Серебряный башмачок, или Если бы Тотошка...

Урфин всё-таки решил не откладывать разговор. И сразу же по прибытию в лагерь устроил перекрёстный допрос Чарли и Элли, которая, приняв от Страшилы очередь владеть Золотой Шапкой, не удержалась её примерить и выглядела в ней, признаться, весьма забавно: - Правильно ли я понял слова Стеллы "Крепче береги остальное", что у Элли не только свисток, но и второй башмачок? - Да, - просто и бесхитростно ответила девочка, а Чарли, расслышав интонацию вопроса, потупил взгляд. - Странно, что я узнаю это только теперь... Вы ведь со Страшилой забрали его ещё тогда, побывав в Изумрудном дворце перед штурмом? - Нет, - быстро ответил моряк. - Нет? - Нет, - подтвердила Элли. - Если честно, я забрала его, возвращаясь в Канзас. В Изумрудном городе с самого начала оставался один. Такого Джюс не ожидал. Ни поворота, ни признания. - То есть ложью всё было с самого начала? - пробормотал он. - Да почему же ложью? - возмутился Чарли. - Просто вспомни, как оно было поначалу, как мы в штыки воспринимали друг друга... Конечно, я не мог сразу раскрыть все детали. - А потом? - Урфина начинал даже забавлять этот лепет. - Потом как-то не было случая... Мы на башне, помнится, это проговаривали, Нимми тогда тоже впервые услышала. А ты, кажется, был ещё внизу... - Очень тонко подмечено! Остался внизу, чтобы не мешать Нимми и Дровосеку. И чтобы вы, злоупотребляя этим моим великодушием, могли обсудить не предназначенное для моих ушей. Моряк с размаха приложил к лицу ладонь. Урфин не сдавался: - Вы в самом деле считаете меня глупцом? Думаете, я не вижу, что при всём вашем показном дружелюбии остаюсь для вас чужим? - Это неправда. Да, нас печалит твоё требование к Нимми Эми, и это, пожалуй, единственное, что нас разделяет... - Вот, Чарли! Наконец правильное слово. "Разделяет". Потому что вы изначально на одной стороне с Железным Дровосеком, а значит, не со мной. И все эти красивые слова о дружбе - всего лишь манипуляция и шантаж, чтобы добиться согласия во всём. Или же тупо использовать снова и снова в своих целях, не забыв каждый раз напомнить о том, что дружба бескорыстна, так что не стоит ничего ждать взамен, никаких уступок... Я не прав? - Не прав, тысяча косаток! Причём сам это отлично понимаешь. - Я ничего не понимаю! Потому что вы тоже не хотите меня понять... - Мы хотим, Урфин. Честное слово, - сказала Элли с той обезоруживающей добротой в голосе, которую он особенно ненавидел, потому что как ни силился, не мог расслышать в ней хитрость и фальшь. - Вот скажи, ты в самом деле любишь Нимми? - Да! - Тогда почему делаешь всё для того, чтобы она тебя ненавидела? Урфин рассвирепел, словно от удара хлыстом: - Много ты понимаешь во взрослых отношениях! Думаешь, если голова большая, то умная, да? - Тю! - пожала плечами Элли и ушла общаться с Железным Дровосеком. Вот уж кого совершенно не беспокоило, что от него что-то скрывают. Всё потому, что обеспокоен был совершенно другим: как помочь Нимми. По возвращению их от Стеллы она первым делом, ещё до улёта обезьян, метнулась ему навстречу, обняла и тут же умчалась прочь. И всю гамму ощущений, нахлынувших на него в эту пару секунд, заглушило ощущение острой, невыносимой душевной боли, которую испытывала любимая. Элли объясняла ему ситуацию примерно в тех же выражениях, что и Стелла, из которых Ник понял только одно: дело действительно серьёзное и непонятное для его железной головы без мозгов (но Страшиле он в этом не признается). К счастью, сердце научилось от Нимми ждать и терпеть. Иногда это единственное, что остаётся - и при этом оказывается самым тяжёлым испытанием для активных натур, которых вынужденное бездействие в лесу и на башне так и не научило бездействовать добровольно. Вскоре компанию им составил Страшила, голову которого после