Внезапный порыв ветра

На первый взгляд это действительно был самый обыкновенный городок в глухой местности, к северу от Тагадзё. Санеми уже почти с десяток таких повидал на своём пути и в течение всего времени путешествия останавливался в них лишь на пару-тройку дней: немного отдохнуть и, если повезёт, предложить местным помощь в обмен на крышу над головой и еду. Люди разные попадались: кто с пренебрежением оглядывал молодого человека, несомненно, заостряя внимание на шрамах на его лице, с таким же пренебрежением разговаривая; кто-то пугался его грозного вида и брезговал (в одном городке женщина на постоялом дворе поздним вечером приняла его за бандита и попросила уйти, из-за чего Санеми разозлился и долго ещё ни с кем не заговаривал); а кто-то весьма тепло и учтиво приглашал его на ночлег, и в основном это были доверчивые старики. Этот небольшой город не должен был ничем отличаться от предыдущих. Однако побродив денёк в окрестностях после посещения соседствующего с ним крупного города Тагадзё (к нему здесь вела единственная удобная дорога сквозь поля, и занимала она не более получаса), Санеми понял, что настало время немного отдохнуть и привести в порядок собственные мысли. В большом городе ему нечего делать. Даже если в Тагадзё и была работа, он не смог бы там жить — слишком людно и шумно. Поэтому ближайшее селение могло стать приемлемым вариантом хотя бы на несколько недель. Он сразу понял, отчего здесь было так тихо и мирно — железная дорога, что обходила городок на востоке, была построена не так давно, и с тех пор коммуникативность между селением и остальным миром сошла к минимуму. «Это хорошо, — думал Санеми, сидя в одиночестве за столом в единственной в городке идзакае, — меньше народу — меньше головной боли». Парень как раз доедал дзони и подсчитывал в уме, как стоит распорядиться последними деньгами. Этим вечером ему не хватило бы и на ночь в самой плешивой гостинице, что уж говорить о комнате на долгое время. «Тут даже на одну порцию якитори едва хватит, — рассуждал он, глядя на монетки на своей мозолистой ладони. — Экономил, как мог, и вот приплыл…» После получения статуса Столпа в организации Санеми слишком долго жил один, но и детство своё помнил хорошо. Он знал, что такое расточительство, и к чему оно приводит, поэтому старался беречь деньги. Но, как известно, ничто не вечно под луной. Парень тяжко вздохнул и собрался уже было уйти, как вдруг передумал, оплатил большую кружку пива, и только потом вышел на улицу. Снаружи тоже пахло едой. А ещё ранней осенью, соломой и влажным деревом. Ветер был достаточно тёплым. После пива по его уставшему телу прошла короткая волна приятного ощущения. Санеми присел на ступеньки, подальше от входа, и для начала проверил свою походную сумку. Кроме единственного тяданго, завёрнутого в кусок кайши, пары рулонов бинтов и писем от Томиоки Гию и Камадо Танджиро там больше ничего не было. Санеми отложил сумку и взглянул на свой клинок солнца, прислонённый к стене. — Ну уж нет, тебя бы всё равно никто не купил, — пробормотал парень так серьёзно, словно катана сама предложила продать себя. Шинадзугава опёрся на обе ладони, вытянул ноги и взглянул на небо. Скоро стемнеет, придёт ночь… а он растерялся впервые за много недель. Он не взял у Кирии-сама денег, хотя этот несчастный добродушный ребёнок настаивал, но Санеми знал, что не простит себе, если после всего случившегося возьмёт с этих сирот плату, даже если она и полагалась ему по кодексу организации. Никто из его товарищей не знал, где он сейчас, он не отвечал на письма, так как писать толком не мог, лишь читать. Ему не нужна была их помощь или жалость, Санеми знал, что со своими собственными бедами и теми демонами, которых он не смог пока победить, ему придётся бороться в одиночку. Каждый день он отдалялся прочь от знакомых мест, прочь от собственного додзё, где его уже не будет ждать Генья. Он надеялся, что уйдя подальше, таким образом обретёт ту хвалёную свободу, о которой остальные твердили перед тем, как он отправился в путешествие. И вот он стал свободен — он мог делать, что вздумается, есть, пить и спать, сколько захочется, но со временем всё это стало простой обыденностью. Вокруг были люди, но он не желал их компании. Никто не мог указывать ему, чем заниматься, но от этого безделья он буквально начинал задыхаться. Так он понял, что в одиночестве и самокопании не было ни черта приятного. «Я делаю что-то не так, братишка. Я, кажется, забрёл не туда и потерялся, — парень упорно не отводил от звёздного неба глаза. — Ну ничего, Генья. Ещё почти четыре года, и мы снова будем вместе. Только подождите меня». Глубоко убеждённый, что ему нечего делать среди простых людей, особенно среди таких, как Камадо или