В лучшем из миров

Стрелки часов над грифельной доской замерли на цифре двенадцать: по аудитории разнёсся разочарованный вздох, Форд же тихонько выдохнул от облегчения. Казалось, лекция не закончится никогда. Оказывается, это гораздо сложнее, если тебе приходится говорить полтора часа, а не просто смотреть преподавателю в рот и стенографировать в тетрадь. У этих же студентов задача была ещё проще: изобретённый Фиддлфордом лэптоп имел ошеломительный успех, принеся ему состояние, студентам блаженное отсутствие боли в кистях, а Стэнфорду угрызения совести за высмеивание друга. Как будто у него было мало поводов для вины, но Форд знал, что не имел права жаловаться. Он с удовольствием глотнул ароматного тёплого чая, пока студенты покидали аудиторию, то и дело бросая на него восхищённые взгляды, думая, что остаются незамеченными. Отчасти так оно и было, потому что сказать, кто конкретно смотрит, Стэнфорд не мог, он просто шкурой чуял этот навязчивый липкий холодок под кожей. Когда-то он мечтал о внимании. Когда-то он думал, что готов продать душу ради этого. Теперь он просто ждал, когда они, наконец, уйдут, давая возможность отдышаться. - Профессор Пайнс, - пролепетал высокий девичий голос, заставляя Форда оторвать взгляд от чашки и мазнуть взглядом по миловидной блондинке в идеально выглаженной белой рубашке, чёрных брюках и туфлях на невысоком каблуке, которая вытянулась в струнку у его стола. «Мэгги, кажется. Мэгги Стивс, президент студенческого совета». Стэнфорд выдавил из себя улыбку, поворачиваясь к ней. - Да, мисс Стивс? Мэгги, казалось, не ожидала такого внимания к своей персоне, что было абсурдно, учитывая, что именно этого она и добивалась. - Мистер Пайнс, сэр, это список студентов, присутствовавших сегодня. Он рассеянно кивнул, принимая листок бумаги, исписанный аккуратным почерком, кинул на него беглый взгляд, но тут же отложил в сторону: не ему с этим разбираться, в конце концов. - Спасибо, мисс Стивс, что-то ещё? Мэгги уходить явно не хотелось, она переминалась с ноги на ногу, ища достойный повод задержаться и не находя. - Даска сегодня снова не было… так странно, - рассеянно отметила Мэгги. Форд нахмурился, а потом снова тяжело вздохнул и чуть не сказал «слава богу», но вовремя придержал язык. Не стоило говорить так о студентах, даже о таких, как Том Даск. Этот парень не поддавался всеобщему студенческому обожанию, далеко нет, Том помешался на Стэнфорде и тот знал, о чём говорит. Так что его отсутствие было как благоприятным (Форд бы действительно не оценил, если бы Даск вновь пришёл и уселся на первую парту в точной копии его очков, учитывая, что зрение у того было отменное, а к очкам прилагался полный комплект одежды, которая вполне могла быть украдена у Стэнфорда, и обожающий взгляд. Слюни, как и прочие телесные жидкости парень, к счастью, держал при себе. Пока что), так и тревожным (Форд бы ни капли не удивился, если бы Том обнаружился с алтарём, сотворённым в его честь в студенческом общежитии, производящим кровавый ритуал жертвоприношения. Если повезёт, не человеческого). Стэнфорд поморщился от подобных мыслей и позволил усталости проскользнуть в голос: - Мисс Стивс, я бы попросил Вас уйти, если никаких срочных вопросов больше нет. - Ох, конечно, - Мэгги вздрогнула, пристыжённо опустив глаза и поспешила, наконец, ретироваться, бросив на прощание тоскливый взгляд. Форд потёр веки, сбивая очки с переносицы и откинулся