общения со Стеллой распирало от мудрых мыслей и булавок: - Друзья, вам не кажется, что наш феникс Гудвин всё-таки прав? Что он действительно Гудвин? Во время прощального обеда под тихую музыку самоиграющих арф и свирелей Стелла среди прочих затронутых тем упомянула, что очень скептически относится к словам Гудвина о том, что он никакой не волшебник и просто мимо пролетал. Он, говорила фея, может так считать сам - вот только в Волшебную страну попасть совсем не просто. Элли оказалась здесь благодаря магии двух волшебниц, а главное, необходимости хранительницы для башмачков после уничтожения Гингемы. Ну и её способностям по своим моральным качествам стать такой хранительницей. Сейчас она, обладая свистком Озмы, способна пересекать границу Волшебной страны и даже служить проводником для других жителей Большого мира, но тогда она смогла попасть в неё только по приглашению её магического поля, активно поддерживающего свою стабильность (го-ме-о-ста-зис, подсказал Страшила). ("Вот, значит, почему лапы тогда понесли меня в фургон, а не в безопасное место", - проворчал Тотошка.) Подобно ей и Гудвина не могло занести сюда на воздушном шаре случайной игрой слепой стихии. Кому-то необходимо было временно занять место Пастории, и он оказался подходящей кандидатурой. - И вот я думаю: если он по-прежнему нужен Волшебной стране, а сам наотрез отказался сюда ехать... Хорошее слово: "на-от-рез". Взять и отрезать часть своей души, то, что связывало с Волшебной страной... - Да, двадцать пять лет, причём в самом расцвете жизни - это не шутка, - вздохнул Дровосек. - Так не могла ли эта часть ожить в сделанном им фениксе? И не поэтому ли, Элли, у тебя сработал живительный порошок, тогда как у дяди Чарли он не работает? - Интересная мысль, - согласилась девочка. - Но к чему ты клонишь? Страшила печально улыбнулся. В непривычной мигунской шляпе с загнутыми полями его нарисованное лицо выглядело открыто и беззащитно. - Я оказался плохим и беспечным правителем. Но если Гудвин вернулся, а я его лишь временно заменял, то не он ли должен сесть на престоле Изумрудного города, когда мы победим Бастинду? Элли покачала головой: - Ты забываешь об Озме. Когда мы победим Бастинду, надо будет узнать, где они с сестрой спрятали девочку. И вернуть ей престол. - Ну, да. Всё-таки именно она законная правительница Изумрудной страны, а Гудвин такой же временно исполнявший обязанности, как и я. - Даже не это главное. В первую очередь, это освободит Стеллу из её заточения в Розовой стране. - Да, об этом я как-то не подумал, - смутился Страшила. - Такие вещи не думают, а чувствуют сердцем, - привычно вернулся было Железный Дровосек к давнему спору, но замолк на полуслове. Сердце в последнее время, после прокачки до настоящего, приносило ему больше боли, чем радости. А ведь Гудвин предупреждал... - И саму Озму, конечно, жалко, - продолжала Элли. - Вы же не видели эту Пещеру, а там довольно мрачно, поверьте. Я представить не могу, как жила бы без солнечного света, в этом краю вечной осени, ещё и годами. А принцесса там уже двадцать семь лет - это в три раза больше, чем я живу на свете! - Она ведь совсем маленькой была, когда всё произошло. Наверное, и не помнит жизни наверху. Местные же там живут, и ничего, - возразил Страшила. - А потом, Стелла ведь только пред-по-ла-га-ет, что она в Пещере рудокопов. И странные слова Бастинды о том, что Озмы "давно как бы нет", плохо подходят к этому пред-по-ло-же-ни-ю... Обратный перелёт из Розовой страны порядком утомил мясо-костное большинство делегации, поэтому было единогласно решено оставаться лагерем до утра. Оставшиеся капралы (без взвода Ельведа, прикреплённого к Фиолетовой стране) затеяли занятия по строевой и тактической подготовке. Зверей Львица ещё раньше отпустила в благоприятные для охоты