Свет моих звезд

      Голова отяжелела. Мелла была уверена, что приближается обморок. Но, к её сожалению, этого не случилось. Она всё ещё могла видеть, слышать, осязать.       Прикосновение ладони Северуса к её до сих пор ошпаривало всю руку целиком. Чёрные глаза зажигались в памяти, точно сигнальные огни, сообщающие о серьёзной опасности. Скорее всего, сообщали они не безосновательно, ведь Мелла догадывалась, что загубит её ничто иное, как стыд.       Ей стало немного легче после того, как она и Дамблдор покинули подземелье, направляясь по лестницам уже наверх. Он не менял своего безмятежного поведения: ему же не пришлось встречать фигуру прошлого, да ещё и повергнутую в забвение и повзрослевшую в окружении его мутной пелены. «Взросление» для Снейпа не значило ничего хорошего — с его пришествием он стал совсем другим.       Однако нельзя было упускать поступок самой Меллы, который также повлиял на его жизнь. Ведь не сотри она ему память, всё сложилось бы по-другому…       «Я даже не смогла быть от него в отдалении. Я снова увидела его и буду видеть ещё долгое время», — посетила её безрадостная мысль. Мелла ведь даже не представляла, как вести себя с ним. Вероятно, самым лучшим решением было бы не обращать на него внимания, но как же это будет сложно, учитывая, что происходило когда-то между ней и профессором Зельеварения…       Мелле было жарко до сих пор. Как многое, оказывается, могут изменить одно лишь рукопожатие, один лишь взгляд…       Меллу держал на ногах только тот факт, что совсем скоро ей выдастся возможность побыть наедине с собой. Без его осознания она бы точно не доплелась до кресла в кабинете Дамблдора.       Дамблдор же в упор не видел всего ужаса, что поспособствовал появлению смертельной бледности на лице Милэй. Директор произнёс пароль и поднялся по винтовой лестнице наверх, а Мелла, пребывающая в какой-то неопределённости, последовала за ним, хватаясь за тонкие перила, будто за последний шанс избежать тех угнетающих условий, в которых она оказалась.       В глаза врезался яркий свет, напомнивший Мелле о том, сколько раз раньше она приходила в это помещение, сколько раз отказывалась от лимонных долек, что любезно предлагал ей их любитель…       Именно здесь Мелла узнала правду о себе. Именно здесь жизнь её безвозвратно разделилась на «до» и «после».       Дамблдор подошёл к клетке с Фоуксом, кивком головы подзывая к себе и Меллу. Она, неустойчивой походкой проследовав к нему, стала наблюдать за фениксом, щёлкающим орехи. Сейчас красно-золотые пёрышки Фоукса были чуть потускневшими и, возможно, поредевшими — говорило это о том, что вскоре феникс должен будет умереть, чтобы возродиться из пепла и начать жизненный цикл заново.       Мелла уловила блеск в голубых глазах Дамблдора. Он слабо улыбнулся, с любовью глядя на Фоукса.       — Что тебя так испугало?       Она, услышав этот вопрос, вздрогнула, поначалу не поверив, что Дамблдор заметил что-то. Неужели он действительно не настолько прост, каким кажется иногда?       Мелла ощутила, как холодная капля пота стекла по её виску. Испугало… Тот, кого она увидела, испугал её своим присутствием до такой степени, что сердце её до сих пор грохотало, подобно летнему грому.       — С чего вы взяли, что меня что-то испугало? — выдавила Мелла, повернувшись к огню, пляшущему в камине. В ушах всё ещё звенел тот холодный голос с металлическими нотками, и ей очень хотелось хоть как-то согреться после него.       — Я достаточно стар, Мелла, но не до такой степени, чтобы не заметить очевидное, — ответил Дамблдор, взмахнув палочкой. Чайный сервиз нежно-голубого цвета, поддерживаемый магической силой, воспарил в воздухе и пролетел к столику, стоящему между двух кресел.       Мелла проследила за тем, как Дамблдор опустился в одно из них и совершенно спокойно начал разливать чай по чашкам.       Она осторожно присела напротив, утопая в мягкости кресла, в котором сидела когда-то, спасаясь от проливного дождя. Руки Меллы обессилено расположились на подлокотниках, немного сжав их, ноги были прижаты плотно одна к другой, а спина выпрямилась почти так же, как у Макгонагалл, когда та сидела в Большом зале.       Мелла пребывала в напряжении, которое спало до этого дня уже достаточно долго. Разбудить его было очень легко, и в этот раз с этим прекрасно справилось совершенно внезапное появление того, чей образ, казалось бы, уже перестал быть навязчивой мыслью…       — Ничего не случилось, — выдала Мелла, изо всех сил стараясь не придавать произошедшему особого значения.       Дамблдор не поверил, но промолчал. Он с задумчивостью взял с блюдца лимонную дольку, забросив её в рот и медленно пережевав.       Только он хотел продолжить тему, как Мелла выпалила, не дав ему такой возможности:       — Мне хотелось бы понять, как Гарри обезвредил Квиррелла, — Мелла потянулась к чашке с чаем, и она задрожала вместе с её пальцами. Милэй прислонила чашку к губам и сделала глоток, совсем позабыв, что чай горячий. Язык больно обожгло, и она тихо зашипела, коря себя за несобранность. Одно только осознание того, что Северус здесь, в Хогвартсе, обезоруживало минимальную уверенность в каком-никаком покое.       Неужели руки будут трястись так всегда?       Дамблдор был вынужден смириться с разочарованием. Он откинулся на спинку кресла назад и вгляделся в потолок.       — Дело в том, что философский камень, редчайшая вещь, дарующая бессмертие и способная сотворять чистое золото из металла, хранилась в Хогвартсе весь прошлый год. За ней и охотился Квиррелл, в которого вселилась душа Волан-де-Морта, — Дамблдор пристально засмотрелся на этот странный тремор, что сковал руки Меллы. — Гарри всё же настоящий гриффиндорец — он проник в помещение, где хранился камень, пережив все испытания. Каждый профессор проявил креатив в создании своего особого препятствия на пути к нему. Дело в том, что Гарри и Квиррелл встретились под конец. Они вели довольно ожесточённую борьбу. Шрам Гарри страшно болел, а потому он потерял сознание, перед этим оставив профессору смертельные ожоги. Я долго думал о том, почему же Гарри смог нанести их ему только лишь своим прикосновением. И понял, что в ночь, когда его родителей не стало, произошло нечто удивительное, способное защитить их сына. Чары необыкновенной силы — очевидно, родительская любовь.       Мелла рвано вздохнула. Это словосочетание могло заставить её очень надолго окунуться в раздумья, недоступные тем, кто не знает, что такое серые стены приюта. Ведь родительская любовь как раз вещь неочевидная, что бы не говорил Дамблдор. Мелле это представлялось как нечто особенное, нечто, зарождающееся в результате времени, наличия должного трепета при необходимом обмене опытом и эмоциями. Это непохоже на чувство, возникающее между двумя незнакомыми людьми. Нет, совсем непохоже…       Ведь родительская любовь — это фундамент внутреннего мира ребёнка, который, становясь взрослее, приобретает собственные знания, настоящую индивидуальность.       Мелла была вынуждена в детстве жить без основы, построив её себе самостоятельно. Так же, как и многие дети, что само по себе очень печально.       Гарри рос с людьми, которые не считали нужным давать ему необходимое. Но был порождён теми, которые, скорее всего, помогли бы ему идти по жизни дальше. И это подтверждалось тем, о чём говорил Дамблдор.       Он заметил, что Мелла замерла, совершенно перестав двигаться. Она довольно долго просидела абсолютно безмолвно, но спустя время всё же сказала:       — Знаете, мне так жаль, что Гарри лишился отца из-за меня… А также меня пугает, что Волан-де-Морт и правда ищет тело.       «Многие знакомые мне люди лишились чего-либо из-за меня. И как же невозможно мириться с этим», — подумала Мелла, сосредоточенно смотря в стол.       Дамблдор покачал головой, сочувственно опустив седые брови.       — Ты согласилась вернуться…       — Потому что чувствую вину, да, — завершила за него Мелла несколько охрипшим голосом. Ей всё ещё было очень тяжело говорить.       Вина была с ней всегда. Ни на минуту она не могла забыть о её присутствии.       Мелла съёжилась в кресле, внутренне становясь в разы меньше, всё более по собственному мнению жалкой.       Вина за убийство некогда своего однокурсника иногда творила с ней невозможное. А сейчас, помимо неё, обострилась вина ещё и за несчастие Северуса.       Выдерживать всё это было тяжело.       — Прошло уже очень много лет, — тихо ответил Дамблдор. Мелла кивнула.       — Я же не просто опоздала на встречу или серьёзно обидела, — сказала она, внезапно всплеснув руками. — Я убила кого-то, профессор Дамблдор.       Он поправил на носу очки в крайней задумчивости. Старое морщинистое лицо немного побледнело.       — Думаю, Мелла, тебе было бы неплохо воспользоваться медицинской помощью.       Мелла посмотрела на него исподлобья и горько усмехнулась, считая, что уже ничто не сможет возвратить ей беззаботность и лёгкость, которых ей и так всегда недоставало.       Мелле не хотелось развивать тему — это попросту ни к чему не привело бы. Она чувствовала, что тряска, распространившаяся по руке, совсем скоро поспособствует тому, что чашка упадёт на пол и разобьётся вдребезги. А также чувствовала невыносимую усталость, которую любезно обеспечили ей все те эмоции, обрушившиеся на неё в подземелье.       Дамблдор увидел, что у неё нет расположенности беседовать об этом или о чём бы то ни было ещё, и поставил свою чашку на стол, отряхнув руки от крупиц сахара, что прилипли к ним после того, как в них побывали излюбленные сладости.       — Я не знаю, что произошло с тобой в подземелье, — начал Дамблдор рассудительно. — Но, предполагаю, что-то неоднозначное, — Мелла решила, что «неоднозначное» — это очень мягко сказано. — Перед тем, как ты уйдёшь, я хотел лишь попросить тебя помнить, что ты можешь только помогать мне присматривать за Гарри. Не стоит близко контактировать с ним. Я боюсь, что если Волан-де-Морт возродится, ему могут стать понятны некоторые вещи. Мы, к сожалению, не можем контролировать всё.       Мелла подумала, что «мы» довольно смягчает сложность ситуации, в которой оказалась она сама. И только сама могла держать под контролем хоть что-то.       Но Мелла кивнула, чтобы побыстрее оказаться в одиночестве, наедине с собой, единственной в мире личностью, которой она могла доверить абсолютно всё.       А ведь даже Дамблдор, хранитель её самого большого секрета, не знал, что есть в Хогвартсе некто, являющийся для Меллы крайне важным.       — Я поняла, — коротко ответила она. В окружении всего царившего вокруг уюта ей на самом деле очень хотелось предаться сну, лишь бы позабыть о нежеланной встрече.       — Я догадываюсь, что ты не в восторге от того, какая дисциплина тебе досталась. Могу предложить тебе преподавать Зельеварение и ЗОТИ в том случае, если профессора по какой-то причине не смогут присутствовать на уроке.       У Меллы остались силы только на то, чтобы в очередной раз кивнуть. Она, несомненно, обрадовалась такому шансу. Заниматься Астрономией постоянно, наверное, действительно было бы даже слишком неинтересно. Но никакая радость сейчас не могла одержать верх над тем ударом, что нанесло ей осознание того, насколько все потуги скрыться от собственного прошлого были безуспешны.       — Я провожу тебя, — заявил Дамблдор, практически видя всё то, что Мелла чувствует.       Она не выдержала: чашка в её руках разбилась, удостаиваясь его новым сожалеющим взором.