в кресле за кафедрой. Приходить сюда каждый месяц было настоящим мучением, но Фиддлфорд ясно дал понять, что лекции необходимы, а Стэнфорд не находил аргументов, чтобы это опровергнуть. «Ты хотел славы – получай», отрезал друг на его мольбы о пощаде. И слова о том, что припоминать Форду юношеские слабости было низко, лишь заставили его бросить презрительный взгляд, говоривший: «даже если ты усвоил урок, повторение – мать учения». Стэнфорд при всём желании не мог этого отрицать, как и того, что студентам его лекции были действительно полезны, а также служили мощным мотиватором, так как лишь лучшие в университете допускались до ежемесячных пар. Остальные же – лишь до редких публичных выступлений (их Форд ненавидел также, если не больше, но они происходили куда как реже). Он сгрёб бумаги со стола, собрав в папку, которую намеревался сдать МакГакету, как отчёт о проделанной работе и двинулся в сторону двери, мысленно готовясь к новой порции внимания. Стэнфорд действительно ненавидел это: взгляды десятков восторженных глаз и тихие восхищённые вздохи за спиной. Ненавидел, потому что знал, как глубоко все эти молодые, наивные люди ошибаются, видя в нём героя, которым он не был. Ненавидел, потому что знай они чуть больше, вся их любовь превратилась бы в привычную с детства ненависть, теперь уже заслуженную. Ненавидел, ведь тот Стэнфорд Пайнс, которого они знали был фальшивкой, что сам прекрасно понимал. Форд тяжело вздохнул: он думал, это будет по-другому - осуществить, наконец, свою мечту, основать Международный Институт Странноведения, стать профессором, вести разработки в исследовательском блоке, получить кучу наград, грантов, частных инвесторов, мечтающих сотрудничать с ним, и знать, что всего этого ты не заслуживаешь. Когда он мечтал, то думал, что в конечном итоге будет чувствовать себя на своём месте, он был уверен в том, что должен чувствовать, но в итоге признался: это было не так. Уж в его-то сорок три года стыдно самого себя обманывать. Да и утомительно, видит бог. Когда ключ повернулся в замке в последний раз, на спину Стэнфорда опустилась чья-то тёплая ладонь, а справа послышался знакомый насмешливый голос: - Ну что, ты прямо сейчас развалишься, или сделаешь мне одолжение лицезреть тебя на обеде? Форд дёрнул уголком губ. Всё-таки ему невероятно повезло с этим человеком. - Окажу Вам услугу, господин ректор, - с исключительно сардоническим почтением изрёк он, - если в Вашей столовой на сей раз будет что-то пригодное для употребления в пищу. Фиддлфорд удовлетворённо хихикнул. - Обижаете, господин директор лаборатории исследования паранормального. Я уже указывал на несправедливость того факта, что Ваша должность звучит солиднее? Они спустились со второго этажа, практически полностью отведённого под исследовательский корпус. Правда, изучали там лишь образцы категории А и В, не несущие особой угрозы, опасных же тварей и разработки уровней С и D, держали в разветвлённой сети катакомб под кампусом. В будущем Форд планировал перенести это добро в отдельное здание, но на данный момент их ограничивал бюджет, а МакГакет итак делал всё, что мог, поэтому жалобы не принимались. Стэнфорд подождал пять минут около кабинета Фиддлфорда, чтобы тот смог закинуть макулатуру, после чего они проследовали в кафетерий. Надо сказать, Форд лукавил: еда здесь вполне приличная, но взглядов было даже больше, чем в коридорах, именно поэтому он предпочитал