края. Собственно, после разгрома слуг Бастинды они продолжали участвовать в походе больше из солидарности, желая держаться вместе до победного конца. Чарли несколько раз пытался найти общий язык с Урфином, но тот с кирпичным лицом давал понять, что считает тему вполне исчерпанной. Моряка поставить на место было куда проще, чем его племянницу: он взрослый и себе на уме. В ответ на справедливые обличения не хлопает длинными ресничками с неподдельной наивностью, а виновато отводит глаза. - Знаешь, чем единственным привлекала меня Гингема? - спросил его Урфин под конец. - Тем, что по крайней мере не лгала и не лицемерила, как жевуны. - Ага, она в этом не нуждалась... - А вы нуждаетесь. Так кто же из вас хуже? Подумай. Солнце уже терялось в скалах, за которыми скрывалась Изумрудная страна, и закат окрашивал их вершины в лиловый цвет. Урфин вдруг ощутил себя предельно одиноким. Обычно он проводил свободное время в беседах с Тилли-Вилли, но теперь перебранка с Чарли и Элли произошла при нём, и, судя по всему, пятиметровый мальчишка не готов безраздельно занять в ней его сторону, а Урфин совсем не готов доказывать свою правоту ещё и ему. Времена, когда Тилли-Вилли не раздумывая вставал на защиту "папы Урфина", подобно верному Топотуну, ушли в прошлое. У подростка теперь свой взгляд на вещи, порой весьма расходящийся с его взглядом. Что-то он упустил в его воспитании. Джюс медленно брёл в закат, никем не замеченный, никем не окликнутый. И окликни его кто - был бы крайне недоволен. Но теперь, когда ему, видя его непонятное состояние, деликатно давали побыть наедине с собой, он воспринимал это как равнодушие. Что ж, расставаться с иллюзиями каждый раз больно. Но куда хуже в них врастать. Он никому не нужен. Это симметрично. Ему тоже никто не нужен. У них не более, чем временный военный союз. Переживать абсолютно не о чем. Крики капралов "Напра-Во! Нале-Во! Кру-Гом!" продолжали настигать его в спину полифонией деревянных голосов, которая, однако, становилась всё тише, растворяясь в вечерней горной тишине. И разметавший эту тишину в клочья шелест крыльев оказался полной неожиданностью. - Гуамоко! - обрадовался Урфин. - Судя по довольному виду, ты её нашёл? Филин снисходительно прищурился: - Гуамоколатокинт бы нашёл, а Гуамоко не хватило для этого проницательности... - Слышали уже! Я серьёзно. - Да и я не шучу. Скорее, это она меня нашла... Птица замолчала, ожидая реакции. - Она? - Угу. Сама появилась из-под обруча. - И что хотела? - из нахального Гуамоко приходилось всё тянуть клещами. - Просила передать, чтобы ты подумал, на той ли ты стороне. - А ты что? - А я и передаю. Думать и решать тебе. Урфина захлестнул гнев на хитромудрого филина и особенно на пронырливую старуху. Конечно, она успешно пронзает лагерь, была свидетелем его разговоров и терзаний. Видимо, считает, что он дозрел до перемены стороны, фантастическая тварь. Нет, после того, как его подло обманули с башмачком, а потом с невинными глазами пытались доказать "ачтотуттакого?", подобная перемена совсем не заслуживает громкого и такого же манипулятивного, как все громкие и пафосные слова, определения "предательство". Но с чего Бастинда взяла, что её сторона может привлечь? Такие вещи надо как минимум аргументировать. - Сам-то что думаешь? - спросил он филина. - Ничего. Приму твой выбор, каким бы он ни был. Сросшиеся брови Урфина настороженно изогнулись: - Откуда такая покладистость? - Просто не вижу разницы. - А возвращаться после всего под начало злой волшебницы тебе как, по понятиям? - Она такая же волшебница, как и ты, - презрительно пробухтел филин. - Жила во дворце - раз! Питалась всякими разносолами от Фрегозы, а не тем, чем надлежит злой волшебнице - два! Нет, мигунов в страхе держала, но этого мало. А пользоваться чужими артефактами ещё