Друзья познаются в беде

      Она любила этого паренька всем сердцем. Любила то непосредственное начало, которое в нём брало наповал всех и вся; любила его ямочки на щеках и светлую, неподкупную улыбку. Любила этот Ледниковый период за то, что она здесь, на катке, он рядом с ней, и их прокаты дают ей заряд надолго вперёд.       Любила его просто за то, что у них было такое "сегодня": в котором он шутил, она шутила вместе с ним... в котором весь мир в пределах этого ледового пространства холода и полного отчуждения от мирской жизни, которое, по его словам, ему даже нравилась, принадлежал им. Да, только им. Эта мысль забавно её тешила.       А ещё её тешила мысль о встрече на утро. Да, они прощались не так уж часто (постоянные тренировки обязывали находиться в статусе on гораздо больше, чем к тому привыкли другие люди, не обременённые таким тяжёлым трудом). Чаще они оставались допоздна, однажды даже хотели заночевать на льду. Он бы положил её к себе, на колени, и так и не сомкнул глаз, потому что здесь его Женя. То, как он произносил это имя, кажется, стоило отдельного упоминания. Она бы спала, как крошечный ангел, который едва был стойким оловянным солдатиком. Вот она, природа и её магия. Но каждый раз, когда они прощались, закрадывалось желание уже увидеться утром. Опять здесь, на том же месте. Или нет. Или под пристальным вниманием очередных людей, на очередных съёмках. Что ж, она привыкла. Но с ним всё проходило даже по-другому.       Когда она сказала, что счастлива сейчас на все сто процентов, правду ли она говорила? Благодаря ему ли это? Или пазлы просто сложились? Возможно, пришла долгожданная гармония. Долгожданное ощущение покоя. Вся жизнь будто стала вечной медитацией, в который ты познаёшь великие истины, достигаешь дзена. Несомненно, его улыбка делает её счастливой... Чёрт, но при чём здесь улыбка?       Ладно, давайте не отрицать, что он сделал эту пору её жизни такой, какой она должна была ей открыться. Но не более того. ***       Нет, у этого парня что, язык корявый? Она была зла на него. Непомерно зла. На носу, чёрт возьми, важный прокат! Тренировки! Тренировки и ещё раз тренировки. Да что там, у них ещё целая вечность до финала сезона... И, хоть зрителям так не кажется, когда за просмотром трогательных и возбуждающих воображение номеров часы пролетают ну и впрямь незаметно, а вот для них в их маленьком, тесном, но уютном мире всегда полно забот. Не поесть, не поспать, но программа — откатана! И блестяще откатана! Как и следует.       "Чёрт возьми..." (продолжает чертыхаться). А ведь она только хвалила его, придавала ему значение в её мощнейшей спортивной жизни, в которой она бы потонула без его разряжающего обстановку юмора и несносно свободного, чересчур свободного до непривычного поведения. А теперь что?       Но вот о чём бы подумать в первую очередь: ему там как? Есть хоть кто-то, кто о нём позаботится?       Парень уже месяц как съехал из Дрим Тим Хауса, в котором жил наряду с ребятами. Как сказал сам Даня, когда ещё ранее заикался о возможном переезде, «я чувствую, что наши отношения достигли какого-то логического конца; сейчас я в доме, где живет команда Dream Team, исключительно ночую, я слишком занят собственными делами. Иногда я чувствую, что не хочу туда ехать вовсе, потому что там необходимо общаться с людьми. Я чувствую, что жизнь в этом доме превращается в рутину, в какой-то „день сурка“». Спустя недолго раздумий, хоть и не свойственны ему были столь спонтанные решения, он всё же обзавёлся скромной недвижимостью, пусть и недалеко от центра. Впрочем, решение и не было в корне спонтанным. Взвесив однажды все "за" и, собственно, "против", было извлечено желание "попробовать".       Квартирка, которую пока снимал юный тик-токер, не представляла собой ничего сверхъестественного. Всё, как у людей, что называется. Даньке нравилась непосредственность и здесь, в его новом логове. Каков человек (хозяин) — такая и квартира. Минимализм и много пространства засчёт него в комнате, походившей на студию, а также в футуристических коридорах и в спальне — его отдушине, как и у большинства людей — составлял достаточный простор для творчества. Которое теперь, к слову, ушло на неопределённый срок из его жизни.       