Томиока, он надеялся, что отведённое ему время он проведёт так, чтобы уже ни о чём не жалеть. Но подальше от всех и от соблазнов притвориться, будто он тоже заслуживает друзей, семью и прочую брехню, на которую уже не оставалось времени. Шинадзугава Санеми собирался насладиться тем малым, что мог предложить ему этот мир. Однако не рассчитал собственные возможности, и всё равно жалел себя. Хоть и в глубине души, но он делал это. Пару раз его находили вороны уз, видимо, по просьбе хозяев, и каждый раз приносили письма из дома. Но Санеми нечего было ответить. Перед уходом он улыбался им, и он был счастлив, потому что они простили его, и они были друзьями Геньи. Однако ничто не стоит на месте, особенно время. Через воронов он просил передать, что с ним всё хорошо, и что он вернётся назад… однажды. А две недели назад Кендзабуро, ворон Томиоки, пытался втюхать ему деньги от кого-то из товарищей, но Санеми понятными словами послал его «домой». И вот, он сидит на ступенях издакаи, откуда доносятся запахи еды и напитков, без всякой мысли о том, куда податься дальше. Это был чужой край и чужие люди. Днём Санеми уже успел поспрашивать у местных о работе, и каждый раз он оставался ни с чем. Стало ясно: в городке живут в основном старики, а молодёжи почти нет. Скорее всего, многие переехали в Тагадзё, оставив своих пожилых родственников здесь. Промышляли местные в основном изготовлением сувениров, плетением корзинок из бамбука и керамикой. У него сложилось твёрдое ощущение, что на этот раз он действительно облажался. Остановился не там и не в то время. Словно в этом тихом городке для него и вправду не найдётся места. — Эх, вот гадство! — буркнул парень. — Ещё и таби скоро совсем износятся. Может, всё-таки надо было взять у ворона денег? Но он тут же отмёл прочь эту мысль, чтобы не терзаться ещё сильнее. Когда неожиданно возле его ног возник бродячий пёс — худой, но не костлявый, с умными глазами — Санеми протянул руку, чтобы погладить его. Пёс позволил и насладился этой короткой лаской, прижав уши и завиляв хвостом по пыльной земле. — Тебя вот не пугает, что у меня нет парочки пальцев, верно, дружок? — улыбнулся Санеми. Тем временем бродячий пёс всё не уходил. Он внимательно разглядывал чужака в белом (и отчаянно нуждающемся в стирке) хаори, периодически зевая. У собаки не хватало нескольких клыков. — Есть хочешь? Прости, но у меня только данго. Настырный пёс жалостливо заскулил и облизнулся, словно поняв, что речь зашла о еде. Шинадзугава в отчаянии вздохнул. Он много чего не терпел в жизни: когда его доставали, когда слабые и беспомощные страдали, когда из-за шрамов и грозного взгляда на него смотрели, как на диковинку… а ещё когда одинокая животинка, вот как этот пёс, смотрела на него таким несчастным взглядом. Санеми порылся в сумке, достал тяданго и развернул бумагу. «Это моя последняя еда, — подумал он с некоторым сожалением. — Вот же гадство!» — Ты уверен, что будешь это есть? — спросил он вслух, затем положил перед собакой развёрнутый данго. — Если нет, тогда… Пёс оказался быстрее, чем он ожидал. Реакция была молниеносной, и от сладкого шарика не осталось и следа. Этого оглоеда не смутил даже привкус зелёного чая. Санеми непроизвольно улыбнулся. Он погладил пса по голове, а затем услышал чьи-то шаркающие шаги. До этого по улице прошли лишь несколько человек, но теперь кто-то остановился рядом с ним. — Ох, сынок, тебя этот хитрец обдурил! У нас в округе все его знают. И все его кормят. Он не голодный, только притворяется. Сразу видно, не местный ты. Санеми обернулся. Это была невысокая старуха в выцветшем кимоно и зимнем хантэне. Она опиралась на трость и, глядя на Санеми, улыбалась полубеззубым ртом. Во всяком случае, по голосу и манерам, она производила впечатление доброжелательного человека. — Кыш! Кыш! — старуха манула рукой, и пёс, будто ожидавший этой команды, преспокойно ушёл. — Я давненько за тобой наблюдаю, сынок. Мои окна выходят на эту идзакая. Сидишь тут такой грустный. Что случилось? Санеми, как и всякий раз, когда к нему ласково обращались старушки, дико смутился. Ничего не в силах с собой поделать, он и не пытался перебороть в себе это ощущение. Единственная девушка, с которой он общался долгое время и которая ему действительно нравилась, была Кочо Канаэ. В остальном же всяческий опыт общения с противоположным полом ставил его в тупик. — Ну… э-э-э… видите ли, оба-сан… То ли у него пересохло в горле, то ли эта улыбающаяся бабка была настолько милой, что всю его суровость как ветром сдуло — в любом случае Шинадзугава растерялся. Кое-как, но всё же по-человечески, он объяснил свою ситуацию, особенно то, как отчаянно нуждался в хоть какой-нибудь работе. — У-фу-фу… Бедняжка! Такой видный и добрый молодой