не волшебство. Поэтому что значит - "к ней под начало"? Я с тобой. А ты будешь дураком, если в союзе с Бастиндой окажешься ведомым, а не возглавишь его. - Про башмачок она, конечно, уже пронзила? - Угу! - Но похитить его не может - необходимо, чтобы ей его отдали? - Угу! - И она рассчитывает, что это сделаю я? - Угу! - А мне какой резон это делать? - Я же сказал: решать тебе. Если тебя устраивает то, что делаешь сейчас, значит, никакого. - Не устраивает, - вздохнул Урфин. - У нас с Чарли, например, принципиально разное понимание того, что значит "освободить мигунов". Он не понимает, что для народа под многовековым рабством не может быть другой свободы, кроме "хорошего хозяина". Настоящую свободу, предполагающую ответственность, надо заслужить и дорасти до неё, а не давать кому попало. Нет - вперёд, сами выберите себе правителя, выберите Конгресс... И кого они выбирают? Жевуны - Према Кокуса, только потому, что у него тогда переночевала Элли, эти - Лестара, потому что он чинил Железного Дровосека. Они вообще не понимают, какими качествами должен обладать правитель! Какой ещё Конгресс? "Пусть Лестар сам выберет себе помощников, а мы за них проголосуем"... Зачем им свобода, если они её не хотят? - Из тебя бы правитель вышел лучше... - Даже из Страшилы вышел бы лучше - тем более, ему фиолетовый костюм идёт. А я бы предпочёл править в Изумрудном городе. Но нет - они, видишь ли, уже собираются искать Озму! Ничего о ней не зная, готовы передать ей власть... - А твоё мнение в расчёт не берут? - А как? Когда Чарли повязал целый взвод и напугал медведя зажигалкой, а ты меня предал - и нечего вцепляться когтями в плечо, предал! - мне чётко поставили условия: партнёрство на равных. Только вот "на равных" в жизни никогда не бывает. Поэтому меня просто используют, прикрываясь демагогией о равенстве и дружбе. - Что ж, новый союз ты сможешь заключить на своих условиях, если Бастинда согласится пойти на них ради башмачка... - Смог бы. Но я скрепил этот союз клятвой и не в состоянии её нарушить. - Клятвой? - филин распахнул глаза. - Какой? - Ну, как же? Я вступаю с ними в союз, а Нимми Эми бросает Железного Дровосека... - Так освободи её от этой клятвы! Как освободил Дровосек от помолвки, когда стал Железным. Если, конечно, Нимми тебе не дороже, чем власть. - Скажешь тоже! - усмехнулся Урфин. Действительно, всё решается очень просто! Не говоря ни слова, он быстро и решительно зашагал в сторону лагеря, уже полностью утонувшего в ночной мгле. Неутомимые дуболомы обходили его по периметру. Тилли-Вилли проводил совет с капралами (возмужал мальчик, совсем самостоятельный). Повернул к нему голову, Урфин дал отмашку - продолжайте. Топотун, привычно бранящийся с кОзелом, тоже вопросительно поглядел в его сторону. Ну, хоть эти его пока не игнорируют. Правда, шкура набитая тоже обнаглела в последнее время: позволяет наедине называть хозяином, а не повелителем. Нельзя быть добрым всегда и со всеми. Нельзя. Воспринимают как должное и садятся на голову. Он добрых волшебниц за это всегда презирал, а теперь сам даёт слабину. Как дошёл до такой жизни? Если это и не колдовство, то сильное внушение досужих слов о "дружбе", размягчающих и подчиняющих волю. Надо закрыть от этой заразы и мозги, и сердце... Про мозги и сердце - это, оказывается, донёсся отголосок возобновившегося вечного спора между Страшилой и Железным Дровосеком. Оба тоже приветливо кивнули в его сторону. Ах, как трогательно! Малейшее проявление внимания - и он уже смягчается и течёт... Хватит принимать слабость за добродетель и смешить филина! Пора быть мужиком и проявить силу, переступив через себя. Филин, впрочем, деликатно упорхнул с его плеча и растаял в тени ночных скал. Нимми ночевала вместе с Львицей под навесом из надутого всепревращального полотнища. Всё