Заключение от медицины не было обнадёживающим. Перелом. Ну, что сказать. Иронично, что на тренировках он был твёрд и нерушим, как скала, а тогда, когда его вездесущая, активная и в хорошем смысле любопытная натура отправилась покорять каток в центре города, его ждало наказание с небес, откуда не ждали.       И самое паршивое ведь было, что суть даже не в переломе! А в Жене.       В Жене, Жене-Жене-Жене, как она его передразнивала, которая доверяла ему. И доверилась до самого конца. Иначе выбора просто не было. Победа в "Ледниковом периоде" сама себя не заработает. Хоть и не нужна была ему эта победа. Ей... Наверняка. Хоть и иногда казалось, что она уже отпустила и тоже катает ради того, чтобы катать. Иногда ему казалось, что и она на него засматривается. А не только он смотрит в её добрые, усталые глазки, кошачьи глазки, и льнёт, как кот.       Оставалось отрепетировать и снять всего один номер. Один. Такая жизнь пропала вместе с ней. Столько неудержимого смеха, который всегда остаётся за кадром. Столько падений и колоссальных взлётов. В переносном смысле. Хотя, фигурное катание было тем совершенно уникальным случаем, когда взлёты очаровательной партнёрши в его ловких руках и его незамысловатые падения между делом, когда из "идеально" всё превращается в "шаг назад", были и в прямом смысле в их необычной жизни.       Он ведь уже и не знал, вернее, не особо представлял, какая там жизнь есть вне катка. Безусловно, жил ею. Но, казалось, только в обществе этих людей и уже любимых и родных коньков пребывал в безусловном отречении для нахождения гармонии. Да, сам он того не подозревал. Но что-то в нём уже ломалось, по крайней мере, трещало, как коньки об лёд. Светские тусовки становились, чёрт возьми, до того обыденными мероприятиями... Другое дело — запах холода, многочасовые тренировки и то, вернее, та, которую он любил не меньше всего, что его здесь держало и, более того: даже завораживало.       Ледовая арена. Простые люди, которые просто заняты своим делом. Но что же в этом такого магического-то? Волшебного. Он уже не узнавал этот мир за преображением каждый раз в его глазах в лучшую сторону. Всё становилось с каждым днём здесь, на месте, всё более певчим, живым, организованным и... да, живым. Потому что остальная жизнь, вроде, тоже жила своим ритмом. А фигуристы... Они жили своим. И он был гораздо более неведом, хоть и понемногу ясен, а поэтому — так пленяще манок. ***       Ничего не предвещало звонка в дверь. Если бы не какая-то внутренняя надежда, которая вот уж точно взялась из ниоткуда и держалась... хотя, почему на честном слове? "Я хочу, чтоб ты знал, что на меня можно положиться" — сказала она тогда, в свой день. И ведь не соврала. Ещё никогда она не заставляла его в ней сомневаться. Вот и сейчас...       Кажется, он уже извинился в SMS-ке, которая звучала слишком притворно оптимистичной. Сегодня не хотелось оптимизма: хотелось врезать себе ещё куда-нибудь, в идеале — даже по больной ноге, чтоб он так больше не подводил её. Чтобы прочувствовал в полной мере, а не крылся за маской позитива и не крыл всю свою бесчеловечность. Лютую.       Как же сердце щемило. Сейчас бы оказаться в Дрим Тим: в шумной компании снимать тик-токи, прикалываться над тем, какой он неуклюжий, безбашенный и упоротый, мол, "сломал ногу на катке, где оказался спонтанно, а не на изнуряющей тренировке". Да он и сам это знает, в общем-то. И не только поэтому, но не хотелось никакого Дрим Тим'а. Нет, он ценил всех ребят. Всех любил. Может быть, даже ждал в гости. И сам уже не раз собирался: как-никак, командное братство надо поддерживать, не забывать свои корни, как говорится. Но давайте смотреть правде в глаза: где он и где Дрим Тим Хаус? Он уже не хочет смотреть в глаза убойным пляскам, заводным кипишам, а его удел, как бы странно ни звучало — сидеть дома, в своей новой обители, которая хоть немного его радовала (хоть и раньше поводов было достаточно), и корить себя за то, что где-то, по-прежнему, есть мир, где Женя, коньки и страсть, его новая страсть, азарт и непосильный интерес, а он лишён этого по собственной воле-неволе. Ну что за чурбан? Балбес и просто сказочный негодяй. В самый раз.       