***

      Комната новоиспечённого профессора оказалась помещением довольно маленьким и, в целом, достаточно благоприятным для одинокой души. Мелла убрала свой небольшой чемодан под кровать и присела на неё, глядя на полную луну, красующуюся прямо перед нешироким окном. Постель стояла к нему вплотную, и на мягкое одеяло падал призрачный свет извне, что привлекло внимание Меллы. Она вгляделась в ночное небо, высматривая на нём звёзды, которые уже очень долгое время представляли собой лишь красивую сказку. Их уже давно кто-то стёр с тёмно-синего полотна.       Мелла долго не могла заснуть, несмотря на то, что собиралась сделать это почти сразу, как только явится в свои новые покои. Её не отпускали беспокойство и уверенность в том, что всё пойдёт не так.       «Неужели он где-то рядом? Неужели я когда-то была нужна ему? Неужели всё то, что происходило когда-то, лишь готовило меня к расставанию с ним?»       Мелла, как бы долго не размышляла, всё равно не могла понять, что же она чувствует: ей захотелось быть от Хогвартса дальше, но в то же время она пыталась распознать, осталось ли хоть что-то от тех ощущений, что будоражили её некогда пылкое сердце.       Северус Снейп изменился. И она изменилась. А значит, всё должно поменяться тоже.       Мелла долго ворочалась в кровати, а мурашки, разгоняющие под кожей жгучий холод, доконали вконец. Не во власти Меллы было остановить их, приказать им уйти. В голову то и дело поступали моменты из прошлого. Их стоило отмести, отбросить, похоронить вместе с прежним счастьем. Но как бы Мелла ни старалась, она до сих пор помнила, как взмахнула палочкой над спящим под ивой Северусом. Как навсегда повергла его в забытье.       «Я сделала так для того, чтобы оградить его от себя. Чтобы он не страдал. У меня не было выбора», — кричал разум. В то время как душа кричала: «Как же я отвратительна».       Это противоречие почти в буквальном смысле уничтожало Меллу. Как бы она не старалась отвлечься на чертежи планет, как бы не старалась успокоиться… Ничего.       Мелла смогла заснуть только ближе к утру, когда за окном уже брезжил рассвет. Сон был тревожным, некрепким, но держал её в своих тисках достаточно убеждённо, в чём она вскоре уверилась.

***

      Мелла, проснувшись, с ужасом поняла, что солнце светит уже ярко. А значит, завтрак должен начаться с минуты на минуту.       Она вскочила с постели, которую ночью даже не удосужилась расстелить, и помчалась к маленькой дверце, располагающейся почти в самом углу её спальни. Там находилась ванная. Она была совсем не внушительных размеров, но Мелла в порыве нервозности этого даже не заметила.       Руки по-прежнему тряслись, что очень мешало почистить зубы, а на сердце было тяжело. Мелла настолько волновалась, что даже услышала тихий треск. По зеркальной поверхности поползла тоненькая трещинка, и Мелла вздохнула, негодуя оттого, что эмоции настолько завладели ей.       Она выбежала из ванной комнаты, срывая со спинки стула лёгкую, полупрозрачную голубую мантию, что оставила там вчерашней ночью. Мелла, на ходу расчёсывая волосы, вытащила из чемодана лист пергамента. На нём было написано расписание уроков.       Мелла, раздосадовано цокнув языком, положила бумагу на столик. Первыми в роли мучителей сегодня выступят студенты второго курса. А может, наоборот, в роли мучеников…       Этого Мелла пока не знала. Она лишь надеялась, что не помрёт в первый же день под воздействием угнетающего взгляда Северуса.       Мелла прикрыла волосами уши, беспокоясь о том, что он сможет возродить в памяти все воспоминания с помощью серёжек Эйлин Принц. Пусть и вовсе не знала наверняка.       Эти серьги практически всегда были рядом с их носительницей, немного, самую малость поддерживая её во всех жизненных трудностях.       Эрнест однажды даже заметил, что узнал особое для Меллы украшение.       Она вылетела из комнаты, изо всех сил пытаясь поумерить свой пыл и идти нормально. Но что-то гнало её вдаль. Возможно, то, что небезызвестный ей профессор живёт в этом же крыле.       «Я обещала себе, что не ударю в грязь лицом, вот и должна выглядеть представительно, а не как глупая студентка, всю ночь целующаяся со своим однокурсником. И буду выглядеть так, что бы ни случилось», — говорила себе Мелла, а ноги сами несли её в Большой зал, не желая повиноваться её воле.       Мелла была настолько сконцентрирована на пути, по которому неслась в Большой зал, что и не заметила толком, как из комнаты, находящейся почти в самом конце небольшого коридора, выходит некто, облачённый в чёрное.       Мелла, не успев среагировать, сильно ударилась о чью-то спину лбом, упав назад, беспомощно замахав руками.       Мелла не помнила себя от стыда. Она разлеглась посреди пустого коридора, и все её старания держаться статно оказались тщетны. Какой же это провал.       Мелла постоянно напоминала себе, что ей уже тридцать два года и, стоило ей оказаться в каком-то дурацком положении, начинала страшно волноваться. Ведь думала, что не может позволить себе неуклюжесть.       