так же доверительно шептались. "Как это только Лев терпит?" - ехидно подумал Урфин. Ну да, "дружба" ведь, почему-то, как всегда, односторонняя... - Девчонки, к вам можно? - спросил нарочито любезно. Нимми посмотрела на него с испугом, а Львица с любопытством: - Садись, если Нимми не против. - А я бы, если не возражаете, предпочёл бы посекретничать с ней наедине... Зачем он это сказал? При свидетельнице ему, напротив, было бы легче. Видимо, именно поэтому. Пожав плечами, Нимми обменялась с Львицей взглядами (растерянный взамен на ободряющий, мол, если что, зови на помощь) и с гордо поднятой головой проследовала за Урфином к костру. Костёр был для него тоже важен, как и ярко светящая полная луна. Проще было бы проговорить всё быстро в темноте, но он хотел быть сильным до конца и видеть её лицо. Лицо старается быть каменным, но не получается. Обычный жевунский тик челюстью переходит в дрожь. Шея напряжена. В минуты сильной внутренней борьбы она особенно прекрасна. - Нимми... Я вижу, как ты страдаешь. Ни нотки сочувствия - просто констатация. Но такого вступления явно не ожидала. Наверное, готовилась к худшему: что он потребует рассказать всё Нику прямо сейчас (тем более, и костёр он поддерживает как самый жаростойкий, время от времени прерывая философский диспут со Страшилой). В огромных глазах - страх, недоверие. Элли, умненький ребёнок, права: она его действительно ненавидит. Вот только для него даже ненависть лучше равнодушия. Странно, но похоже, никто из них этого до сих пор не понял... - Ты свободна, Нимми. Я отзываю своё требование. Вы можете быть вместе. А ведь это тоже вариант. Можно обойтись и без предательства. Если его действительно разделяло с ними только это - вот, препятствие удалено. Он может стать для них по-настоящему своим, полноценным другом. А не станет - что ж, тогда, как говорит Чарли, план "B". Останется переметнуться к Бастинде. Даже в обманчивых отблесках костра было отчётливо видно, как заблестели от слёз глаза девушки. Эмоций за этой пеленой, впрочем, никаких не читалось. Только усталость и опустошённость. А зачем откладывать? Метнуть жребий можно прямо сейчас. Если Нимми его поблагодарит, он останется. Просто поблагодарит, хотя бы недоулыбкой, хотя бы кивком головы. Урфин едва ли припомнил бы случаи, когда он за тридцать лет жизни кого-нибудь поблагодарил, но не сомневался, что его благородный поступок непременно заслуживает благодарности. Нимми молчала, словно ждала чего-то ещё. Затем, глотая слёзы, развернулась и побежала к Львице под навес. Урфин был абсолютно уверен, что она побежит к Дровосеку. Чего-то он не понимает в человеческих эмоциях. Может быть, всё-таки правы намекающие ему всю жизнь, что он не выше обычных заурядных людей, а не дорос до них? Как бы там ни было, его не поблагодарили. Добро и жертву опять восприняли как должное. Жаль. Он давал шанс. Когда подходил к фургону, сожаления уже не было. Напротив, повторял про себя, как заклинание, слова короля Тонконюха: "Я выдержал испытание". В самом деле, если уж покупать дружбу, то дружба с Бастиндой выгоднее. По озвученным филину причинам. Под днищем фургона грозно урчал во сне Лев с Тотошкой под боком. На крыше, раскинув крылья, медитировал над глобальными мировыми проблемами феникс Гудвин. Где-то под козырьком спала Кагги-Карр. По крайней мере, Урфин надеялся, что она спит и не помешает ему довести дело до конца. В фургоне тускло трепетал огонёк ночника. Чарли спал на большой кровати лицом к стене. Удачно. Гораздо менее удачно лежала на своей кровати Элличка. Нет, рюкзак под голову вместо подушки положила так, что с его сноровкой залезть туда не составит сложности. Конечно, непростительная беспечность, переходящая в глупость - имея в распоряжении столько существ, не нуждающихся в сне, не обеспечить ими