есть в уединении, предпринимая короткие вылазки для пополнения запасов. МакГакет же, казалось, повышенное внимание воспринимал философски, если не с некоторым удовольствием. Впрочем, ему простительно. - Знаешь, - начал Фиддлфорд, когда они сели за преподавательский стол, - если серьёзно, я рад, что ты согласился. В последнее время мы почти не видимся и я волновался, что ты с концами окопался в своих норах и безнадёжно потерян для мира. - Я бы с удовольствием, но если пропущу хоть одну лекцию, ректор перекопает все подвалы, чтобы найти меня и похоронить на месте, - усмехнулся Стэнфорд, - а я ещё не созрел для самоубийства. - Ещё? – МакГакет поднял бровь, но взгляд его стал серьёзным. - Брось, - нарочито небрежно отозвался Форд, - вот уж тут я не давал поводов для сомнений. - Как сказать, - не отводя взгляда отозвался Фиддлфорд, понизив голос, хотя другие профессора сидели на почтительном расстоянии, - можно ли считать алкоголизм одним из способов? - Во-первых, диагноза у меня никогда не было, - отрезал Стэнфорд, - а во-вторых, я не пью уже пятнадцать лет… - Моими стараниями. Форд тяжело вздохнул. На самом деле, именно поэтому они теперь так редко виделись: каждый раз, как выдавалась такая возможность, друг перепроверял его состояние подобными разговорами, читай: испытывал нервы на прочность. Деликатность точно не была его сильной стороной, по крайней мере это можно было утверждать с уверенностью. - Слушай, я правда ценю то, что ты для меня сделал, но если ты собираешься продолжать, я сам закопаюсь куда-нибудь поглубже и очень постараюсь, чтобы ты меня не нашёл. Это заявление МакГакета всё-таки проняло: он пристыжённо отвёл взгляд и поджал губы. - Извини. Мне не стоило этого говорить. Но я переживаю, - он вновь поднял глаза на Стэнфорда, - как давно ты общался с матерью? Тут Пайнс не выдержал: перестав есть, он стукнул ладонями по столу, так что у Фиддлфорда ложка звякнула о тарелку. - Если продолжишь в том же духе, я уйду к себе и займусь чем-нибудь настолько серьёзным, что ты не увидишь меня до следующего месяца. Вот, например, гипотеза о возможности применения теории квантовой дестабилизации в военных целях давно требует экспериментального подтверждения… МакГакет поднял руки, признавая капитуляцию перед замкнутостью друга: - Прости, прости, ты прав, это не моё дело. Только давай не будем говорить о делах, а то заработаем несварение. Форд занялся запихиванием еды в рот, чтобы вообще ни о чём не говорить. Фиддс надавил на больную мозоль, прекрасно зная, что этого делать не стоило. Невыносимый человек. А самым худшим было то, что он, как всегда, был прав. Стэнфорд звонил матери в прошлом месяце: обычный, ничего не значащий разговор о здоровье и делах, которые с тех пор как у Отца обнаружили опухоль, из раза в раз оставались прежними, если не было ухудшений. Форд покорно выслушивал отчёты о болезни, больницах и прочих «бо», пролистывая под шумок собственные заметки с отчётами, чтобы не сосредотачиваться на этом. Ма звучала устало, он знал: она хочет, чтобы сын приехал навестить их и знал, что если попросит - откажется. Стэнфорд всё время находил предлоги сделать это, но на самом деле причин было две: он не желал видеть, во что превратился Отец и чувствовать полные печали взгляды матери. В те редкие моменты, когда ему не удавалось отвертеться от встреч, она всегда на него так смотрела. Форду казалось, она видит его насквозь, и