Так вот, ничего не предвещало звонка в дверь. Но он, как подорванная торпеда, взлетел в прихожую на своём костыле, проворно вышагивая на нём (время упорных тренировок настало немногим ранее, когда было просто необходимо намотать километры по квартире в бурных мыслях) к двери, за которой, он точно знал... А зачем говорить, если он точно знал?       Женя Женя Женя *ехидная интонация самой Жени, которая вечно дразнит его в голове с той записи*.       — Привет, больной! — с порога улыбнулась она, даря самый тёплый луч света на всей планете. Кто знает, может, она сама им была.       Как всегда, по этому взгляду можно было прочесть двусмысленность: и внутреннее щемление, которое съедало её (по его вине), и стремление поддержать даже в такой ситуации, когда жертва больше она, чем он. Жертва без шанса на борьбу за главный приз.       Но, что уж там, все мосты уже сожжены. Все укоры совести благополучно работают, но от них ни холодно, ни жарко не становится. Он только и сумеет, что, расплывшись в улыбке в ответ, что умел, наверное, лучше всего, ответить неуверенное, скомканное и сбитое (как лётчик с курса):       — Привет.       Поцелуй: её щека подставляется под его губы. Они не могут без этих милых и не малозначных знаков внимания, не могут без этой возможности прикоснуться. Почувствовать. В конце концов, проявить истинное счастье в возможности прильнуть к кому-то, зная, что он уже не последний в твоей судьбе. Пусть на сейчас. Ну очень хорошо, когда так. По-человечески хорошо. А может, и не только. Всё может быть.       Он целует её в щёчку. В этом машинальном, отрепетированном и изложенном сто раз действии по-прежнему столько... нежности? Внимательности? Заботы? Чего угодно. Это же поцелуй. А в поцелуе может играть сколько угодно чувств. Не зря он зовётся "поцелуем". Только в щёчку получается так трепетно: дело в том, что человек, который не может проложить этот путь губы в губы, вкладывает в мимолётную, секундную прелюдию дальнейшего общения ровно столько, сколько в нём есть чувств, эмоций к этому прекрасному человеку. И оно ощущается. Попробуйте в следующий раз. Человек поймёт, когда Ваш поцелуй холодный в безразличности, а когда — пылающий всеми грешными кострами, с оставленным надолго в душе следом от этого контакта. Много ли говорят о нас наши поцелуи? Бесспорно.       Медвелохинский поцелуй особенно картинный: детскость, непосредственность и искренность — вот, что в нём живёт. И, потому, хочется запечатать его в рамочку и хранить годами, как напоминание и образец о чистой, искренней любви (по крайней мере, друзей, ведь это не менее важно). В наш век неискренности такое не упускают.       Но, мы отвлеклись от темы. ***       Разговор на кухне. Под постоянное смущение Дани — который, несмотря на миллионную аудиторию и опыт блогерства, медийной жизни и везучее качество собственной уверенности, так и не научился не стесняться перед Женей — и пристальное изучение его собеседницей напротив, тщетно пытающейся вытащить из него всю тревогу и угрызения совести, хоть и у самой тревоги хватало.       Разговоры всегда давались людям непросто. Про них же этого нельзя было сказать. Их коммуникация, пожалуй — то, что впечатляло и завораживало, коль они появлялись в кадре. Плавное скольжение по волнам тягучей жизни, этакого вечность бушующего океана, удавалось им благодаря чрезвычайно случайному совпадению друг с другом. Когда один говорил, другой подхватывал. Эта была та лёгкость и очевидность, которой позавидовала бы любая пара. За одной шуткой могла свободно родиться другая, и так ты уже не видел напряжения даже там, где оно подразумевалось быть.       Там, где царило настоящее цунами, в метре от безобидных шутеек, за околотками бесстыдного разума, было разумеется, вовсе не спокойно и не так уж блаженно. Говоря только двадцать процентов из того, что думаешь, можно загнать себя в настоящую ловушку.       Но он чувствовал её защиту. И он почувствовал: друзья познаются в беде.       И улыбнулся. Тепло-тепло. Как не улыбался за все последние ужа-а-асные пару дней без неё.