охрану. Проблема в том, что лежала, отвернувшись от стены, и в любой момент могла открыть глаза, застав его за непотребным занятием. Надо действовать предельно осторожно. Или плюнуть и отложить до более удачного момента? Она так беспечно бросает рюкзачок, что момент может представиться очень быстро. Но глядя на мирно спящую девочку, Урфин понимал, что для него другого момента не будет. Если он не уйдёт к Бастинде сейчас, то не уйдёт никогда, хотя и будет об этом жалеть. Он может перешагнуть через многое и многих. Может через себя. Но не через это трогательное в своей беззащитности личико. Сегодня он ей в сердцах ляпнул про большую голову, а она даже не обиделась. Впрочем, Элли, похоже, и не задумывалась, как воспринимается её внешность местными. Рост взрослого человека с пропорциями девятилетнего ребёнка на первых порах выглядит довольно пугающе. Не отталкивающе, как уродство, а именно пугающе, то, что Гуам называет колдовским термином "зловещая долина". Но вся напряжённость испаряется с первыми минутами общения. Добрая, отзывчивая, бесхитростная, скромная до застенчивости, но смелая и волевая, Элли обладает удивительным даром располагать к себе. Урфин сперва отчаянно сопротивлялся этому, даже подозревал колдовство, но обманывать себя долго не мог - это именно то, к чему стремилась его душа и что он, стыдясь, прятал сам от себя под панцирем напускного цинизма. А спящая она и подавно такая милая... Как бы он счастлив был, имея такую славную сестрёнку, о которой мог бы заботиться и оберегать. Наверное, ещё сильнее, чем если бы вдруг снискал любовь Нимми Эми. Но что толку в пустых мечтаниях, размягчающих волю? Цепкие ловкие пальцы уже расстегнули рюкзачок и шарили внутри. Холодный металл, цепочка. Свисток.... Девочка, тебе мигуны красивую цепочку сделали, тебе Стелла популярно (пусть не исчерпывающе - про таинственную изумрудную пилюлю даже она не в курсе) объяснила важность этого артефакта, у тебя, наконец, живой пример Страшилы, умудрившегося прозевать ключ от ларца. Нет - закинула его в рюкзак вместо того, чтобы носить на шее... А если бы его стащил не он, а кто-то, способный на абсолютное зло? Или способный причинить зло тебе? Он, похоже, слишком громко это подумал... Элли вдруг приоткрыла глаза и сонным взглядом изумлённо уставилась на него: - Урфин? Что-то случилось? - пробормотала сквозь дрёму. - Нет, солнышко, всё нормально. Спи. Элли улыбнулась в ответ, с этой обжигающей остатки загнанной в угол совести улыбкой и нырнула вновь в глубокий сон. Джюс несколько минут стоял не шевелясь, сдерживая дыхание и сердцебиение. Положил в карман свисток, который до сих пор сжимал в кулаке, снова осторожно залез в рюкзак, сгорая от стыда, что копается в девчачьих панталонах (а троекратно - за то, что в Эллиных) и проклиная себя как за этот стыд, так и за глубину морального падения. Содержимое свёртка плохо прощупывается, но по размеру именно то, что он ищет. Аккуратно, без резких движений, придерживая рюкзак другой рукой, так, чтобы Элли ничего не почувствовала... Получилось! Никто ничего не заметил. Только Лев заворочался под полом. Кошки спят чутко, чужого бы он не пропустил, на что-то подозрительное сразу бы отреагировал. Но он, типа, "свой". Нет, не свой - просто безопасный, от которого не ждут подлянки. Что ж, он преподнесёт не только сюрприз, но и урок. А ещё прихватим пару корпусов гранат из открытого ящика. Пороха у него как раз на две. На ходу удостоверился, что в свёртке (вернее, в замаскированном под свёрток чехле) действительно искомое. Ни разу не обернулся в сторону фургона. Дуболомы по-прежнему отмеряли шагами периметр лагеря. - Топотун! - Слушаю, повелитель! - гордая величественная фигура, шкуре набитой понятно, что никаких "хозяев"... - Пойдём прогуляемся. Только тихо и не отсвечивая.