одновременно, сквозь него, ища совсем другого человека. Это никогда не длилось долго: как только Ма понимала, что её заметили - сразу же отводила глаза, а на её лице появлялось какое-то болезненное сострадание, словно она смотрела на калеку, и Стэнфорд чувствовал себя так, будто ему впрямь отрезали ногу или руку. Обычно он мог притвориться, что всё в порядке, но Ма видела, и это было невыносимо. После пары минут блаженной тишины, нарушаемой лишь постукиванием ложек о тарелки, Фиддлфорд откашлялся: - Форд, что ты думаешь о том, чтобы взять выходной до конца дня и выбраться в лес? Вместе. Стэнфорд повернулся к нему, но МакГакет прятал глаза, рассматривая стол. И всё же, он продолжил: - Я имею в виду, мы ведь давненько так не делали. Теперь везёт, если увидимся в институте, а так сидим по кабинетам. Раньше мы всё время шатались по лесу. - И тебе это никогда не нравилось, - заметил Форд, хотя уголки губ сами собой ползли вверх на такую явную попытку перемирия. Несмотря на всё случившееся, он любил лес. - Да, но это нравится тебе, - улыбнулся Фиддлфорд, не оставляя ему выбора, кроме как сделать то же, - кроме того, нам не обязательно забираться в опасные зоны. Устроим себе лёгкую прогулку, поболтаем, как в старые добрые. - Хорошо, - Стэнфорд капитулировал, запихивая на задворки сознания голос, твердивший о куче бумажной и исследовательской работы. В конце концов, друг прав, свежий воздух не помешает, а полдня погоды не сделают. После обеда они разошлись: МакГакету нужно было раздать указания своему заму и секретарше, чтобы та в случае чего дёргала не его, а также разобраться с парочкой безотлагательных дел, как он объяснил. Форд же решил вернуться к себе, переодеться и собрать всё необходимое. Он успел наведаться в собственный кабинет, предупредил миссис Рамирез, что уходит и беспокоить его не стоит. Женщина, кивнув с добродушной улыбкой, вернулась к написанию отчёта в лэптопе. Она нравилась Стэнфорду: спокойная и какая-то домашняя, что ли, миссис Рамирез относилась к нему со сдержанной приязнью, всегда аккуратно заполняла документы. Порядок, казалось, был целью её жизни, а потому неотступно следовал за ней. Преподавательский корпус располагался в пяти минутах ходьбы от кампуса, представляя собой здание, будто бы выстроенное лишь из стекла, сияющего в свете полуденного солнца. Это был многоквартирный комплекс, в котором и жило большинство преподавателей, кроме тех, кто обзавёлся семьёй и предпочитал жить в городе, как Фиддлфорд (в его двухэтажном коттедже раздвижные двери всегда работали как часы) или отшельников, как Стэнфорд. Он свернул в сторону собственной хижины. Она смотрелась совсем неуместно, втиснутая между двумя бетонными гигантами. МакГакет пытался убедить его переехать в одну из университетских квартир, или в город, но у него ничего не вышло: Форд отказался наотрез, а в последний раз, когда Фиддлфорд пытался поднять этот вопрос, сказал, что если и переедет, то в лес, к гномам, в качестве их королевы. МакГакет посмотрел на него как на идиота, но уговоры прекратил. В хижине не изменилось практически ничего, разве что стало чище, но художественный беспорядок никуда не делся. Переодевшись в плащ и сапоги, Стэнфорд взял с собой немного еды, жидкость для розжига, спички и пистолет, на случай непредвиденных ситуаций. Пусть лес был изучен вдоль и поперёк, но недооценив его опасность однажды, учёный не собирался повторять ту же ошибку.