Стоило Мелле поднять взгляд, как её словно прошибло током. На неё сверху вниз глядели чёрные глаза, о которых она, не переставая, размышляла всю ночь.       Левая бровь Северуса Снейпа выгнулась. Губы сложились в бледную полоску. Очевидно, он даже стиснул зубы.       — Вы ведёте себя как наивная первокурсница, — прозвучал его стальной голос, словно добавив масло в огонь. Мелла оказалась в таком замешательстве, что и не сразу поняла, что же ей делать. Снейп казался в несколько раз выше, бледное лицо его было совершенно непроницаемо, а она, вероятно, выглядела по-настоящему жалкой…       А от него всё так же исходил слабый аромат полыни, который просто затуманил сознание на несколько секунд.       «Северус из прошлого точно проявил бы галантность и помог мне подняться», — вертелось на языке. Но Мелла вовремя прикусила его, ощущая себя ничтожеством.       Как же легко, оказывается, может внушить это ощущение человек, который говорил ей когда-то, что она потрясающая.       Мелла решила, что пора прекращать позориться. Может, она действительно очутилась именно рядом с тем, кого желала отдалить от себя всеми силами, может, сейчас действительно столкнулась с ним, распластавшись на холодном полу… Но всё не могло закончиться так.       Мелла неспешно поднялась на ноги, отряхивая руки и мантию. Северус, осмотрев коллегу ещё раз, невозмутимо развернулся и начал идти по коридору дальше. Мантия его величественно развевалась по воздуху, придавая ему сходство с летучей мышью, как бы показывая, что он не намерен беседовать дальше с кем бы то ни было. Мелла зажмурилась, готовясь к новой небольшой смерти.       — Прошу прощения… — она нервно сглотнула, но не позволила всепоглощающему волнению ей помешать. — Профессор… Снейп. Я слишком спешила, — разнёсся голос Меллы чуть ли не по всему предпоследнему этажу школы Хогвартс. Сердце Милэй забилось так, что ей стало тяжело дышать. Как же давно с её уст не срывалась эта фамилия. Мелла, очень попытавшись не зашипеть, продолжила: — Вы могли бы проявить снисходительность и также извиниться за своё пренебрежение ко мне.       Мелла не знала, зачем высказывала ему что-то. Сравнение Северуса её задело. Потому что, по её мнению, было близко к истине.       Осознание этого ранило, как ничто другое. Мелла даже сжала кулаки. Нужно было внимательно смотреть по сторонам, нужно было сохранять сосредоточенность…       Северус остановился на месте и повернул голову назад, к ней. Левая бровь его так и оставалась приподнятой, а взор крайне серьёзным.       — Не кажется ли вам, что вы опаздываете на завтрак? — произнёс Снейп совершенно хладнокровно и сухо, а затем, взмахнув мантией снова, направился вперёд, к многочисленным лестницам.       «Как и вы, профессор, собственно», — подумала Мелла с обречением.       Она осталась одна, жалея, что обернулось всё именно так. Что Северус, любящий некогда лишний раз крепко обнять и поцеловать её, даже не протянул Мелле руку, когда та в этом нуждалась. Пусть и никогда не призналась бы в этом.       — Северус… — прошептала Мелла совсем неразличимо. Она зажала локти пальцами, опустив глаза.       «Хватило же мне глупости вернуться сюда».       Мелла снова очень захотела сбежать. Подальше от вины, подальше от сокрушений о невозвратимости прошлого… Подальше от Снейпа.       Но Мелла пошла вперёд, пытаясь потушить в себе безграничный стыд. Что ж, по-иному это утро начаться просто не могло.       Все звуки, казалось, затихли вокруг. Мелла изредка кивала в знак приветствия некоторым студентам, а сама понимала, что не в силах как-либо двигаться. Если бы можно было, она потеряла бы сознание прямо посередине какого-нибудь коридора… Прямо у входа в Большой зал. Но долг заставлял её продолжать держаться на ногах.       Осеннее солнце, что пробивалось сквозь верхние окна, ослепляло. Мелле открывался хороший обзор на столы всех факультетов и стол преподавателей.       Взгляды опять устремились в её сторону. Мелла чувствовала себя достаточно скованно, но это чувство было уже не так осязаемо, как вчера за ужином. Потому что отвлеклась сейчас на нечто совершенно другое: на профессора Снейпа, перед которым сама себя выставила донельзя нелепой.       Стоило ей на него посмотреть — и дышать становилось невыразимо сложно. Будто кто-то специально отбирал у Меллы эту возможность.       И она даже догадывалась, кто именно. А вернее, что: осознание ужаса собственных поступков.       Мелла проковыляла к столу профессоров и тяжело опустилась на стул рядом с Дамблдором и Локонсом, пытаясь спокойно воспринять тот факт, что Северус сидит совсем неподалёку: справа от Дамблдора, возле Макгонагалл.       — Ты немного припоздала, — оповестил Меллу вовсю трапезничавший Дамблдор, пронзительно посмотрев на неё поверх очков. Она ответила не сразу, сжав в руках вилку и нож так, что побелели костяшки пальцев.       — Да. Я заметила, — Мелла уставилась в свою тарелку с яичницей-глазуньей и беконом, внезапно открыв для себя, что аппетита у неё совершенно не имелось.       — А ещё ты очень бледная, — даже с каким-то беспокойством произнёс директор. — Может, стоит посетить мадам Помфри?       Мелла прекрасно понимала, что мадам Помфри, как бы ни старалась, никак не смогла бы помочь ей. Ни одно зелье не дало бы Мелле забыть о том, что произошло.       Она вдохнула, рассматривая двух провинившихся гриффиндорцев — Гарри и Рона, а также мисс Грейнджер. Они втроём бурно что-то обсуждали, не замечая, что удостоились внимания нового профессора.       — Со мной всё нормально, — сказала Мелла отстранённо. — Просто я очень волнуюсь о том, как пройдут первые уроки.       — Я уже говорил, Мелла, — Дамблдор слабо улыбнулся, умиротворённо глядя на учеников, вероятно, в сотый раз понимая свои подлинные ценности. — Ты сможешь найти со студентами общий язык.       — Я в это не верю, — прошептала Мелла, опустив брови. Дамблдор хмыкнул, уперевшись взглядом в Гарри, и пригладил бороду.       — Ты так же не верила, что по собственной инициативе проведёшь рядом с маленьким ребёнком несколько часов, — ответил Дамблдор тоже шёпотом. Мелла ощутила, как расслабляются мышцы её лица. В ту ночь действительно случилось много всего необычного.       — Я не могла поступить иначе, — чуть осипшим голосом сказала Милэй и настолько поверглась в раздумья, что перестала замечать людей вокруг.       А ведь часто Мелла действительно поступала именно так, как было нужно. В годы первой магической войны у неё обострилось желание спасти тех, кого она только сможет.       Возможно, потому, что Мелла чувствовала себя в большей степени виноватой во всём, что происходило.       — И сейчас не могу поступить иначе, — всё так же хрипло сказала она, глядя на то, как десятки сов влетают в Большой зал.       Мелла даже пожалела, что сегодня письма она, судя по всему, не получит. Хоть что-то в другом случае позволило бы ей отвлечься от мыслей о Северусе, который находился совсем близко…

***

      Мелла направлялась к Астрономической башне, негодуя от того, как тревожность охватила её тело целиком и полностью: у неё даже онемели руки.       И всё из-за чего? Из-за часа, который Мелле предстояло провести со студентами-второкурсниками.       Она очень боялась предстать перед ними в дурном свете, боялась оплошать. Вероятно, потому, что Мелла из-за своего прошлого начала воспринимать в штыки любую собственную ошибку.       Мелла поднялась на последний этаж школы, чувствуя, как ностальгия, пытающая её ещё со вчерашнего дня, становится всё более наглой, сильной.       На Астрономической башне столько всего произошло… Самым ярким событием, конечно же, оставался поцелуй с Северусом — она только раз за жизнь наслаждалась нежностью того, кого по-настоящему любила.       Сейчас, при виде Снейпа, внутри Меллы вспыхивала лишь жуткая неловкость — время ослабило чувства, оставляя пустоту и грусть.       Мелла взбежала по лестнице на башню, сразу принимая на себя свежее дыхание ветра, что всколыхнул её мантию и волосы. Он нёсся откуда-то сверху, с открытой платформы на крыше башни, и ненадолго выместил из души волнение.       На верхнюю часть башни вела одна-единственная лестница. Мелла помнила, что она и Северус когда-то спрыгнули с той самой деревянной платформы вниз, чтобы затем возвыситься над Хогвартсом, как не мог до той поры возвыситься никто.       Мелла с сожалением вздохнула, потому что не имела сейчас возможности подобраться чуть ближе к небу. Ей нужно было пройти по деревянному полу дальше, чтобы оказаться в небольшом закутке, где располагались парты и учительский стол, а на стене висела грифельная доска.       У Меллы перехватило дыхание, когда она заметила, что длинные парты, рассчитанные на много человек сразу, полностью заняты — за ними уже сидели гриффиндорцы и слизеринцы, таращась на профессора с подозрением и ожиданием.       «Неужели не насмотрелись в Большом зале?» — промелькнуло в голове. Мелла, всё ещё слабо обдуваемая ветром и, вероятно, только из-за его присутствия не растерявшая хватку, важно прошествовала вперёд, в центр всеобщего внимания, поправляя на плече сумку с необходимыми чертежами и учебниками, что захватила из своей комнаты после завтрака.       Мелла встала напротив студентов, наблюдая за мягкими солнечными лучами, что будто играли друг с другом в особенном классе Астрономии, и практически бросила сумку на свой стол, от чего сидящие на первой парте ученики чуть ли не подпрыгнули. Мелла расправила плечи, обращая взор вперёд.       Глубокий вдох был наконец сделан, и уже давно заготовленная речь, звучащая больше как приговор, загремела в ушах учеников:       — Здравствуйте, студенты Гриффиндора и Слизерина, — несколько из них даже вздрогнули, услышав голос Меллы. — Для начала, как я думаю, мне стоит представиться. Не отрицаю того, что вы прекрасно запомнили мою фамилию благодаря словам профессора Дамблдора, — она вспомнила вдруг о том, каким образом он представил её, и еле сдержалась от порыва прочистить горло. — Но всё же я считаю нужным представиться повторно, чтобы не возникало вопросов, — Мелла, быстро достав из кармана палочку, взмахнула ею, и на доске появились буквы, написанные мелом: Профессор Мелла Милэй. Мелла вновь обратилась к подросткам: — Для вас, уважаемые студенты, я — профессор Милэй.       