человек не должен ночевать под открытым небом! — прокомментировала его положение пожилая женщина. «Это она о ком сейчас? Это ж ненормально, быть такой доверчивой! Тут все стариканы такие?» Тем временем женщина, представившаяся бабулей Коити, рассказала, что заведует соседней лавкой, где продаёт керамику, которую порой и из города покупают, и что пустить на ночлег она к себе незнакомца не может: её престарелый муж не ходячий и очень ворчливый. Однако она посоветовала Санеми обратиться к некоему господину Тэдзука, владельцу лапшичной. Он жил и работал в городе, и ему довольно часто нужны были помощники. Парень поблагодарил сердобольную бабушку за совет, затем собрался и, вежливо попрощавшись, решил прогуляться к ближайшей реке. Настроение его было на нуле, и как будто даже кончились силы, чтобы двигаться дальше. Закат уже во всю окрасил небо в бледно-розовый, и горизонт над далёким лесом готов был поглотить последние лучи солнца. Но парню было не до видов на закат. В любом случае все яркие краски для него меркли, и мир был почти бесцветным, и, хотя он ещё с детства помнил, каким бывает небо в сумерках, красота окружения его не слишком заботила. Делать было нечего. Последнее данго он отдал бродячей собаке, а оставшихся денег едва хватит на нормальный ужин. Картина не слишком радужная. Санеми решил хотя бы выспаться где-нибудь на окраине, на склоне холма, откуда открывался потрясающий вид на реку. — Ничего, я что-нибудь придумаю, это ведь не с демонами сражаться, — попытался он приободрить себя. — Слышишь, братишка? Никто тут сдаваться не собирается. Невольно на его лице появилась улыбка. Он вспомнил лицо Геньи, который, когда был ещё маленьким, вечно просил покатать его на спине. «У аники такая широкая спина!» — повторял Генья и заливался смехом, когда Санеми носил его с собой. Это стоило того. Всё это стоило того. Очередной день заканчивался тёплыми нежными мыслями о том, как всё было хорошо, и что никуда воспоминания не денутся, пока он сам не покинет этот мир. У него оставалось целых четыре года, чтобы вспоминать мать, Генью, Хироши, Тейко и всех остальных родных. С мыслями о том, что положение у него не настолько уж и паршивое, Санеми, наконец, достиг конца улицы, и уже собирался повернуть за угол чьей-то хибары. Возможно, в прежнее время, не будь он расслаблен или отвлечён мыслями о семье, он смог бы заметить сразу… Но он не заметил, не услышал и не увидел… Санеми оказался в одно мгновение сбит с ног кем-то, кто мчался по дороге с сумасшедшей скоростью. И он, и этот бегун — оба столкнулись и кубарем покатились по пыльной земле в разные стороны. Удар был такой сильный, что на миг Санеми потерялся в пространстве, однако инстинкты Истребителя сработали. Он вскочил на ноги, встав в стойку, и тут же увидел виновника своего падения: это был невысокий человек, одетый в чёрные мешковатые одежды; жуткая красная маска Хання с короткими рожками скрывала лицо; в закатных лучах Санеми смог разглядеть длинную чёрную косу, развевающуюся за спиной незнакомца. Но страннее всего, что этот человек бежал не один. Оказывается, при столкновении с Санеми он уронил ребёнка, который сидел у него за плечами. Это был мальчик лет пяти, симпатичный, с ясными заплаканными глазами. Теперь он сидел на земле и потирал оцарапанную коленку, хныкая и растирая ручками слёзы. — Ты что творишь, псих?! Куда прёшь? Ослеп, что ли! — заорал Санеми. Его возмущению не было предела. Хуже всего, что наглый гад даже не удостоил его ответом. Он просто качнул разок головой, словно под маской демона взглянул на Санеми, затем отвернулся и направился к ребёнку, чтобы поднять его с земли. — Эй! Ты ещё и глухой, болван?! Живо извиняйся! Но крики тут не помогали. Его просто наглым образом проигнорировали. Санеми показалось, словно он услышал скрежет собственных зубов — настолько его это взбесило. Тем временем незнакомец подтянул мальчишку, усадил его себе на спину и, видимо, уже собирался безнаказанно дать дёру. «Он что, шиноби какой-то? Одежда странная…» — возникла внезапная мысль. А затем Санеми услышал, как мальчик на спине наглого беглеца всхлипнул и снова заныл. — А ну стой, придурок! Куда ты его тащишь? Шинадзугава ни секунды не раздумывал над тем, что это не его дело. Такой мысли просто не возникло. Да, демонов больше не существовало, и он, как Столп, был не нужен. «Но злые люди никогда не исчезнут, — сказал ему тогда перед расставанием Кирия-сама. — Пожалуйста, не думайте, что ваши исключительные навыки теперь бесполезны! Кому-то и где-то вы всегда будете очень нужны». Санеми стиснул в ладони рукоять катаны. Он разозлился. Впервые за долгие месяцы. Он ощутил, как колючая ярость скользит по телу и ударяет в голову. Он уже давно ни с кем не боролся…