***

Форд ждал друга на опушке около десяти минут. Фиддлфорд подбежал к нему бодрой рысцой, также одетый в походные куртку с ботинками. - Это добро давно валялось в кабинете на всякий случай, - улыбнулся он. Стэнфорд ухмыльнулся в ответ и друзья отправились в путь. С тех пор, как был основан Международный Институт Странноведения, они добились признания леса Гравити Фолз заповедной зоной, куда вход был открыт лишь учёным и студентам, под надзором преподавателей. Была составлена подробнейшая карта местности, отделившая наименее опасные участки категории А, где могли проводиться практические занятия, от зон B, куда допускали исследователей с напарниками и С, где работали лишь группами от пяти человек со снаряжением и оружием. Эту систему МакГакет разрабатывал лично и Форд вынужден был признать её эффективность, хотя поначалу считал такие меры предосторожности излишними. Но благодаря ним ни один человек ещё не пропал и не умер в лесу, хотя в зоне С случались пострадавшие. Но это было неизбежно и судебных исков не следовало. «Фиддс наверняка закинулся таблетками, чтобы пойти со мной» - виновато подумал Стэнфорд, но ничего не сказал. Мог бы, учитывая, как часто друг ковырял его собственную душу, но не стал. В конце концов, у кого-то из них должно быть чувство такта. К психиатру Фиддлфорд пошёл сразу, как они вернулись в Гравити Фолз. Форд на уговоры последовать примеру друга не поддался, хотя сам тогда был в плачевном состоянии: то закапывался в исследования на недели, практически не ев и не спав, то пил, за что после было особенно стыдно. Хорошо хоть Билл больше его не преследовал, Стэнфорд причину не знал, ему было всё равно. От планов по уничтожению демона он отказался не скоро, но депривация сна и алкоголь им нисколько не способствовали. Зато пьяным он отрубался легко и спал без кошмаров. На утро, конечно, приходилось расплачиваться, но тогда это казалось меньшим из зол. Казалось ровно до момента, когда у него начались галлюцинации. Форд вздрогнул, вспомнив ту ночь. МакГакет уехал в Портленд, на приём, так что у него было пол дня и ночь в одиночестве. Фиддлфорд всячески пытался столкнуть друга с пути саморазрушения, так что Стэнфорду стоило больших усилий убедить его, что всё будет в порядке. Форд был паинькой несколько дней, так что план удался. Запасшись двумя бутылками Джека Дениелса, он начал вечеринку. Это случилось примерно на половине второй бутылки. Стэнфорд вдруг осознал, что не один в комнате. Свет он не включал, мрак окутывал его, словно уютное одеяло, но в мгновение стал холодным и опасным. Приглядевшись, Форд увидел силуэт напротив, человеческий, стоявший у противоположной стены и тяжело опирающийся на неё. Неловко поднявшись на ноги, Стэнфорд приблизился, покачиваясь. - К-кто ты? – невнятно пробормотал он, - к-как ты?.. - И вот до чего ты докатился, умник, - насмешливо ответил знакомый голос. Всё существо Форда охватила дрожь, кровь, казалось, превратилась в холодную антарктическую воду, - не узнать собственное отражение – это сильно. - Стэн, - произнёс он на выдохе, едва шевеля онемевшими губами. Теперь Стэнфорд увидел его: в той же потрёпанной куртке, грязной футболке и со стрижкой «маллет», - н-но ты… как?... Стэнли понимающе ухмыльнулся. - Знаю, я должен уйти так далеко, как только смогу, - сказал он и двинулся к двери. - Нет! – Форд бросился ему наперерез, схватил за рукав, почувствовал грубую ткань куртки под пальцами. Рука была такой твёрдой, такой настоящей, - Нет! Стэн, не надо, останься, не уходи, не надо! Брат дёрнулся в попытке вырваться, но тут же вскрикнул от боли и схватился за плечо. Стэнфорд вздрогнул, когда посмотрел на него: свежий ожог, казалось, светился в темноте. - Стэнли, Стэнли, подожди, нужно обработать… твоя спина, Стэн, - бормотал Форд, гипнотизируя рану взглядом. - Слишком поздно, - его голос звучал монотонно и безжизненно. Стэнфорд