Кто-то зашептался на последних партах, а Гарри и Рон оба вытянули шеи, рассчитывая рассмотреть нового преподавателя получше, и сказали друг другу что-то. Та самая мисс Грейнджер, имя которой было Мелле доселе неизвестно, грозно шикнула на них.       Милэй польстило, что кому-то ещё немаловажна дисциплина, и она, нахмурив брови, показала тем самым своё недовольство.       — Мне жаль, что для некоторых из вас сплетни имеют большее значение, чем сказанное мной. По-моему, стоило бы затронуть эту тему, — Мелла стала выглядеть ещё более строгой, что сама и отметила. — Я хочу, чтобы вы уяснили — мне всё равно на статус вашей семьи в магическом обществе, всё равно на её материальное состояние, всё равно на свершения, что вы совершали за пределами этого кабинета — в учебном процессе это не столь существенно. Если вы нарушили порядок, то ответите за это в любом случае. Для меня ничего не стоит снять с факультета хоть пять, хоть пятьдесят очков и для меня ничего не стоит выслушать ваши возмущения по этому поводу — всё будет по справедливости, и ваше поведение обязательно покажет, на какие лишения пойдёт тот или иной факультет. Но, позволю себе предположить, что сосуществование бок о бок со мной не настолько тягостно, как может показаться на первый взгляд, — Мелла легко улыбнулась, призывая изрядно напряжённых студентов немного расслабиться, понимая, что ей трудно сделать это самой. — Я вполне уважаю вас. Вот и вы будьте добры уважать меня. И, возможно, Астрономия превратится для вас в приключение. Многое зависит и от вас, разумеется. К примеру, пятьдесят процентов вашего результата на экзаменах в конце года, а также на предстоящих СОВ и ЖАБА. Я очень постараюсь привести вас к высоким баллам и научить любить звёздное небо. Кстати о звёздах, — Мелла вспомнила о рисунке, что передал ей Энтони, и в груди больно защемило. — Мы не будем томиться в кабинете вечно — то, чем мы занимаемся сейчас, я назвала бы знакомством и повторением пройденного. А так, конечно же, мне не по нраву мысль о том, что мы по распоряжению профессора Дамблдора говорим о составляющих вселенной, когда на улице утро. На следующей неделе мы с вами понаблюдаем за звёздами и перемещением планет, что и подразумевает под собой наука Астрономия. Тем и хороши уроки Астрономии для учеников по моему мнению — время после отбоя можно проводить за пределами спален. Думаю, это лишь одно из преимуществ тех часов, что мы проведём в обществе друг друга, — Мелла внимательно осмотрела лица подростков: сейчас на них вместе с испугом появилась и некая интрига. Наверное, слизеринцы и гриффиндорцы сочли её несколько неординарным профессором. — По себе знаю, что Астрономия обычно не воспринимается некоторыми учащимися как нечто важное, увлекательное. Я считаю своим долгом это исправить. Итак… Имеются ли вопросы?       В классе царила полная тишина. Студенты находились под впечатлением, ещё более округлившимися глазами разглядывая светловолосую женщину, стоящую перед ними.       Мелла вряд ли осмелилась бы назвать себя так: ей казалось, будто годы пролетели быстро, но та самая девушка, что рыдала на плече друга от бессилия и угнетений самой себя в конце Магической войны, не слишком подверглась их влиянию. В душе взрослой Меллы она будет жива вечно, но уже без тех огрехов, что присутствовали в её ещё более ранние годы — как, например, в семнадцать лет, когда дочь Волан-де-Морта, только узнав о подлинной личности отца, не сдержалась и перебила на кухне всю посуду.       Мелла вспомнила и утренний случай — он тоже изрядно подбил её уверенность в том, что она уже взрослый человек. Вероятнее всего, именно Снейп, этот злосчастный Снейп, сумел внушить ей сомнения своей неугомонной природной язвительностью. Что-то подсказывало Мелле, что горстка этой язвительности, обрушившаяся на неё сегодня — лишь частичка того, на что Северус способен.       Но Мелла, как бы она не преклонялась перед осмыслением ужасов своих действий, решила, что не должна терять лицо.       «Я буду просто избегать его. Кто знает, вдруг я наконец свыкнусь со взрослым Северусом», — подумала Мелла, мысленно вернувшись в кабинет Астрономии.       Вопросов профессору никто не задал. Она удовлетворённо кивнула, гордо приподняв подбородок.       — Очень хорошо, — сказала Мелла, скрещивая на груди руки. — Начнём, как я упомянула, с повторения пройденного. Мне хотелось бы задать несколько вопросов только для того, чтобы понимать, есть ли какие-то пробелы. Оценки ставить я пока не буду.       Напряжение в помещении тут же немного сошло на нет. Вероятно, студентам до этих слов казалось, что для полного счастья им не хватало только «Отвратительно» в первый же учебный день.       — Я спрошу кое-что очень лёгкое: кто ответит мне, сколько спутников у планеты Сатурн?       