heaven doesn't seem far away anymore

Лето 2288 года выдалось теплым. Этот июльский вечер не был исключением: столбик термометра, выменянного у какого-то торговца-старьевщика, не желал опускаться ниже отметки в семьдесят семь градусов по Фаренгейту. Закат окрасил пышные облака в розовые тона. Летние закаты были не похожи на закаты остальных времен года, и их Джейн любила больше всего. Небо ничем не отличалось от того, какое она видела двести лет назад. О происходящем под этим небом, увы, вряд ли можно было сказать то же самое. На углу дома — их с Нейтом старого дома, на ступеньках которого Джейн сидела в этот момент, — тарахтела турель. Около дома напротив минитмены готовили на костре овощной суп — огород в Сэнкчуари-Хиллз был их гордостью. Псина деловито вынюхивал что-то в кустах. Кодсворт притих где-то в спальне — наверное, опять пытается отдраить пол. После того, как Стурджес залатал крышу, а Джейн с Дьяконом заново обставили комнаты, робот-дворецкий взялся за уборку с новым энтузиазмом. — Джейн? Она оборачивается и видит Дьякона в дверном проеме. В затемненных стеклах его очков, как в зеркале, отражаются пылающие облака. Он что-то держит в руках. Когда-то, целую вечность назад, какая-то другая Джейн сидела на этих ступеньках, а позади стоял Нейт. Оба умерли 23 октября 2077 года. Реальность вытеснила все чувства к людям из мира прошлого. Тоска по мужу и сыну (каким Джейн знала его в той, прошлой жизни) неожиданно быстро оказалась погребенной под впечатлениями от нового мира. Теперь, спустя год, прошлое порой казалось ей нелепым наваждением, а старые воспоминания больше не возвращались уколами совести, мол, как это она посмела жить дальше. — Будешь? — Дьякон подходит ближе и протягивает ей мутафрукт на раскрытой ладони, словно лакомство — какой-нибудь лошади. — Спасибо, я не голодна. — Я помыл и почистил его специально для тебя. Даже порезался в процессе. — В подтверждение он демонстрирует пораненный палец. — Ты слишком мало ешь, так что давай. — Только из-за твоей боевой травмы, — улыбается Джейн и забирает у него мутафрукт. — Чего ты тут сидишь? Она неопределенно пожимает плечами, и Дьякон плюхается рядом с ней. — Что, хочешь проследить за тем, как я съем этот мутафрукт? — Конечно. И убедить тебя дойти до конца, если понадобится. Джейн фыркает и улыбается. Есть ей совершенно не хочется. — На что только ни пойдешь ради дорогого напарника, — вздыхает она. Когда Джейн уже готова откусить, из кустов с треском выбегает Псина и садится рядом с ней, вывалив язык. — Дружище, что думаешь насчет маленького перекуса? — Она протягивает собаке мутафрукт. Та хватает его и с чавканьем начинает жевать. — Эй! Это было для тебя! — возмущается Дьякон. — Я привыкла отдавать все лучшее другим. — Но так обойтись с почищенным ради тебя мутафруктом... — говорит он с выражением детской обиды на лице, и Джейн не может сдержать смеха. Дьякон делает крайне оскорбленный вид, приподнимает очки и вопросительно заглядывает ей в глаза, от чего она начинает смеяться еще сильнее. — Дьякон, прости, я больше так не буду, — выдавливает она сквозь хохот. — Я поверю, но в последний раз, — пафосно изрекает он. — Джейн, Дьякон! Хотите суп? — Мы еще не проголодались, спасибо, Престон, — отвечает Дьякон и поворачивается к Джейн, скорчив гримасу. В следующую секунду гримаса сменяется улыбкой. — Мы оставим порции для вас! — Спасибо, — отзывается Джейн. Она щурится на заходящее солнце и улыбается мысли, что наконец счастлива, насколько это возможно в рамках их сумасшедшего мира. Тихий летний вечер, розовый закат. Крыльцо старого дома. Минитмены, удалившиеся в дом уминать свой суп. Псина, который разлегся в траве рядом со ступеньками. И Дьякон, тепло чьего тела она чувствует левым бедром. Ей кажется, что она знает его уже тысячу лет. Она дружит с Ником Валентайном, Дездемоной, в хороших отношениях с минитменами (даже Престон Гарви перестал казаться таким невыносимым) и мимоходом умудрилась заслужить уважение Атомных Котов, но самые близкие отношения у нее сложились с шпионом «Подземки», бесконечно сыплющим шутками. Он был ее напарником практически с того самого момента, как она вывалилась в 2287 год, и ей трудно было бы представить себе хоть день без его выходок. Порой ее охватывал страх потерять его именно сейчас, когда все наконец стало хорошо. Чертов постапокалиптический мир. — Если бы сейчас был никакой не 2288 год, — тихо начинает Джейн, — мы бы сидели тут со стаканами лимонада... — Ах так, мой мутафрукт она не хочет, а вот лимонад — всегда пожалуйста! — Дьякон! Я же