повернулся, чтобы сказать, что не понимает о чём Стэн говорит, но слова застряли в глотке, когда он увидел кровь, стекающую из-за кромки волос брата на лоб, заливающую глаза, капающую на щёки, словно слёзы, скользящую по подбородку. Форд открыл рот, но смог выдавить из себя лишь вскрик, не несущий никакого смысла. Он смотрел и видел, как стекленеют глаза Стэнли, как бледнеет кожа, а лицо приобретает пустое выражение посмертной маски. Они вместе осели на пол. - Ли… - Стэнфорд подполз к брату, взял его лицо в ладони и повернул к себе. Но тот не отзывался, а карие глаза продолжали смотреть в вечность, - э-эй, Стэнли… п-перестань, ты меня пугаешь. Давай же, вставай! Голос подводил, а горло пересохло, но Форд не двигался с места. Его взгляд расплывался и когда первая солёная капля упала Стэну на лицо, он понял, что плачет. - Н-нет, всё не может так закончиться… п-пожалуйста, посмотри на меня. П-пожалуйста - Стэнфорд говорил всё тише, его трясло. Он лёг рядом с братом, продолжая крепко держать его и захлёбываться словами, - С-стэнли, я никуда не уйду б-без тебя, слышишь? Я-я буду здесь, пока ты не проснёшься, я… Форд сам не заметил, как отключился, разбудило его солнце, настойчиво бьющее в лицо. Открыв глаза он, конечно, никого рядом с собой не обнаружил. С тех пор пить Стэнфорд перестал. Совсем. Это было нелегко поначалу, но стоило вспомнить ту ночь, как желание даже видеть бутылку отпадало мгновенно и надолго. Так что у него осталась лишь работа, работа и ещё больше работы. Форд так глубоко погрузился в себя, что не сразу услышал, как Фиддлфорд зовёт его и среагировал лишь на прикосновение к предплечью. - Эй, ты в порядке? На тебе лица нет. - А? Да, всё хорошо, просто задумался, - Стэнфорд рассеянно посмотрел на МакГакета. «Он постарел», подумалось вдруг Форду. Они оба, впрочем. Но у него будто только сейчас получилось как следует рассмотреть друга. В воображении Стэнфорда тот навсегда остался молодым, улыбающимся студентом. Сейчас же перед ним стоял ровесник: с серебрящимися висками, гусиными лапками у глаз и глубокими складками у рта. Глаза Фиддлфорда не потеряли своего кристально голубого оттенка, но в них навсегда застыла потаённая сталь. Она появляется у людей, которых жизнь ломала об колено, но они выстояли. Их взгляд будто говорит: «я видел некоторое дерьмо и что бы ты не собирался со мной сделать, я справлюсь». МакГакет действительно прошёл через персональный ад, во многом по вине Форда, если не во всём. После восстановления их сотрудничества его психика была в плачевном состоянии, чего Стэнфорд не замечал, поскольку сам был далеко за пределами нормы. А может быть, просто не хотел замечать. В любом случае, семья Фиддлфорда поняла всё сразу, именно родные настояли на поездках к доктору и на личной терапии. И он честно исполнил их просьбы, параллельно не давая Форду умереть от пьянства или недосыпа, что его собственному лечению только вредило, но Фиддс упорно держался. Его память восстановилась не полностью, даже после просмотра воспоминаний (это МакГакета заставил сделать Стэнфорд и, помимо прочего, узнал про красных халатов и Общество Слепого Глаза, которое его напарник успел создать и которое им же потом пришлось устранять). Фиддлфорд знал, что с ним происходило, но лишь потому что видел на экране: это были уже не воспоминания. А проблемы с памятью, как загадочно выражался МакГакет - далеко не самое сложное в его терапии. Форд старался не лезть не в своё дело, но когда Фиддлфорд начал принимать препараты, спросил, какие именно ему выписали. «Ипразидот депрессии и Ксанакс от тревожности», легко пояснил друг, а Стэнфорд виновато опустил глаза. Возможно, только в тот момент он осознал всю серьёзность ситуации, а ведь вопрос Форд задал не сразу, успев к тому моменту завязать с пьянками. Примерно через полтора года приёма лекарств, МакГакет решил отказаться от них, но