Мелла приподняла бровь, прямо как Северус. По правде говоря, Меллу не интересовали точности — ей не нравилась Астрономия как наука. Она явилась сюда на работу, которой должна отдаваться с энтузиазмом, а хочется ей этого или нет — совершенно не имеет значения.       Одна рука, к удивлению Меллы, взмыла вверх: подняла её девочка, чьи непослушные каштановые пряди вились, представляя собой не очень опрятное зрелище.       Мелла решила дать этой особе шанс.       — Ваша имя и фамилия, мисс? — она прекрасно знала её фамилию. А вот имя пока оставалось загадкой.       — Гермиона Грейнджер, профессор, — ответила девочка, привстав с места. Гермиона, предвкушая собственный триумф, несколько напыщенно приподняла голову к потолку и заговорила: — У Сатурна насчитывается шестьдесят один спутник. Один из них, Титан, превосходит размерами планету Меркурий в несколько раз. Если точнее, диаметр Титана составляет около пяти тысяч километров, а Меркурия — только четыре восемьсот.       Гермиона не продолжила лекцию только потому, что Мелла кивнула ей, призывая закончить. Грейнджер, несомненно, была против, но острый взор преподавательницы не терпел возражений.       Мелла даже позавидовала хорошей памяти своей ученицы. Вероятно, она справилась бы с ведением уроков ничуть не хуже, чем её профессор. А может, даже и лучше.       — Хорошо, мисс Грейнджер. Вы озвучили больше, чем я просила, но, по-моему, это лучше, чем полное молчание. Я присуждаю Гриффиндору пять очков.       Гриффиндорцы явно повеселели, радуясь, разумеется, больше не успеху Гермионы, а шагу к победе своего факультета на ежегодном соревновании школы.       — Жаль, что пока я не могу снимать очки — вы же не успели толком их набрать, — все поутихли, гадая, к чему же Мелла ведёт. — Да, мистер Малфой?       Она с негодованием уставилась на Драко, увлечённо рисующего что-то на пергаменте, и, резко взмахнув палочкой, избавила мальчишку от этого занятия, изрядно при этом возмутив его.       — Если там было что-то важное, подойдёте и заберёте позже, — сказала Мелла, вновь возвращаясь к теме ознакомительного урока.

***

      Мелла глядела на ночные окрестности Хогвартса через большое окно на последнем этаже, подозревая, что биение её сердца слышится далеко за пределами школы.       Студенты лишали Меллу всех жизненных сил — Драко после первого урока хотел устроить разбирательства, почему профессор так подорвала его невеликий авторитет перед всеми, но Мелла вовремя поставила его на место. Мальчишка даже перешёл на «ты», и она искренне порадовалась, что в классе Астрономии на тот момент уже не было студентов. Мелла, понятное дело, приструнила наглость и своеволие Драко, сказав, что в стенах замка не намерена слышать в свой адрес неформальный стиль общения от учеников.       Малфой пригрозил, что его отец обязательно узнает обо всём, на что Мелла лишь прыснула. Она-то догадывалась, что Люциус Малфой боялся её чуть ли не наравне с Волан-де-Мортом.       Каменный подоконник, на котором и сидела его наследница, словно являлся аркой между вполне обычным холодным коридором и удивительным миром природы, но Мелла, как бы не желала, не могла перебраться на другую сторону этой арки — её останавливала жгучая ностальгия.       Меллу душило осознание того, что напротив когда-то сидела Маргарет, облокотившись о стенку позади. Маргарет тогда очень волновалась из-за предстоящего СОВ, находя утешение только в поддержке подруги.       Маргарет когда-то говорила, смеялась, жестикулировала… А сейчас Мелла лишь хранила добрую память обо всём этом.       Мелла протянула руку вперёд, надеясь, что дотронется пальцами до запястья Мег. Но, естественно, дотронулась только до пустоты, сразу же погружаясь в сильную печаль.       Мелла вспомнила также и о том, как сидела на коленях у Северуса в кругу его рук и просто наслаждалась мгновением… Это сейчас было почти недоступно ей, ведь Мелла навещала близких людей довольно редко и чувствовала недостаток теплоты по отношению к себе.       Сейчас же от Северуса ждать было нечего. Но Мелла в то же время прекрасно понимала, что душой она желает отдалиться от него, как и от всего, что когда-то произошло в её жизни.       Мелла прикрыла глаза, пытаясь успокоить головную боль.       «— Любовь такая странная вещь… — услышала она в голове голос Маргарет. А затем и голос Северуса, пропитанный нежностью:       — Я стал бы Пожирателем только в том случае, если бы тебе угрожало моё настоящее положение».       Нежность стала фантазией. Но беспокойство за благополучие Снейпа снова всколыхнулось в Мелле — она ведь так и не знала, как повернулась его судьба.       Всё стало неопределённым, настолько ранящим Меллу, которая понимала, что школьные годы не вернуть никаким, даже самым сильным заклинанием…       И она, к своему, как оказалось, сожалению, услышала шаги, отражающиеся от камня.       