Tote Schmetterlinge

      Ее тело менялось, и она только недавно заметила, насколько сильно.       Однако Ислин нравилось это новое состояние, оно было намного приятнее, чем все, что она испытывала до того.       В звериной шкуре она чувствовала себя свободной, но при том ее не покидало ощущение, что шкура досталась ей нечаянно, по прихоти брата, которого она любила больше, чем кого бы то ни было, но который никогда не любил ее столь же сильно.       Превращение было его желанием, не ее. И, как водится, по чистой случайности все сложилось лучше, чем в самых смелых мечтах. И даже цепи не сковывали, они лишь видимость – защищали ее саму от страха и ненависти других. Все-таки Хайме о ней заботился. Понимал – после того, как потерял свою принцессу. После того как вернулся из странного далекого леса. Видел зачарованным взглядом в ней то, что не видели остальные, а она могла прочитать истину в символах смерти, нарисованных на его теле. Только она.       Несчастье стало их общей тайной, связало крепко-накрепко. И не с отцом, не с матерью, не со старшими братьями, а с ней, дурочкой, Хайме делился историями про жизнь у кочевников. И ей же рассказал самое страшное.       Ислин тоже хотелось кое-что поведать брату: он терял, а она вдруг – нашла.       Но где взять правильные слова, чтобы разъяснить толком?       В звериной шкуре она была свободной – до того момента, как встретила Бывалого.       Бывалый, ее сильный, добрый и терпеливый Бывалый, делал лишь то, что она ему разрешала. Например, просто любить ее. Делать ее счастливой.       И Ислин буквально задыхалась от восторга, когда невзначай вспоминала, что сейчас ее тело принадлежит не ей одной, что теперь оно не только она сама, но нечто большее.       Пора признаться во всем Хайме, и тогда все закончится.