после неоднократно возвращался. К счастью, от Ксанакса он смог отказаться, хотя это было тяжело, а с Ипразида он со временем перешёл на Прозак, но печень всё равно пришлось лечить. Конечно, он принимал всё строго под надзором врача, только мерзкое чувство в груди это не удовлетворяло. «Если бы не я, Фиддсу это вообще не понадобилось бы» - Стэнфорд, выйди из сумрака! От резкого оклика он вздрогнул и оглянулся. Оказалось, пока Форд вновь проваливался в собственные мысли, они успели дойти до уютной полянки, залитой солнечным светом. Вокруг шумели сосны, но кроме них не было слышно ни подозрительных шорохов, ни переклички птиц, ни других обыденных звуков леса. Будто даже природа решила взять передышку и спрятать все странности, оставив на поверхности лишь умиротворение. Фиддлфорд успел уже расстелить плед, устроиться на нём и теперь выжидающе, с ноткой осуждения, взирал на Стэнфорда. Тот дёрнул краями губ в робкой улыбке и приземлился рядом, расстёгивая рюкзак с провизией. - Прости, снова задумался. - Ага, я так и понял, - МакГакет поднял бровь, - чего я понять не могу, так это что происходит в твоей гениальной голове. Форд поджал губы и отвёл взгляд. - Не думаю, что хочу это обсуждать… - Зато я хочу! – в отчаянье воскликнул Фиддлфорд, - ей-Богу, ты иногда смотришь так, будто успел уже меня похоронить, а я никак не могу понять, что с тобой творится! Я думал, ты перерос ту стадию с «никому не доверять»? - Я перерос, - убеждённо ответил Стэнфорд, но тут же замялся - просто… МакГакет тяжело вздохнул. - Просто это тяжело, - закончил он с каким-то болезненным сопереживанием, - слушай, я понимаю, правда. Может быть, даже лучше, чем кто-либо другой. Но ты не можешь вечно прятаться в своей раковине. Потому что если ты продолжишь, в конце концов вокруг никого не останется, а мы оба знаем, что одиночество не идёт тебе на пользу. Форд пождал губы. Ему нечем было возразить. Фиддлфорд продолжил: - Я знаю, что постоянно лезу в личное и тебя это бесит, но я правда просто пытаюсь разобраться, потому что мне не всё равно на то, как ты гробишь свою жизнь. Ты ни с кем толком не общаешься вне работы, даже с собственной семьёй, будто тебе плевать, но я вижу, что это не так. Я знаю это, Боже, мы знакомы уже сколько? Почти тридцать лет! Я думал, ты считаешь меня другом! - Но я считаю! - И всё равно не доверяешь… - В последний раз, когда я доверился кому-то, - не выдержал Стэнфорд, - это кончилось плохо. Они ненадолго замолчали. - И ты думаешь, - медленно начал МакГакет, - что я поступлю с тобой как Б-билл? Что я похож на него? - Конечно нет! Я не его имел в виду! Я… - он сглотнул, сжал руки в кулаки, но заставил себя договорить, - я о своём брате. - Ох… - вздохнул Фиддлфорд, - но это была не твоя вина… - Моя и ты это прекрасно знаешь, - отрезал Форд, - кроме того, то, что произошло с тобой тоже на моей совести. Я разрушаю всё, к чему прикоснусь… МакГакет неожиданно усмехнулся и положил руку ему на плечо, прерывая на полуслове. - Ты всегда берёшь на себя слишком много. Что бы не происходило вокруг, хорошее или плохое, ты думаешь, что всё вертится вокруг тебя. Но это не так, Стэнфорд. Некоторые вещи просто случаются, а люди действуют исходя из собственных соображений и ты не можешь залезть им в головы и переделать, или повлиять на судьбу. То, что случилось со мной, - Фиддлфорд усилил хватку, - я… не виню тебя за это. Было много причин, почему всё произошло так, а не иначе. Но эй, сейчас у меня всё хорошо. Форд опустил взгляд на колени. - Мне правда жаль, Фиддс. Друг улыбнулся широко и немного печально. - Я же сказал, всё в порядке. Так что заканчивай самоистязания и начинай двигаться дальше. Стэнфорд повернулся к нему и вернул улыбку. - А теперь давай обедать, пока ты не вспомнил ещё парочку поводов загнаться, - весело заключил МакГакет, хлопнув друга по спине. Тот рассмеялся, доставая сэндвичи.