Мелла открыла глаза, наблюдая за тем, как исчезает мутная пелена перед ними. Свет факелов озарил непроницаемое лицо: несколько глубоких морщин, крючковатый нос, плотно сжатые губы…       «Их я целовала когда-то», — подумала Мелла, забившись в судороге. Ледяной пот стёк по спине, дыхание сбилось, а на уме было лишь слово «бежать».       Мелла уже почти исполнила своё желание, слишком несдержанно вскочив с подоконника. Северус невозмутимо продолжал идти вперёд, однако в чёрных глазах горело негодование.       Вероятнее всего, сегодня настала его очередь патрулировать коридоры. Мелла решила, что с того дня, как она оказалась в Хогвартсе, жизнь подстраивает ей всё новые и новые козни. И это подтверждалось тем, что Снейп появлялся рядом в самый неподходящий момент.       Северус смерил Меллу пренебрежительным взглядом и начал подходить ближе, а она представила, как закрывается всё больше, скрещивает на груди руки, отступает на шаг назад…       — Значение слова «отбой» для вас недостижимо, как я понял? — послышался баритон, снабжённый металлическими нотками. Они пугали Меллу ещё больше. Одним только фактом, что звучат в голосе, который она силилась забыть, выжить из памяти…       Мелла вновь поняла, что поперёк горла встал ком, мешающий ей произнести хоть что-то в ответ. Она всё ещё хваталась за остатки остроумия, которое покидало её уж слишком стремительно, и уже не надеялась на успех, но быстро осознала, что просто не может сломаться перед Снейпом, учитывая ещё и недавний позор.       — Я не припомню, чтобы правило об отбое в определённое время относилось к преподавателям, сэр, — ответила Мелла, не сумев удержать хрип, вырвавшийся наружу. Сэр… Когда-то этот сэр звался ею коротко и с трепетом — Сев.       Снейп немного наклонил голову набок, и Мелла, вставшая с подоконника уже полностью, действительно сделала шаг назад, чтобы оказаться хоть на несколько сантиметров дальше от когда-то любимого слизеринца…       — Вам не стоило бы подавать студентам плохой пример, — оскалился Снейп, а каждое его слово было крайне острым, раня Меллу не менее сильно, чем мог бы наточенный кинжал. — А стоило бы слушать более опытных преподавателей, профессор… кхм, — он с выжиданием поглядел на неё, но истинного интереса в этом взгляде попросту не читалось, из-за чего Мелла сделала определённые выводы: Северус выпускал «своих внутренних змеев» наружу настолько часто, что это превратилось в его стиль жизни.       И это в некотором смысле задевало. Но ещё и вызывало сочувствие.       Конечно, Снейп лишь прикидывался, что забыл фамилию коллеги. Он любил подмечать детали. По крайней мере, раньше.       Мелла сжала кулаки, решившись глядеть в лицо напротив со всей той решимостью, на которую была способна. Бежать она бы точно не стала, пусть ей и очень хотелось, пусть ужас от столкновения с прошлым неустанно пытал её…       Ей тридцать два года. В таком возрасте люди обычно несут ответственность за свои поступки и выборы.       — Славно, что вы так искусно ломаете комедию. Можете собой гордиться, — ответила Мелла не так тихо, как в предыдущий раз, но и без должной уверенности. Однако Мелла очень постаралась внести её в свой тон. И это стало мало-помалу получаться. — Профессор Милэй, сэр. Приятно знать, что кто-то ещё походит на первокурсника.       Снейп был озадачен. Он, определённо, генерировал в голове новые способы сострить, но, вероятно, сейчас давалось ему это непросто.       — Профессора Астрономии нынче неоправданно много о себе мнят, — проскрежетал Северус, произнеся эту фразу с привычными его взрослому образу расстановками. — Надеюсь, вы не слишком этим увлечётесь и соизволите покинуть коридор.       Мелла не могла говорить с ним. Каждая ответная реплика исходила от неё с применением больших усилий воли.       Как невыносимо было даже видеть его перед собой. Искалеченное, чувствительное нутро Меллы по-настоящему сжирал стыд, оставляя в распоряжении наружности строгость, холодность, непоколебимость.       Секунды молчания показались вечностью. Мелла осмелилась посмотреть Северусу прямо в глаза.       Они были бездонны, вероятно, скрывая в своих тёмных пучинах нечто, не предназначенное для посторонних. Мелла уже не смела надеяться на то, что среди этих «посторонних» будет исключением.       Ей и Северусу просто не суждено было быть вместе. Потому что обстоятельства запрещали Мелле любить. Запрещали воссоздавать прежнюю связь. Запрещали прийти к полному пониманию собственных чувств. Запрещали всё.       Мелле было разрешено лишь одно: жить с принятием, что она — Реддл.       — Разумеется. Я уйду, когда сочту нужным. Спящим студентам я не слишком мешаю, — ответила Мелла несколько загробно, невыразительно.       Снейп хмыкнул и вместе с раздражением пошёл по коридору дальше, прочь от очередной блёклой для него фигуры.       Хотя, вероятно, где-то внутри он радовался тому, что сбежал от её общества.       Мелла ещё долго стояла посередине коридора, борясь с желанием осесть на пол, зажать руками ноги и предаться горьким рыданиям. Наверное, только таким образом можно было изжить из себя отчаяние и дать жизнь внутренней пустоте.