Where my heart is

«Твои ноги приведут тебя туда, где твое сердце» (кельтская пословица)

      Шаман монотонно бил в бубен у высокого костра, ярко горящего в ночной тьме. Звезды призывно сияли над головой, освещая путь уставшим путникам, которые привычно ориентировались по ним в непролазной чаще густых лесов. Люди, уставшие и хмурые, сидели вокруг огня — единственного источника света в обычно безлунную ночь — и чистили оружие от чужой крови. Глубокие шрамы пересекали тела и лица каждого, и в тенях, которые огонь отбрасывал на все сущее вокруг, их лица казались непривычно суровыми и пугающими.              Путник натянул капюшон плаща на лицо, скрывая его. Его движение отследили несколько пар темных глаз, но в темноте никто не мог видеть его синие. Он знал, что сейчас, во тьме ночи, они горят ярче вод морей и океанов, которые ему приходилось пересекать на своем пути.              Огонь тихо горел, треща и отбрасывая огненные всполохи, растворявшиеся в ночи яркими бабочками. Шаман завел древнюю песнь, подхваченную завыванием ветра, неразборчивым шелестом листьев и гулким шепотом зверей, доносившихся из леса. Мрачная, благоговейная тишина встречала ее — пока пел Видящий и Говорящий, все должны молчать.              Последние звуки трескучего, как клекот птиц, голоса затихли, и дым от трав окутал его, оседая на плаще томным благовонием. Не смотри. Не говори. Не слушай.              Путник закрыл глаза, позволяя сердцебиению людей, сливающемуся с далекими раскатами подступающей грозы, унести его мысль, его суть далеко отсюда. Туда, где не было лесов, зеленой стеной возвышающихся над крышами домов. Туда, где в полях, покрытых мелкой, темной травой, на которой постоянно оседала роса, каждое утро гулял ветер, разгоняя густой, плотный туман. Туда, где каждый, и мужчина, и женщина, и ребенок, и старик, сражался за новый день, зубами выгрызая каждую минуту своего существования. Туда, где был его дом.              Воин затянул свою песню, которая тут же была подхвачена остальными. Их сильные, громкие голоса развеяли туман в голове и дым перед глазами.              Он открыл глаза.              Девушка, худая и гибкая, как тростинка, танцевала босыми ногами, кружа вокруг костра. Ее серые пятки, покрытые землей, сверкали в отсветах огня. Ее голые руки, покрытые темными письменами, порхали над чужими головами, и мягкий звон браслетов на них приковывал взгляд. Ее пышные, темные волосы, не сплетенные в косу, двигались в такт резким хлопкам тяжелых, грубых рук. И она, и огонь, и он сам отражались в глазах других, в их сердцах и в этой песне.              Ритм мелодии убыстрялся, девушка порывисто и резко кружилась вокруг себя и костра все быстрее, к хлопкам рук присоединился громкий, ритмичный топот сильны ног воинов. Быстрее, быстрее, еще быстрее!              Она отчаянно плясала пред ним, вокруг него, вдали, и где-то сбоку. Она кружилась и порхала, как маленькая птичка, и огонь задевал ее длинное белое платье, расшитое алой тесьмой, а волосы, наспех украшенные полевыми цветами, ловили каждый отблеск огня белоснежными лепестками.              Он поймал ее взгляд, животный, яростный, безумный, и застыл, неотрывно смотря, как танец подходит к кульминации, чтобы потом резко оборваться. Она упала, как подкошенная прямо перед ним, будто сбитая птица с поломанными крыльями, и громкий, надрывный крик слился с яростью последних нот сей древней песни.              Все замерло. Путник прикрыл глаза, с удивлением понимая, что не дышал. И первый вздох, который он сделал, совпал со свистящим выдохом людей. Мир не заметил, что двое только что умерли. Мир не заметил, что двое только что возродились. И мелодия, непривычно тихая и плавная, продолжилась, пока не затихла окончательно.              Девушка, все еще лежащая на голой земле, тяжело, надрывно дышала, из-под ее закрытых глаз текли горячие слезы. Волосы спадали на ее грудь темной волной, напоминая воды туманных рек, которые пересекали эти земли.              Наконец, она открыла ясные, темные, как и у всех, глаза и улыбнулась, оглушенная и перерожденная. Сбитая птица потеряла крылья и погибла, чтобы превратиться в юркую лисицу.              Вторая песнь была о жизни. Той, что ждет каждого после этой.              Самый старший из воинов начал, и остальные медленно, будто нехотя, подхватили. Сейчас перед путником танцевал лишь огонь, и он вновь прикрыл глаза, вслушиваясь в непривычный, клокочущий язык, чьи слова предавали ярость людей, на нем говоривших. Песня-история простиралась, как мировое древо, которое чтили воины, и опутывала чужака своими ветвями-фразами. Хлесткие слова сменялись певучими мотивами, и он мог ощутить, как тени в костре становились плотнее, образовывая древние фигуры.              Боги не забывали тех, кто пел о них каждый день, сидя у огня, который разжигали, когда ночная тьма сменяла солнечный свет. Боги любили слушать чужие песни, восхваляющие их преданно и яростно. И Боги слушали.              Слушал и он.              Ночь продолжала свое царствование на этой земле. В отрывистых словах воины вспоминали свои победы и неудачи, погибших друзей, своих родных, жен и детей. Они разговаривали с миром и богами, они пели о жизни, о смерти, о крови и о врагах. Они смотрели на путника, скрытого под глубоким капюшоном, и только в эту ночь делились с ним своей древней, как сам мир, историей. И он послушно впитывал чужую историю и судьбу, слушал биение единого, мощного, яростного и такого живого сердца, и ощущал ясное присутствие чужих предков, будто те стояли за его спиной. Воины знали, что будет сниться путнику сегодня.              И лисица, бывшая когда-то птицей, знала это тоже.              Это знал и шаман, который видел и слышал, как духи былых времен явились, чтобы погреться у живого костра.              Это знал и он сам, которому только предстояло все это познать. Он еще не был готов слышать. Не был готов увидеть. Не был готов стать кем-то, ведь пока он был птицей, и крылья его были не сломлены, как и его дух.              И завтра эта птица улетит, чтобы искать свой дом, каждый день оказываясь в десятках чужих.              Завтра будет новый день. И новые дороги будут вести его туда, куда зовет сердце.