о чём-то с ним негромко говоря. Я и Джильда привлекли внимание юной хозяйки поместья. — Мистер Колдуэлл, — обратилась ко мне София. — Помните, вы как-то обещали мне сыграть? — Ах да, и мне тоже, — напомнила Джильда. — Я не забыл, — мягко улыбнулся я. — У нас есть рояль, он в зале совсем рядом. Осчастливите нас? — улыбнулась также потомок скандинавов. — Раз так, то я не вправе отказывать, миледи. — Я слышала, вы поёте, — заговорила с ней моя невеста. София начала краснеть. — На досуге иногда бывает. — Споёте нам, как только мистер Колдуэлл сыграет? Ваш папенька говорил, что у вас великолепный голос. — Он льстит мне, уверяю. — Нет, я настаиваю, — Джильда властно улыбнулась. — Я глубоко на вас обижусь, если вы откажетесь. — Тогда у меня нет выбора, — сдалась леди Старк. Комнату вдруг пронзил неистовый крик ужаса. София сорвалась с места и в секунду оказалась у кровати матери, взяв её руку. Леди Елена часто дышала, испуганно смотря на Люциуса. — Елена, что с тобой? — перепугался лорд Старк. — Что ты кричишь? — Боже… боже милосердный… — Мамочка, тише, — шептала София ей. — Что с вами? — Я, кажется, растревожил леди Елену, — виновато сказал Астери. — Нет-нет, вы не причём, — уверял его лорд. — Не думайте винить себя, князь. Елена со страхом смотрела на Люциуса, но едва рядом оказалась дочь, как она взяла её личико в руки, смотря в глаза и что-то бормоча. Я услышал лишь: — Господи боже… София… молитесь богу все! София, дитя… ангел мой… ангел… София поцеловала щёку матери. Та отпустила её, прижимая к себе одеяло и стараясь не смотреть на князя. — Мне кажется, нам стоит уйти, — сказал он. — Уж извините, — сказал лорд Роберт. — Это так. — Лорд и леди Керрингтон, останьтесь, — попросила Елена, слабо дыша, пока её руку держал муж. — Прошу вас. Комнату покинули я, Люциус, и леди Джильда и София. Последняя закрыла двери спальни, и посмотрела на нас. — Простите, что она вас напугала. — Вы меня тоже, — князь взял её руку. — Я не хотел тревожить её. Она помолчала, смотря на него. Спустя несколько минут, мы шли к тому самому залу, где у семьи Старк стоял рояль. Я всё смотрел на стены коридора, увешанные картинами. В большинстве своём здесь были почившие лорды и леди Старк. И что странно, ни у кого из них я не увидел рыжих волос. Напрашивались неочевидные выводы о происхождении Софии, за которые мне было отчасти стыдно. В конце концов, кто я такой, чтобы судить, кто бастард, а кто нет? Зал был расположен на первом этаже поместья. Он был огромен. И инструмент… это роскошный белый рояль, сверкавший всеми своими клавишами. Звук был безупречен, он прекрасно настроен. Очевидно, на нём играют только по праздникам. Бесцельно долбить по клавишам на этой роскоши каждый день было бы преступлением. — Что вам сыграть, дамы? — спросил я, опускаясь на банкетку, обитую бархатом. — Это, — София взяла сборник с одного из стульев, открыла и протянула мне. Я изумлённо посмотрел сначала на произведение, а затем на неё. — Вы его написали, ведь так? — Да. Я не ожидал, что его купит хоть один аристократ, — растерянно ответил я, ставя ноты на подставку. — Что ж, вы ошиблись, — улыбнулась она. — Я, признаться, всё никак его не осилю, хоть очень пытаюсь. И мне бы очень хотелось услышать, как ему надлежит звучать. — Не смею отказывать, — улыбнулся я в ответ, внутренне ликуя, что мой вальс играло это прелестное создание. — Играйте же, Колдуэлл, — попросил князь, встав к окну. — Я в предвкушении, и дамы тоже. Усмехнувшись, я повернулся к роялю. В следующий миг из-под моих пальцев полилась нежная, полная светлой печали мелодия. Звуки рояля разносились по залу, унося меня далеко от этого мира. Играя, я рисовал в своём сознании чудесные луга, усеянные скромными полевыми цветами. Я не видел ни клавиш, ни нот, я играл на память, местами вставляя так просившиеся форшлаги и трели. Мой вальс уносил меня к лугам, где мне виделась моя мать, почившая в моём далёком детстве. И музыка, спокойная, чистая, добрая музыка позволяла мне видеть её. Её улыбку, её светлый образ, и сам я словно вновь стал мальчиком, который с мамой уходил гулять на этот луг. Я так любил её. Эта любовь выплеснулась в мои мелодии, которые стали вратами к тем местам в моей памяти, где я был счастлив. Где не было цинизма, злости, жадности и голода. Где я был невинен, наивен, где я также как София верил людям и в людей. Мать тянула ко мне свои руки, и с переливами рояля я словно слышал её ласковый голос: «Иди ко мне, сыночек!». Она улыбалась так ласково и любяще, как никто кроме неё не мог. Гремя аккордами, я вспоминал то горе, которое обрушилось на нас с отцом, когда её не стало. Бог мой, как я тогда плакал. Мне хотелось, чтобы весь мир рыдал вместе со мной, ибо пришла ночь, когда не стало Катрины Колдуэлл, и я остался одинок. Тремолой я рисовал печаль и скорбь, с которыми жил многие годы. Но вот, гроза закончилась. Я вернулся к светлым трелям и арпеджио, спокойным перекличкам голосов рояля, сознавая, что всё проходит. И печаль, и горе. Я понемног вернулся из своего маленького мира, и тихонько завершил мой вальс тихим аккордом двух высоких нот. И первое, что я услышал после, был всхлип.