Where my heart is

      Листва умиротворяюще шуршала под ногами, и когда путник перевел взгляд вниз, он увидел, что девушка боса. Она, казалось, плыла по земле, не издавая звуков, не оставляя за собой следов, как бесплотный дух — и ее бледные волосы, подсвеченные неярким сиянием луны, лишь усиливали это ощущение нереальности. Путник вспомнил слова селян о ведьме, обитающей в лесу, и непроизвольно вздрогнул. Что, Кейл, не верил в магов и ведьм? Скажи еще, что и в проклятия не веришь!              Он проглотил невольный смешок, но девушка все равно чуть повернула голову в его сторону, останавливаясь. Олень, послушно сопровождающий их, тут же вздернул уши и посмотрел на людей, будто пытаясь понять причину их остановки.              — Не стоит меня бояться, странник. Я не причиню вреда, — в ее голосе чувствовалась улыбка, и мужчина раздраженно тряхнул головой. И правда, ему б только ведьмы и бояться. Хотя и безымянная была мало на нее похожа. И в то же время, она была похожа на нее более, чем все те убитые девушки, тела которых безжалостно выставлены на площади.              — Иначе бы я не пошел за тобой, — тихо проворчал он, и женщина негромко рассмеялась.              — И то верно.              Дальнейший путь они проделали в тишине. Иногда останавливались, и ведьма во что-то чутко вслушивалась, но проходило несколько минут, и она шла дальше, как ни в чем не бывало, все так же не оглядываясь назад.              Лачуга, к которой их привела неведомая тропа, мало напоминала обжитой дом, но даже она, полузаросшая и почти скрывшаяся в земле так, что издалека ее вполне можно было принять за высокий холм, обещала путнику ночлег куда более безопасный, чем сон на голой земле в сердце леса.              Женщина молча вытащила деревянную кадушку из-под грубо сколоченной лавки, на две трети наполненную водой, протянула все так же следовавшему за ними оленю вместе с горстью ягод, и лишь отряхнула руку о подол платья, когда тот принял любезно поданное угощение. Вода отвлекла животное от людей, и Кейл, повинуясь взмаху руки, последовал за ведьмой в ее жилище.              В лицо сразу же пахнуло теплом, и он с непривычки поежился, чутко ощущая, как оно медленно распространяется по коже, проникая под нее. Он устало прикрыл глаза, вспоминая позабытое ощущение очага, еды и тепла. Ощущение дома, которое он, казалось, уже и не вспомнит.              Женщина оставила его на пороге и медленно стянула плащ, оставаясь в простом платье. Светлые, почти белые, волосы волной растеклись по ее плечам, и Кейл вздрогнул, едва сдерживаясь, чтобы не отшатнуться. Неужели… нет, да быть не может! Ее метки, украшавшие руки, были совсем другими, они были рукотворными, и, значит, она не была такой же, как он. Но если она не проклятая, то кто же?              — Я другая, — подтвердила она мысли гостя, и странник все же прижался спиной к двери, незаметно нашаривая ручку. — И разве я не обещала, что не причиню вреда?              В ее вопросе слышалось скрытое раздражение, и именно оно успокоило гостя. По крайней мере, она все же человек, а не злобный дух.              — Я не знаю твоего имени, — возразил он. Как доверять тому, чьего имени ты не знаешь? Как доверять той, кого называют ведьмой, и кто может позволить себе запросто пригласить незнакомого бродягу в дом?              — У меня нет имени, — спокойно повторила она свои же слова. — И зачем мертвому знать чье-либо имя?              Теперь Кейл отчетливо слышал насмешку в ее словах. Путник раздраженно цыкнул и наконец отошел от продуваемой изо всех щелей двери.              Он молча присел на табурет, не дожидаясь приглашения, и продолжал следить взглядом за тем, как женщина, небрежно перекинув волосы на плечо, разжигает огонь в явно самодельной печи, ставит на пламя глиняную посудину и что-то мешает в ней. В доме было уютно и тепло, и только сейчас он понял, как устал и замерз за свой путь и за эти несколько ночей, проведенных в лесу на голой земле. Этот небольшой перерыв был как подарок от Бога, если бы тот все еще защищал его. Но проклятый — скверна мира. От проклятого отказался даже Бог. Так что все это если и было чьим-то подарком, то уж точно не Всевышнего.              Единственным человеком, ответственным за столь малую радость, оказалась эта тонкая женщина, которую язык бы не повернулся назвать хрупкой и слабой.              — Ешь, — она поставила перед ним плошку с кашей, и Кейл жадно принялся за еду. Женщина села напротив и последовала его примеру. Мирный, давно забытый стук посуды сопровождал их скудную трапезу, но Кейл и не думал жаловаться. Насытившись довольно быстро, он исподлобья наблюдал, как хозяйка дома аккуратно ест, не проронив ни крошки, как ее тонкие, бледные пальцы, покрытые землей и черной краской, изящно держат грубую, деревянную ложку, как она медленно по чуть-чуть зачерпывает кашу, и… он поднял глаза на ее лицо и увидел открытую улыбку. Кейл тут же отпустил глаза, не зная, куда деться от этого проницательного, насмешливого взгляда чужих глаз.              Женщина молча собрала посуду и сложила в кадушку, наполненную водой.              — Как думаешь, кто я? — наконец спросила она, усаживаясь напротив него. Свет единственной стоящей посреди стола свечи отражался в ее мудрых, светлых глазах, и Кейл не мог не ответить.              — Я не знаю, — выдохнул он. — Ты не похожа на жителя столицы, ты знакома с трудом. И лес тебе привычен.              Было странно рассуждать вслух. Было странно с кем-то открыто разговаривать, не боясь насмешки или неодобрения от того, что он вообще посмел открыть свой грязный рот.              — Ты не тронул оленя, — вдруг сказала она, резко сменив тему. Он удивленно заметил, как в ее руках оказались небольшие тростинки, из которых привычными жестами безымянная что-то плела. Виток петли — и ее глубокие, как горные озера, глаза встретились с его, горящими неестественной синевой.              — Он не напал бы на меня, — со смешком ответил Кейл, вновь опуская взгляд. Ее глаза были слишком затягивающими, а взгляд — тяжелым и легким одновременно. Он не мог выносить этого взгляда слишком долго, от него хотелось сбежать, забиться, как собака, под стол.              Ее глаза успокаивали и пугали одновременно.              — Что ты знаешь о жрецах, Кейл?              Он задумчиво посмотрел на ее плетение в виде креста, который она неспешно соединяла, цепляя за прутья новые витки толстой нитки. Петля, еще петля, и снова этот пробирающий взгляд.              — Не так много, — хрипло выдавил он. И это было правдой.              — А я не так много знаю о меченых, — беззаботно ответила она, продолжая свое занятие.              Странник вздрогнул и нервно поправил перчатки, сдерживая себя, чтобы вновь не надеть капюшон, который он из вежливости откинул, войдя в чужой дом.              — Я, — облизал он пересохшие губы, — тоже мало знаю о меченых.              Гнетущая тишина опустилась между ними. Он думал встать и уйти. Поблагодарить ее за ужин, лучше которого ему не приходилось есть за ближайшие недели, поблагодарить за гостеприимство и что позволила согреться у огня, пожелать ей здравия и просто уйти, продолжив свой путь. Кейл почти решился, как она вновь заговорила.              — Мы в чем-то похожи. Оба отвергнуты миром. Только я сама выбрала это, а ты — нет.              Путник замер в неловком полудвижении, шумно выдыхая и вновь опускаясь на табурет.              — Ты — жрица, — утвердительно сказал он, и хозяйка кивнула. — Но как…              — Волею судьбы. Как и ты. Как и все, в этом мире, — спокойно ответила она, откладывая оберег.              Кейл не решался спросить, что с ней произошло, частично из благодарности за ночлег, частично из страха, что она потребует взамен рассказ от него самого, как плату за собственный. Но она лишь грустно улыбнулась и вновь взяла в руки отложенную безделушку, бездумно вертя ее в руках. Отстраненный взгляд застыл где-то над его плечом, и было видно, как она погружалась в воспоминания. Он старался смотреть куда угодно, только не в ее застывшие, пустые глаза, испытывая отчаянную неловкость.              — Я была жрицей. И когда-то у меня было все. Но я сама отказалась от этого. Потому что иногда все — это то же, что и ничего.              Странник замер, затаив дыхание.              — Не нужно, — напряженно произнес он, видя, как эта женщина все сильнее уходит в себя. — Ты не должна… не мне же это рассказывать.              — А почему бы и нет? — ее губы искривились в улыбке, отчаянной и злой. — Может, только ты и сможешь понять меня, меченый.              Он сдался, закрыв глаза и кивнув. Возможно… нет, скорее всего, она была права.