уже извинилась! — Все-все, продолжай. Она вздыхает, немного сбитая с толку его восклицаниями, но все-таки продолжает: — Или устроили бы пикник на лужайке, или прогулялись бы в парке. Или просто отправились бы за покупками. — Знаешь, иногда я пытаюсь представить что-то такое и просто не могу, — неожиданно серьезно сообщает Дьякон. — А если бы шел дождь, мы бы торчали у телевизора, смотрели бы очередное дурацкое шоу. Дождь барабанил бы по окнам, а мы бы сидели на диване, укрывшись пледом. — Сидеть бы так в нынешние дождливые дни... Джейн фыркает: — Было бы как в тот раз, когда мы с Валентайном починили проектор и позвали минитменов смотреть фильм, а ты сидел в самом конце и кидался сахарными бомбами, потому что тебе не досталось места в первом ряду. — Джейн, не стоит вспоминать мои ошибки молодости. Я о другом: предлагаю посмотреть вдвоем... какую-нибудь мелодраму. Чтобы ты в конце плакала на моем плече, а я обнимал тебя и успокаивал... — Не дождешься. — Ну нельзя же так рушить робкие мечты, — притворно огорчается Дьякон. И все-таки что-то она заставила его почувствовать. Ностальгию по временам, которых он не застал? Джейн осторожно протягивает руку и снимает с Дьякона эти осточертевшие очки, будто сможет прочесть ответ в его глазах. Она уже и забыла, какие они голубые. Как чистое небо, как безмятежный океан, как проклятый костюм убежища. — Обезоружила, — констатирует он. — Что собираешься сделать с беззащитным шпионом? — Взять в плен и выпытывать правду, конечно же. Забрав у нее очки, Дьякон не спешит снова надевать их, а прячет, кажется, в карман. Или и вовсе мимо него, ведь все это время он не отрывает непривычно серьезного взгляда от ее лица. — Хотел бы я увидеть те времена. Она давно научилась распознавать его эмоции даже через зеркальные стекла. Без очков ей доводилось видеть его редко, и каждый раз она поражалась тому, как менялось его лицо. Без темных очков Дьякон уже не был улыбчивой машиной, запрограммированной шутить. Он становился обычным человеком с чувствами и эмоциями. В его чертах проступало что-то хмурое, усталое и воспаленное. (хотел бы я увидеть тебя в те времена) Кем бы он был? Как бы они встретились? И встретились ли бы вообще? Разве это имеет значение, если того мира больше нет? Ни белых заборов, ни идеальных газонов, ни аккуратных домиков, ни блестящих новеньких машин. Ни той Джейн, с легким макияжем и длинными волосами, в безупречном платье. Он не пригласит ее в кафе на чашечку кофе, не позовет в кино на мелодраму, которая заставит ее плакать на его плече, не прогуляется с ней по вечерней аллее парка. Все, что у них осталось от того времени, — развалины ее дома и хрупкие, бесполезные обломки воспоминаний; пара обручальных колец, ничего не значащих уже двести лет, и диплом юриста, который может пригодиться только в случае, если нечем подтереться. И, разумеется, невозмутимое небо. Ему, наверное, интересно узнавать от нее о жизни до войны. Словно она — очередная занимательная книга, из которой можно почерпнуть информацию для новых баек. К любопытству примешивалась досада, что он не может увидеть все это своими глазами. И прожить с ней спокойную жизнь в далеком прошлом. Похоже, есть вещи, о которых им лучше не разговаривать. Пытаясь в срочном порядке отойти от темы и не дать Дьякону продолжить, Джейн выпаливает первое, что приходит на ум: — А где твои очки, секретный агент? Такого вопроса он явно не ожидал. Нахмурившись, он хлопает рукой по карманам, рассеянно пожимает плечами и отводит взгляд. — Это так важно? — Нет. Абсолютно не важно. Он притягивает ее к себе одной рукой, а она только сильнее жмется к нему в ответ. И это лучше, чем кино, лучше, чем кафе, лучше, чем прогулка по парку. В его объятиях до неприличного уютно, а его плечо словно создано для того, чтобы укладывать на него голову. По крайней мере, так ей кажется первые секунд тридцать. Прошло несколько минут, у нее затекла шея, а он замер в неудобной позе и боялся шевельнуться. Они смотрели, как догорает закат, стараясь даже не дышать, чтобы ничего не испортить в этом моменте. Словно это мгновение — все, что у них осталось.

* * *

— Нет, серьезно, где твои очки? — Хотел бы я знать. Псина что-то усердно грыз неподалеку от них. Что именно — разглядеть не позволяла трава. — Псина, фу! Фу, я сказал! Выплюнь! Дьякон отобрал очки у искренне недоумевающей собаки и продемонстрировал Джейн погрызенную дужку. Она зашлась смехом: — И когда он успел... Протерев дужку краем футболки, он с самым невозмутимым видом водрузил очки на нос. — А теперь мутафрукт будешь?