***

Солнце уже почти опустилось за горизонт, когда они вышли из леса. На душе у Форда стало легче, он улыбался. После откровений они с Фиддлфордом провели день болтая о всякой ерунде и ностальгируя о прошлом. Потом оказалось, что МакГакет захватил набор ПП&П, так что до самых сумерек им было чем заняться. Стэнфорд даже предлагал развести костер и закончить партию, но Фиддс резонно заметил, что бродить по лесу в темноте уже за гранью его возможностей. Форд попрощался с другом и повернул в сторону хижины, когда заметил тёмную фигуру, приближающуюся к ним. Присмотревшись, Стэнфорд немного расслабился, узнав в ней начальника охраны кампуса. Подойдя к ним, он проговорил: - Господа, вам необходимо пройти со мной. - Что случилось? – Обеспокоенно спросил МакГакет. - Мы поймали девушку, не из студентов, которая ошивалась у Вашего дома, мистер Пайнс. Она отказывается назвать своё имя и говорит, что у неё важное поручение к Вам. - Какое? – поразился Стэнфорд. Начальник охраны дёрнул плечами: - Она не сказала. Форд, нахмурившись, переглянулся с другом. - Ведите. Они пошли в охранную рубку кампуса, рядом со входом. Это оказались несколько связанных помещений: раздевалка, четыре комнаты с мониторами, где транслировались записи с камер видеонаблюдения с каждого из этажей, кабинет начальника охраны и допросная с односторонним стеклом, которой до этого момента практически не пользовались. Они подошли к смотровому окну. За ним, перед маленьким столиком, сидела странно одетая девушка: на ней была мятая, явно домашняя рубашка, с многочисленными пятнами, растянутые штаны и кроссовки. Короткие кудрявые волосы закрывали лицо, но нога дёргалась в явном нетерпении. Девушка прижимала к себе рюкзак. - Мы не знаем, что в нём, - прокомментировал начальник охраны, - она не дала нам осмотреть её вещи, сказала, что для этого нам придётся предъявить ордер на обыск. Она требует разговора лично с Вами, мистер Пайнс. - Я уверен, мы никогда не встречались, - рассеянно отозвался Стэнфорд. - Думаешь, стоит с ней говорить? – настороженно спросил Фиддлфорд, - у неё там может быть что угодно. Форд сглотнул, но всё равно решил выяснить, что эта странная особа от него хотела. Проведя пальцами по кобуре на поясе, Стэнфорд кивнул начальнику охраны. Тот понял намёк и проводил его к боковой двери. Форд, вздохнув, уверенно вошёл в комнату, стараясь, впрочем, не делать резких движений. Девушка испуганно дёрнулась, сжала рюкзак сильнее и подняла глаза. Они были большими, яркого орехового цвета, всё её лицо усыпано веснушками, а губы сжаты в тонкую напряжённую линию. - Меня зовут Стэнфорд Пайнс. Мне сказали, у Вас ко мне какое-то дело и я готов Вас выслушать. Девушка внимательно рассматривала его, не произнося ни слова, будто оценивая. От её цепкого взгляда Форд поёжился. Пауза затягивалась. Ситуация итак была до крайности странной, а незнакомка, как назло, молчала. - Послушайте, - начал он, но его перебили. - Меня зовут Фанни Пайфилд, - громко заявила девушка, словно что-то для себя решив, принялась копаться в рюкзаке, - и Вы правы, у меня есть кое-что для Вас. Меня попросили передать Вам это. Фанни достала из рюкзака потрёпанную книжицу, протянула Стэнфорду, который в тот момент не смог бы пошевелить и пальцем, при всём желании. Он сразу узнал обложку: это был Дневник с цифрой «1» в золотой шестипалой ладони.